Откуда робот узнал, что я хочу вымыться? Тут в памяти всплыло, как я кричал, пытался вырваться, на руке была кровь, а робот поднёс что-то к лицу, потом зашипел заживитель ран, и остался вот этот шрам.
Я дотронулся до него и подумал: "Образец". Наверное, робот взял образец моей плоти для анализа. Что там говорили на уроках естествознания? Мы на семьдесят процентов состоим из воды. Что-то вроде этого.
Как я мечтал о пузырьке "Микрин", противного голубого ополаскивателя для рта, который обычно стоял у нас в ванной! Я всегда просил мать покупать ополаскиватели марки "Скоун", как делала мать Марри, но "Скоун" зелёного цвета, а моя мать всегда, видите ли, предпочитала голубой.
Я решил, что даже если просто прополощу одежду в воде, всё равно она станет чище. Разве нет?
Лучше, чем вообще её не стирать.
Робот вернулся, в руках он нёс каменное блюдо с чем-то дымящимся и коричневым. Вся ванная наполнилась запахом жареной свинины. Боже мой, настоящие свиные отбивные! У меня даже слюнки потекли.
Я поставил блюдо на край ванны. Еда внешне была похожа на гамбургер с толсто нарезанным мясом, немного светлее по цвету, чем обычная говядина. Я потрогал еду пальцем, потом облизал его и понюхал.
Ага. Похоже на жир от свиной отбивной, но… Я вздрогнул и уставился на робота.
- Синтезировано из?..
Молчание.
Какой же он умный. Умнее меня. Что ещё можно ожидать от цивилизации, освоившей жизнь в космосе? Внутри у меня всё замерло. Это лучше, чем "Арсенал чудес". Не считая, конечно, книжки о Пеганне Серебряные Волосы.
Я взял кусочек жареного мяса и положил его в рот. Разжевал. Проглотил. Взял второй. Не совсем, конечно, свинина. Похоже на дичь, но и не оленина. Вдруг я понял, что тарелка наполовину опустела, а живот уже не сводит от голода.
Я произнёс:
- Ну что ж, рубленое мясо "Уолли" вполне ничего. А вустерского соуса случайно у тебя нет? Мне больше всего нравится соус марки "Ли и Перринс".
Робот повторил:
- Рубленое. Уолли. Ничего. Нет. Соус.
- Ну ладно, я… - начал я и замолчал. Вгляделся в его красные глаза и внезапно понял, что мой маленький механический друг только что произнёс целое предложение.
Посреди ночи я очнулся от сна и понял, что это был сон. Я ненавидел себя и сам сон, но ничего уже не мог поделать. Лицо у меня было мокрое, кто-то поглаживал голову. Я стряхнул с себя остатки сна, открыл глаза - вокруг разливался неяркий розовый свет, исходивший непонятно откуда, явно не из окон, но заполнявший всю комнату.
С улицы доносился тихий шум дождя - здесь каждую ночь шли кислотные дожди.
Робот гладил меня по голове тремя своими длинными тонкими пальцами.
- Уолли. Проснись. Сейчас.
Я прошептал:
- Да. - Вздрогнул, подумал, что чего-то очень хочется. Всё равно чего.
- Уолли. Плачет. Во сне. - Говорил он всё ещё словно лаял, хотя уже намного лучше - слова стали похожи на слова, не были какими-то отрывистыми, разрозненными слогами.
Что же такое мне снилось? Я уже не мог вспомнить - так обычно бывает со снами. Что-то о родителях, о какой-то ссоре, произошедшей несколько недель тому назад. Отец тогда ушёл из дома. Помню, мать назвала его "дерьмом", а он её "шлюхой". Они вечно так ругались, будто пытались выяснить, кто же главный в доме.
Я спросил:
- Можешь приготовить мне поесть?
- Что. Поесть. - Без какой-либо интонации, но уже кое-что понимает.
А действительно, что? Он уже умеет делать мясной фарш и желтоватый напиток, похожий на сладкое жирное молоко. Молоко "Уолли"? Тоже каннибализм? Неожиданно я понял, чего мне так сильно не хватало: представляете, брюссельской капусты!
- Мороженое?
- Что. Мороженое.
Действительно, что?
- М-м-м… Молоко. Сахар. М-м-м… - Какого чёрта, почему я не знаю, из чего оно делается? Я прекрасно могу себе его представить, даже на вкус - аж мурашки по спине побежали и в животе свело. Ванильное мороженое. Я его больше всего люблю. Я даже знаю, как выглядит плод ванили. Но не думаю, что плод ванили можно получить из содержимого тела Уолли Мансена.
Робот протянул руку и ещё раз медленно погладил меня по голове.
Я сказал:
- Оно холодное. Замороженное. Но не такое твёрдое, как лёд… - И тут я понял, что на планете не холодно, может, робот вообще не знает, что такое лёд. - Оно мягкое. Кашеобразное. - Я беспомощно пожал плечами. - Наверное, оно такое из-за жирности.
Я прошёл вслед за роботом на кухню. Мне было интересно, что же он собирается делать. К чёрту, возможно, и я смогу запускать синтезатор? Робот всего-навсего дотронулся пальцами до четырёх кнопок - две были расположены с одной стороны панели управления, две с другой. Кнопки стали голубого цвета, а дотом робот замер и стоял без движения примерно минуту.
Раздался тихий булькающий звук, и неожиданно из нижнего жёлоба появился шарик белого мороженого. Наверное, около кварты. Робот достал из буфета тарелку, положил мороженое на тарелку и протянул мне.
- Мороженое.
Я взял тарелку, понюхал шарик мороженого.
- Наверное. - Но пахло оно совсем не как мороженое. Вернее, не совсем как мороженое. - А ложка у тебя есть?
- Нет. Ложка.
Я вздохнул. Его можно попросить даже коктейль из Макдональдса. Я высунул язык и лизнул шарик. Нет. Это не мороженое? Больше похоже на жирные сливки. Наверное, таким было бы мороженое без вкусовых добавок.
- Ничего, вполне. Спасибо. - Я откусил кусок побольше и запачкал всё лицо. Да, с консистенцией всё в порядке.
Потом я умылся над раковиной в ванной комнате, вернулся в гостиную и свернулся клубочком на полу, намереваясь заснуть. Я ещё не спал, когда вернулся робот. Он сел рядом со мной на корточки, протянул руку и нежно погладил меня по волосам. Холодные, металлические пальцы, но всё равно приятно.
Бывали дни, когда я просыпался с ощущением какого-то неописуемого счастья. Я вволю ел. Отдыхал. Мне было с кем поговорить. Если это можно так назвать. Свет из окна падал наискось, будто я проспал. На сером ковре этот свет казался оранжевым.
Я встал, потянулся, прислушался, как хрустнули хрящи на спине. Оттого, что я спал на полу, я чувствовал себя намного лучше, чем после всех мягких матрасов в родительском доме. Мать обожает мягкие матрасы и считает, что они должны нравиться и всем остальным.
Помню, как по утрам потягивался и хмурился отец. Интересно почему?
Я подошёл к двери и вышел на крыльцо. Было тепло, лёгкий ветерок ласково касался моего обнажённого тела. На перилах висели мои вещи. Они высохли, но словно задубели. Стирка в простой воде не дала почти никакого результата. Я попробовал объяснить роботу, что такое мыло, но у него получилось что-то вроде кулинарного жира "Криско" - приятное на вкус и на запах вещество, которое я в результате просто-напросто съел.
Я вывесил вещи на улицу для просушки и позабыл о них, они вымокли под кислотным дождём, и брюки даже посветлели, местами на них видны светлые подтёки.
Господи. Мать меня за это убьёт.
Ботинки я оставил в доме. На планете было тепло, так что я спокойно ходил нагишом. По крайней мере пока. Я снова потянулся, помочился за перила на траву - мне показалось, что она при этом извивалась, словно пыталась увернуться от моей струи. Потом вернулся в дом.
- Робот?
Молчание.
Какое-то уж очень грозное молчание. Я прошёл на кухню.
Рядом с жёлобом стояла тарелка с холодным, светло-коричневым куском мяса и кружка с желтоватым молоком Уолли.
- Робот?
Сердце у меня бешено забилось в груди. На заднем дворике его тоже не было. И в ванной комнате не было. Ни в одной комнате этого дома, который стал мне почти родным. Не было его и на улице. В принципе на улице вообще никого не было. Одна лишь трава. И ещё медленно плывущие по небу облака.
Никаких птиц.
Никаких крыс. И жуков.
Я вернулся на кухню и медленно съел холодный завтрак. Робот позаботился обо мне - оставил еду. И дал мне выспаться.
Чёрт побери.
После завтрака я прошёл в ванную, набрал воду. Я старался не паниковать.
Полдень. Ни обеда. Ни робота.
Наконец я натянул носки и ботинки, вышел голышом на улицу и занялся своими обычными делами, только не разговаривал. К чему говорить, когда тебя никто не слышит. Я вышел через ближайшие городские ворота и прошёл к пустому космодрому, постоял там, всматриваясь в зелёное, словно трава, небо и прикрыв рукой глаза от яркого света красно-оранжевого полуденного солнца. Никаких тарелок. И робота тоже не видно. Я вернулся домой и осмотрел всё там.
Робота нигде не было.
Очень медленно я прошёл в центр города, к музею. Всю дорогу я размышлял над тем, что же мне делать, если робот исчез навсегда. Да, конечно, у меня есть раковина, туалет, ванная. Есть вода для питья, вода для умывания, я могу спокойно справить нужду в доме.
С другой стороны, я так и не научился управлять синтезатором. Сколько раз я стоял рядом с ним, положив пальцы на нужные кнопки, но чувствовал себя при этом крайне глупо. Мне так хотелось, чтобы у меня получилось, я бормотал про себя всякую чушь типа: "Абракадабра, сезам, откройся, чёрт бы тебя побрал…"
Робот стоял рядом и наблюдал за мной своими красными глазками, а потом произнёс:
- Уолли нет может делать. - Он уже говорил намного лучше, чем в начале, но всё равно делал ошибки.
- Ну же, негодяй. Можешь посмеяться надо мной!
Но он повторил:
- Нет может делать, Уолли.
И каждую ночь он усаживался рядом со мной и гладил меня, пока я спал, по волосам. Мне этого будет недоставать, пусть даже я не умру с голоду. Я зашёл в музей, думая о том, как бы не заплакать. А что если он не вернётся? Ведь космический корабль может вообще не прилететь. Что если мне придётся остаться здесь навсегда? Остаться одному? Одному, а если повезёт, вместе с несчастным роботом?
Нет, не навсегда.
Мне всего-навсего шестнадцать лет.
Что если мне придётся прожить здесь лет пятьдесят?
Пятьдесят лет питаться своей собственной синтезированной плотью.
У меня по коже мурашки забегали. Я стоял под прозрачным куполом музея перед бесполезной картой звёздного неба.
- Где я, чёрт побери? - Голос мой разнёсся эхом по большому залу и оглушил меня.
Я прошёл в исторический отдел, где был в самый первый день, в коридор с экспонатами, относящимися к эпохе, когда тринтуны вышли на первый контакт и когда их радостно приняли в Федерацию Галактик. Здесь было много интересных диорам - на каждой из них тринтун, рядом с ним другие существа, а сзади большое изображение другого мира - с розовыми солнцами и небом зелёного или жёлтого, голубого, фиолетового, золотого и самых разных других цветов. Обычно во всех мирах растительность по расцветке дополняла цвет неба, как на Земле: голубое небо и зелёная трава.
Словно Бог творил всё по определённому плану.
Моей любимой была диорама с бледно-бледно-жёлтым небом; казалось, тот мир состоял из сплошных высотных зданий - эдакая инопланетная версия азимовского Трантора. Тут было много разных существ и крабоподобных роботов. В небе над зданиями висела летающая тарелка, а над ней завис в пространстве споум - такой большой, что его было видно с поверхности планеты.
Интересно, все эти планеты всё ещё существуют?
Или исчезли?
Что если все эти миры опустели, как и тот, где оказался я, как все те, в которых мне довелось побывать? Про себя я даже иногда называл этот мир Затерянной Империей и не раз думал, что же тут могло приключиться. Интересно, робот это знал? Я не раз спрашивал его, но он ничего не отвечал.
Либо не знал, либо не умел ответить.
Вдруг раздался свистящий голос:
- Уолли?
Сердце оборвалось у меня в груди, я обернулся:
- Ты… уух.
Я хотел сказать "Ты вернулся!", но передо мной стоял вовсе не робот. По крайней мере не мой робот. Существо было такого же роста, но… у него была светло-серая кожа. Большие, тёмные, слегка раскосые глаза. Лицо без носа. Рот без губ. На каждой руке по три пальца. И птичьи ноги.
Очень похоже на рисунки, которые обычно встречаются в книжках про инопланетян и летающие тарелки, таких книжек в мягких переплётах навалом на ярмарках-распродажах, из-за них трудно бывает разглядеть настоящую научную фантастику, которую я люблю. Интересно, кто вообще читает такие книжонки? Кенни. Кенни всегда брал Чарльза Форта, в то время как мы с Марри набрасывались на книги Андре Нортон - "Принц опасностей" и всё, что у неё выходило. Как называлась та книга? "Слушай!" Что-то в этом духе.
Существо приблизилось ко мне, подняло одну трёхпалую руку в воздух.
- Извини, я тебя напугал.
- Кто… Что?
Он сказал:
- Это я, Уолли.
- Робот?
Тонкий рот без губ расплылся в улыбке.
- Да, можешь меня по-прежнему так называть, если тебе это нравится, но я поднялся на одну ступеньку вверх. Теперь я скорее искусственный человек.
Искусственный… В голове проносились беспорядочные мысли: "И что теперь? Тор-Дур-Бар? Пиноккио?" Я вспомнил шутку о "единственном, единородном сыне" и ухмыльнулся.
Робот продолжал:
- Пошли, Уолли. Пошли домой. Ты, наверное, умираешь с голоду. - Я заметил, что он теперь говорил с правильными интонациями.
Наступила ночь. Я лежал на полу, завернувшись в одеяло, которое Робот достал неизвестно откуда, и прислушивался к шуму дождя. Комнату этого инопланетного дома освещал неяркий оранжевый свет. Даже если бы у меня и была с собой книга, читать при таком свете было бы невозможно.
Но мне всё равно очень хотелось почитать.
Я склонил голову к груди и всеми способами пытался забыться. Вспоминал книги, которые прочитал. Бог ты мой. Да я прочитал тысячи книг, я только чтением и занимался! Почему я так плохо помню, что в них было написано?
Я попробовал представить себя Гхеком, который в одиночку крадётся во тьме под пещерами Манатора, пьёт кровь Ульсиоса, а потом оказывается на скале, возвышающейся над подземной рекой, которая, возможно, течёт к… Омеану? Затерянному морю Коруса? Чёрт побери.
Но я был Тарсом Таркасом и пытался протиснуть свой толстый зад в отверстие между корнями дерева, а Джон Картер тем временем защищал меня от Агоде и Растений, или нет, погодите, его звали Карторис… И это были цветки пималии из садов Птарта в Тувии…
Ничего не помогло, я никак не мог забыться. Теперь я пробирался сквозь репродуктивные дебри Красных Марсиан. Однопроходные, судя но всему. Помню, на уроках естествознания нам однажды показывали такой фильм. Биолог в том фильме перевернул утконоса, а все ребята в классе ещё хихикали над отверстием на брюхе животного, покрытым шерстью. Биолог раздвинул в стороны края отверстия, ребята захихикали ещё больше, а там - чёрт побери! - оказалось яйцо!
Он молчал, но через минуту спросил:
- Что-то не так, Уолли?
Я почувствовал, как эрекция уходит, но тут робот спросил снова:
- Хочешь, я помогу? - И я опять почувствовал необычное возбуждение - к своему ужасу. Вместо промежности Деджи Торис я представил, как к моему члену тянутся три пальца и делают то, что ещё дня три тому назад я сам проделывал перед роботом в ванной. Он так же бесстрастно стоял у двери и спокойно наблюдал за всем происходящим своими тогда ещё красными глазами - похожими на лампочки, украденные с рождественской ёлки.
Робот сказал:
- У тебя изменился цвет лица, Уолли. Ты покраснел. Такого с тобой раньше не случалось.
Член выскочил из моей руки и совсем опал, стал намного меньше обычного. Я ответил:
- Уух. Извини. Теперь всё в порядке. Я…
А чего я хочу? Может, мне и вправду хотелось, чтобы он помог? Неожиданно передо мной пронеслось видение моего возможного будущего - вот я живу здесь вместе с роботом, живу до самой старости, а потом умираю. Ну уж нет.
Казалось, робот улыбается. Я тут же вспомнил все сальные шуточки, которые слышал в школе. Он же не живой, не живой. Словно мастурбируешь в носок. Хороший такой, мягкий носок. Робот сказал:
- Я буду на кухне. Позови меня, когда закончишь. Я принесу тебе молока.
И ушёл.
Я вдруг почувствовал, что страшно замёрз, и завернулся в одеяло.
Вы когда-нибудь просыпались прямо после того, как увидели сон? Нет, не так. Прямо посредине сна? Сон словно ещё продолжается, действие разворачивается так же реально, как в настоящей жизни, и вдруг вы становитесь самим собой, прекрасно осознаёте, что всё это вам снится, вы знаете, что всё это лишь сон, но он всё равно продолжается.
В моём сне стояло лето, - наверное, июнь. Мне было лет десять-одиннадцать, значит, класс пятый-шестой - 1961 или 1962 год. Занятия в школе либо только-только закончились, либо вот-вот должны были закончиться, следовательно, было примерно восьмое июня.
Мы сидели у большого пустыря, грязного и заброшенного, в самом конце Картер Лейн, напротив дома Кенни. Иногда мы, мальчишки, собирались там, чтобы поиграть в настоящий бейсбол. В этом месте почти у самой дороги протекала небольшая речка, там собирались построить большой частный бассейн, а мои родители не захотели купить семейный абонемент на лето 1963 года, а пока там были редкие деревца и чвакаюшее болотце, сплошная грязь, которая вдруг обрывалась у самой воды.
Мы с маленькой светловолосой девочкой сидели на стволе склонившегося почти горизонтально дерева и смотрели друг на друга. Как же её звали? Ну конечно, я помню. Трейси. Ей столько же лет, сколько мне, и она учится в моей школе в параллельном классе. Я встречался с ней лишь на площадке во время переменок, да вот ещё здесь в выходные дни.
У неё были белокурые волосы, голубые глаза, светлая кожа и любопытный взгляд. Совсем худенькая, даже трудно представить, что она вырастет и превратится во взрослую женщину. Всему своё время. Волосы у неё были заплетены в длинные косы и уложены кругами на голове. Однажды я спросил её, почему она всегда носит такую причёску.
- Тебе бы пошли длинные распущенные волосы.
Своими голубыми, любознательными глазами она заглянула прямо мне в душу.
- Мама считает, что так я буду выглядеть слишком взрослой.
- А для меня распустишь их?
По-моему, она никогда не улыбалась. Нет, она не была печальной, просто очень серьёзной. Похожа на меня больше, чем кто-либо другой. Она ответила:
- Я не смогу сама их так же заплести. Мама убьёт меня. - На секунду она перестала хмуриться. - Но мне бы очень этого хотелось. Для тебя, Уолли, я сделала бы всё, что угодно.
Я улыбнулся.
Во сне можно увидеть то, чего не было на самом деле.
Одиннадцатилетние дети влюбляются друг в друга, несмотря на то что мама девочки не хочет, чтобы она была "слишком взрослой", несмотря на то что девочка никогда ни слова не сказала о своём отце или о том, почему она всегда такая…. Нет, не печальная. Просто очень серьёзная. Что бы там ни было, она видела меня насквозь. Может, эти дети могли бы подождать лет десять, а потом зажили бы свободно и счастливо?
В реальной жизни в тот самый день она сказала мне, что её отца перевели на другое место работы и что они теперь уедут в Техас. Когда? Завтра. Утром.