Она бросила что-то на стол между ними. Я не разглядел, что это было, но оно стремительной сверкающей волной ринулось к нему. Де Керадель отпрянул, замер, дрожа, и глаза его снова стали голубыми, хотя и налитыми кровью, и тело его съежилось.
- Осторожнее, отец! Ты еще не сидишь рядом с… Его… троном. А я все еще дочь моря, отец. Осторожнее!
Позади я услышал шаги. Ко мне подошел дворецкий с пустым взглядом. Он принялся опускаться на колени - но в этот момент его взгляд прояснился. Он ринулся ко мне, открывая рот, чтобы закричать. Прежде чем ему это удалось, мои руки вцепились в его горло, впиваясь большими пальцами в трахею, а мое колено ударило его в пах. С силой, которой я раньше никогда не обладал, я поднял его за шею над полом. Он обхватил меня ногами, а я упер свою голову ему в подбородок и толкнул. Раздался хруст, и тело дворецкого обмякло. Я отнес его в коридор и тихо положил на пол. Наша борьба была бесшумна. Его глаза, вновь пустые, смотрели на меня. Я обыскал тело. На его поясе я обнаружил ножны с длинным изогнутым ножом, острым как бритва.
Теперь я был вооружен. Я спрятал тело под диван, вернулся к гостиной и снова выглянул из-за занавески. Комната была пуста, Дахут и де Керадель ушли.
Я отступил за портьеру. Теперь мне было понятно, чего боялись призраки старого дома. Я понял, что это были за толчки, что за удары.
Пещера жертвоприношений была разрушена. Она послужила своей цели. Как там сказал де Керадель? Он "уничтожил нищих", и теперь у него было достаточно крови для последней жертвы. "Как Он мощною стопою гроздья гнева разметал" - вспомнилось мне.
Не такой уж и неуместной показалась она мне теперь. Де Керадель соорудил винный пресс для кровавого пойла Собирателя. В нем должна была оказаться и моя кровь, но Дахут не позволила этого!
Я не чувствовал благодарности. Она была пауком, думающим, что муха увязла в ее паутине, и лишь противостояла попытке другого паука отобрать у нее добычу. Вот и все. Но муха уже высвободилась из паутины, и в том не было ее заслуги. Хотя моя ярость по отношению к де Кераделю росла, я не чувствовал, чтобы убывала ненависть к Дахут. Тем не менее то, что я услышал, меняло мои планы мести. Все прояснилось. Тени ошибались. Дахут не должна умереть раньше отца. У меня был план получше… План владыки Карнака, который, как думала Дахут, погиб от ее рук. Этот план стал советом мне - ибо именно он помог тому, другому мне давным-давно, в древнем Исе.
Я поднялся по ступенькам. Дверь в мою комнату была открыта. Я безрассудно включил свет. И увидел Дахут, стоявшую между мной и моей кроватью.
Она улыбалась - но в ее глазах не было улыбки. Она подошла ко мне. Я выхватил нож и направил острие в ее сторону. Дахут остановилась и рассмеялась - хотя в ее глазах не было веселья.
- Ты так неуловим, любимый, - сказала она. - У тебя просто талант к исчезновениям.
- Ты уже говорила это, Дахут. И… - Я коснулся своего лица. - Даже оставила мне напоминание.
Ее глаза увлажнились, и по щекам покатились слезы.
- Ты многое должен простить мне… Но и мне многое предстоит простить тебе, Алан.
Что ж, это было правдой.
"Берегись… Берегись Дахут…"
- Где ты взял нож, Алан?
Этот вопрос будто вернул мне рассудок.
- У одного из твоих людей, - ответил я. - Я убил его.
- И ты убьешь меня, если я подойду ближе?
- Почему бы и нет, Дахут? Ты отправила меня тенью в край теней. Я выучил урок.
- Что за урок, Алан?
- Я должен быть безжалостен.
- Но я не безжалостна, Алан, иначе тебя бы здесь не было.
- Я знаю, что ты лжешь, Дахут. Не ты освободила меня.
- Я не имела этого в виду… - сказала Дахут. - И я не лгу… И я… хочу испытать твою решимость, Алан.
Она медленно подходила ко мне. Я держал нож наготове.
- Убей меня, если хочешь, - сказала Дахут. - Я не особенно люблю жизнь. Я люблю лишь тебя. Если не любишь меня, убей меня.
Она подошла так близко, что острие ножа коснулось ее груди.
- Давай же - покончи с этим, - сказала она.
Моя рука опустилась.
- Я не могу убить тебя, Дахут!
Ее глаза, ее лицо осветились нежностью - но за этой нежностью я видел торжество. Дахут положила руки мне на плечи и коснулась губами отметин от кнута на моем лице.
- Этим поцелуем я прощаю… - говорила она. - И этим я прощаю… И этим я прощаю… А теперь поцелуй меня, Алан, и этим поцелуем покажи, что прощаешь меня.
Я поцеловал ее, но не сказал, что прощаю. Я не простил.
Я разжал пальцы, позволив ножу упасть. Дахут дрожала в моих руках. Она прижалась ко мне и прошептала:
- Скажи это… скажи это…
Я оттолкнул ее, рассмеявшись.
- Почему ты так жаждешь прощения, Дахут? Чего ты так боишься, что хочешь моего прощения, прежде чем твой отец убьет меня?
- Откуда ты знаешь, что он хочет убить тебя? - спросила она.
- Я слышал, как он сказал это, когда не так давно столь очаровательным образом требовал у тебя моей крови. Торговался с тобой за меня. Обещал тебе замену, которая будет куда более удовлетворительной… - Я вновь рассмеялся. - Неужели необходимо мое прощение, чтобы Собиратель воплотился в моем теле?
- Если ты слышал это… - сбивчиво ответила она, - то должен знать, что я не отдам тебя ему.
- Этого я не знаю, - солгал я. - Именно тогда твой слуга вынудил меня убить его. Когда я смог продолжить… На самом деле, когда я вернулся, чтобы перерезать твоему отцу горло, прежде чем он перережет мое… вас уже не было. Полагаю, сделка состоялась. Отец и дочь вновь объединились и отправились готовить пищу - меня, Дахут, - для свадебного пира. И пира погребального. Два в одном, Дахут!
Она вздрогнула, будто моя насмешка причинила ей боль.
- Я не заключала никаких сделок. - Ее голос прозвучал сдавленно. - Я не позволю ему забрать тебя.
- Почему же?
- Потому что я люблю тебя, - ответила Дахут.
- Тогда почему ты так жаждешь моего прощения?
- Потому что я люблю тебя. Потому что я хочу забыть прошлое. Я хочу начать заново, любимый…
На мгновение мне показалось, что моя память раздвоилась, что все это, вплоть до мельчайших деталей, уже происходило. Я понял, что видел это в древнем Исе в моем сне - если то было сном. И сейчас, так же, как тогда, она жалобно, отчаянно прошептала:
- Ты можешь не верить мне, любимый. Что мне сделать, чтобы ты поверил?
- Выбирай между мной и твоим отцом, - ответил я.
- Но я уже выбрала, любимый, - ответила она. - Я говорила тебе… - И снова прошептала: - Что мне сделать, чтобы ты поверил?
- Останови его… - ответил я. - Развей его чары.
- Я не боюсь его, - презрительно сказала Дахут. - И я больше не боюсь того, что он призывает.
- Я боюсь, - ответил я. - Развей его… чары.
В этот раз она поняла значение сделанной мною паузы. Ее глаза расширились, и несколько секунд она молчала, глядя на меня. Затем медленно сказала:
- Есть лишь один способ их развеять.
Я ничего не ответил.
Дахут подошла ближе, притянула меня к себе, заставив взглянуть ей в глаза.
- Если я это сделаю… Ты простишь меня? Ты полюбишь меня? Не оставишь меня, как в прошлый раз, давным-давно в Исе, если я снова выберу между тобой и отцом?
- Я прощу тебя, Дахут. Я не оставлю тебя, пока ты жива.
Это было правдой - я лишь старался не думать о том, что именно имею в виду. И вновь, как и в Исе, я обнял ее. Ее губы, ее тело манили меня, и я почувствовал, как моя решимость тает… Но жизнь во мне, что шла от Хелены, была неумолима и непреклонна. Хелена ненавидела Дахут, как любая влюбленная женщина ненавидит соперницу, - и эта ненависть перешла и ко мне.
Дахут высвободилась из моих объятий.
- Одевайся и жди меня здесь, - сказала она, выходя из комнаты.
Я оделся, но нож оставил при себе.
Гобелен, скрывавший потайную дверь, отдернулся, и Дахут вошла в комнату. На ней была архаичная зеленая мантия, зеленые сандалии, на ее поясе сверкали зеленые камни, одежда ниспадала мягкими складками, а волосы удерживал венок из зеленых водорослей. На ее запястье виднелся серебряный браслет с черным камнем, на котором алым был выгравирован трезубец - символ морского бога. Она сама походила на дитя морского бога…
Вновь я почувствовал, как поколебалась моя решимость, но это прошло, едва она подошла ближе. Она не улыбалась, ее лицо было жестоким, а в глазах плясали дьявольские искорки.
Дахут подняла руки и закрыла мне глаза. Прикосновение ее пальцев было подобно холодному морскому бризу.
- Идем! - сказала она.
- Иди с ней… - шептали призраки старого дома. - Но берегись… Берегись Дахут…
Мои пальцы сжались на рукояти ножа. Я пошел за ней.
Мы вышли из дома. Удивительно, сколь четко я сейчас все видел. Небо было затянуто тучами, воздух казался густым. Я понимал, что ночь темна, но каждый камень, каждый куст и каждое дерево я видел ясно, будто они были озарены собственным светом. Дахут шла в десяти шагах передо мной, и я не мог догнать ее, как ни старался. В движении она походила на морскую волну, а вокруг нее воздух лучился зеленым фосфоресцирующим светом, как вода в темноте. Вокруг нас вились тени, наползая друг на друга, перетекая друг в друга, как тени деревьев, качающихся на ветру. Тени следовали за нами, двигались по обе стороны от нас, клубились впереди - но они держались подальше от Дахут, и не было их между мной и ею. Впереди, из-за дубов, оттуда, где стояли камни, исходило свечение. Не бледный свет гнилостных огней - яркое пламя костров. Но пения я не слышал.
Дахут не пошла к дубам. Она направилась в сторону кряжа, что скрывал камни от взглядов со стороны моря. Вскоре мы по тропе поднялись к скалам, и передо мой раскинулся океан. Море было темным, и небольшие волны мерно бились о берег. Тропа завела нас на скалу, поднимавшуюся над уровнем моря на две сотни футов. И вот Дахут уже стоит на ее вершине, вытянув к морю руки. С ее губ сорвался зов, низкий, невероятно нежный - в нем были скорбь крика чайки, пение волн, завывание морского ветра. Голос моря, срывавшийся с уст девушки, но оттого не становившийся более человеческим.
И мне почудилось, будто волны осадили свой бег, прислушиваясь к этому крику. Она воззвала - снова и снова. А затем Дахут поднесла сложенные руки ко рту и произнесла одно слово… Имя.
И море ответило ревом. В ночной тьме проступила длинная полоса морской пены, будто развевающиеся гривы сотен белых лошадей. Волна помчалась к кряжу и разбилась о скалу, коснувшись взметнувшимися брызгами вытянутых рук Дахут. Мне показалось, будто море передало что-то ей, какой-то серебристый предмет с алым свечением. Я поднялся выше. Сейчас ни в ее глазах, ни в лице не было нежности. Только триумф… И глаза ее пылали фиолетовым огнем. Дахут прикрылась полой мантии, спрятав от моего взгляда свои глаза и лицо.
Браслет Иса исчез с ее руки!
Дахут поманила меня, и я последовал за ней. Мы спустились с кряжа. Тем временем алое свечение становилось все сильнее. Я видел, что море пробудилось, по нему двигались высокие волны, развевались пенные знамена, колыхались гривы пенных лошадей.
Тропа вела к подножию кряжа. У берега была еще одна скала, где Дахут остановилась, дожидаясь меня. Она стояла, отвернувшись и все еще пряча от меня лицо.
- Поднимись… - Она указала на скалу. - И смотри. - Снова ее холодные пальцы коснулись моих глаз. - И слушай.
А потом Дахут исчезла.
Я забрался на скалу. Вскарабкался на вершину. Чьи-то сильные руки подхватили меня, скрутили и опустили на колени. Я извернулся и увидел Макканна. Он склонился ко мне, будто не узнавая.
- Макканн! - вскрикнул я.
Макканн удивленно выругался и отпустил меня.
На скале был кто-то еще - худощавый смуглый человек с узким лицом аскета и седыми волосами. Он тоже склонился надо мной, будто ему было сложно меня разглядеть. Странно - ведь я ясно видел их обоих. Я знал его… Он был в той комнате, где я нашел Хелену. Рикори.
- Каранак! Господи, босс, это Каранак!
- Что с Хеленой? - спросил я, мысленно приготовившись к худшему.
- Она жива, - ответил мне Рикори.
От облегчения на меня навалилась слабость, и я едва не упал - к счастью, меня успели подхватить.
Но затем новая ужасная мысль заставила меня похолодеть.
- Но выживет ли она?
- С ней случилось… что-то странное, - ответил Рикори. - Когда я видел ее в последний раз, она была в сознании. Поправлялась. С ней ее брат. Но ей нужны вы. Мы пришли, чтобы забрать вас к ней.
- Нет, - ответил я. - Мне нужно…
Мою фразу прервал грохот - словно рука, прижатая к моему рту. На кряж обрушилась волна, сотрясая его. Я почувствовал на лице брызги - будто его снова коснулся кнут Дахут, будто ее холодные пальцы коснулись моих глаз… И вдруг Макканн и Рикори показались мне нереальными, призрачными. И я увидел размытый силуэт Дахут на тропе между кряжем и морем…. И я услышал в сердце своем голос - голос владыки Карнака и мой собственный. Как я смогу убить ее, каким бы злом она ни была?
Затем до меня донесся голос Рикори… как долго он уже говорит?
- …и когда прошлой ночью вы не появились, я, как вы и предположили, поступил по своему усмотрению. Мы отправились сразу же, как только удостоверились, что Хелена в безопасности. Убедили охрану у ворот позволить нам пройти. Больше они никакие ворота охранять не будут. Мы увидели огни и подумали, что вы, наверное, где-то рядом с ними. Мы разделились, и я и Макканн случайно набрели на этот тактически выгодный наблюдательный пункт. Мы не заметили ни вас, ни мадемуазель Дахут…
Дахут!.. Очередная волна обрушилась на скалу, сотрясая ее, а затем уползла обратно в море, крича: "Дахут!" Очередной порыв ветра налетел на кряж, ревя: "Дахут!"
- Они внизу, ждут нашего сигнала… - продолжал говорить Рикори.
Я тут же сфокусировался.
- Сигнала к чему?
- К тому, чтобы прекратить то, что тут творится, - ответил он.
Рикори указал вниз, и я увидел, что край скалы чернеет на фоне красноватых отблесков. Я подошел ближе и посмотрел вниз.
Прямо передо мной возвышалась пирамида. "Как странно, она кажется такой близкой! - подумал я. - Как высоко вздымаются монолиты!"
Пирамида словно находилась всего в нескольких ярдах от меня, а де Керадель - на расстоянии вытянутой руки. Я знал, что на самом деле нас разделяет множество камней и примерно тысяча футов, но мог не только видеть саму пирамиду - так отчетливо, будто стоял с ней рядом, - но и смотреть сквозь ее стены.
Странно было и то, что, хотя повсюду выл ветер столь сильный, что он едва не сдувал нас со скалы, пламя у пирамиды не колыхалось, подрагивая лишь тогда, когда ему подавали пищу из черных кувшинов. И хотя ветер дул со стороны моря, дым от огней тянулся к нам.
И странной была тишина у монолитов, когда рокот моря лишь нарастал. Вспышки молнии не затмевали огней, гром и рокот волн не проникали сквозь окутавшую поляну тишину. Люди, которые подпитывали пламя, носили не белое, а красное. И де Керадель был облачен в красную мантию вместо белой - для жертвоприношений. На нем был черный пояс, но с алыми символами, а не серебристыми.
Огней было десять, они располагались полукругом вокруг трех алтарей-монолитов у порога пирамиды. Каждый из костров взметался выше человеческого роста, пламя было ровным. Над кострами вился дым. Эти столбы дыма были толщиной с руку. Поднявшись в два раза выше костров, клубы дыма изгибались и устремлялись прямо к порогу пирамиды. Они походили на десяток черных артерий, пронизанных алыми нитями, а огни были сердцами.
Черный выдолбленный алтарь скрывался за большим костром, сиявшим не только красным, но и черным. И это пламя не казалось ровным - оно пульсировало в медленном ритме, будто и вправду было сердцем. Между ним и огромной гранитной плитой, на которой совершались жертвоприношения и дробились кости жертв, стоял де Керадель.
На жертвенном камне что-то лежало. Сперва я подумал, что это человек, настоящий гигант. Но затем я разглядел, что это был огромный сосуд странной формы.
Ванна.
Я мог заглянуть в нее. Она была наполовину наполнена густой красно-черной субстанцией, на поверхности которой плясали крошечные огоньки - не бледные, как огни Святого Эльма, но алые, полные жизни. Именно отсюда черпали кувшинами топливо для огней люди, которые следили за ними. И оттуда зачерпнул де Керадель, бросив пригоршню светящейся в руках жидкости в огонь. На пороге пирамиды стоял другой сосуд, огромная чаша, будто для крещения. Она была полна, и ее поверхность освещалась красными огоньками.
Дым от десяти огней - десяток пронизанных алым артерий - соединялся с дымом, который поднимался от пульсирующего огня, и затем этот единый столб устремлялся внутрь Пирамиды.
Тишину нарушил шепот, тихий скорбный вой, и у подножия монолитов принялись вздыбливаться тени. Они поднялись, утопая по колени в земле, как я впервые увидел их… а затем их оторвало от земли и повлекло в пирамиду - воющих, дрожащих, пытающихся спастись.
Внутри пирамиды их ждал Собиратель. Тьма.
Я сразу и не понял, что Оно было там. Но Оно уже не представляло собою нечто аморфное, туманное, не было частью чего-то неизмеримо большего, обитающего вне нашего пространства. Собиратель облекался формой. Сквозь него текло алое пламя, будто ток его зловещей крови. Оно постепенно становилось материальным.
Сосуд у порога пирамиды опустел.
Де Керадель наполнил его из ванны… и снова… и снова…
Собиратель пил из сосуда и питался тенями и дымом огней, чья жажда утолялась кровью. И постепенно обретал плоть.
Я отпрянул, прикрыв глаза.
- Что вы видите? - спросил Рикори. - Я вижу лишь людей в красном, далеко отсюда, которые подливают в огонь масло, - и еще одного, стоящего перед каменным домом. А вы, Каранак?
- Я вижу, как открываются врата ада… - прошептал я.
Я заставил себя продолжать смотреть на то, что рождалось в каменной утробе пирамиды… и застыл, не в силах более отвернуться. Я услышал голос - мой собственный голос - кричащий…
- Дахут… Дахут… Пока не слишком поздно!
Ответом мне был затихший рокот волн. Над кряжем слева от нас вспыхнуло зеленое свечение… Но со своим странным зрением, дарованным мне Дахут, я не мог сказать, близко или далеко оно было. Оно вытянулось, принимая овальную форму…
И превратилось в Дахут!