Оан прискакал в консерватор, юркий, хлопотливый, доброжелательный, - он только таким и бегал на корабле. Он приветливо замахал нам всеми руковолосами. А я не мог отделаться от ощущения, что Оан - нездешен, что у него не лицо, а личина, что он не реальное существо, а призрак, лишь максимально оснащенный вещественностью. Я мысленно одернул себя. Удивительность Оана - родовой признак аранов, под которых он маскируется. Тайна его не во внешнем облике, она глубже, она грозней; надо проникнуть в эту зловещую глубину, а не скользить по красочной поверхности! Я сказал:
- Оан, наша эскадра на две трети уничтожена, погибли наши товарищи. Знаешь ли ты что-нибудь о проклятом луче, так внезапно ударившем по "Тельцу"? Откуда он? Какова его природа?
Ставя эти вопросы, я с удовлетворением заметил удивление, почти замешательство Оана. Вероятно, его поразило, что сегодня он не проникает в наши мысли так свободно, как раньше. Ответы Оана также не звучали в нашем мозгу с прежней звонкой отчетливостью. Устроенная Эллоном электрическая сумятица в какой-то степени мешала и нам самим.
Естественно, он ничего не знал о луче. В их звёздном скоплении подобные явления не наблюдались - во всяком случае, с той поры, как араны отказались от космических полетов. В преданиях тоже не сохранилось сведений о смертоносных лучах.
- Но если тебе не известна природа луча, то, может быть, ты знаешь, кто его генерировал и почему он ударил в звездолет?
На это Оан имел стандартный ответ:
- Вы разгневали Жестоких богов. Боги сурово покарали вас.
- Покарали? А за что, собственно? Чем мы прогневили ваших мстительных богов?
- Не мстительных - суровых, Эли.
Поправка Оана прозвучала у каждого в мозгу именно так. Я попросил всех, кто присутствовал в консерваторе, включить наручные дешифраторы на запись всего, что Оан донесёт до них в качестве ответа. Мы потом сверяли записи. Содержание ответов Оана было у всех одно, а форма выражения разная, но на этот вопрос он ответил всем одинаково.
- Хорошо, суровых, а не мстительных. Хрен редьки не слаще. Не смотри так удивленно, Оан, это наша человеческая поговорка. Разъясни теперь другое недоумение. Наши мыслящие машины блокированы неизвестными силами. На звездолёте "Таран" была нарушена логическая схема операций…
- Схема временной связи, - прервал он. - Я уже говорил вам: у машины рак времени.
- Да, это ты говорил. Сказать - не значит объяснить. Поговорим о больном времени, Оан. Вот уж чего мы не понимаем! Почему появилось больное время в вашем созвездии Гибнущих миров?
- Результат деятельности Жестоких богов.
- Очень уж они деятельны, если могут менять течение времени. Мы до этого не дошли. Впрочем, мы не боги. Но в чем выражается их деятельность, ты не можешь сказать?
- Не знаю.
- Еще бы! Откуда арану знать о деятельности богов, к тому же таких суровых! Они ведь с вами не советуются, Оан? Возвратимся к вопросу о времени. Больное время, рыхлое время, разорванное время - это ведь иносказания для времени, как-то измененного, не правда ли? Зачем тебе с товарищами понадобилось предпринимать бесконечно опасную попытку приникнуть к поверхности опадающей взрывом звезды, чтобы влиться в поток ее измененного времени, если здесь, в вашем гибнущем созвездии, имеется сколько угодно примеров любого изменения времени? Ты ведь и раньше говорил, Оан, что рак времени - язва здешних мест!
- Ты путаешь больное время с трансформированным. У нас время разорванное, рыхлое, им трудно воспользоваться. А у коллапсара время сжатое, там время - пружина, а не лохмотья. Если бы удалось овладеть тем временем, можно было бы выводить в будущее, в прошлое, в боковые "сейчас" любые планеты и целые созвездия, погибающие в ослабевшем времени.
В этот миг я понял, что поймал его. Я перевел взгляд на Эллона, тот чуть-чуть приподнял руку - он был готов. Оан тоже понял, что раскрыт. Два нижних глаза остались прежними - добренькие, приветливо сияющие, почти подобострастные. Но пронзительным верхним он донес до нас свое состояние. Воистину, это было недоброе око!..
- Раньше ты говорил, что ты и твои товарищи - беглецы, - спокойно констатировал я. - Но оказывается, вы - экспериментаторы. Вы не столько собирались бежать, сколько в принципе овладеть тем изгибом временного потока, через который можно бежать. Я правильно оцениваю ваши действия, Оан?
Он попытался спасти потерянное лицо:
- Правильно. Проходы в будущее лежат не по естественному течению времени, а в обход его. Мы проверяли, можно ли выскользнуть и в прошлое. По прямому ходу времени прошлое недостижимо, потому, что невозвратимо. Граница будущего сдавлена очень низким потолком - реальным настоящим. Граница прошлого упирается в непреодолимый пол - все то же реальное настоящее. Выходы из настоящего лежат только в обводах времени, а не в прямом его течении, здесь мы всегда пребываем в "сейчас". Вот эти обводы из настоящего в будущее и прошедшее мы и искали. Осуществляются они лишь в коллапсарах. В них лучшие печи природы для разогрева и искривления времени.
- И после всего, о чем ты нам рассказал, Оан, - медленно произнёс я, - ты будешь по-прежнему утверждать, что ты и твои погибшие товарищи - араны?
Он не ответил. С ним совершалась разительная перемена. Он уходил. Он еще оставался и уже исчезал. Он был и переставал быть. Он делался прозрачным, превращался из тела в тень. Он проваливался в какое-то свое чертово инобытие, оставляя нам в наличности лишь силуэт.
- Эллон! Эллон! - отчаянно закричал я.
Эллон не хотел испытывать на нас крепость защитных полей, но надо было действовать быстро, - нас всех поразбросало, когда заработали аппараты Эллона. Я вскочил и кинулся к пропадающему Оану. Мы столкнулись с Ромеро, я снова упал. Ромеро выронил трость, чертыхнулся. Осима с Олегом барахтались на полу. Грация и Орлана отнесло в угол. Но Оан остался. Он был схвачен намертво в то мгновение, когда уже на три четверти исчез.
Теперь он висел над нами, распялив двенадцать ног, разметав черные руковолосы. Два нижних глаза, широко открытые, больше не видели нас, верхний потерял пронзительность, он казался обычным глазом, только полуослепшим. Между волосами в момент исчезновения проскочила искра, она остановилась на полуразряде, не доискрив свой короткий век. Бегство из нашего времени не удалось, Оан был остановлен в последней сиюсекундности своего здешнего бытия - зафиксирован прочно и навечно.
- Прекрасно, Эллон! - Я быстро подошел к оцепенелому врагу, но тут же ударился о невидимое препятствие и отскочил.
- Боюсь, ты забыл, адмирал, как некогда восседал в клетке, похожей на эту и, кажется, не очень там веселился, - сказал Эллон.
Не могу сказать, чтобы напоминание и сопровождающий шутку шумный хохот показались мне приятными. В любую другую минуту я дал бы понять Эллону, что он демиург, а не разрушитель и должен держаться тактичней. Но сейчас я готов был простить Эллону прегрешения и покрупней. Я провел рукой по силовой сетке.
- Я был в своей прозрачной темнице живой, Эллон. Я ходил, говорил, слышал, спал, видел пророческие сны - и смеялся в них над вами… Живой ли Оан? Достаточно ли прочна силовая стена, если он вдруг очнется?
- Он не должен очнуться, Эли. Наша удача, что ускользал он постепенно, а не сразу. Он выбросил из сиюминутности лишь свою жизненную энергию, а косный телесный костяк не успел увести. Я зафиксировал Оана в последний момент существования. Теперь миг превратился в вечность. И если Оан каким-то чудом оживет, прозрачные эти стены ему не разорвать.
Я вспомнил расчет Ольги. Она, конечно, не ошиблась. Оптические изображения и вправду обладали такой малой вещественностью, что мы стирали их с экранов мгновенно - один поворот выключателя, и готово! Чтобы истребить фантомов на Третьей планете, Андре понадобилось вызвать в них колебательные движения энергии. Если этот наш пленник фантом, то он стал жертвой своего совершенства. Но фантом ли он?
Олег помог Осиме подняться, энергичный капитан успел ближе всех подскочить к Оану, и ему крепче досталось.
- Что будем делать с этим чучелом, Эли? - спросил Олег.
Я показал на стену, противоположную той, где возвышался саркофаг Лусина:
- Поставим предателя сюда. Пусть убийца с раскаянием глядит на свою жертву.
Олег вздохнул:
- Допрос не дал всего, на что надеялись. Мы так и не дознались, чем разгневали рамиров, что нам грозит в дальнейшем и как восстановить повреждения? И самое главное - ничего не узнали о боевом луче рамиров.
- Зато мы узнали, что и рамиры не так беспредельно могущественны, как мы опасались. Их лазутчик признал, что они экспериментировали со временем в антивзрыве коллапсара, отыскивая приемы его использования. Рамиры тоже что-то ищут, - значит, не всё у них есть, не всем они овладели. Разве это не утешительно?
Ромеро иронически усмехнулся:
- Вы так радуетесь, Эли, будто и впрямь поверили, что они совершенные боги, и сейчас испытываете облегчение, обнаружив, что заблуждались.
Я и вправду радовался, только не оттого, что верил в божественность рамиров. Черта с два мне было в их божественности! Но в безмерность их могущества я начинал верить, как уже поверил в их жестокость. Допрос Оана свидетельствовал, что не все им доступно и не всё в их власти, - иначе зачем ему понадобилось бы так трусливо удирать? Они в техническом развитии ушли вперед нас на порядок, от силы на два, - это еще не такое превосходство, чтобы отступать перед ними!
- Одного результата мы, во всяком случае, добились, друзья. Среди нас был соглядатай врагов, мы его обезвредили. Если борьба с рамирами не утихнет, они лишатся важного преимущества!
3
На несколько дней главным занятием на корабле стало паломничество в консерватор. Мэри приходила туда со мной, прилетел Труб, примчался Гиг, даже Бродяга, преодолевая хворь, так и не покинувшую его со смерти Лусина, приполз и просунул голову в помещение. Гиг погрозил силуэту предателя костлявой рукой, Труб в ярости бросался на тесницу, так мы её назвали, ибо смешно называть темницей прозрачную клетку, - пытаясь прорвать ее когтями, но отлетал, как незадолго перед этим я. Ангел заплакал от возмущения и бессилия, слезы капали на седые бакенбарды, смачивали крылья. Гиг от сочувствия Трубу бешено затрещал костями, Бродяга задумчиво сказал мне:
- Ты уверен, что он мертв, Эли? Он изменился, но в этом странном мире, где так обычны телесные трансформации…
- Он безжизнен. Если отсутствие жизни есть смерть, то Оан - мертвец.
- Отсутствие жизни, конечно, смерть, - согласился дракон.
Когда перемещение тесницы Оана на отведенное ей место было закончено, Эллон с удовлетворением сказал:
- Адмирал, я пленил время. Я выключил его. Паук, которого ты, на наше горе, привел на корабль, теперь вне времени. Мы постареем, умрем, тысячи раз возродимся в потомках, а он вечно будет пребывать тем же. А теперь я займусь делом поважней. Время неподвижное, навечно законсервированное, мне удалось создать. Попробую поработать над динамизацией времени! Такой проблемой еще не занимался ни один демиург! И люди не занимались, - добавил он почти вежливо.
- Как тебя понять? - спросил я.
Он широко осклабился. Мы все были угнетены катастрофой - Эллон радовался. Для него смысл существования заключался в инженерных разработках. Он нашел новую тему для исследования, предвкушал важное открытие, - как же не радоваться?
- Постараюсь создать микроколлапсар и посмотрю, как он трансформирует время. Не волнуйся, все пока пойдёт на атомном уровне. Это не то макровремя, в котором мы живем с тобой. А когда генератор микровремени заработает, мы покажем невеждам рамирам, что далеко им до нас. Они выискивали космические коллапсары, а я сотворю его в лаборатории.
Закончил он по обыкновению хохотом.
Я часто прихожу в консерватор, здесь мне свободней размышлять. Помню, как впервые остался один на один с врагом, расчаленном на силовом каркасе. Я не мог бы объяснить, почему мне надо было усесться напротив Оана и разговаривать с ним вслух, и твердить ему о своей горечи, о своей ненависти к нему и о том, что нас можно уничтожить, но нельзя заставить отступить, мы все равно пойдем вперед!
- Итак, ты погиб, Оан, - говорил я. - Ты наконец погиб, предатель! В древней книге сказано: все мы творим волю пославшего нас. Ты творил волю своих жестоких господ, возможно, ты один из них, только напяливший чужую личину, всего от тебя можно ждать, любого облика, любого злого поступка. Нет, ничего от тебя не дождаться теперь, ты вне времени, ты вне жизни, даже вне облика, ты - захваченный в миге исчезновения силуэт, материализованная память о наказанном предателе - вот ты кто!
У меня перехватывало дыхание от горечи, я отдыхал, молчал, снова говорил:
- Творим волю пославшего нас… Мы тоже творим волю пославших нас. Мы - люди и звездные друзья людей. И нас послали издалека в ваши Гибнущие миры, чтобы узнать, как живут здесь разумные существа, помочь им, если нуждаются в помощи, сделать их своими друзьями, поучиться у них, если будет чему. Тебе этого не понять. Ты не знаешь, что такое любовь живого к живому. Ты - ненависть и пренебрежение. Но ненависть заслуживает только ненависти. Ненависть не породит любви, как собака не порождает рыб, как рыбе не породить орла. Так виси, ненавистный, вечно виси!
Так я говорил с мертвецом, облегчая душу, а успокоившись немного, направился в командирский зал. Олег с Осимой и Ольгой, оставив звездолет на попечение автоматов, разрабатывали план спасения сохранившихся кораблей.
Олег сказал мне:
- Эли, "Овен" не годится даже в грузовики. Ольга считает, что нужно разместить экипаж "Овна" поровну, на "Змееносце" и "Козероге", снять все важные механизмы, перегрузить запасы, а сам звездолет аннигилировать.
- И вызвать новый удар, направленный уже против "Змееносца" и "Козерога", - хмуро возразил я. - Или ты забыл, что жестокие господа Гибнущих миров не выносят аннигиляции материальных тел?
- Тогда взорвем его. Взрывы они выносят. Наши погибшие корабли о том свидетельствуют. Теперь самое настоятельное, Эли. Надо восстановить МУМ. Займись этим с Эллоном.
- Эллон собирается менять течение времени в микропроцессах, чтобы разобраться в явлении, которое Оан называл раком времени.
Осима внезапно рассердился. Энергичный капитан изнывал от безделья. Он знал свое дело отлично - смело вел корабли в неизведанные просторы, отважно бросался в бой, когда-то без жалоб переносил муки плена. Он был из тех, кто охотно взваливает на себя тяготы соседа, но никого не отягчает своими. В беде и в часы торжества я видел его неизменно собранным и упругим, как сжатая пружина, - о лучшем капитане для своего корабля я не мог и мечтать. И раньше он не грубил мне, даже когда, усталый и растерянный, сам я не церемонился. Сейчас он грубил. Если бы он знал древние ругательства, как знал их - из любви к забавным словосочетаниям - Ромеро, он ругался бы той руганью, которую Павел почему-то называл площадной, хотя сам я никак не могу взять в толк, почему ругань должна зависеть от места, где ругаются, а не от одного настроения ругателя.
- Адмирал, не довольно ли глупостей? Больное время, рыхлое время, дырчатое, пузырчатое!.. Абракадабра, если не прямая мистика! Вы научный руководитель экспедиции! Вы должны представить план, как выйти из затруднений, а мы будем его осуществлять. Не узнаю вас, адмирал! Раньше вы быстрей создавали проекты действий и энергичней проводили их в жизнь!
Я невольно опустил голову, чтобы не видеть гневного взгляда Осимы. Все мы переменились, не один я, но могло ли это служить оправданием? Олег молчал, но молчанием давал понять, что тоже мной недоволен.
- Вы правы, друзья, самая настоятельная задача - восстановить управление кораблями. Пока вы будете заниматься эвакуацией "Овна", я постараюсь что-нибудь сделать с мыслящими машинами.
Из командирского зала я прошел к дракону. Бродяга устало покоился на полу. На его спине Труб и Гиг увлеченно сражались в дурачка. Этой игре их обучил Лусин, он пытался и мне привить любовь к картежным баталиям, но я так и не постиг игры, хотя Лусин уверял, что правила ее просты. Ангел и невидимка состязались на толчки, проигравший получал затрещину. Я как-то видел финал одной игры. Гиг, продув партию, получил такой удар крылом, что взмыл под потолок и рухнул наземь, едва не порастеряв кости. Затрещины, отпускаемые Гигом, были послабей, зато он выигрывал чаще. Невидимкам не может не везти в игре, объяснял мне Гиг, ибо игра - сражение, а разве есть лучшие воины, чем невидимки?
- Эли, садись с нами! - предложил Труб, важно расчесывая когтями пышные бакенбарды. - Втроем тоже можно играть.
- Не хочу быть дураком - даже в игре.
- Если не любишь дурачка, сразимся в покер! Тебя увлечет эта игра! - воскликнул Гиг. - Там тоже есть операция надевания на себя невидимости, как мы делаем перед боем. Называется - блеф! Чудная штука - блейфовать. Отличный военный маневр.
Но и от покера я отказался.
- Друзья, мне нужно поговорить с Бродягой наедине, - сказал я.
Труб безропотно взмахнул крыльями и полетел к выходу. Он так свыкся с нами, и так любил нас, что с ним можно не разводить манерностей. Невидимки гораздо обидчивей. Гиг был недоволен. Я дружески толкнул его кулаком в плечо. Он повеселел и удалился без обиды.
- Бродяга, как ты чувствуешь себя? - спросил я.
Он скосил на меня насмешливый глаз. С каждым днем ему труднее двигать гибкой когда-то шеей. И он уже не извергал пламени, только жиденький дымок струился из пасти. За небольшое время от старта в Персее дракон успел пройти все стадии дряхления - из летающего превратился в ползающего, из ползающего в лежащего. Скоро он станет бездыханным, с болью подумал я.
- Как чувствую себя? - просипел он, ему отказывал теперь и прежний громкий, с шепелявостью, голос. - Мог бы и хуже. Слишком большое тело. Тело придавливает меня, Эли.
- Не создать ли тебе невесомость? Ты сможешь свободно реять в воздухе. Странно, что мы с тобой об этом не подумали…
- И хорошо, что не подумали. Молодости ты мне не вернешь?
- Вернуть молодость не в наших силах.
- А зачем мне невесомость без молодости? Разве парящий старик лучше лежащего? Я не из тех, кого утешают обманы. Действия - вот чего мне не хватает. Даже не действия - простого движения. Всю жизнь я тосковал по движению.
- Даже когда стал драконом?
- Нет, это была пора, когда я насыщался, упивался, переполнялся движением. Тогда моё тело было мне радостно. Моя телесная жизнь была короткая, но такая, что не отдам за год драконьего существования тысячелетия прежней жизни. Спасибо, Эли, что подарил мне эту радость.
- Ты говоришь, будто прощаешься. До конца далеко.
- До моего конца уже близко. Я бы лишь хотел перед смертью увидеть ваше вызволение из беды.
- Ты можешь не только увидеть, но и помочь вызволению.
- Не понимаю, Эли.
- Слушай, Бродяга. Тебе показывали на экране допрос Оана? Шпион признался, что рамиры экспериментируют со временем. Значит, есть что-то, чего и они не умеют! Они не всесильны и не всезнающи. Просто космическая цивилизация, на несколько миллионов лет обогнавшая нас в развитии, отнюдь не боги! Эллону явились интересные мысли о трансформации времени, рамиры сами до них не додумались. Эллон обругал их невеждами.
- Эллон хвастун!