- Ну что ж. - Джей нахмурилась - сейчас она очень сильно напоминала Сибиллу. - Я не понимаю, что за хрень творится вокруг, Дэн, но… Все это так… Ну так надо - я рада, что это поняла, просто не могу объяснить… Знаешь… Ты - молодец… Да… Я и подумать не могла, что все так устроено… Ты не парься… Ты так много сделал, даже для меня…
- Джей! Я… - начал было я.
- Не говори ничего. - Она опустила глаза. - Давай так: ты пошел по делам… По делу… Найди свою Ирину, раз ты уже столько перенес… Сделай ее самой счастливой женщиной на свете, чтобы не зря все это… Чтобы…
- Да. - Я кивнул, чувствуя себя как-то неловко, словно на экзамене. - Я постараюсь, я…
- Ты… - сказала Джей тихо. - Будь достойным Пастуха Глюков… Я знаю, у тебя получится… Я так рада, что встретила тебя… Все… Иди. Иди-иди-иди…
- Иду… - ответил я. - Не скучай, Джей.
- Не буду. - Она повернула голову в профиль. - Не буду.
- Странный, - сказал Стив хрипло. - Попробуй там все уладить… Тут все очень устали… Душам нужен покой…
- Попробую… - Я медленно кивнул, стиснув зубы: я решил сейчас разобраться во всем… Во всем окончательно, начиная с себя…
- Я, Странный, в тебе не ошибся, однако, - сказал поднявшийся с ящика Гарольд со знакомыми интонациями. - Все же есть в тебе кровь цыганская - иди, бродяга! Вот так вот!
Он хитро прищурил свой сумасшедший глаз под косматой выцветшей бровью.
- Вы там им дайте прикурить, товарищ майор! - ободряюще подмигнул высунувшийся из траншеи Сергей.
- Та уш! - кивнул Янис Залтис, опершись о свою винтовку.
- Машина ждет… - бесстрастно напомнил настоятель. - Давай, Дэн…
- Увидимся, - пробормотал я сквозь застилающие мои глаза слезы. - Еще увидимся…
На несколько секунд у меня потемнело в глазах, и мозг словно на мгновение отключился. Я сморгнул и продолжил идти… Я шагал к Тадж-Махалу и улыбался…
Я осторожно вел свой "форд-мустанг" по пустынной проселочной дороге. Тихонько наигрывало радио на музыкальной волне… В открытое окно дул сырой, но теплый ветер. В степях начиналась аризонская осень. Дорога была явно заброшена много лет назад, как и редкие домишки, стоявшие по обочине. Окна их зияли черными провалами, подернутыми бельмами паутины с нанесенной пылью, а участки с покосившимися заборами сильно заросли бурьяном и плющом. Некоторые постройки напоминали просто кучу сваленных почерневших бревен…
Нигде не было ни души - даже бродяг или бездомных собак не встречалось… В ярко-голубом небе не видно было ни птиц, ни одного облачка - пустота и безмолвие…
Несмотря на то что было тепло, по коже у меня периодически пробегали мурашки.
Добро пожаловать в Серпент-Таун! Федеральный округ Олимп Свободных колоний Марса. Население 69 человек.
С краю ссохшейся фанеры плаката были налеплены две скукоженные от времени наклейки, на которых изображались знаки радиационной и биологической опасности - черно-оранжевыми пятнами.
- Мы прерываем музыкальную трансляцию для короткого блока новостей, - раздался из радиоприемника голос ведущего. - Сегодня около полудня жители нескольких поселков, расположенных между Адриатическими горами и Черной Долиной, что неподалеку от кратера Эллада, стали свидетелями удивительного явления. Высоко в небе вспыхнули четыре ярких огненных шара, после чего поднялся ураганный ветер и сильно повысился уровень радиации. К счастью, никто из граждан Свободных колоний не пострадал. Шериф местного округа выразил властям обеспокоенность этим явлением, которое многие приняли за новый вид воздушных аномалий, известных в просторечии как "глюки". Масштаб и сила этого явления вызвали панику в отдельных слоях населения. Некоторые эксперты склонны считать происшедшее ядерными орбитальными взрывами, хотя как известно, ни один из марсианских спутников и орбитальных комплексов не несет на себе ядерных боезарядов… Совет Четырех Городов обратился к гражданам с просьбой соблюдать спокойствие. Ведется расследование инцидента…
Моя рука дернулась к выключателю приемника, показавшегося здесь абсолютно неуместным.
Я машинально немного сбросил скорость и уже буквально через минуту заметил движение в дверном проеме обшарпанного здания с покосившейся вывеской "Почта".
Я аккуратно нажимал на акселератор - машина шла плавно меж заброшенных домов с заколоченными окнами. Аккуратно вырулив на небольшую площадь у почты, я остановил автомобиль возле покосившегося столба с пыльным пластиковым козырьком, под которым висел проржавевший таксофон.
Да, люди отсутствовали тут лет явно около двадцати - по уголкам тротуаров, возле водонапорных колонок и рассохшихся скамеек ветер наметал участки серо-бурой трухи, которая была когда-то уличным мусором и сухими листьями.
В этой пустоте было одновременно и спокойствие, и некая напряженность, будто кто-то где-то затаился…
Некоторое время я курил в открытое окно, не выходя из машины. Ветер на площади подхватывал змейкой облачка табачного дыма, перемешивая его с уличной пылью, закручивал к небу.
"Похоже на пылевых дьяволов", - подумал я.
Наконец сигарета истлела, и я швырнул окурок на землю, подумав, что он тут будет выглядеть скорее украшением, нежели мусором.
Повода оставаться в кабине уже не было, и я, тяжело вздохнув, раскрыл дверцу и вышел на площадь.
Металлический звук открывшейся двери прозвучал словно удар гонга - резко, беспардонно и оглушающе неуместно. На секунду я зажмурил глаза и замер, словно пугаясь кого-то разбудить. Но ничего не произошло - ветер по-прежнему шелестел в пустых проулках, закручивая облачка пыли.
Я вынул из машины автомат и, повесив его на плечо, медленно стал подниматься по скрипучим ступеням почты.
Я, собственно, не знал, что я ищу и что намерен там увидеть, - просто облупившаяся и выцветшая дверь, которая когда-то была зеленого цвета, приближалась синхронно со скрипом высохших досок.
С дверью пришлось повозиться: она никак не хотела открываться, хотя замок давно заржавел и провалился внутрь.
Долбанув по ручке прикладом, я добился только того, что верхняя филенка провалилась внутрь дома.
Я заглянул в полумрак помещения - обстановка была более чем аскетичной: стойка, покрытая толстым слоем пыли, с одной истлевшей папкой, небрежно лежащей посредине, почерневшая конторка с засохшей чернильницей, ржавым паяльником и изогнутой дугой настольной лампы.
Прямо над этой композицией на светлой стене было намалевано грубой кистью красной краской слово "ПОТЕРЯ".
Надпись была относительно свежей и плохо легла на пыльную стену, образовав почерневшие засохшие пузыри.
С нижнего кончика буквы "Я" стекла тонкая струйка краски, засохшая почти у самого плинтуса.
Я внимательно осматривал пол сантиметр за сантиметром и никак не мог найти даже намека на отпечаток следа писавшего это: на полу лежал толстый слой пыли, и его не тревожили много лет. Наверное, писавший использовал специальную обувь либо крепил себя за трос к потолку. Но к чему такие ухищрения, только чтобы написать одно слово на стене?
Я присел на корточки и вдруг заметил, что в том месте, где к плинтусу спускается высохший подтек, на полу в пыли видны еле заметные конусообразные ямки. И тут меня озарило - писавший был на ходулях с заостренными кончиками!
Следуя по цепочке следов, я обогнул стойку и приблизился к дверному проему, уходящему в глубь здания, внутри которого было совсем темно.
Я отстегнул с пояса фонарик и двинулся дальше, освещая ярким пятном запыленные потрескавшиеся полы.
Коридор повернул направо, и я услышал натужное сопение и возню. Я вскинул фонарь, и его луч выхватил из темноты извивающуюся, сгорбленную косматую фигуру, тянущую корявые пальцы руки к верхнему краю облупленного шкафа. Фигура напоминала сильно обросшего и раскормленного уродца, который стоял на тонких и длинных ходулях с пружинами.
Я выхватил из кобуры револьвер, а уродец с потной красной лысиной, как только на него упал луч фонаря, громко взвизгнул, отпрыгнув от шкафа с неожиданной прытью. Затем раздалось то ли хихиканье, то ли стрекотание, и уродец, поскрипывая пружинами, умчался в темноту коридора, глухо ударяя наконечниками о деревянный пол.
В воздухе разлилось зловоние.
Я взвел курок машинально, но стрелять не стал. Закашлявшись и прищуря глаза, я подошел к шкафу и протянул руку: там, среди пыли и мусора, мои пальцы нащупали прохладный металл.
Взяв фонарик в зубы, не выпуская из правой руки револьвера, я осветил свою находку.
Я держал в руках тонкой выделки явно старинный браслет, сделанный в виде кусающего себя за хвост змея. Медленно положил его в карман.
Мне вдруг пришло на ум, что коридор гораздо длиннее самого здания почты, но я постарался отогнать эти мысли прочь, как неконструктивные и бесполезные.
Я продолжал двигаться по следам на полу, только теперь старался совсем не шуметь. Это искусство я приобрел в разведшколе - с пятки на носок, слегка согнув ноги в коленях, ступать внешним ребром стопы, при этом глубоко и ровно дышать с раскрытым ртом, чтобы дыхание было почти бесшумным и пульс ровным. Фонарик пришлось выключить, и мои глаза довольно быстро привыкли к темноте.
Я держался левой стороны коридора, используя старые шкафы, облупленные тумбы и нагромождение сломанных стульев как укрытие. Кое-где во мраке по стенам висели ржавые огнетушители, потемневшие схемы эвакуации из здания на старом пластике (правда, план этажа был явно другим), географические карты Марса и Земли.
Иногда по стенам коридора попадались заколоченные серыми досками двери с табличками различного типа: "Посторонним вход воспрещен", "Архив-19", "Осторожно! Биологическая опасность!", "Столовая персонала", "Мастерская ультрафиолета", "Пляжные принадлежности", "Вход со двора", "Цех мягкой игрушки"…
Я совершенно не понимал, что это все могло бы значить. То есть понимал, конечно, но смысла в этом не видел. В теории информации подобная подача называется "прагматическая адекватность". Именно это я пытался внушить сам себе все последнее время - жизнь полна абсурда, но, как в джазовых аккордах, - фактически любая последовательность звуков имеет название и систему. Этим-то я и спасался от сумасшествия в последнее время… От всего этого бредового кошмара, который начался на горе Холхочох. Ведь при прагматической адекватности само по себе явление становится примером самого себя. А по сути, абсурд или то, что мы называем абсурдом, является всего лишь верхушкой айсберга, мелким проявлением процессов, которых мы не в состоянии постичь в данный момент.
В голове моей, словно зацикленный файл, крутился один и тот же старый стишок про Бармаглота на мотив средневековой шотландской баллады. Мне пришлось изрядно сосредоточиться, чтоб эта бесконечная мантра меня отпустила, перестав морочить мой разум.
Я решил отвлечься.
По стенам иногда попадались полки с колбами, ретортами и пробирками. На одной из подобных полок красовалась модель испанского галеона с красными крестами на парусах, припорошенного пылью, словно грязным снегом, а рядом стояла трехлитровая банка с этикеткой "Варенье апельсиновое. Артикул № 439". Банка была пуста.
Иногда половицы поскрипывали, и я на несколько секунд замирал, прислушиваясь к малейшему шороху. Но жирные карлики на ходулях больше не появлялись. Даже стрекотания крыс не было слышно, хотя неровные дыры в плинтусах говорили об их присутствии.
Неожиданно из темноты выступила фигура в черном балахоне с капюшоном, болтающимся перед лицом.
Я вздрогнул и остановился, нацелив револьвер в область головы. Именно голову и запрокинула эта фигура. Капюшон сполз и обнажил мертвенно-бледное лицо красивой девушки с широкими скулами.
Меня словно передернуло током: это была покойная Лайла Блери, с тем самым безобразным почерневшим кровоподтеком на правом глазу. Именно так, как я увидел ее в последний раз на горе Холхочох, там, на стоянке с трупами…
- Гвангван-кэгимнида… - проговорила медленно Лайла, едва шевеля серыми губами.
Я отпрянул назад и задел какую-то металлическую стойку. Она громыхнула приглушенно по пыльным доскам.
- Кибуни наппымнида. Як чусэйо, - вновь произнесла она, слегка подергивая локтем левой руки, - …иро-борессымнида…
Я непроизвольно навел на нее пистолет и нажал курок. Раздался выстрел, вспышка пламени и легкий дымок. Тихонько упала на доски горячая гильза.
- Камса-хамнида… - прошептала фигура в черном балахоне и глухо осела на пол.
Руки мои трясло, пока я аккуратно обходил бесформенное тело на полу.
- А я верила тебе, Дэн, - раздался в моем мозгу голос Ирины. - А ты… Ты такой же… Ты и они… Тебе нужно было вытянуть из меня всю эту историю… Ты… Ты врал мне…
Я вновь замер в темном пустом коридоре, и сердце колотилось в моей груди, а на глаза опять навернулись слезы.
- А я верила тебе, Дэн, - вновь раздался голос Ирины, уже где-то под потолком, отражаясь от пыльных стен.
Так… возьми себя в руки, Странный! Давай! Хватит…
- А я верила тебе…
- А я верила…
Я крепко зажал уши ладонями и, тяжело дыша, прислонился к стене коридора.
Отдышавшись, опять двинулся по коридору, ощущая внутри себя выжженную, покрытую пеплом равнину и завывание ветра. Неужели я стал бесчувственным, как ржавое ведерко?
Да… Похоже, что стал…
И тут… я внезапно почувствовал, что доски под моими ногами с гнилым тихим треском проваливаются… И я падаю вниз… Я лечу… Лечу…
Я очнулся в темной комнате, лежа на куче смятых картонных коробок, набитых упаковочной бумагой.
Комната была бетонной. Пахло сыростью, а на стене напротив висел тусклый круглый пыльный плафон, свет которого только подчеркивал мрак помещения.
Где-то гудел трансформатор. Напротив меня были две стальные двери, а между ними висел огнетушитель.
На одной из дверей прямо на металле были выбиты объемные буквы "Выход А", а на другой - "Выход Б". На каждой из дверей торчали клешни поворотных запорных ручек. А между дверьми на бетоне стены был продавлен неглубокими желобками аккуратный ровный крест.
Я пошарил по коробкам и в одной из них отыскал свой револьвер. Сунув его в кобуру, я поднялся, чувствуя боль в спине, и подошел к дверям. Подергал ручку "А" и ручку "Б", но двери не открылись, только лязгнул гулко металл. Никаких замочных скважин, кодовых кнопок или сканеров я не увидел. Но должны же эти двери как-то открываться? Не может же это быть простой декорацией?
Конечно, в этом месте, где я сейчас нахожусь, все может оказаться не таким, как видится, но эти двери были явно функциональными. Значит, оставались ручки-замки.
Ручки поддавались нажатию, раздавался тихий лязг в запорном механизме, а потом какой-то щелчок. Знакомый немного с охранными системами и замками, я сделал вывод, что щелчок имеет некое возвратное действие после нажатия ручки.
Я вспомнил, что когда-то, будучи подростком, еще на Земле, мы, чтобы проникнуть в подъезд, защищенный кодовым замком, частенько изучали стену рядом с дверью. Иногда можно было обнаружить едва заметный, слабо процарапанный такими же детьми код для входа в подъезд.
Я начал внимательно изучать тускло освещенную стену, но как ни бился - никаких мало-мальски вразумительных подсказок не нашел. Я стал обшаривать саму комнату, забитую коробками с упаковочной бумагой, - это был глухой бетонный мешок, без единого намека на другой выход. Высоко под потолком зияла дыра, из которой я выпал, но добраться до нее тоже не было никакой возможности - коробки явно не подходили для того, чтобы подняться на высоту метров шести-семи. А потом, даже если бы я и добрался до дыры - где гарантия, что я смог бы подняться по ней вверх?
Меня охватил приступ клаустрофобии - безумно захотелось вырваться наружу из этого давящего места.
Я постарался взять себя в руки и успокоиться. Но меня все раздражало - во-первых, свет. Он был тусклым. Я почему-то подумал, что если снять плафон, то лампа будет светить ярче, и, возможно, я увижу на стене что-то, что дало бы мне хоть какую-то подсказку.
Я подошел к плафону, вынул нож и начал раскручивать крепежные болты.
Наконец я снял его. В комнате стало светлее, но не намного.
И тут возле самой лампы, чуть ниже патрона, я увидил на стене нацарапанные цифры: "6.9"! Точно такие же, как в квартире покойного Лидумса! Это высота, на которой нас с Джей сбросил дирижабль. Это высота горы Холхочох!
Я бросил плафон на коробки и начал лихорадочно дергать ручки дверей: сперва шесть раз "А", затем девять раз "Б". Ничего не произошло - после каждого лязга раздавался щелчок возврата. Я попробовал сделать то же самое, только в обратном порядке, начиная с "Б", - ноль эффекта.
Я задумался, тяжело дыша. На лбу выступил пот. 6 и 9… Может, что-то кроется в этих цифрах? Что? Шесть умножить на девять - пятьдесят четыре. Запомним на всякий случай. Пять плюс четыре - это девять. Что ж, неплохо, хотя непонятно, что именно. Шесть плюс девять - пятнадцать. Один плюс пять - это шесть. Любопытно… После сложения и умножения приходишь к тем же числам. Так… пока на ум ничего не приходит… Может, это число было скрыто под плафоном чисто случайно? Нет… не бывает тут ничего случайного… Знать бы количество комбинаций, на которые стоит разложить эти числа… если их вообще нужно раскладывать… А если нужно, то как именно? Из девяти вычесть шесть - три. Три - базовая основа обоих чисел: в шестерке два раза, а в девятке три. Трижды два - шесть, три в квадрате - девять. Попробуем деление: девять разделить на шесть - одна целая пять десятых. В сумме опять шестерка. Шесть разделить на девять - ноль целых шесть десятых и шесть в периоде… или же в дробях - три вторых или две третьих… ну никуда не деться. Да… опять повторяющиеся величины… Два, три, шесть и девять. Четыре повторяющихся числа.
Я попробовал этот вариант: "А" - 2, "Б" - 3, "А" - 6, "Б" - 9.
Ничего не произошло.
Попробовал в порядке убывания - мимо. Потом попытался то же самое, но начиная с "Б", - тот же результат.
Пробовал просто двойку и тройку… Стоит ли говорить…
Ручки уже стали скользкими - мои руки потели от волнения и усердия.
Все, кажется, я попал сюда насовсем - наверняка этот путь пытались проделать более умные и смекалистые ребята, даже костей от них не осталось… Отчаяние охватывало меня.
Я пытался утешить себя тем, что решение головоломки должно быть элементарным, раз так мало подсказок. Двери, скорее всего, как-то взаимосвязаны замками - возможно, у них общий замок, который открывается при правильной комбинации нажатий рукояток - на эту мысль наталкивал возвратный щелчок, который доносился из одного и того же места, даже если дергаешь разные ручки. Сталкивался я с чем-то подобным, только уже не помню, где и когда.
Я еще раз обшарил всю комнату - и опять не нашел никаких дополнительных намеков на решение задачи. Ну что ж…