Подъем длился почти сутки. Все это время аэростат числился неисправным, не вызывал подозрений. Связь держали через ретранслятор оборудования на борту капсулы, в которой покоился в стартовом анабиозе в противоперегрузочном геле мозг последнего живого космонавта.
Прежде чем впасть в предстартовый анабиоз, дед Ильи сказал мне:
– Обязательно сначала скажи "поехали", понял? И все получится.
– Понял, – ответил я.
Я установил стартовую ферму под аэростатом на необходимый уклон к горизонту. Двигатели сервоскелета скафандра тихо вибрировали – сам я в одиночку такую махину б не повернул, да даже без их усиления жесткие, раздутые внутренним давлением пальцы скафандра сжать не смог бы – слабоват я для таких дел. Это был скафандр деда Ильи. Мы его украли из дома родителей Ильи, когда готовились к старту. Самый лучший из существующих. А ракетоплан, что должен был вывести вторую ступень на нужную траекторию, – забытый студенческий проект Александра, вынесенный нами на руках под покровом ночи из хранилища дипломных проектов Бауманки.
Телеметрия от распределенного ЦУПа шла безупречно.
– К старту готов, – буркнул я.
– Начинаю обратный отсчет, – ответил Илья.
– Удачи, Саша, – произнесла где-то там Климентия.
– Постараюсь, – ответил я. – К зажиганию готов.
– Ноль, – отсчитал искусственный голос бортовой навигационной системы.
– Поехали, – прошептал я и дал зажигание.
Искра от замкнутых проводов подожгла топливо в камере двигателя ракетоплана, три сопла под некрашеным пером хвоста покраснели, затем побелели, ферму подо мной затрясло, как тележку на мостовой, едва не сбрасывая с себя. Но ракетоплан уже оторвался от фермы и мгновенно и бесшумно исчез во тьме.
– Пять секунд – полет нормальный, – сообщил Илья.
Ну, я за вас дико рад, потому что сам я лечу вообще черт знает куда!
Ферму со мной верхом крутануло отдачей от старта вокруг аэростата по огромной крутой кривой, небо и Земля кувыркались вокруг меня, кишки прижало к зубам, и я безжалостно обблевал все внутри шлема.
Аэростат разорвало завернувшимися стропами, ферма, кувыркаясь, полетела прочь от медленно и тихо разлетавшегося на мелкие сверкающие куски серебряного шара, стремительно уходящего ввысь, в черное небо.
– Саша, ты там как? – обеспокоенный голос Климентии.
– Бгл! – ответил я, и только успешная работа отсосов, стремительно откачивавших жидкость из гермошлема, спасла меня от потрясающей перспективы захлебнуться в собственной желчи.
– Ты падаешь слишком быстро!
Еще бы! Подо мной трехсоткилограммовая ферма, и скафандр весит как два меня, и летим, как выпушенные из огромной пращи!
Я смог протянуть руки, точнее – инициировать двигатели сервоскелета, и отцепился от фермы. Только страховочный трос снять не успел – меня тут же сорвало и раскрутило. Ферму и меня разнесло в равновесную взаимно вращающуюся тросовую систему, летящую к Земле.
– Ты падаешь слишком быстро!
Трос вырвало из скафандра вместе с карабином и куском оболочки, и воздух изнутри мгновенно вылетел вместе с фонтаном герметизирующей жидкости. Поток кислорода из аварийного бака разогнал алый туман, застивший глаза, когда пробоина на груди заросла длинным уродливым полимерным полипом.
– Высота шестьдесят километров, быстро снижаешься. Замедляйся! Замедляйся!
Кажется, я должен что-то сделать, чтобы не падать так быстро. Кажется, я хотел раскинуть руки… выбросить первый вытяжной парашют на шестидесяти…
Последнее, что я слышал, были слова Ильи:
– Сто пятьдесят секунд – полет нормальный.
Выпустили меня через четыре года. Хорошее поведение, ходатайства общественных организаций, то да се. Сажали-то на пятнадцать… Не чаял выйти так скоро, признаюсь.
– Ну что ж, – сказал по-русски автопереводчик Хоакина Медузы. – Это было познавательно. Удачи во всех начинаниях, приятель.
Он похлопал меня по плечу на прощание и, зубасто улыбнувшись, степенно проследовал обратно в бокс особого режима, где и следовало обитать общественно признанному авторитету. Его-то закрыли пожизненно. Прошли мы по одному делу "Незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка" и тому подобное… Наше сотрудничество в итоге создало мне больше проблем, чем решило, как на воле, так и на зоне, ну да что уж тут рыдать, годы необратимо просраны, и нужно стартовать оттуда, где ты есть теперь.
Нюансы с незаконным стартом, угоном оборудования, занятием орбиты и присвоением бесхозного имущества на орбите захоронения после двухлетней деятельности международного трибунала по борьбе с новоявленным космическим наркобизнесом никто даже не вспомнил. И неудивительно, ведь Артур был главным свидетелем по делу, а там и его могли подтянуть на те же нары, за соучастие.
Я все-таки смог выпустить тормозной парашют. А дальше было дело техники, хотя в итоге меня снимали с вышки линии электропередач, как высоким напряжением-то не убило, не пойму…
Так и звали меня на зоне: Парашютист.
Некоторое время спорили, можно ли меня считать космонавтом, в том смысле, являюсь ли я первым осужденным космонавтом за решеткой, но решили, что раз полного витка выше ста километров я не сделал, то нет, недостоин. Ну и ладно.
Один хрен – я последний, кто видел Землю из космоса собственными глазами.
Я вытащил из непривычного кармана непривычно гражданской одежды свой сувенирный шарик с замкнутым биоценозом внутри, посмотрел через него на свет солнца. Едва различимая креветка продолжала свою одинокую размеренную жизнь. Она – тварь условно бессмертная, если ее кормить, никогда теоретически не умрет. Слава богу, я не из таких.
Где-то через год заключения заходил проведать меня Илья, передал мне этот шарик от Климентии, а она забрала его из отделения вещдоков следственного комитета. Ей отдали, она теперь звезда первой величины, она сумела воспроизвести биоценоз Стапеля на Земле.
– Спасибо тебе, – сказал я тогда Илье.
– Тебе спасибо, – отозвался он. Выглядел он сильно лучше, ходил, по крайней мере, сам.
– Дед не дает мне теперь расслабиться, – слабо улыбнувшись, объяснил он.
Это да. Дед его, с тех пор как мы вывели его на орбиту, откуда он успешно со второй ступенью добрался до Стапеля, где провел успешную стыковку, проник внутрь, нашел, починил и взял под контроль богатейший арсенал "Черной Медузы", обуздал бунт заселивших брошенный Стапель тараканов и теперь все эти годы напрягал буквально всех. Он был, несомненно, в своей стихии, и последствия длительного пребывания в невесомости, убившие его уже на Земле, ему больше не страшны. Там он был на вершине пищевой пирамиды, и ресурсов биоценоза хватало для производства достаточного количества калорий, чтобы поддерживать жизнь клеток его мозга. Вот так неожиданно возродились обитаемые внеземные станции и пилотируемая космонавтика. Кто хочет осваивать космос, тот живет там.
Тем временем на Земле новоявленное агентство сверхмалой космонавтки под чутким руководством Артура довело себя до кризиса управления, диверсификации и полной реорганизации. Агентство распродали с молотка: мой старый приятель, поставщик оборудования Александр, не упустил свой шанс и здорово на этом поднялся. Теперь за ним был ключевая доля спутникового рынка, и он распоряжался на ней железной рукой разумного монополиста. А Артура списали в нетрудоспособные. Адиос, скотина. Приятного тебе заката на одном гарантированном пайке.
Но мне, конечно, не вернули ничего. Будущее у уголовника со статьями вроде моей вообще безнадежно беспросветное, но у меня, тем не менее, оказалась пара предложений в органайзере.
Александр забрал меня от пенитенциарного центра и отвез на пристань, где я перешел на борт стартовой яхты, уходившей к экватору.
– Я там тебе кое-какие координаты отправил, поинтересуйся в свободное от основной работы время, – сказал он мне на прощание.
– Обязательно, – пообещал я, пожимая ему руку. Это было в моих интересах. Орбитальное старательство, видимо, меня заждалось.
Около суток, что мы шли в стартовый район, меня готовили к старту. Заменяли противоперегрузочным гелем жидкости тела, тем самым, опробованным на деде Ильи. Теперь это, благодаря стараниям Климентии, апробированная технология. Но процедура неприятная.
На палубу краном подняли из трюма мой снаряд-скафандр, заряжали его сжиженным воздухом и кристаллизованной водой.
В океан спустили сложенный каркас пушечного ствола, уже под водой он развернулся в двухкилометровую трубу, которая тут же начала намораживать на себя лед, что поддерживал заодно плавучесть пушечного жерла. Когда жерло одноразовой ледяной пушки сформировалось, начали электролизом разделять воду на два огромных пузыря кислорода и водорода.
Тем временем меня упаковали в снаряд, пожелали удачи и задраили люк-гермошлем. Подняли краном и опустили в жерло подводной пушки.
Ох, Хоакин, думал я, опускаясь все глубже и глубже между двух газовых пузырей, разъединенных лишь управляемой жидкостью, сидеть тебе за такие идеи действительно до смерти.
Яхта тем временем отчалила, оставив пушечный айсберг плавать на волнах.
А потом пошел обратный отсчет. Сознание застыло вместе с противоперегрузочным гелем в клетках моего тела, два огромных газовых пузыря подо мной с ревом урагана смешались, и проскочившая по всей длине ствола искра взорвала гремучую смесь.
Выстрел!
Айсберг взорвался, за миллисекунду до саморазрушения выбросив из жерла скафандр-снаряд, разогнанный до семи километров в секунду.
В облаке раскаленного газа на конце столба кипящего воздуха я пробил атмосферную толщу и через сто двадцать секунд вылетел в черное небо со звездами. Тут и противоперегрузочный гель меня отпустил, став снова водоподобной жидкостью.
А-а-а! Я в космосе!
Я снова вижу Землю со стороны!
Меня перехватили в апогее крутой параболы, уводившей обратно к Земле. Спутник-манипулятор, "рука в космосе", глубокая модернизация моего собственного проекта. Он перехватил меня, состыковался с моим скафандром, стал моей двигательной системой, способной втащить меня на высокую орбиту.
Приближаясь к усыпанному огнями Стапелю, я видел, как с Земли зенитным пушечным транспортером из района строительства второго Никарагуанского канала непрерывной огненной трассой запускают на орбиту только что вынутый морской грунт. А уже на орбите удаленный космический монтажник Илья перехватывал грунт и направленным лазерным укладчиком формировал из потока разогретой об атмосферу породы многослойную стену титанической полости искусственного астероида-циклера – больше километра в диаметре. Когда закончат эту полость, ее населят клонированной из биоценоза Стапеля биосистемой, и он будет почти совсем готов для трехлетнего полета к Марсу. А там – кто знает?
У залитого светом и охваченного деловитым движением дронов Стапеля меня встречал сам дед Ильи на борту старого абордажника "Черная Медуза".
– Добро пожаловать, – приветствовал меня он.
Я был благодарен старику – это ведь он поручился за меня. Благодаря ему я все-таки покинул Землю.
И теперь я буду строить межпланетные корабли.
Николай Немытов
Беспризорники
Кто на лавочке сидел,
Кто на улицу глядел,
Толя пел,
Борис молчал,
Николай ногой качал.
Дело было вечером,
Делать было нечего.Сергей Михалков "А что у вас?".
– Максимка! Иди до… Максим, зараза! Башку сломаешь – домой не приходи!
На фоне окна второго этажа виднелся силуэт мамы Максима с поднятым в гневе кулаком. Танька фыркнула в ладошку. Илюшка оторвался от экрана-"газетки", прищурился, глядя на окно. Максим, висевший на турнике вверх ногами, раскачался и соскочил на землю.
– Хорошо, мам! – откликнулся он.
– Быстро домой!
– Ма! Мы Дмитрия Валентиныча ждем!
Женский силуэт в окне на мгновение замер, быстро поправил прическу, огладил талию, расправляя складки на платье.
– Дмитрия… Гм!.. Валентиновича? – повторила мама.
– Ага, – кивнул Максим. – У нас это… Ночные занятия по астрономии!
Танька уже тихонечко хихикала, закрывая рот ладошкой. Мамы двора дома 27 по улице Восьмого Марта очень уважали умного, вежливого, а главное – холостого учителя из пятнадцатой квартиры.
– Ну, раз так, – Максимкина мама высунулась из окна, оглядела скрытый сумерками двор (неловко получилось: вдруг молодой преподаватель стоял в тени тополей и слышал ее крик?), – раз так, то, конечно, занимайтесь. Но после – сразу домой! А завтра я спрошу Дмитрия Валентиновича: какие такие занятия по ночам? Понял?
– Да понял, понял, – пробормотал сын в ответ.
– Пять баллов, Сим, – Илюшка растопырил пальцы. – Врешь и не краснеешь.
– Да ладно, – отмахнулся Максим. – По-твоему, ей все в подробностях рассказать? Потом узнает сама.
– Скорее, увидит, – уточнил Илюшка.
– Ах, мам! У нас ночные занятия, – передразнила Танька, прогуливаясь по перекладине брусьев, словно в цирке по канату, – по астрономии, – кокетливо поправила волосы похожим жестом. – Ах, Дмитрий Валентнович? О, Дмитрий Валентинович!
– Артистка, – пробормотал Максим.
– Враль, – парировала Танька. – Тебе же от отца влетит, Сим.
– Как говорит наш общий друг и мудрец Ил, – врунишка указал на Илью, – это весьма проблематично.
"Мудрец" вздохнул, нажал на кнопку "непроливайки" – ученической ручки-компа, – вновь разворачивая из ее корпуса гибкий тонкий экран-"газетку".
– А разве мама не знает, что ты врешь? – спросил третий мальчик.
Он тихо сидел на скамейке, с удивлением наблюдая за происходящим. Эдик – так его звали – приехал из-за границы в гости к Таньке, мама которой приходилась двоюродной сестрой его отцу.
Максим взглянул на Эдика, как на говорящий камень.
– А разве я соврал? – враль пожал плечами. – Сейчас придет Валентиныч, проведет занятия. Ночные.
Эдик нахмурился – ответ скрывал какой-то подвох.
– Звучит правдоподобно, – пробормотал он, проглотив сомнения.
– Не заморачивайся. – Танька спрыгнула с брусьев. – Скоро все увидишь сам.
– Что увижу? – насторожился Эдик.
– Секрет, – девчонка приложила палец к губам. – Ты умеешь хранить секреты? – Она смотрела на гостя с загадочной улыбкой.
– Н-наверное…
Илюшка произнес беззвучную фразу в "газетку", экран булькнул в ответ, отправляя сообщение. У Таньки в кармашке брюк отозвалась "непроливайка":
А во время звездопада
Я видала, как по небу
Две звезды летели рядом…
– Ниче себе, – Максим усмехнулся. – И на кого это у нас такой рингтон?
– Не твое дело, – прошипела Танька, доставая ручку-комп с мигающим зеленым огоньком входящего сообщения. Девочка развернула "газетку".
"Ты уверена в нем?" – писал Илья.
"Родители ушли в театр. Закрытие сезона. Куда его девать?" – набрала Танька пальцами по клавишам. Прозвучал колокольчик отправления.
– Ох, ох, – скривился Максим. – Меня бы постеснялись. Жених и невеста – голова, как тесто.
– Прекрати паясничать, – возмутился Илюшка. – Три месяца готовились, и что?
– Что? – Кривляка нахмурился.
– Скажем Валентинычу, что?
Илья вздохнул, потер пальцами переносицу. Эдик с самого знакомства вел себя странно. Например, не стал здороваться с ребятами за руку и спрятал ладони за спину. Может, в их стране так не принято?
Максим не упустил момент поиздеваться над чужаком. Плюнул в ладонь, протянул иностранцу:
– Замажемся на дружбу? – со своей привычной усмешкой предложил он. – Зови меня просто: Сим. Идет?
На что гость отступил, брезгливо морща нос.
– Прекрати! – вступилась за троюродного брата Танька. – Убери эту гадость!
– Ладно, – Сим остался доволен. Тряхнул пальцами, вытер о штаны.
Вот и получалось: с одной стороны, неприятно пожимать обслюнявленную ладонь; с другой – так все мальчишки в городе заводили друзей, и неписаный закон не вчера придуман.
– Не обращай внимания, – сказала Танька гостю. – Сим у нас немного с придурью.
– Сама дура, – беззлобно откликнулся Максим.
– А разве его не надо лечить? Разве за ним не должен присматривать врач? – пролепетал Эдик.
В общем, с общением не получалось. Не вовремя появился странный гость, очень не вовремя.
"Возможно, тебе придется остаться с ним", – скрипя душой "нашептал" в экран Илюшка.
– Еще чего! – вслух выпалила Танька, делая обиженный вид.
– Не понял, – растерялся Максим.
– Тебя не касается! – отмахнулась девчонка.
Из подъезда вышел высокий рыжий мужчина с большим тубусом за плечами и инструментальной сумкой в руках.
– Привет пилотам! – крикнул он друзьям.
Максим сорвался с места:
– Добрый вечер, Дмитрий Валентинович! Ого! Вы сбрили бороду?
Учитель приосанился, улыбнулся:
– В честь такого события… Пришлось.
Говорил Валентинович неспешно, немного растягивая слова, и отвечал после некоторой паузы, словно взвешивая каждое слово.
– В нашем отряде пополнение? – спросил он, заметив Эдика.
– Танькин троюродный брат с мамкой приехал, – пояснил Сим, многозначительно ткнул пальцем в небо: – Из-за границы.
При знакомстве учитель не подал Эдику руки, словно знал заранее – жест напугает гостя. Возникла неловкая пауза, в которую тут же вклинилась Танька.
– Вот решила показать брату, чем мы занимаемся, – затараторила она. – Обменяться опытом.
– Что ж. Хорошо, конечно, – кивнул Валентиныч. – Тогда не будем терять время, – он передал инструментальную сумку Симу. – Выдвигаемся к "железяке". Мы должны успеть до часа ночи вернуться. Потом трассовики уйдут в парк, и придется топать пешком, что нежелательно. Ясно?
– Подумаешь, – Максим забросил сумку на плечо. – До Перовских скал не так уж далеко.
– Среди нас есть девушка, – напомнил учитель (Танька смущенно потупилась), – и неподготовленный человек, иностранный гость. Думаю, как радушные хозяева, мы должны позаботиться об Эдуарде.
– Ага, – Сим отвернулся, чтобы учитель не видел его усмешку.
– Извините, – подал голос иностранный гость. – Вы собираетесь выйти со двора?
Ребята переглянулись, Танька закусила губку: опасность остаться нянькой при брате становилась все реальнее.
– Мы едем в другой район города, – пояснил Дмитрий Валентинович. – Если хочешь – можешь остаться дома.
– Не знаю, – пожал плечами Эдик. – Но разве ай-дорс позволит детям покинуть двор без разрешения родителей, заверенного нотариально?
– Какой еще торс? – нахмурился Илюшка.
– Системная охрана двора, – пояснил гость.
Сим хмыкнул, а Валентиныч поднял руку, останавливая его.
– В нашей стране достаточно устного уведомления, – пояснил учитель и обратился к ребятам: – Ведь все сказали родителям, куда мы собираемся?
– Как же! Мама меня только что отпустила, – не соврал Максим.
– Илья?
– Мои знают, – ответил тот.
– Я всем сказала, – пылко заговорила Танька. – Сказала, что Эдик будет со мной и я глаз с него не спущу.