- Знаешь… Если бы у меня была возможность… Мизерная, меньше волоса. Даже не возможность, а ничтожная вероятность на уровне погрешности… Я бы сделал все чтобы отправить семью туда, - Маан дернул подбородком в сторону потолка и пояснять этот жест не потребовалось, - Служил бы на самой поганой и опасной службе, может даже воровал бы, шел на любой риск - только бы Бесс и Кло могли оказаться там, где никогда даже не слышали слова "Гниль".
- Сам знаешь, Земля отказывается принимать лунитов. Мы для нее чужие.
- Даже физически, - кивнул Маан, - Разница в притяжении. Никто из нас не проживет на Земле даже недели. Просто не выдержит сердце. Я знаю. Да, мы из тех счастливых людей, которые умрут только там, где и родились. Знаешь, а ведь у многих народов в древности считалось постыдным умереть на чужбине. Повезло же нам, а?
- Вот теперь ты и сам словно напился пьян, - заметил Геалах, - Отдай флягу.
Маан сделал еще глоток. Совсем небольшой, но от него приятно потеплели щеки, а тело налилось горячей кровью, сделавшись рыхлым и жутко тяжелым.
- Самым сложным было решиться завести семьи, - сказал Маан, разглядывая почти опустошенный сосуд, - Ты даже представить не можешь всех тех ужасов, которые лезли мне в голову, когда я собирался сделать предложение Кло.
- Ты посмелее меня, старик. Я-то так и остался холостяком. Не смог, понимаешь, представить… Как это может быть. Когда Месчината рассказывал тогда в клубе, меня едва не вывернуло.
- Да, я тоже хотел приказать ему заткнуться. Наверно, так и надо было сделать. Но знаешь, с этим страхом нельзя бороться, но его можно глушить в себе.
- Тоже какой-то самообман?
- Напротив. Гниль - это болезнь. Отвратительная, мерзкая, самая мерзкая из возможных, но не надо наделять ее человеческими чертами. Болезнь не знает злорадства или мстительности, Гэйн. Это слепой механизм сродни амёбе. Болезнь может лишь распространяться, пытаясь увеличить собственные шансы на выживание, но она никогда не придет в твой дом чтобы мстить и не получит удовольствия, пытая твоих близких. Трезвый взгляд на ситуацию, только и всего. Для нас Гниль стала чем-то особенным, почти личным, как ересь для инквизиторов Средневековья, но надо помнить, что она - болезнь и ничего больше. Такой когда-то была и чума, ее тоже считали сверхъестественной, непонятной, ужасающей, проникающей сквозь стены и чудовищной, наказанием за грехи или черным всадником, несущим конец всему живому.
- Разумная метода, - признал Геалах, - И, видимо, она действительно тебе помогает.
- Действительно. Попробуй и ты. Кто знает, вдруг даже неисправимый холостяк Геалах вдруг остепенится, заведет жену, детей…
- Вряд ли, - Геалах мотнул головой, - Видишь ли, при всей своей простоте есть одна вещь, которая мешает мне перенять твой взгляд на Гниль.
- Что же?
- Дело в том, что я не считаю Гниль болезнью.
- Интересно, - Маан уставился на него, пытаясь понять, шутит ли Геалах по своему обыкновению или же серьезен, но не смог - лицо его сейчас было непроницаемым, - Для человека, который служит в Санитарном Контроле. Но чем же ты ее тогда считаешь?
- Формой жизни, - сказал Геалах так буднично, точно отвечал, который час, - Инопланетной формой жизни.
Маан не смог удержать удивленного возгласа. Но Геалах смотрел на него также спокойно, как и прежде. Без лукавства и обычной улыбки. Маану показалось, что сейчас он даже выглядеть стал старше, едва ли не ровесником ему самому. Возможно оттого, что в выражении лица появилась несвойственная ему обычно усталость.
- Твоя теория оригинальна, - сказал наконец Маан после затянувшегося молчания, которое сам Геалах не торопился нарушить, - Но ты ведь на самом деле не веришь во что-то подобное?
- Ты, кажется, смущен. Неужели никогда не верил в существование внеземного разума? В пришельцев с других планет? Иные формы жизни?
- Если всякую болезнь считать новой формой жизни, скоро нам придется устанавливать дипломатические отношения с малярией и слать ноты протеста сифилису… - пробормотал Маан, чувствуя себя и в самом деле несколько смущенно, - Когда эта глупость пришла тебе в голову?
- Давно, Джат. У меня было много времени, пока я искал следы Гнили и выжигал их. Я ведь, на самом деле, кроме этого ничего делать и не умею. Как и ты. Как и все остальные. А когда занимаешься одним и тем же делом постоянно, поневоле начинаешь думать о… разных странных вещах.
- Я передумал, я позвоню Мунну. Пусть отделом лучше руководит безрукий инвалид, чем сумасшедший.
- Не бойся, моя голова работает не хуже, чем обычно.
- Но произносит такие вещи, что я начинаю подозревать, что пяток Гнильцов станцевал на ней джигу.
- Вопрос веры, - Геалах мягко пожал плечами, - Среди инквизиторов тоже встречались как фанатики, так и прагматики, пытавшиеся понять суть вещей. Наверно, я отношусь ко вторым. Ладно, не смотри на меня как на буйнопомешанного, в конце концов это действительно лишь моя точка зрения, теория, если хочешь. Глупая, смелая, но какой же еще быть теории…
Маан несколько успокоился - это не было похоже на сумасшествие. К тому же, отлично зная трезвый и ясный ум Геалаха, он едва ли мог допустить, что тот повредился в рассудке.
- Ну хорошо. Значит, Гниль - это форма жизни?
- Да. Рожденная на Луне, как человек был рожден на Земле. Но это не примитивный механизм, как всякая любая болезнь. Я бы сказал, что технологически она пока несоизмеримо выше нас. Всех нас с нашей хваленой медициной, протезированием, молекулярной диагностикой…
Маан не выдержал, издал короткий смешок:
- Вот уж в самом деле! Болезнь умнее медицины!
Но Геалах взглянул на него со своим обычным спокойствием.
- Когда тебе едва не оторвали ногу, что могли предложить тебе врачи? Кусок стали и пластика. А они способны вырастить новую ногу? Или заставить живот превратиться в стекловидное тело, а печень в зрачок? Или нарастить ногти по всему твоему телу чтоб получилось подобие чешуи? Гниль проделывает с человеком такие вещи, которых мы не можем даже понять, не говоря уже о том чтобы что-то им противопоставить.
- А вирус эбола заставляет его гнить изнутри. Мы не можем считать любую дрянь, разрушающую наше тело, иной формой жизни.
- Я видел Гнильца, у которого кожа стала прозрачной как стекло. Было видно каждое мышечное волокно, сокращения сердца, движение легких… Как наглядное пособие в школе. Забавно, мы столько лет искали присутствия внеземной жизни хотя бы в нашей системе, а найдя его, не смогли распознать. Возможно, так любопытный муравей, отправившийся на поиски другой жизни вне муравейника, ощупал подошву твоего ботинка и пошел дальше, приняв тебя за бесполезный кусок камня. Впрочем, муравьи всего лишь бездумные механизмы, а Гниль обладает разумом или его подобием.
- Ты точно рехнулся, Гэйн. Надеюсь, ты не додумаешься ляпнуть что-то вроде этого в конторе. Мунн лично затянет на тебе смирительную рубашку.
- Тебя пугает наличие разума в привычных вещах? - Геалах безмятежно улыбнулся, - А зря. Ты ведь знаешь историю, наверно слышал и про то, что когда конкистадоры прибыли в Новый Свет, местные посчитали их божествами, явившимися из-за бескрайнего океана. А ведь разница была лишь в цвете кожи. Что ж, мы тоже не поняли, с чем имеем дело, даже тогда, когда про Гниль знал и последний ребенок. Допустим… Прекрати глядеть на меня так.
- Я прикидываю, удастся ли мне связать тебя с одной здоровой рукой.
- Брось, - Геалах отмахнулся, - Ты иногда упрям как Бесс.
- Надо думать, это у нас семейное. Хорошо, - Маан выставил вперед ладонь, - Допустим, я согласен считать болезнь инопланетной формой жизни, в конце концов действительно наивно считать, что все живые существа в Галактике обладают сходством с человеком. В детстве я любил фантастику. Знаешь, всякий там разумные растения, мыслящий лед и прочее… Но я привык считать, что разум, в какой бы форме он ни был, всегда проявит себя.
- Например, как? - поинтересовался Геалах.
- По-моему, очевидно, установлением контакта.
- Кажется, как раз с этим все в порядке. Если Гниль вступает в контакт с человеком, тот это наверняка заметит…
- Ты понял, о чем я. Но, кажется, не спешишь защищать собственную теорию?
- А что, если Гнили не нужен такой контакт? - вдруг спросил Геалах, приподнявшись в кресле, - Об этом ты думал? Когда Бесс играла в кубики, она пыталась установить с ними контакт?
- Не понимаю, к чему ты.
- К тому, что мы для них - те самые кубики. Конструктор, - лицо Геалаха страшно потемнело, глаза сузились, - Игрушки, понимаешь? Ты ведь думал о том, как передается Гниль? По каким признакам находит свою жертву? Ну конечно думал. И ты, и я, и еще тысячи умных людей, думали, да только так ничего и не поняли. А может, никаких признаков просто нет?
- Глупость… - пробормотал Маан, инстинктивно отстраняясь от переменившегося в лице Геалаха.
- Для них все люди - это такие примитивные, но забавные игрушки. Может, они вообще не относятся всерьез к окружающему миру, а может, вся Луна - это гигантский детский сад, наполненный интересными игрушками… Нами, Маан. Когда какой-нибудь проклятый пришелец хочет поиграть, он просто протягивает руку, или что там у них, и берет первое, что ему приглянулось. Система! Механизм передачи! Возбудители! А может, ничего этого просто нет? Как тебе такое? Черт возьми, может при всех своих возможностях они просто слишком глупы чтобы предположить, что мы разумны. Как муравьи. Такие лунные муравьи, обладающие способностями, непостижимыми нам.
Маан с неудовольствием подумал о том, что система, выстроенная Геалахом при всей своей отвратительной уродливости и кажущейся абсурдности, имеет внутри стройную и прочную логическую структуру. Но логика инструмент сложный и подчас коварный, предположи даже наличие разума у булыжника - и оперируя логическими выкладками погрузишься в бесконечный лабиринт в попытке это опровергнуть… Надо было найти слабый участок в рассуждениях Геалаха и выбить его, как карту из кропотливо построенного карточного домика.
- Но почему игра, Гэйн?
Геалах улыбнулся, точно ожидал этого вопроса.
- Бесс.
- Не понял тебя.
- Когда я бывал у вас в гостях и она была совсем крошкой, я часто смотрел, как она играет.
- Я тоже. Что с того?
- Ты никогда не присматривался к тому, как играют дети?
- Я и сам был ребенком. Правда сказать, игрушек у меня было не особо много…
- Дети деспотичны. Получив игрушку, которая их интересуют, они забывают про все остальное и возятся только с ней. И ты никогда не сможешь ее забрать. Кукла, заводная юла, мяч… Они возятся со своей игрушкой, не разрешая даже другим детям прикоснуться к ней. А стоит ее отобрать, случается настоящий скандал. Дети собственники, куда более серьезные, чем мы. Они берут то, что хотят и не задумываются об остальном. Они могут взять с полки фарфоровую куклу, даже не подумав о том, что она кому-то принадлежит или может разбиться. Так и Гниль. Она просто тянет руки к тому, что ей понравилось, Джат. Она капризна и самоуверенна как ребенок.
- А дальше…
- Дальше, Джат, начинается самое интересное. Дети кажутся злыми по своей природе, они не знают милосердия потому что их мир куда проще и лишен тех вещей, которые привычны в нашем. Кукле можно оторвать голову, а игрушечного солдатика - изрезать ножом или швырнуть в огонь. Не потому, что они были плохи, просто надоели. Или же вовсе без причины, под влиянием настроения. А ведь мы все были такими. Дети ломают свои игрушки, сами часто не понимая, зачем. И Гниль - так же. Наигравшись, она ломает свою игрушку, с которой возилась столько времени. Не потому, что Гниль зла, просто у нее пропадает интерес возиться дальше. Она уничтожает человеческое тело изнутри, но вряд ли способна задуматься о том, что это тело способно испытывать боль и страдания. Человек - всего лишь игрушка, достаточно занятная чтобы провести с ней некоторое время, но в то же время недостаточно увлекательная чтобы хранить ее в целости.
- Значит, все эти отвратительные метаморфозы, через которые проходит Гнилец - всего лишь игра?
- Да, - ответил Геалах так просто, словно ответ был совершенно очевиден, - Они так играют с нами. Мы ведь очень просто устроены, если подумать. Иногда так бывает - мальчики раскручивают игрушечные паровозики чтобы посмотреть, что внутри, не задумываясь начинают менять местами крошечные детальки, или вовсе водружают голову куклы на тело игрушечной лошадки. Это их игра. Непонятная нам, но от этого не менее увлекательная. Такие смешные маленькие разноцветные люди… Можно взять одного маленького человечка и сделать так чтоб у него руки вросли в тело. Конечно, он будет испытывать дикую боль, когда его кости начнут трескаться, врезаясь друг в друга, а внутренности поменяются местами, но разве это заботит того, кто играет? Ведь это всего лишь игра! В игре всегда весело. Даже игрушке. А можно взять другого человечка и сделать так чтобы он превратился в огромный гнойник, истекающий зловонной жижей до тех пор, пока не останется лишь сухая оболочка. Это тоже очень весело. Понимаешь? Все игра. Бесконечная, не имеющая собственного смысла, длящаяся не по какой-то причине, а просто так. И большой-большой ящик игрушек…
Маана замутило.
- Это отвратительно, - процедил он сквозь зубы, - Самая отвратительная теория о Гнили из всех, слышанных мной.
- Да, но она объясняет больше, чем все догадки ребят Мунна, - Геалах вновь развалился в кресле, словно ничего и не произошло, - Хотя и не так приятна для самолюбия.
- Постой. Если люди лишь игрушки, а Гниль просто забавляется, почему мы тогда выключены из круга ее интереса? Что говорит на этот счет твоя теория?
- Мы - бракованные игрушки, - улыбнулся Геалах, - У которых кто-то оторвал важную деталь. Мы не вызываем у нее восторга. Только и всего.
В другое время Маан наверняка бы углубился в спор, пытаясь обрушить эту нелепую теорию, но сейчас он ощущал себя слишком утомленным. Как и вообще в последнее время. Мысли были вязкими и однородными, как комья каши, они против его воли сбивались в бесформенные конструкции, из которых нельзя было извлечь путевого слова.
- Твои рассуждения опасны, - только и сказал он.
- Отчего?
- Основа Контроля и основа всех нас - ненависть. Нельзя бороться с Гнилью, если не хочешь ее испепелить всеми молекулами души, вырвать, выжечь, выпотрошить и не отставить от нее и следа… Она - проказа, смерть, разложение, хаос, все самое отвратительное, что только возможно, объединенное в одном. Но если принять… твою теорию, выходит, что ненависть эта напрасна. Нельзя ненавидеть детей.
- Я не утверждал, что это дети в нашем понимании, - возразил Геалах, - Я лишь говорил, что у Гнили вполне может быть разум, но разум такого уровня, с которым мы никогда не сможем наладить полноценного диалога. И за этими играми может скрываться что-то, чего человеку никогда не понять.
- И все же?
- Эта теория не идет во вред моему моральному духу, если ты это имеешь в виду. Я ненавижу Гниль также, как ненавидел ее в самый первый день, вступая в Контроль. А может, даже сильнее. Если бы я знал источник Гнили, тот, в который можно ударить чтобы извести ее на всей планете, я бы сделал это ценой собственной жизни, и не раздумывая. Я лишь пытаюсь найти истинное лицо Гнили. Найти ее глаза и заглянуть в них. Как бы эти глаза не выглядели. И, заглянув, размазать ее голову на миллион миллионов маленьких черепков.
Несмотря на то, что Геалах выглядел расслабленным и об этом же говорила его небрежная поза, Маан ощутил исходящую от него энергию, невидимый, но обжигающий ветер. Когда глаза Геалаха прищурились, Маан подавил желание отодвинуться, у него возникла полная иллюзия, что эти глаза смотрят на него сейчас сквозь мушку прицела. Кажется, за все время знакомства с Геалахом, за все время их совместной службы он не видел такого взгляда, жесткого и холодного. Возможно, потому, что таким до этого момента Геалаха видели лишь Гнильцы.
Но морок быстро прошел - Геалах мотнул головой и тотчас стал самим собой - беспечным долговязым Гэйном, занявшим все кресло, сыто икающим, с извечной хитринкой в смешливых карих глазах.
- И вообще все это вздор, старик. Тай-йин вот вообще считает, что Гниль - это дьявол лунного ада, который наказывает нас за грехи, совершенные предками на Земле.
- Никогда не слышал от него подобного, - сказал Маан и мысленно добавил - "Наверно, потому, что я всегда был для него в первую очередь начальником, а ты - своим парнем, которому можно доверить и такое".
- Когда сталкиваешься с неведомым, учишься находить объяснения. Подчас глупые или неуклюжие, но те, которые тебя удовлетворяют. Наверно, так с каждым из нас. У меня, как видишь, родилась совсем уж сумасшедшая гипотеза.
- Ты всегда был сумасшедшим, - с облегчением сказал Маан, чувствуя, что этот разговор, внезапно взвинтивший утомленные нервы, подходит к концу, - Наверняка в твоем личном деле даже пометка есть.
- Для пометок пришлось подшить отдельную папку, - подмигнул Геалах, - Ну как, еще по глоточку, больной?
Они говорили еще минут двадцать, о всяких мелочах, о которых принято говорить между приятелями, уже не касаясь Гнили и всего, что с ней связано. Смеялись старым шуткам, вспоминали общих знакомых, перебрасывались остротами, потягивая фальшивое бренди. Неприятное ощущение от взгляда Геалаха и его неожиданных предположений стало затягиваться, как затягивается старая рана, и Маан, разморенный алкоголем, уставший, вымотанный, сонный, подумал - до чего же хорошо, что на свете существуют такие люди, как Геалах.
Потом из кухни пришла Кло, которая, как понимал Маан, специально отлучалась чтобы дать им вдвоем поговорить, и Геалах, поблагодарив за ужин, стал собираться. Глядя, как приятель накидывает плащ, Маан вновь чувствовал себя одиноким, постаревшим и безмерно уставшим.
"Так оно и будет, - подумалось ему, - Меня вскоре отправят на пенсию по состоянию здоровья, и я буду изо дня в день сидеть тут, бесчувственный и равнодушный, как медуза, и только появление Геалаха будет меня оживлять. Кло будет приглашать его почаще, потому что ей нравится, что я оживаю и говорю почти как старый Маан, тот, которого она любит, но у Геалаха будет все больше и больше дел, я-то знаю, как отдел может вытягивать время, он будет появляться все реже, реже, и под конец совсем пропадет. Но, может, к тому моменту я этого и не замечу…"
Однако Геалах, одевшись и привычным жестом оправив жесткий воротник, обернулся на пороге:
- Так значит, недели через три выходишь? Ну смотри, не набери лишний вес, сидя на диване. Давай, не кисни. Когда ты выйдешь на службу, выгляди так чтоб ребята подумали, что ты всего лишь переболел легкой простудой.
Он так это сказал, что Маан вдруг неожиданно для самого себя расслабился. В тоне Геалаха не было сомнений, он просто констатировал очевидное - увидимся на службе! И эти последние слова, брошенные с порога, оказались полезнее всех прочих, слышанных им за все время, прошедшее после госпиталя. Когда ты выйдешь на службу - сказал Гэйн Геалах, старый приятель, человек, который не сомневался в нем ни секунды.
- Постараюсь. Увидимся, Гэйн.
- Бывай, Джат!