Юноша снова что-то сказал и усмехнулся. Сообразив, что к нему обращаются, древний человек отпрянул чуть в сторону и настороженно посмотрел на говорившего из-под низких, выдающихся вперед надбровий. Затем он тоже улыбнулся, обнажив огромные желтые зубы, ударил себя в грудь и произнес фразу на незнакомом Бартону языке; она прозвучала приблизительно как "Каззинтуйтруаабамз". Позднее Бартон узнал, что это было его имя и что оно означало "Человек-Который-Убил-Длиннозубого".
В группу входили еще пять крепких парней и четыре женщины. Двое мужчин знали друг друга еще при жизни на Земле, и один из них являлся супругом невысокой смуглой женщины. Все они были итальянцами или словенцами, жителями Триеста, умершими около 1890 года. Раньше Бартон никого из них не знал.
- Эй, приятель, - обратился Бартон к мужчине, говорившему по-английски. - Подойдите сюда. Как вас зовут?
Мужчина нерешительно приблизился к нему и произнес с ярко выраженным акцентом, характерным для жителей среднезападных штатов:
- Вы англичанин, не так ли?
Бартон протянул руку.
- Да. Я - Бартон.
Парень поднял лишенные волос надбровья, наморщив лоб.
- Бартон? - он наклонился вперед, всматриваясь в лицо своего собеседника. Затем произнес словно про себя. - Трудно сказать. .. Быть этого не может... - Он выпрямился и слеша склонил голову. - Меня зовут Питер Фригейт. Ф р и г е й т.
Оглянувшись на Моната, он натянуто продолжал:
- Не могу сказать определенно... Все так возбуждены, обескуражены. У меня самого такое ощущение, будто я распался на отдельные части. Но... мы здесь... снова живы... снова молоды... и не в аду... во всяком случае, пока. Я родился в тысяча девятьсот восемнадцатом, а умер в две тысячи восьмом - из-за того, что сотворил этот пришелец... Хотя я не виню лично его... ведь он только защищался...
Голос Фригейта перешел в шепот. Он нервно улыбнулся Монату.
- Вы знакомы с ним? - спросил Бартон, указывая на Моната.
- Не совсем, - немного помявшись, ответил Фригейт. - Я, конечно, видел его по ТВ... много слышал и читал о нем.
Он протянул руку так, словно ожидал, что она будет отвергнута. Монат улыбнулся, и они обменялись рукопожатием. Потом американец повернулся к Бартону:
- Мне кажется, нам стоило бы держаться вместе. Так безопаснее.
- Почему? - спросил Бартон, хотя причина ему была достаточно ясна.
- Вы же знаете, какими низкими могут быть люди, - ответил Фригейт. - Как только они привыкнут к новому положению дел, тут же начнется борьба за женщин, еду и вообще за что угодно, представляющее ценность в глазах алчных мерзавцев. И я полагаю, что нам следовало бы подружиться с этим неандертальцем... или кто он там еще. Такие парни будут незаменимы в драке.
Казз - так его назвали впоследствии - казалось, жаждал, чтобы его приняли в компанию. Но, в то же время, он подозрительно озирался, когда кто-нибудь оказывался слишком близко к нему.
Мимо них прошла женщина, снова и снова монотонно бормоча по-немецки:
- Боже мой, что я такого сделала, чем я обидела тебя?
Какой-то мужчина, размахивая кулаками, кричал по-
еврейски:
- Борода! Моя борода!
Другой вопил на словенском, показывая на свои половые органы:
- Из меня сделали еврея! Еврея! Только представьте себе! Нет, этого мне не вынести!
Бартон скривил губы в презрительной усмешке и проворчал:
- Этому болвану даже не пришло в голову, что его, может быть, сделали магометанином или австралийским аборигеном, а то и древним египтянином! Ведь все эти народы тоже практиковали обрезание.
- А что он кричал? - поинтересовался Фригейт.
Бартон перевел, и молодой человек рассмеялся.
Какая-то женщина пронеслась вверх по склону холма. Она трогательно пыталась прикрыть руками грудь и лобок.
- Что они могут подумать? О боже! Что они подумают? - повторяла она, скрываясь за деревьями.
Мимо прошли мужчина и женщина. Они говорили по-италь-янски настолько громко, словно их разделяла широкая автострада.
- Не может быть, чтобы мы находились на небесах... Я знаю, о боже мой, я знаю! Я видела его здесь, этого Джузеппе, а ты знаешь, какой он порочный человек... Он должен был бы гореть в адском пламени! Я знаю... знаю... Он обкрадывал казну, был завсегдателем всех борделей, часто напивался до смерти... а теперь он здесь... здесь!.. Я знаю... я знаю...
Прибежала еще одна женщина, выкрикивая по-немецки:
- Папа! Папа! Где ты? Это же твоя дорогая Хильда!
Высокий мужчина сердито посмотрел на них, не переставая
повторять по-венгерски:
- Я ничуть не хуже других и даже получше многих. За что же, о господи, ты поместил меня вместе с грешниками в ад?
Какая-то женщина причитала:
Я потратила целую жизнь, целую жизнь... Я делала ради них все, все и вот теперь...
Рядом мужчина, размахивая перед собой серым цилиндром как кадилом, призывал:
- Следуйте за мной в горы! За мной! Мне открылась истина, люди добрые! За мной! Мы спасемся на груди господней! Не верьте этому обману вокруг нас! За мной! Я открою вам глаза!
Остальные несли разную чушь или молчали, плотно сжав губы, как будто опасались выпустить наружу то, что кипело у них внутри.
- Пройдет некоторое время, прежде чем они успокоятся, - заметил Бартон. Он чувствовал, что и ему надо немало времени, чтобы поверить в реальность этого мира.
- Возможно; но они так никогда и не познают истины, - сказал Фригейт.
- Что вы имеете в виду?
- Они не знали Истины - Истины с большой буквы - там, на Земле! Почему же она должна открыться здесь?
Бартон пожал плечами и сказал:
- Не знаю. Но я думаю, что нам обязательно нужно определить, куда мы попали и каким образом можно выжить в этом новом окружении. Когда человек сидит на месте, удача его дремлет!
Он сделал жест в сторону реки.
- Видите эти каменные грибы? Они, похоже, размещены через каждую милю вдоль побережья. Хотел бы я знать, с какой целью!
- Если к ним хорошо присмотреться, - заметил Монат, - то видно, что на поверхности каждого расположено около семисот круглых углублений. Они точно такого же размера, как и основание цилиндра - так что его можно вставить в любое углубление. В центре каждого камня сейчас находится один цилиндр. Если мы обследуем его, то, возможно, выясним назначение всех остальных. Я полагаю, эти цилиндры помещены на камнях только для того, чтобы подсказать нам, как надо им пользоваться.
ГЛАВА ПЯТАЯ
К ним подошла женщина среднего роста, стройная, с великолепной фигурой; в обрамлении волос ее лицо выглядело бы прекрасным. Она вскинула на Бартона взгляд больших темных глаз, не делая никаких попыток прикрыть руками свою наготу. Впрочем, вид обнаженного женского тела сейчас не возбуждал Бартона; все его чувства были словно заморожены.
В хорошо поставленном, четком голосе женщины слышался оксфордский акцент:
- Прошу извинить меня, джентльмены, но я не могла не прислушаться к вашей беседе... Впервые - с тех пор, как я очнулась... в этом месте - я услышала английскую речь. Примите меня под ваше покровительство.
- К счастью для вас, мадам, - склонил голову Бартон, вы обратились к нужным людям. По крайней мере, могу вас заверить от своего имени, что готов предоставить вам любую защиту, которая окажется в моих силах. Хотя, будь я похож на нескольких знакомых мне английских джентльменов, вы бы, возможно, раскаялись в своем отрометчивом поступке. Кстати, этот джентльмен - не англичанин. Он янки.
Теперь он ощущал какое-то странное спокойствие - среди всех этих стонущих и вопящих людей, чьи обнаженные, безволосые тела заполняли речную долину от побережья до подножия холмов.
Женщина протянула Бартону руку.
- Меня зовут миссис Харгривс.
Бартон поцеловал ее тонкие пальцы. Он чувствовал себя очень неловко, однако привычный жест словно укрепил его уверенность в том, что он находится в здравом уме. Если можно будет сохранить правила хорошего тона, то, возможно, удастся восстановить и нормальный уклад жизни.
- Бывший капитан сэр Ричард Френсис Бартон, - отрекомендовался он, слегка улыбнувшись на слове "бывший". - Возможно, вы слышали обо мне?
Она отдернула руку, затем снова протянула ее.
- Да, я слышала о вас, сэр Ричард.
- Не может быть! - воскликнул кто-то сдавленным от волнения голосом.
Бартон обернулся и увидел изумленное лицо Фригейта.
- Что это значит? - с вызовом спросил он.
- Ричард Бартон? - повторил Фригейт. - Несомненно. Правда, совершенно без волос...
- Да-а? - протянул Бартон.
- Да! - кивнул Фригейт. - Точно, как говорится в книгах!
- О чем это вы?
Фригейт глубоко вздохнул:
- Не имеет значения, мистер Бартон. Позже я все объясню. Сейчас достаточно сказать, что я потрясен. Простите меня.
Он внимательно посмотрел на миссис Харгривс, покачал головой и произнес:
- Ваше имя - Алиса?
- Конечно же! - воскликнула женщина и улыбнулась, отчего стала еще прелестней. - Но откуда вам это известно? Разве мы встречались раньше? Нет... я вас не знаю.
- Вы - Алиса Лиддел Харгривс?
- Да!
- Я должен присесть, - сказал американец. Он отошел к дереву и сел, опираясь спиной о ствол. Глаза его затуманились.
"Результат потрясения", - отметил про себя Бартон. И от многих можно в любое время ожидать такого же. Даже его собственное поведение иногда может быть лишено логики... Но время для занятий психоанализом еще не наступило. Сейчас самым важным было найти кров, пищу и разработать какой-то план совместной защиты.
Бартон заговорил с остальными на итальянском и словенском. Никто не возражал, когда он предложил спуститься к реке.
- Я уверен, что все хотят пить, - сказал он. - Кроме того, мы попробуем обследовать этот каменный гриб.
Люди побрели вслед за ним к прибрежной низине. Повсюду мужчины и женщины сидели и лежали прямо на траве или безостановочно кружили на одном месте. Они прошли мимо громко спорящей пары с раскрасневшимися от гнева лицами. По-видимому, они были когда-то мужем и женой; теперь им представилась возможность возобновить продолжавшийся всю жизнь спор. Внезапно мужчина повернулся и зашагал прочь. Жена с изумлением уставилась на него, затем с криком бросилась вдогонку. Он отшвырнул ее с такой яростью, что женщина покатилась по траве. Мужчина быстро затерялся в толпе; женщина еще долго бродила вокруг, выкрикивая его имя и угрожая устроить скандал, если он не выйдет из своего укрытия.
На мгновение Бартон подумал о своей собственной жене, Изабелле. Он не заметил ее в толпе, хотя это вовсе не означало, что ее здесь нет. Она будет искать его и не успокоится, пока не найдет.
Он протиснулся сквозь толпу к самому берегу, опустился на колени и зачерпнул воду ладонями. Вода была холодной, чистой и свежей. Он утолил жажду и вдруг почувствовал, что его желудок совершенно пуст. Он был голоден.
- Воды Реки Жизни, - сказал Бартон, задумчиво озирая водную гладь и стараясь не вспоминать о еде. - Стикса? Леты? Нет, не Леты. Я еще сохранил память о своей земной жизни.
- А я бы непрочь кое-что позабыть, - заметил Фригейт, отряхивая с пальцев капли влаги.
Алиса Харгривс опустилась на колени у самой воды и, опершись на руку, зачерпнула воду ладонью. У Бартона мелькнула мысль, что выглядит она в этой позе очаровательно. Ему было любопытно, не станет ли она блондинкой, когда ее волосы отрастут - если они отрастут вообще. Вероятно, тот, кто поместил сюда людей, преднамеренно лишил их волос по какой-то причине, ведомой только ему одному.
Они взобрались на верхушку ближайшего к ним грибообразного сооружения; казалось, оно состоит из цельной глыбы серого гранита, пронизанного красноватыми прожилками. На его плоской поверхности располагалось около семисот выемок, распределенных примерно по пятидесяти концентрическим окружностям. В центральном углублении стоял одинокий серый цилиндр. Его внимательно рассматривал какой-то смуглый человек с большим носом и слегка скошенным подбородком. Когда они приблизились к нему, он поднял голову и улыбнулся.
- Не открывается, - сказал он по-немецки. - Наверное, это можно будет сделать позже. Я уверен, что его специально поместили сюда. Нам подсказывают, как нужно поступить с нашими собственными контейнерами.
Он представился как Лев Руах и, когда Бартон, Фригейт и Харгривс назвали свои имена, перешел на сильно акцентированный английский,
- Я был атеистом, - признался он, обращаясь скорее к самому себе, чем к остальным. - Теперь же - не знаю! Это место глкоо страшное потрясение для атеиста, как и для искренне верующих, которые представляли свою загробную жизнь совершенно иначе. Что ж, значит, я ошибался! Со мной это случается не впервые! - он рассмеялся и тут же обратился к Монату. - Я узнал вас. Должен заметить, что вам очень повезло с местом воскрешения - здесь, в основном, люди девятнадцатого века. Иначе вас бы давно линчевали.
- За что же? - удивленно спросил Бартон.
- Он уничтожил все человечество, - сказал Фригейт. - Точнее говоря, я полагаю, что дело ограничилось только людьми.
- Сканирующий деструктор, - печально кивнул таукитя-нин, - был настроен только на вид Гомо Сапиенс. Весь остальной животный мир Земли остался в неприкосновенности. Кроме того, деструктор не мог истребить все человечество - он прекращает свое действие при достижении определенного числа жертв. К сожалению, это число достаточно велико... Поверьте, друзья мои, я не хотел всего этого. Вы не представляете, что я испытал, прежде чем решился нажать кнопку. Но я был вынужден защищать свой народ. Вы, люди, вынудили меня пойти на это преступление.
- Все началось с того злополучного телевизионного интервью, - пояснил Фригейт, заметив недоумение на лице Бартона. - Монат, к своему несчастью, упомянул, что их ученые нашли способ, позволяющий предотвратить старение организма. Фактически это открывало дорогу к бессмертию. Однако мудрые соотечественники Моната наложили запрет на подобное знание - из высших моральных соображений. Но когда ведущий передачи спросил, можно ли использовать открытие таукитян в условиях Земли, Монат чистосердечно признался, что не видит технических или биологических причин, по которым этого нельзя было бы сделать. Однако, добавил он, его народ отверг искус вечной молодости из самых благих побуждений, - и, безусловно, аналогичный запрет должен распространяться на земное человечество. Только в этот момент чиновник правительства, следивший за ходом интервью, сообразил, какая взорвалась бомба. Он прервал передачу, но было уже слишком поздно.
- Затем, - подхватил Лев Руах, - американское правительство сообщило, что пришелец неправильно понял вопрос. Его плохое знание английского языка якобы привело к ошибке. Но никто этому не поверил. Население Штатов-да, впрочем, и всего остального мира - потребовало, чтобы Монат открыл секрет вечной молодости.
- Но я не был посвящен в эту тайну, - печально кивнул головой Монат. - И ни у кого из членов нашей экспедиции не было таких знаний. Фактически, даже на нашей планете запретным знанием владеют считанные люди. Однако, когда я попытался это объяснить, ничего хорошего не получилось. Все считали, что я лгу. Поднялся бунт, толпа смяла охрану нашего корабля и ворвалась в звездолет. У меня на глазах мои друзья были разорваны на куски, когда попытались образумить толпу. Какой там разум!
- Но мои дальнейшие действия не были продиктованы чувством мести. Я руководствовался совсем другими побуждениями. Я был уверен, что правительство Соединенных Штатов восстановит порядок, и тогда наш корабль окажется в полном его распоряжении. Вашим ученым потребовалось бы не слишком много времени, чтобы разобраться в принципе его действия и построить флот, способный ударить по моей планете. Поэтому, для спасения своей родины, я вынужден был принять меры, отбросившие земную цивилизацию на сотни, а может быть и на тысячи лет назад. Я успел настроить деструктор и вывести его на околоземную орбиту. Мне не пришлось бы этого делать, если бы удалось добраться до кнопки уничтожения корабля, но я не мог проникнуть в штурманскую. Итак, я активировал деструктор. А через несколько минут толпа взломала дверь помещения, где я укрылся. Больше ничего не помню...
- Я лежал в больнице на Западном Самоа, - сказал Фригейт, - и умирал от рака. Меня утешала лишь мысль, что, возможно, моя могила окажется рядом с прахом Роберта Льюиса Стивенсона. Ведь я все же перевел на самоанский язык "Илиаду" и "Одиссею" и мог рассчитывать на некоторую благодарность со стороны местных властей... Затем начали поступать сообщения о массовой гибели людей... везде, по всему миру. Неизбежность рокового конца стала очевидной. Этот чужой спутник излучал какой-то вид радиации, валивший людей с ног. Последнее, что я слышал - Штаты, Россия, Англия, Франция, Китай и Израиль запустили ракеты для уничтожения спутника. По расчетам местных специалистов, таукитянский аппарат должен был пройти над Самоа через несколько часов. От волнения я потерял сознание. Вот все, что я помню.
- Перехватчики не сработали, - угрюмо добавил Раух. - Деструктор уничтожал их, как только они приближались к спутнику.
Бартон подумал, что ему необходимо многое узнать о том, что произошло в мире после 1890 года, но сейчас для расспросов не совсем подходящее время.
- Я предлагаю отправиться к холмам, - сказал он. - Нам нужно выяснить, какие растения там имеются и как их можно использовать. Пожалуй, стоит поискать камень и изготовить оружие. Этот парень из неолита, должно быть, хорошо знаком с техникой обработки камня и смог бы нас обучить.
Они пересекли равнинную часть долины. По дороге еще несколько человек присоединились к их группе. Среди них была небольшая девочка, лет семи, с темно-голубыми глазами и прелестным личиком. Она с трогательным недоумением смотрела на Бартона, когда тот спрашивал у нее на двенадцати языках, кто она такая и где ее родители. Речь ее была совершенно непонятной Бартону. Фригейт, немного знавший валлийский и кельтский языки, тоже заговорил с ней. Глазенки девочки расширились, но затем она помрачнела. Казалось, слова Фригейта ей что-то напоминают, но смысл сказанного она не могла понять.
- Судя по всему, - произнес, наконец, Фригейт, - она относится к какому-то из племен древних кельтов. Вы заметили, как часто она повторяет слово, похожее на "гвиневра"? Может быть, это ее имя?
- Мы обучим ее английскому! - твердо заявил Бартон. - И с этого мгновения будем звать Гвиневрой.
Он взял ребенка на руки и зашагал вперед. Девочка заплакала, но освободиться не пыталась. Эти слезы, очевидно, были просто реакцией, снимавшей охватившее ее почти невыносимое напряжение. Она плакала от радости, что нашла защиту. Бартон наклонил голову, уткнувшись лицом в ее маленькое теплое тельце. Ему не хотелось, чтобы спутники видели слезы на его глазах.
Они достигли холмов. Граница между равниной и холмистой местностью была резкой; тут исчезала низкая трава и начинались заросли густого жесткого кустарника, почти по пояс высотой. Им стали попадаться развесистые дубы и корабельные сосны, буки и тисовые деревья, покрытые наростами; различные виды бамбука образовывали подлесок. Многие деревья обвивали лианы, с которых свисали большие зеленые, красные, оранжевые и синие цветы.