Часть мужчин и женщин, оскорбленных публичной демонстрацией чувственных удовольствий, пытались протестовать и даже растащить любовные пары. Результаты: синяки, разбитые губы и носы, вышибленные зубы и два сотрясения мозга. Другие провели всю ночь на коленях, молясь и исповедуясь господу в своих грехах.
Несколько детей были жестоко изувечены, изнасилованы или убиты. Но не все взрослые поддались безумию: кое-кто защищал детей - или, по крайней мере, пытался это сделать.
Руах видел отчаяние и отвращение мусульманина-хорвата и австрийского еврея, обнаруживших в своих чашах свинину. Индус в отчаянии ломал руки - в его чаше была говядина. Еще один человек кричал, что все они попались в тенета дьявола, и выбрасывал в реку сигареты. Глядя на него, некоторые мужчины говорили:
- Лучше бы ты отдал нам эти сигареты, если не хочешь пользоваться сам!
- Табак - выдумка дьявола! Это растение было взращено Сатаной в саду Эдема!
- Но ты мог бы поделиться с нами, - заметил кто-то из компании собравшихся вокруг мужчин. - Ведь тебе-то не было бы никакого вреда!
- Я лучше выброшу это сатанинское зелье в реку! - вопил святоша.
- Ты фанатик и безумец! - крикнул один из парней и нанес ему удар в челюсть. И прежде, чем несчастный противник табака успел встать на ноги, он получил несколько крепких пинков от остальных мужчин.
Руах рассказывал, как неудачливый проповедник поднялся и, рыдая от ярости, закричал:
- Что я сделал, о господи, за что заслужил такое? О, боже, боже! Ведь я всегда почитал тебя! Я жертвовал тысячи фунтов на благотворительность! Всю жизнь я боролся против греха... Трижды в неделю я поклонялся тебе, о боже, в твоем храме... я...
- Я тебя узнала! - закричала какая-то женщина с голубыми глазами, красивым лицом и точеной фигурой. - Я узнала тебя! - Ты Роберт Смитсон!
Мужчина замолчал и, мигая, уставился на нее.
- Но я вас не знаю, миссис!
- Конечно, не знаешь! А не мешало бы! Я - одна из тысяч девушек, что гнули спину по шестнадцать часов в день на твоих фабриках! Для того, чтобы ты мог жить в своем шикарном доме! Чтобы ты мог одеваться в дорогое платье, чтоб твои собаки и Лошади ели лучше нас! Я была одной из твоих работниц! Мой отец гнул на тебя спину, и моя мать тоже, и все мои братья и сестры, которые не погибли от болезней и голода, все они были твоими рабами! Одна из твоих проклятых машин отрезала руку моему отцу, и ты вышвырнул его на улицу без единого гроша. Моя мать умерла от чахотки. И я тоже кашляла кровью, мой милый баронет, пока ты обжирался изысканной пищей и нежился на пуховиках..., а может, просто дремал на своей роскошной церковной скамье и швырял тысячи, чтобы помочь бедным азиатам или снарядить миссионеров для обращения в истинную веру язычников-африканцев... Мои легкие сгорали, но я пошла на панель, чтобы прокормить своих младших братишек и сестренок... И я подхватила сифилис, слышишь ты, гнусный набожный ублюдок - и все потому, что ты выжимал последние капли пота и крови из меня и подобных мне несчастных! Я умерла в тюрьме, потому что ты считал, что проститутки недостойны жалости! Ты... ты..!
Смитсон сначала покраснел, затем побледнел. Взяв себя в руки, он хмуро взглянул на женщину и произнес:
- Вы, распутницы, всегда найдете, на кого можно взвалить вину за то, что вы стали предаваться похоти и потворствовать своим гнусным вожделениям! Бог знает, что я стойко следовал его заповедям!
Он повернулся и пошел прочь, но женщина побежала за ним и замахнулась на него своей чашей. Все произошло очень быстро. Кто-то вскрикнул, мужчина повернулся и присел, так что чаша едва задела его макушку.
Смитсон быстро юркнул мимо женщины и затерялся в толпе. Однако, заметил Руах, мало кто понял, что происходит, потому что там больше никто не говорил по-английски.
- Смитсон? Сэр Роберт Смитсон? - задумчиво произнес Бартон. - Насколько мне помнится, он владел хлопкопрядильными фабриками и металлургическими заводами в Манчестере. Он был известен как филантроп, жертвующий крупные суммы на обращение язычников. Умер он, если не ошибаюсь, в 1870 году в возрасте восьмидесяти лет.
- И, вероятно, в твердом убеждении, что за свои дела будет вознагражден на небесах, - сказал Лев Руах. - Разумеется, ему не приходило в голову, что он сгубил множество рабочих.
- Если бы он не эксплуатировал бедняков, это делал бы кто-нибудь другой, - философски заметил Бартон.
- Вот, вот! Именно такими доводами пользовались очень многие на протяжении почти всей истории человечества! - сказал Руах. - Но ведь в вашей собственной стране были промышленники, следившие, чтобы зарплата и условия труда рабочих улучшались. Одним из них, насколько я припоминаю, был Роберт Оуэн.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Не вижу особого смысла спорить о том, что происходило в прошлом, - примиряюще произнес Питер Фригейт. - Меня больше беспокоит настоящее.
Бартон поднялся.
- Вот речь, достойная потомка практичных янки! Вы правы - нам нужна крыша над головой, орудия и еще бог знает что! Но прежде всего, я думаю, нам стоит взглянуть, что делают люди на равнине.
В это мгновение из-за деревьев показалась Алиса. Фригейт первым заметил ее и разразился хохотом:
- Вы только посмотрите! Благородная леди выписала новый туалет из Парижа!
Бартон повернулся и глаза его изумленно округлились. Алиса нарезала длинные травянистые стебли и сплела из них какое-то подобие одежды. Сверху ее грудь и плечи прикрывало пончо, снизу - юбка, ниспадающая до икр.
Это неуклюжее одеяние производило странное впечатление. Раньше лишенная волос голова не портила женственной красоты Алисы; теперь зеленый бесформенный балахон, скрывший ее стройную фигуру, сделал молодую женщину жалкой и нелепой. Однако итальянки столпились вокруг нее, с интересом рассматривая травяную накидку.
- К сожалению, трава сильно раздирает кожу, - заметила Алиса. - Но зато так приличнее. Вот все, что я могу сказать по этому поводу.
- По-видимому, ваше мнение изменилось, - язвительно произнес Бартон. - Совсем недавно вы утверждали, что собственная нагота не шокирует вас, если остальное цивилизованное общество тоже бегает голышом.
Алиса холодно посмотрела на него и поджала губы.
- А теперь, я надеюсь, все будут одеты так же, как и я. Все! Каждый порядочный человек!
- Да... Теперь я вижу, что для некоторых условности превыше всего! - покачал головой Бартон.
- Я сам был ошарашен, очутившись среди множества голых людей, - сказал Фригейт. - Хотя в Америке и в Европе нагота на пляжах стала обычным делом в конце восьмидесятых годов. Но, как мне кажется, тут все довольно быстро привыкли к нынешнему положению вещей, не так ли? Все - кроме безнадежных психопатов.
Бартон повернулся к остальным женщинам:
- Ну, а как вы, дорогие дамы? Вы тоже готовы надеть эту безобразную колючую копну сена только потому, что одна из представительниц вашего пола вдруг решила, что у нее вновь появились интимные части тела? Но может ли то, что уже было доступно публичному обозрению, опять стать интимным?
Логу, Таня и Алиса ничего не поняли, так как он говорил по-итальянски. Но затем Бартон повторил то же самое по-английски.
Алиса вспыхнула, резко ответила:
- Моя одежда - мое личное дело! Если кому-то нравится ходить голым, в то время как я пристойно прикрыта, что ж..!
Логу опять не поняла ни слова, но, очевидно, сообразила, что происходит. Она рассмеялась, пожала плечами и отвернулась. Что касается остальных женщин, то каждая из них старалась угадать,
что собираются делать другие. В этот момент их не волновало ни уродство наряда Алисы, ни явное неудобство, которое он причинял.
- Пока женщины думают, как им поступить, неплохо бы пройтись к реке, - предложил Бартон. - Мы могли бы выкупаться, набрать воды и посмотреть, что творится на равнине. Затем мы снова вернемся сюда. До наступления ночи нужно соорудить несколько хижин или хотя бы временных шалашей.
Они двинулись вниз, продираясь сквозь густую траву и захватив с собой чаши, оружие и ведра. Вскоре им стали встречаться люди. По-видимому, многие решили покинуть равнину. Наиболее расторопные уже успели обнаружить сланец и изготовить из него примитивные копья и ножи. Возможно, они научились технике обработки камня у других первобытных людей, оказавшихся в этой местности. Пока что Бартону встретились только два создания, не принадлежащие к виду Гомо Сапиенс, - и они оба находились в его группе.
Спустившись с холма, они прошли мимо двух уже почти завершенных бамбуковых хижин. Это были круглые строения с коническими крышами из огромных треугольных листьев железного дерева. Рядом какой-то мужчина мастерил бамбуковое ложе на невысоких ножках, используя сланцевый топор и нож.
На прибрежной равнине не было заметно следов человеческой деятельности. Останки погибших во время вчерашнего безумия исчезли. До сих пор никто не носил одежду, и многие, кто встречался им по пути, удивленно смотрели на Алису, некоторые смеялись, бросая грубые реплики. Алиса краснела, но явно не собиралась освободиться от своих одеяний. Солнце начало припекать, и потная кожа так зудела под грубой рогожей, что она непрерывно почесывалась, запуская руку то под юбку, то под накидку; подобное поведение в публичном месте было совершенно недопустимым для дамы с точки зрения строгих канонов викторианской эпохи.
Наконец, путники добрались до реки. Множество мужчин и женщин плескались в теплой воде. На берегу лежало больше дюжины сплетенных из травы накидок; очевидно, не одна Алиса имела строгие понятия о благопристойности.
Однако, в остальном зрелище, представшее глазам Бартона, резко контрастировало с тем, к чему он привык. Здесь были те самые люди, которые, согласно строгим нормам морали их времени, обычно купались только в специально отведенных местах, в костюмах, закрывавших их тела от шеи до лодыжек. И после одного-единственного дня, проведенного в новом мире, они плавали в реке нагими. И радовались этому.
По-видимому, шок воскрешения ускорил их адаптацию к состоянию полной обнаженности. К тому же в первый день они
ничего не могли с этим поделать. Возможно, свою роль сыграло также присутствие среди воскрешенных представителей южных народов и диких племен, для которых нагота являлась вполне естественной.
Бартон взмахнул рукой и окликнул стройную девушку с миловидным лицом и блестящими голубыми глазами, стоявшую по пояс в воде.
- Это та самая девица, что пыталась прикончить Смитсона, - шепнул Бартону Лев Руах. - Ее, кажется, зовут Вильфреда Олпорт.
Бартон с любопытством посмотрел на нее, по достоинству оценив роскошный бюст девушки; потом снова окликнул ее:
- Ну, как вода?
- Отличная! - ответила она, улыбаясь.
Он отвязал чашу и поставил ее на землю вместе с корзинкой, в которой лежали каменный нож, топор и разные мелочи. Достав мыло, Бартон вошел в воду; она была очень теплой и, пожалуй, только градусов на десять отличалась от температуры человеческого тела. Он намылил грудь и плечи, с наслаждением вдыхая аромат белоснежной пены, потом возобновил беседу с Вильфредой. В ее речи ощущался акцент, характерный для жителей северных графств; скорее всего, она была уроженкой Камберленда.
- Я слышал, вчера вы хорошо отделали этого старого лицемера, - усмехнувшись, начал Бартон. - Я понимаю, вам тяжело вспоминать о прошлом, но сейчас вы, наверно, счастливы. К вам вернулось здоровье, вы снова молоды и красивы, забота о куске хлеба больше не тяготит вас. И то, чем вы прежде занимались из-за денег, в этом мире может подарить вам радость искреннего чувства.
Однако было бесполезно ходить кругами около этой разбитной фабричной девчонки. Вильфреда окатила его ледяным взглядом - таким же, какие ему теперь дарила благородная Алиса Харгривс.
- У вас все в порядке с головой? Похожи на англичанина, но что-то я не могу понять по вашей речи, откуда вы... Из Лондона, что ли? И еще... что-то не наше...
- Почти отгадали! - воскликнул он, смеясь. - Я - Ричард Бартон; и должен признаться, что в свое время мне пришлось постранствовать по свету. Вы бы не хотели присоединиться к нашей группе? Мы объединились вместе для защиты и взаимопомощи. Там, среди холмов, есть уютное местечко рядом с камнем для чаш, в котором мы собираемся построить несколько хижин.
Вильфреда внимательно посмотрела на Моната и неандертальца.
- А эти - они тоже входят в вашу компанию? Я уже слышала о них. Говорят, что одно из этих чудовищ - человек, прибывший со звезд в двухтысячном году.
- Он не причинит вам вреда, дорогая. Так же, как и тот парень, наш предок. Так что же вы ответите мне?
- Я всего лишь простая женщина, - пожала великолепными плечами Вильфреда. - Что же я могу предложить в качестве вступительного взноса?
- Все, что может предложить женщина, - ухмыльнулся Бартон.
К его удивлению, она расхохоталась. Потом подошла к Бартону, коснулась пальцами его груди и сказала:
- Ну разве вы не душка? В чем же дело? Вы не можете раздобыть себе девушку по вкусу?
- Я почти уже уговорил одну, но мы, похоже, не сошлись характерами, - ответил Бартон.
Однако это не было правдой - во всяком случае, надежда еще не покинула его. Он гадал, что собирается делать дальше Алиса. Если она чувствует к нему такой ужас и отвращение, зачем же она осталась в их группе? Может быть, только потому, что предпочитает знакомое зло незнакомому? Ее пуританские манеры раздражали Бартона - но, в то же время, он не хотел ее потерять. Страсть, которую он ощутил ночью, была вызвана наркотиком - и все же что-то осталось в его сердце. Тогда почему же он уговаривает эту женщину присоединиться к их группе? Возможно, чтобы вызвать ревность у Алисы. Возможно, чтобы иметь в запасе женщину, если сегодня вечером Алиса ему откажет. Возможно... он, впрочем, и сам не знал, почему...
Он оглянулся.
Алиса стояла на берегу, почти касаясь воды пальцами ног. Берег здесь всего лишь на дюйм возвышался над речной гладью. Невысокая трава, такая же, как на равнине, покрывала дно реки на мелководье. Бартон все время ощущал ее под ногами, как далеко бы он ни заходил в воду. Он бросил мыло на берег и, отплыв футов на сорок, нырнул. Течение на глубине было сильнее. Он погружался с открытыми глазами, пока не стало совсем темно и не заломило в ушах. Наконец, пальцы его коснулись дна. Здесь тоже была трава.
Бартон поплыл назад, туда, где вода достигала его пояса, и увидел, что Алиса сбросила с себя одежду. Она медленно вошла в реку и начала плескать воду на голову и лицо.
Бартон окликнул Фригейта:
- Почему вы не идете купаться?
- Лучше я постерегу чаши, - сказал американец.
- Хорошо!
Бартон выругался про себя. Он сам должен был подумать об этом и назначить сторожа. Он знал, что ему далеко до идеального руководителя. Он любил, чтобы дела шли своим естественным ходом, чтобы все образовывалось само собой. На Земле он осуществил множество экспедиций, ни одна из которых не отличалась хорошей подготовкой или умелым руководством. Правда, когда во время Крымской войны он командовал отрядом этих башибузуков, диких турок-кавалеристов, у него получалось совсем неплохо. Во всяком случае, гораздо лучше, чем у большинства. Может быть, ему не стоит особенно упрекать себя...
Лев Руах вылез из воды и, растирая ладонями тощее тело, стал стряхивать на землю капли воды. Бартон тоже выбрался на берег и присел на траву. Алиса, плескавшаяся на мелководье, повернулась к нему спиной - то ли нарочно, то ли случайно; он решил, что по этому поводу не стоит строить никаких догадок.
- Меня не только радует обретенная снова молодость, - сказал Руах по-английски с сильным акцентом, - но и то, что вот эта нога снова при мне.
Он похлопал себя по правому колену.
- Я потерял ее во время аварии на одной из магистралей в Нью-Джерси в пятьдесят лет, - он засмеялся и продолжил: - Тот случай можно было бы назвать иронией судьбы... За два года до него меня схватили арабы во время геологической экспедиции в пустыне, как вы понимаете, в государстве Израиль...
- Вы имеете в виду Палестину? - спросил Бартон.
- В 1948 году евреи основали независимое государство, - сказал Руах. - Вам об этом, конечно, ничего не известно. Когда-нибудь я расскажу вам о тех событиях подробнее. Итак, меня схватили и пытали арабские гверильос. Мне не хотелось бы вдаваться в детали; при воспоминании об этом мне до сих пор становится дурно. Но в ту же ночь я сбежал, стукнув двоих камнем по голове и застрелив еще парочку. Мне фантастически повезло - через несколько часов меня подобрал армейский патруль. Спустя два года, когда я уже был в Штатах и ехал по автостраде, мою машину смял в лепешку огромный трейлер. Я получил тяжелые травмы; правую ногу ниже колена пришлось ампутировать. Но вся соль этой истории в том, что водитель грузовика был родом из Сирии. Так что, как видите, арабы все же добрались до меня, хотя им и не удалось со мной окончательно разделаться. Это за них выполнил наш друг с Тау Кита. Хотя я не могу сказать, что он погубил человечество. Он просто ускорил его конец.
- Что вы имеете в виду!
- Миллионы умирали от голода и даже в Штатах были введены карточки; загрязнение воды, почвы, воздуха убивало еще миллионы. Ученые рассчитали, что половина атмосферного кислорода на Земле исчезнет за следующие десять лет, потому что фитопланктон погибал из-за отравления воды в океанах.
- В океанах?
- Вы что, не верите? Ну да, конечно. Вы же умерли в 1890 году, поэтому вам трудно все это представить. Некоторые ученые еще в 1968 году предсказывали, что катастрофа произойдет в начале двадцать первого века. Я был биохимиком, я знал, что это возможно. Но подавляющее большинство населения - в том числе и политики - отказывались верить подобным прогнозам. А когда грянула катастрофа, было уже слишком поздно. Правительства ряда стран пытались принять какие-то меры, но ситуация уже вышла из-под их контроля. К тому же, им противостояли многочисленные группировки промышленников, которые боялись потерять свои прибыли... Впрочем, это длинная и печальная история; и если мы собираемся строить сегодня хижины, то лучше ее не начинать.
Алиса вышла из воды, стряхивая с тела капли воды. Солнце и легкий бриз, веявший с реки, быстро высушили ее кожу. Когда Бартон дал команду собираться, Алиса подобрала свой зеленый наряд, но надевать его не стала. Вильфреде, обратившей на это внимание, она сказала, что жесткие стебли натирают ей кожу. Но она, конечно, сохранит свою одежду и снова облачится в нее вечером, когда станет холодно.
Бартон заметил, что Алиса вежлива с Вильфредой, но откровенно сторонится ее. Алиса знала, что Вильфреда была фабричной работницей, знала, что она стала проституткой и умерла от сифилиса. Во всяком случае, так думала сама Вильфреда; она не помнила момента своей смерти.
- Наверно, я сначала сошла с ума, а потом умерла, - сказала девушка с небрежной улыбкой.