Будь что будет! Железная решимость избавиться от полосатого мучителя зрела во мне с каждым электроударом. Однажды весенним утром, едва дождавшись, когда жена уйдет на работу, я заманил Ома в контейнер и увез километров за двести, где и выпустил. Гуляй, котяра! Прости, но жить тебе следует подальше от нас. Факт, что ты не пропадешь, - коты-конкуренты будут бояться тебя почище свирепого волкодава. Адью!
Ох, какую я выдержал семейную свару! Разумеется, жена ни на минуту не поверила, что Ом удрал сам, соблазнившись весенними запахами и призывным мяуканьем уличных кошек. Несколько дней мы не разговаривали.
Постепенно все вошло в норму. Я привычно составлял гороскопы деловые, гороскопы здоровья и секс-гороскопы, короче говоря, не надрывался и не бедствовал. Свободного времени хватало на многое, в том числе и на то, чтобы подумать: как-то там Ом? Хорошо ли устроился на новом месте? И не собирается ли вернуться по примеру многих увезенных в дали дальние котов и кошек? Ох, не приведи господи…
В июне, не помню какого числа, мелькнуло сообщение в теленовостях: в поселке Ухохлопово шаровая молния убила собаку. Жертвой оказался питбуль-медалист, а кто был виновником, я понял, едва нашел упомянутый поселок на карте области. Сволочной населенный пункт находился почти точно на полдороге к тому месту, где я выпустил кота!
Казалось, Ом предупреждал: "Внимание, иду на вы!"
Я купил газовый пистолет и опробовал его на даче сначала на Рейхсфюрере, а затем на Гальюне. Срабатывало отменно. Мне было жаль ни в чем не повинных котофеев, по моей милости едва не отдавших богу душу, но у меня было оправдание: я готовился к борьбе за свою собственную жизнь. Или Ом, или я, третьего не дано.
Я был убежден, что и для Ома это отнюдь не тайна. И морально готовился к бою не на жизнь, а на смерть. И содержал в порядке матчасть.
И все же встреча с Омом произошла неожиданно.
Не жить бы мне, если бы он первым увидел меня. Но он, грязный, исхудавший и яростный, сидел на жухлом газончике перед нашими окнами, тянул жутковатое "мя-я-а-а!", хлестал по траве хвостом, громко трещал разрядами и вызывал меня на честный бой. Честный - с его точки зрения. У меня не было шаровой молнии, как не было и атавистического хвоста, с которого она могла бы сорваться. У меня с собой не было даже газового пистолета - оставил дома! Вышел, как водится, за хлебушком…
Тихо-тихо я попятился назад. Наверное, недостаточно тихо.
Ом повернул голову и несколько секунд уничтожал меня взглядом. Очень скоро мне стало понятно, что результаты визуального уничтожения нисколько его не удовлетворили. Он коротко мявкнул и затрясся от ярости. Затем тихо-тихо зашипел, пригнул голову, прижал уши, отклячил зад и выстелил над спиною хвост, как скорпионье жало. В мою сторону.
Сколько раз я презрительно смеялся над персонажами киноужастиков, пригвожденными к месту непреоборимым страхом! Им бы действовать - драться или бежать - а они, подскуливая, отдают себя на растерзание жвалами или безропотно подвергаются какому иному членовредительству. Пошлый киношный штамп! И уж само собой разумеется, я не верил, что страх может пригвоздить к месту и меня!
Мышцы не слушались. Я уподобился дереву, неизвестно зачем пробившемуся из асфальта. Неужели только для того, чтобы разъяренный котяра угробил меня светящимся шариком, необъясненным наукой?
Какой там шарик! Шерсть на коте встала дыбом, по ней бегали разноцветные сполохи, похожие на полярное сияние. Сухой треск разрядов слился в пулеметную очередь. Толстый, как полено, хвост, окруженный призрачным сиянием, выцеливал неподвижную мишень.
Не рой, друг, Ому яму…
Я хорошо видел, как сияние перетекало к концу хвоста, превращаясь в сердито потрескивающий, стреляющий искрами радужный шар. Отчасти это напоминало выдувание мыльного пузыря. Вот только пузырей таких размеров я еще не видывал.
Кот уже не шипел - он пыжился, вкладывая все силы в орудие мести. Сначала шар был не больше теннисного мяча, затем достиг размеров мяча гандбольного, баскетбольного, детского надувного шарика, баллона метеозонда… Еще минута - и вызревающая шаровая молния превзошла бы объемом монгольфьер.
А дальше? Не знаю, каких размеров чудовище хотел вырастить Ом, чтобы наверняка испепелить своего вероломного хозяина. С дом? С Землю? Быть может, он решил расправиться не только со мной, но и вообще со всеми двуногими, то и дело норовящими пнуть кота, раскрутить его за хвост, увезти черт знает куда и бросить, натравить питбуля?.. Наверное, он твердо знал, что дело его правое.
А я стоял, прикованный к месту, и смотрел.
Взрыва как такового не произошло - раздался лишь оглушительный хлопок, у меня заложило уши, а в доме со звоном осыпалось всего-навсего одно оконное стекло. Мое, кстати. Но это было уже неважно…
Ом лежал на боку. Он был мертв. Не обуглен, не обожжен - просто мертв. Даже шерсть на нем не пострадала. Только теперь его можно было без боязни взять на руки.
Кое-кто из соседей до сих пор считает меня извергом, уничтожившим кота взрывпакетом. Но это тоже неважно.
Не знаю, какие изолирующие прокладки могли перегореть в коте. Думаю, он просто надорвался, замыслив вырастить на мою голову боеприпас чудовищной мощности. И не рассчитал своих сил.
Я вырыл ему яму. Возле трансформаторной будки. Что я еще мог для него сделать?
Прошло время. Один раз из будки повалил густой дым, но я думаю, что на этот раз кот был ни при чем.
Недавно Люся принесла нового котенка. Он еще не приучился ходить в лоток, но это единственный его недостаток. Зато достоинств не счесть, и главное из них вот какое: когда я глажу его, то не отпрыгиваю с воплем, а ощущаю лишь слабое потрескивание.
Слабое-слабое.
А. Громов, 2002.
Владимир Васильев
ТРИСТА ДЕВЯТЫЙ РАУНД
Посвящается всем джентльменам, а также Ярославу Пушкареву по его же требованию.
Вот ведь как бывает: большой город, столица, муравейник, живешь бок о бок с тысячами людей и ничегошеньки о них не знаешь. Рядом происходит тьма-тьмущая удивительнейших событий, а ты почти всегда остаешься в стороне и неведении. Иногда давно знакомые люди крутятся в двух шагах друг от друга и ни сном, ни духом…
Не верите? Ну, вот например…
…выхожу это я из своей трижды проклятой конторы в слегка приподнятом настроении. Во-первых - конец рабочего дня, во-вторых - пятница, а в-третьих - понедельник тоже объявили выходным. По радио и приказом по конторе. Шеф у нас неплохой парень, как это ни странно. Бывало, секретаршу за пивом отправит, и ну истории разные загибать! Честно скажу - я всякого в жизни наслушался, но от историй шефа млел, как в детстве от "Лимонадного Джо". Так вот, близился какой-то новоявленный праздник с экзотическим названием, не то сочельник, не то троица. После переворота старые революционные живо поотменяли, зато вон затеяли возрождать церковные, из тех, что помнят лишь замшелые сварливые старухи (ненавижу старух!), гнездящиеся на бесчисленных лавочках в любом дворе.
Короче, иду, посвистываю. Надо сказать, что я - из тех счастливцев, которые живут в центре, но не на главных улицах. Контора рядом. На работу - пешком, благо всего четыре квартала. Вот каждое утро и хожу. А поскольку вырос здесь же, в основном дворами. Люблю, знаете: клумбы, лавочки, малышня в песочницах возится. Если бы не старухи - сущий рай. А на улицах - сплошные толпы, пробки, плюнуть некуда. Час пик!
Иду. Собираюсь сворачивать под арку, не доходя до очередного перекрестка. Вдруг: лицо знакомое впереди мелькает. Бывает ведь: не видишь человека лет десять, а потом глянешь - ну ничуть не изменился! Сворачивает под ту же арку.
Одноклассник! Саня Бурчалов. Ё-мое, сколько лет!
Бегу следом.
- Саня! - ору.
Оборачивается.
- Артем? Хо! Вот так встреча!
Обнимаемся.
- Ты зачем здесь? Каким ветром? - спрашивает.
Я хохочу:
- Да живу я здесь! Забыл, что ли?
Теперь он смеется:
- Действительно, ты же в центре жил!
- Ну, а ты? - хлопаю его по плечу. Радость так и распирает.
Он продолжает смеяться.
- Теперь и я здесь живу! Уже лет пять. На Южной.
К моей берлоге это ближе, чем контора, чтоб ее…
Я шалею. Идти от него ко мне меньше минуты! И за пять лет впервые сталкиваемся. Эх-ма… Столица, центр!
Дальше - больше. Оказывается, он каждый божий день ходит тем же путем, что и я в контору. В то же время. Как штык. Столица, центр… Что в лесу, что в толпе, никого не замечаешь. Парадокс.
Тянет к себе на Южную. Посидим, мол, покалякаем, бутылочку "Бастардо" раздавим, благо выходной завтра. Я упираться и не думаю: псих, что ли? Жена, слава богу, дома не ждет, а с Санькой мы восемь классов за одной партой просидели, прежде чем расстаться на целое десятилетие.
Идем. Дворики, малышня, собачки у подъездов лениво взлаивают. Старухи шушукаются, наверное, старые праздники ругают, а новые хвалят. Или наоборот. Пойми их, ворон полувымерших.
Вот и Южная. Сворачиваем; сирень цветет, березка зеленеет… Эх, центр, люблю я твои дворы!
Вдруг Саня подобрался весь, умолк на полуслове. Даже походка изменилась, осторожной стала, крадущейся.
Гляжу: на лавочке у палисадника, единственной свободной от вездесущих старух, возлежит кот. КОТ. Огромный, рыжий, ухо подранное (в баталиях!), усищи длинные, хвост - что твое полено. Пушистый, страсть. Одним словом, матерый зверюга. Спит, вроде бы.
Саня на цыпочках к нему подобрался, и ка-ак даст с ноги!
"Бедняга, - думаю, - кот. Спросонья по ребрам, врагу не пожелаешь…"
Однако зря сочувствовал, как оказалось. Увернулся котяра, среагировал. Вот что значит уличная выучка! Центр, пацаны хулиганистые, у каждого рогатка. Сам был таким же. Вот коты и готовы каждую секунду удрать, даже во сне, от греха да расправы подальше.
Впрочем, рыжий котище удирать, похоже, не собирался. Стоит, глаза свои хитрые на нас таращит. Снисходительно так, чтобы не сказать нагло.
Саня сокрушенно вздохнул, сел на лавочку.
- Двести семьдесят шесть - ноль, - говорит. Уныло, разочарованно.
- Что? - не понял я.
- Счет. Двести семьдесят шесть - ноль в его пользу, - поясняет Саня. - Соревнование у нас. Кто кого. Либо я его стукну, либо он увернется. Почти каждый день по раунду.
И лезет в карман. Кот замурлыкал и - прыг ему на колени! Спокойно, без тени страха. Ну, да, Саня всегда был джентльменом, во всех играх. Я ошалело глазею на кота.
Тем временем из кармана появляется сверток, пахнущий рыбой. Кот заурчал пуще прежнего и нетерпеливо заерзал.
Сардинка. Или селедка - черт ее разберет, не силен я в ихтиологии. Пока хвостатый оппонент хрустит да закусывает, Саня чешет его за ухом.
Я стою. Наконец рыбка съедена, дружок мой школьный на прощание треплет котяру по мощному загривку и встает.
- Пока, Уксус, - говорит. - До завтра.
И пальцем возвращает на законное место мою отвисшую челюсть.
Я в ужасе. В полном. Думаю, вы меня поймете. Так Сане и шепчу: "В ужасе, мол, я. В полном". А он смеется.
- Таких, - говорит, - как Уксус еще поискать надо. Чудо, не кот. В сухую меня обставляет. Второй год, между прочим! Каждый день думаю: вот, сегодня непременно размочу счет. Какое там…
- Ну, положим, у котов реакция не чета нашей, - развожу я руками. - Ладно, а селедку-то зачем?
Он все смеется:
- Любит Уксус селедку. Каждый ведь что-нибудь любит? Я вот, например, пиво баночное обожаю. И вообще, должен же быть какой-то приз? Игра у нас или нет? Все по честному, по-джентльменски.
Поднимаемся на третий этаж. "Щелк-щелк!" Ключ поворачивается в замке.
Посидели славно. Санька остался тем же Санькой - другом-непоседой, затейником и выдумщиком. Мы стали старше, но - честное слово! - будто и не было этих десяти лет; и завтра нам опять предстоит сесть за нашу парту, первую в центральном ряду, ему слева, мне справа…
С этого дня мы сталкивались под аркой чуть не каждый день. Иногда я нарочно поджидал его, иногда - он меня. Центр кишел людьми, спешащими, суетливыми, и только наши дворы оставались сказочно тихими. Даже не верилось, что в двух шагах отсюда грохочет столица, чадят автомобили и тысячи ног шаркают по древнему булыжному тротуару.
К осени счет Саня - Уксус дошел до трехсот восьми - ноль в пользу кота. Саня неизменно скармливал ему рыбку, чесал за ухом и трепал по загривку, а кот, за минуту до этого собранный и напряженный как струна, довольно урчал и жмурился. Потом мы либо поднимались к Сане ("Бастардо", "Ауриу", "Алеатико Аю-Даг"), либо шли ко мне ("Кокур Сурож", "Токай", "Южная роза", "Гратиешты"), либо расставались до завтра. Уксус провожал нас сытым снисходительным взглядом.
Так продолжалось до пятого октября. Мы с Саней вышли из-под арки, хохоча над очередной историей из репертуара моего шефа. Ветер носил по двору хрустящие огненно-рыжие листья. Старухи попрятались по коммуналкам, осень все-таки, не май месяц.
Уксус, как всегда, дремал на лавочке. К октябрю он стал еще более рыжим, под цвет кленовых листьев.
Саня подобрался и на цыпочках устремился вперед. Кот и ухом не повел - в триста девятый раз.
"И где он рыбу берет для этого бандита…" - вздохнул я, лениво созерцая очередной раунд.
Саня подкрался к скамейке. Вот так же, наверное, Уксус подкрадывается к беспечным голубям. Ближе и ближе, пока не последует молниеносный рывок.
Удар! Уксус вскакивает, пытается увернуться, но поздно: Санин ботинок настигает его. Отфутболенный в сторону кот приземляется на четыре лапы.
- Йо-хо-хо! - Саня ликует. - Триста восемь - один!
Его крик напоминает знаменитый вопль Тарзана. Еще бы, счет наконец размочен.
"Интересно, - думаю, - что станется с рыбиной? Неужели и сегодня скормит коту?"
Уксус стоит в двух метрах от скамейки. Уксус изумлен. Уксус раздосадован. Уксус совершенно сбит с толку. Сегодняшний раунд им безнадежно проигран.
А вот что произошло дальше, мне и рассказывать неловко. Не люблю, когда меня считают лгуном. Клянусь: все это чистейшая правда! Хотя, все равно никто ведь не поверит.
Понурив голову Уксус идет в кусты и некоторое время там возится. Мы с Саней идем. Я уже думаю, не зазвать ли товарища на давно припрятанную для торжественного случая бутылочку "Черного доктора", ещё старорежимного, а не той бурды, что стали с некоторых пор продавать под знакомой этикеткой.
И вдруг огромный рыжий котище мягкой пушистой лапой выкатывает из кустов прямо нам под ноги поллитровую банку импортного пива "Гёссер". Уныло глядит на нее и вдруг одним прыжком вскакивает Сане на плечо.
Что вы думаете он сделал? Правильно, почесал Сане за ухом.
Мой дружок млеет от счастья. Еще бы не млеть: раунд за ним, у ног - "Гёссер", в кармане - рыбка, как раз под пивко…
И тогда я понял: котам, как и людям, ничто человеческое не чуждо. И провалиться мне на месте, если я неправ!
В. Васильев, 1991.
Сергей Лукьяненко
КУПИ КОТА
- Купи кота, - посоветовали ему.
- Почему кота? - спросил Максим. - Почему не собаку?
Он привык доверять советам бывалых людей, да и сам всегда старался подсказать сменщику. Порой один короткий совет стоит месяца подготовки и чтения инструкций.
- Собаку жалко. Собака привыкает к человеку, а кот - к месту. Ты все равно не потащишь животное обратно на Землю. Я много думал и понял, что тебе посоветовать. Купи кота.
Максим с любопытством посмотрел на человека, полгода проработавшего в полном одиночестве. Чего в нем было больше - неприязни к цивилизации или неудержимой тяги к приключениям? Максим не знал. Но сентиментальности на первый взгляд не наблюдалось.
- Мне доводилось бывать в одиночестве, - заметил Максим. - Я три месяца торчал на Луне. И еще настраивал станцию на Плутоне…
- Плутон - это близко, - поморщился его предшественник. - Совсем рядом. Купи кота.
Маятниковый или, как еще иногда говорят, резонансный звездолет не нуждается в пилотах. У него все равно нет двигателя. Он стартует-то всего один раз - после чего материя звездолета оказывается нелинейно распределенной по будущей трассе полета. Теоретически звездолет одновременно находится и в точке отправления, и в точке прибытия, и на всем векторе между ними, разнятся только вероятности.
В точке старта маятниковый звездолет появляется раз в год. Воздух над бетонным полем начинает дрожать будто от жара, мутнеет, возникают решетчатые опоры, цилиндрические жилые отсеки и служебные помещения. Он не слишком походит на звездолет из фантастического фильма, скорее - на космическую станцию.
Когда звездолет окончательно обретает реальность и тяжело приседает на амортизаторах, на космодроме ревет сирена. Откидывается трап, торопливо выходят немногочисленные пассажиры. Техники стыкуют к служебным отсекам бронированные кабели и трубы, вкатывают на грузовые пандусы контейнеры с пищей, баллоны с воздухом, почту и посылки, многочисленные грузы для единственной земной колонии. Взамен выгружают немногочисленные дары чужого мира - деревянные ящики, чье содержимое порой дешевле досок из инопланетного дерева, контейнеры с фруктами и овощами, чья судьба - оказаться на столе у миллионеров, тюки с разноцветными мехами и яркими перьями, небольшое количество редких металлов и драгоценных камней.
Выгрузившихся пассажиров сажают в автобусы и увозят к зданию порта, а на их место уже спешат новые путешественники. Затем меняется экипаж - техники, стюарды, врач, штатный корабельный психолог и массовик-затейник. Примерно в это же время подкатывают цистерны ассенизаторов, выкачивают отбросы и промывают мусорные танки. Отсоединяют трубы - вода подается под большим давлением, и на заполнение емкостей хватает пятнадцати минут. Потом отключают электрические кабели.
Звездолет находится в точке старта тридцать семь с половиной минут. Как правило, персоналу хватает менее получаса. За пять минут до отправления люки задраивают, техники удаляются на безопасное расстояние. В воздухе целая симфония запахов - вонь солярки от мощных дизельных грузовиков, смрад пролитых второпях нечистот, острый озоновый дух и странный, ни на что в мире не похожий аромат: так пахнет сам звездолет, на полчаса воплотившийся в реальность. Наверное, такой запах стоял во Вселенной в первый день творения, когда возникло само пространство и время.
Еще через пять минут звездолет становится прозрачным и исчезает.
У звезды Барнарда он появится почти через шесть месяцев полета, на те же самые тридцать семь с половиной минут. И все повторится. Маятниковые звездолеты никого и никогда не ждут, их путь определен не расписанием, а законами физики.
Шестимесячное путешествие в замкнутом пространстве - нелегкий путь. В немногочисленных иллюминаторах видна лишь серая муть нереальности. Уединиться можно лишь в туалете, да и то ненадолго. Для того и введены в экипаж психолог и массовик-затейник - чтобы будущие колонисты вытерпели, не сошли с ума и не перегрызли друг другу глотки. Для того существуют и довольно просторный карцер, и парализующие пистолеты у экипажа.