Фредерик Пол
ТЕ, КОГО ПРИНИМАЮТ В РАСЧЕТ
I
На космическом корабле их было пятьдесят. И все они уже довольно долго жили вместе. Но пятьдесят пять в расчет не идут. Только три, скажем так, центральные фигуры имеют значение. Одна из них - Гибсен, украшенный бриллиантовыми эполетами и ниткой прекрасно подобранных рубинов. Вторая - Брэбент со своими чернильными пятнами тоже принимается в расчет. И, можно сказать, самая главная из всех - Рей Уэнсли.
Все же остальные не считаются, как бы они ни страдали. Итак, только эти трое.
Один из тех, кого в расчет не принимают, пронзительно кричал. Он был здесь самый маленький - крошечный и, так сказать, совсем новенький. Даже за обшивкой корабля, где готовились к полету разведывательные ракеты, Брэбент слышал его голос. Гибсен, подпрыгивая, как наживка на крючке, продвигался по коридору и тоже прекрасно его слышал. Рей слышала его еще лучше, так как находилась ближе всех к этому самому маленькому существу. А он извивался от ужасной боли, самой ужасной из всех, которые когда-либо испытывал, если не считать той, в результате конторой он и появился на свет пять недель и три дня тому назад.
Рей Уэнсли пальцем ноги подцепила пустую колыбельку малыша, которая в условиях, в которых они пребывали, была ни к чему, стукнула по кнопке настенного переговорного устройства и окликнула:
- Мери!
Через секунду из динамика послышалось сонное:
- М… м… м?
- Мери, ты бы лучше пришла сюда и помогла мне, - укоризненно заметила Рей. Она оставила микрофон включенным и вернулась к ребенку. Мери была мамой ребенка, и его плач лучше, чем любые убеждения, заставит ее поторопиться.
Маму ждали около часа. Сеточка для волос сползла у Рей набок, и их золото рассыпалось по спине. Но дедушке было не до этого. Она то похлопывала ребенка, то трясла его, приговаривая:
- Давай, милый. Ну, пожалуйста, выпусти воздух для тети Рейчел.
Рей отпустила ребенка и внимательно осмотрела его - крохотное, искривленное болью личико с закрытыми глазами, безволосая головка, беспомощно качающаяся на нежной шейке. Если бы на корабле была система искусственной гравитации, то есть сила тяжести, она бы никогда не отпустила малыша, нежные шейные мускулы просто не удержали бы его головку. К тому же, ребенок смог бы сам избавиться от лишнего воздуха в желудке, который и причинял ему столько боли. Этот ребенок был совершенно нормальным, и пузырьки воздуха были нормальными, только условия были другими.
С ним сейчас находилась Рей Уэнсли - девятнадцати лет от роду, семь из которых она провела в космосе.
На корабле был еще штурман Гибсен, который вовсе не был колонистом! Он заткнул уши, чтобы не слышать крики из детской, однако тщетно - комната слишком близко.
Штурман Гибсен сверкал: изящные золотистые кружева украшали его голубой китель из шелка; пуговицами служили крупные розовые жемчужины; на пальцах сверкали голубые бриллианты. Он весь блестел и переливался в лучах скрытых в нишах стен лампочек. Передвигаясь по коридору с помощью рук, он напевал:
Три маленьких космонавта
Жили на Алефе Четыре -
Пока не пришли гормены
И не выгнали из квартиры!
Эта песенка была не очень популярна среди остальных членов экипажа колонистов, но надо сказать, и сам Гибсен был не очень популярен. Нет, он не считал себя обузой, он просто свыкся со своим положением.
Гибсен подал заявление о приеме в экипаж "Первопроходца П", потому что его задела за живое фраза одной подружки, будто он никогда не сможет туда попасть. Для полета в космос необходимо больше, чем владение простыми техническими навыками, которые, разумеется, у Гибсена были. Кроме этого необходимы… Ну так вот, необходимы определенные качества, которые бы объединяли всех отобранных пятьдесят с лишним человек, поскольку более семи лет им предстоит жить в ограниченном пространстве размерами в трехэтажный дом.
Никто и подумать не мог, что Гибсен способен попасть в состав команды корабля. Он, правда, сам на это не рассчитывал и был просто поражен, когда психолог Брэбент объявил об этом.
Как и большинство кандидатов, Гибсен решил подписать контракт, соблазнившись выплачиваемой в виде аванса за все восемнадцать лет путешествия суммой, и растратил ее. Почти все деньги он превратил в золото и драгоценности, а на остаток купил одежду на всю дорогу.
Каждый день штурман щеголял в усыпанной драгоценными камнями одежде, пока судьба не сыграла с ним злую шутку. Да, если бы это была шутка! Далеко не так. Это была мечта, которую он лелеял всю жизнь. Он воплотил ее в осязаемое доказательство успеха и был удовлетворен.
Ребенок уже стал пунцовым. Вне всяких сомнений, виной всему, была невесомость. Колика? Да, на Земле это назвали бы коликой - так, кажется, звучит это слово.
Для детей, страдающих коликой, существует одно древнее предписание: "Нужно закрыть ребенка толстым звуконепроницаемым колпаком".
"Как раз то, что нужно, - иронично подумала Рэй. - Все стены корабля, вместе взятые, не в состоянии приглушить крик одного ребенка. Но где же Мери?" Она с определенными трудностями положила ребенка в колыбель и пристегнула ее к специальным ремням. Сами ремни крепились к стенам таким образом, чтобы в условиях невесомости ребенок не пострадал от удара о какой-нибудь предмет. Рей оставила ребенка висеть, подобно Магомету, а сама вытолкнулась в коридор.
Как раз Мери приближалась. Далеко позади виднелся Гибсен, который только что выплыл из боковой галереи.
- Мери, наконец-то!
Девушка остановила ее одной рукой, и они обе, вцепившись в дверной косяк детской комнаты, заглянули внутрь. У Рей сердце разрывалось от этого плача.
- Бедный малыш. Это продолжается уже целый час!
- Я знаю. - Мери Марн смотрела на ребенка, который болтал в воздухе своими маленькими розовыми ножками. Через секунду она возмущенно добавила: - Если бы мы с ребенком смогли улететь, этого бы больше никогда не было. Это несправедливо, Рей! На ракете было достаточно места, пока туда не влез Брэбент. Мы бы находились на Алефе Четыре, и ребенок ощущал бы свой вес, и…
Она умолкла, поскольку крики в детской внезапно прекратились и послышались булькающие звуки. Удушье. Ребенок одновременно замахал и задергал руками и ногами. На губах появилась желтоватая пена, которая собиралась в капли и разбрызгивалась по лицу, когда он пытался сделать вдох.
- Он начинает отхаркивать!
Рейчел Уэнсли была на несколько дюймов ближе и первой бросилась к ребенку, ухватилась за ремни и отстегнула их. Мэри пыталась ей помочь.
В общем, все было совершенно нормально. Грудные дети, когда в их пищеварительном тракте накапливается воздух, естественно, пытаются избавиться от него, так как он причиняет боль. В конечном счете это им удается. Иногда газы выходят сами, иногда вместе с ними отрыгивается немного молока. Все это нормально… но в обычных условиях.
Без гравитации маленькому организму очень трудно справиться со своими функциями, и, если вовремя не прочистить дыхательные пути, последствия могут быть фатальными.
Из коридора Гибсен слышал, как крики сменились булькающими звуками. Он держался рукой за стену и прислушивался, болтаясь, как воздушный шар на нитке. Затем подплыл к двери и с любопытством стал наблюдать за событиями в детской.
Рей в облаке белокурых волос, шевелящихся будто водоросли в море, обхватила ногами и одной рукой раскладной столик. Вцепившись другой рукой в пояс Мери, она пыталась вращать ее вокруг своей головы. Мери же, в свою очередь, обеими руками держала ребенка: одной - за животик, второй поддерживала его лобик. Сам ребенок, летая по комнате, как хлыст в руке пастуха, булькал и задыхался, временами снова переходя на крик. Наконец центробежная сила вытолкнула из горлышка душившую его жидкость, и он задышал - что и требовалось сделать.
Мери, задыхаясь от триумфа, облегченно воскликнула:
- Удалось, Рей! Отпускай!
"Акробатическая" группа распалась, и обе женщины склонились над ребенком. Его крик, постепенно замирая, перешел в бормотание, а вскоре и в посапывание. Мать держала его у своего плеча и нежно гладила.
Рей автоматически достала из кармана сеточку и стала укладывать волосы.
- Привет, - почти беззвучно прошептала она, заметив Гибсена.
Тот осторожно вошел, пытаясь прикрыть свои сверкающие побрякушки от летающих капель слюнообразной жидкости.
- Как здесь грязно. Ну что; все в порядке?
- Уже да. - Рей помогала Мери прикреплять ребенка к плавающим в воздухе ремням. - Он наконец-то срыгнул. Но я терпеть этого не могу.
- Ты же сама напросилась, - фыркнул штурман и, взглянув на ребенка, иронически добавил: - Колонист!
Колонистами были сорок один человек из находящихся на корабле, и они имели все основания совершить это путешествие.
На протяжении семи лет круглый металлический шар, служивший "Первопроходцу П" силовой установкой, плевался в пространство из магнитной топки тонкими и быстрыми электронными пучками и был похож на старомодную жестяную детскую игрушку.
В целом корабль представлял собой неприглядное зрелище со сферической силовой установкой, мерцавшей дурацкими выхлопами, с длинными стальными тросами, соединявшими силовую установку с кораблем. Да и сам он формой напоминал скорее консервную банку с торчащими и переплетающимися под всевозможными углами и в самых неподходящих местах проводами. Кроме того, при нем были две челночные ракеты. Во время полета они находились внутри корабля, занимая жилую площадь, и неуклюже прикреплялись к корпусу, так, как, например, кукла крепится к руке ребенка, держащего ее за пятку.
И еще имелись сорок три специальных радара, радиоантенны, радиационный датчик, а для визуального слежения - перископы. Из носовой части корабля торчал прицепной агрегат.
Просто не верилось, что такая неуклюжая и угловатая конструкция способна двигаться. По идее, она сразу же должна разлететься вдребезги. Если даже предположить, что по фантастическому стечению обстоятельств эта махина не развалится, то потоком воздуха в атмосфере непременно оторвет все торчащие из нее части.
Но все было отнюдь не так.
С момента сборки "Первопроходец П" никогда не летал в воздушных пространствах, он не был для этого предназначен. Корабль также не был рассчитан на ускорения, могущие вызвать чрезмерную перегрузку, и на маневры вблизи какого-либо астрономического тела, чья сила притяжения может вызвать повреждение систем. Он мог позволить себе выглядеть неуклюжим и быть таковым. Ведь в открытом космосе за неуклюжесть никакое наказание не предусмотрено. Однако "Первопроходец П" мчался в космической пустоте с максимальной скоростью, равной половине скорости света. Так быстро, что масса ежеминутно возрастала и уравнение М = М в степени 11 уже не соответствовало действительности. Но при этом сила ускорения чувствовалась не больше, чем похлопывание любящей руки.
На корабле был свой капитан, добрый малый по имени Сэррелл, хотя это и не имеет особого значения. Он взялся доставить силовую установку с кораблем в нужное место - на планету, открытую девятнадцать лет назад.
Название планеты (на самом деле это был спутник, который вращался вокруг космического тела - планеты размером с Юпитер) - Алеф Четыре. Где-то на ее поверхности находилась опорная база, во всяком случае, так считали. Наконец, там пребывали три человека из первой экспедиции, ожидавшие прибытия следующей.
Итак, капитан справился со своей задачей. Теперь единственное, что от него требовалось, - это наблюдать, чтобы не запутались тросы, удерживать "Первопроходец П" на орбите и ожидать возвращения разведывательной ракеты. Кроме того, проследить за высадкой колонистов со всем имуществом на поверхность планеты, находившейся за сто тысяч миль от корабля, окутанной толстым слоем облаков и чертовски плотной ионосферой, не пропускающей даже радиоволны.
Это все, что требовалось.
… Капитан Сэррелл (хотя все, что он делал, уже не имеет значения) стоял в рубке управления и вращал перископ, пытаясь увидеть то, чего он и не мог увидеть. Он искал какие-либо сигналы с разведывательной ракеты. Если фантастически повезет, а им фантастически не везло, то, может, и удастся услышать в наушниках голос, и закодированные сигналы поступят в неискаженном виде. Ну правда, почему бы ему не увидеть там какие-нибудь сигналы или вспышки ракетных двигателей?
Капитан держался пальцем ноги за уголок стола и курил сигарету. Вентиляторы работали, но он автоматически двигал сигаретой взад-вперед, взад-вперед. Это был привычный жест космического волка, привычка, приобретенная пребыванием в невесомости, когда неподвижная сигарета тухнет от своего собственного СО2, когда маленькие вентиляторы висели только над койками и день и ночь дули в лицо.
Это было еще до первого контакта с гормонами, после которого оборудование кораблей претерпело значительные изменения. Сэррелл тогда еще не был капитаном, а всего лишь молодым штурманом и новичком в космосе.
Сейчас дела обстояли иначе. Воздух перегонялся сотнями точно установленных вентиляторов, однако проблемы остались. В частности, проблема с гормонами.
Первый контакт с ними состоялся совсем в другом секторе Вселенной, за ним был второй, потом кровавые третий и четвертый. Невозможно было представить, что это из-за них вот сигналов с разведывательной ракеты - так капитан Сэррелл убеждал себя. На ракете находились пять человек, а ответа все не было. Не было даже искаженных радиосигналов, да и сама ракета не возвращалась.
Даже в голову не приходило, что гормоны могли там находиться. Первая экспедиция наверняка обнаружила бы их.
Но даже если они там и есть, совсем не просто отдать приказ на спуск второй ракеты.
II
Наконец, последним из трех был Говард Брэбент. Доктору было тридцать восемь лет, он невысок, не совсем привлекательная внешность. Он - член экипажа, а не колонист, и, к тому же, психолог по профессии. А зачем нужен колонии психолог? Тем не менее, Брэбент подумал над этим, когда решил примкнуть к команде.
Теперь вряд ли кто-либо пошел бы на это. Возможно, и колонии больше не будет. "Первопроходец" прилетел с небольшим опозданием. … Брэбент, потея больше, чем его пациент, строго заметил:
- Мне наплевать на вашу боль, Марн. Улыбайтесь! Если вы не можете улыбаться, то хотя бы держите рот закрытым.
Лейтенант безучастно смотрел на него. Брэбент приготовился и резко дернул сломанную руку Марна.
Лейтенант неопределенно хрюкнул, застонал и потерял сознание. Брэбент промокнул ему лоб. "Все в порядке, пусть лежит без сознания, так даже лучше. В таком состоянии он не будет кричать, а это может помочь. А может, и нет". У доктора не было времени следить за своими мыслями, перед ним был сложный перелом, а он в этом не очень-то разбирался.
Брэбент дернул еще раз, и зазубренный конец белой кости скрылся в плоти. "Неплохо. Это уже кое-что". Он осторожно пощупал мягкую ткань руки на месте перелома. Насколько психолог в этом разбирался, концы сломанной кости стали на место. Конечно, не было никакой возможности обследовать руку рентгеновскими лучами, но на ощупь все было в порядке. Срастались же сломанные кости и без рентгеновских лучей, и это длилось на протяжении многих веков до открытия Рентгена! Они просто обязаны были срастаться.
Брэбент нашел антибиотик, посыпал порошком рану и взялся за утомительное дело - накладывание шины и бинта. Да, Марну не повезло с рукой, но он был не в самом худшем положении, если сравнить с остальными членами экипажа разведывательной ракеты. Крешенци и Клайтс уже мертвы; де Джувенел и он сам - живы (пока). Возможно, это было хуже всего, так как им не посчастливилось потерять сознание. К тому же они были не одни в этой крохотной запущенной комнатушке. Здесь еще находились зрители, следившие за каждым их движением. Они отмечали все, что считали подозрительным. Правда, зритель был всего один, но в голове Брэбента он приобретал ужасающие размеры. Психолог покосился в его сторону, но сразу же отвел глаза.
Незнакомец представлял собой довольно уродливое создание, не более четырех футов росту, но коренаст. Его кожа свисала складками, как у носорога. Он имел голову, два глаза и рогообразный отросток над "подбородком", который, наверное, служил дыхательным аппаратом.
По размерам он точно подходил к этой комнате и чувствовал в ней себя намного лучше, чем человек. Скорее всего, это было простым совпадением. Этот город построили чужеродцы, но не эти. Наблюдатель, молча следивший за движениями Брэбента и де Джувенела, никоим образом не принадлежал к той расе, которая соорудила эту каталажку.
Та раса вымерла, ушла без надежды на возрождение, оставила планету с пустыми городами. А раса, к которой принадлежало это носорогоподобное существо, была, по убеждению людей, слишком живуча.
Это был гормон.
Вторым, кто остался невредим из пяти членов экипажа разведывательной ракеты, был де Джувенел - смуглый, крохотный человечек, который всегда держался в стороне. Он уставил на Брэбента невыразительное лицо маленькой обезьянки и ждал.
Когда Брэбент поднял глаза, де Джувенел спросил:
- Готово? Скажи мне, зачем нужно было, чтобы Марн улыбался? Дело принципа? Показать, какие мы, земляне, мужественные?
Брэбент печально ответил:
- Не знаю. Это была всего лишь идея. Но чем меньше гормены будут знать о нас, тем больше у нас потом будет шансов застать их врасплох.
Де Джувенел неуверенно кивнул:
- Ну, а как рука Марна?
- Мне трудно сказать, как срастется кость, но похоже, что все в порядке.
Де Джувенел снова кивнул и, не успел Брэбент остановить его, достал и зажег сигарету.
Брэбент нахмурился, но было слишком поздно что-либо говорить и, в конце концов, это было лишь его предположением. Однако Говард заметил, что, пока спичка горела, гормен у двери сделал какое-то неуловимое движение. Возможно, он сделал какие-то пометки; оставалось надеяться, что дым ничего стоящего для него не имеет. Возможно, так оно и было, трудно сказать, так как это существо не носило с собой ничего похожего на карандаш, бумагу или другие письменные принадлежности.
Брэбент вздохнул и почесал затылок. Вся проблема в том, что к гормонам неприменимы обычные человеческие критерии. Они чужаки - единственная живая и наделенная разумом раса, с которой человек когда-либо встречался. И он должен попытаться приучить себя воспринимать их такими, какими они есть.
- Может, сигаретку, док?
Брэбент замотал головой, шокированный таким предложением. Хотя жесты де Джувенела воспринимались гормоном достаточно дружелюбно, но нужно, чтобы он сделал следующий вывод: "Субъект э 2 не проявляет интерес к дыму, выпускаемому субъектом э 1". Возможно, это хотя бы на время как-то запутает чужаков, и, может статься, подобная неразбериха - единственный шанс колонистов на успех.
- Ну как, док?
Брэбент вопросительно поднял глаза.
Де Джувенел издевательски оскалился:
- Я имею в виду, как чувствовать себя микробом, вместо того чтобы самому рассматривать их в микроскоп? Вы достаточно долго осматривали нас. И я представляю, как вам нравится быть самому пациентом.
- Но это моя работа, де Джувенел!
- Ну конечно, док! И вы так любите свою работу…
Брэбент резко отпарировал: