Пусть это произойдет в будущем. На новом витке технического прогресса цивилизации. Появятся звездолеты. А значит – появятся и космопорты. Но даже в этом мире останутся мегаполисы и глухие фермерские районы, автострады и узкие проселочные дороги. Останутся зубные щетки и футболки. И еще много чего. Техногенные рывки не смогут захватить все сферы нашей жизни. До сих пор же такого не случалось? И, конечно, останутся курорты, туристы и отели. А рядом с искрящейся жизнью, залитой неоном казино, там, где заканчивается действие дезодорантов и дорогих парфюмов, всегда будет лепиться сбоку серое, неказистое существование обитателей портовых городков, рыбаков, таксистов, торговцев сувенирами. Представителей еще сотни профессий, именуемых обычно "personal de servicio" – обслуживающий персонал. В одном из таких городков и произошла эта история…
…В полумраке дешевого припортового бара, обычно заполненного всяким сбродом, его массивный силуэт сразу привлекал внимание. Как и одежда. Черная потертая кожаная куртка с остатками красного пламени вдоль хромированных молний, линялые армейские штаны, уходившие в раструбы поношенных сапог с наружной шнуровкой, давно выцветшая майка. Под черной копной непослушных волос зеркальными блюдцами сверкали окуляры старомодных солнцезащитных очков. Нижний абрис лица, почти всегда скрытый янтарной призмой кружки с пивом, завершала тонко очерченная небольшая эспаньолка и воинственно торчащая из нее зубочистка. Когда незнакомец поднимался и, тяжело ступая, шел к бармену за очередной порцией выпивки, его двухметровая необъятная фигура низводила штатного вышибалу Луиса до категории боксера в весе пера. Впрочем, незнакомцем он уже не являлся. Каждый забулдыга в этой насквозь пропахшей резким запахом рома "Brugal" дыре, знал, что его зовут Рауль. И все на этом. Он возникал из стремительных тропических сумерек по пятницам и субботам, пил пиво и не ввязывался в истории. Просто сидел, неспешно хлебал светлое "Presidente", превращаясь на два вечера в часть меблировки помещения.
Периодически к нему за стол подсаживались девочки с бульваров. Они изливали на его равнодушную куртку потоки своего разочарования жизнью, иногда стреляя многозначительными взглядами в непроницаемую броню поляроидов собеседника. Он сочувственно кивал головой, вклеивал в такт слезливых монологов свои замечания, а иногда и ставил им стаканчик "Vitamino" – так спившийся gringo, русский эмигрант Николай именовал местный темный травяной напиток – 'mamajuana'. Бармен Лупе предлагал ее клиентам, когда те уже покидали слоеную атмосферу его бара и предупредительно провожал посетителя до самой двери. Ну, как двери. Вечно скрипящего куска древесины, рассохшегося, но цепко державшегося за свое место в дизайне заведения. Вернемся к Раулю и его беседам с "alma errante" – заблудшими тенями этого благоухающего тропиками и окутанного дымкой нескончаемой сиесты мира. Разговоры сводились к тому, что жертва социальной несправедливости, стыдливо вытирала слезки, вздыхала и напоследок благодарно хлопала его по плечу. Местная уличная шпана, проходя мимо развинченной походкой, бросала: "Cómo estás hermano? Как жизнь, брат?" или ожесточенно давя окурок в пепельнице, важно сообщала ему последние сводки криминальной хроники близлежащих кварталов за неделю. Из целого калейдоскопа незначительных, как капли, пролитые нетвердой рукой беспробудного пьяницы, событий постепенно складывалась РЕПУТАЦИЯ. И рано или поздно эти мелкие, почти невидимые глазу бусинки жидкости соединялись в ручейки, текущие в одном направлении, способные слиться в единый бурный поток, достаточный, чтобы перевернуть лопасти водяной мельницы под названием СУДЬБА. Это происходит, когда на вас из ниоткуда обрушивается вспененный шквал воды и смывает вас из родной обжитой лужицы привычного мирка в штормовое море БОЛЬШОЙ ЖИЗНИ.
После небольшой вступительной увертюры, поясняющей место, но не время, пришла пора немного рассказать о Рауле. Воображение рисует лихого и невозмутимого парня, идущего по дороге опасностей в направлении рассвета. Сильного, дерзкого, смелого. Под ним – верный стальной конь, впереди – бесконечная даль автострады. Ничего из вышесказанного не является правдой. На самом деле… он не рокер. Рауль Галлехо – работник небольшой мастерской по ремонту лодочных моторов и вообще всего, что связано с лодками и яхтами. А мастерская расположена на окраине захудалого портового городишки под названием Бока-Чико. Он не какой-нибудь тюнинговый маэстро, нет. Он – слесарь. В смену он должен отчитаться за определенное число сданных деталей. Рауль приходит на работу и, торопливо глотая похожий по консистенции на отработанное масло, кофе, изучает плановое задание на день. Периодически в течение смены в его тесный угол заходит начальник, рывком сдирает с Рауля наушники и оглушительно орет, обвиняя в медлительности. Рауль покорно внимает. Хозяин, выпустив пар, умолкает, несколько секунд грозно хмурит кустики бровей, а потом обреченно роняет: " Bobera! Poblesito bobera!". Слоноподобная внешность Рауля не обманула коллег, которые знают его давно. Над ним незлобиво подтрунивают, девчонки с выписки хихикают ему в спину и не идут на свидания. "Бестолковый увалень", "Рохля", "Безобидный балбес" – вот он каков, Рауль Галлехо, по мнению своих коллег. Точь-в-точь, как сказал о нем начальник. Ему тридцать один год, он живет в съемной лачуге неподалеку, а его биография такова, что хочется закрыть лицо руками или выдумать другую. Почему он не занялся спортом, не стал боксером при таких габаритах, а остался грузным, широким, но абсолютно не умеющим постоять за себя парнем? Причин много. Мучившая его в детстве аллергическая астма, природная робость. И еще есть целый список, который при желании можно продолжить. Впрочем, хватит об этом. Его главная жизнь не здесь. Не на работе у станка или дома на узкой кровати под лопастями шумного вентилятора на потолке. Всю неделю своего монотонного труда он только готовится к пятнице. Когда, надев потертые кожаные доспехи, купленные на улице рук и перешитые под его масштабную фигуру, он появляется у Лупе в баре, прокуренная атмосфера этого бедлама кажется для Рауля свежее морского бриза. Перекройте ему эту форточку, и он умрет от удушья. Если бы в дверь кабака вдруг ввалился кто-нибудь с его работы, он, наверное, покончил бы с собой.
Возвращаясь из очередного погружения в мир порока, Рауль на пороге своей лачуги клянется себе в том, что изменит свою судьбу. Завербуется, к примеру, для работы на орбите. Или еще хлеще – уедет по контакту старателем на пояс астероидов. Но утром, подставляя ноющий череп под хлипкие струйки воды, он вспоминает, что для этого нужно учиться и приобретать специальные знания. А это значит – деньги. Откуда? Бесплатное образование за счет работодателя – это бессовестное вранье для доверчивых и слабоумных. Подпишешь такой контракт – век будешь отрабатывать. Не одна измочаленная подобной судьбой рабочая птица, ослабев от борьбы, падала на жесткий барный стул и поверяла свои горести окружающим. Все сочувствовали и ставили выпивку, пока изнуренный альбатрос не клевал усталым клювом прямо в стойку. И Рауль смиряется. Все-таки его жизнь в последнее время стала вполне сносной. У него появился бар, где его уважают. Ему и так несказанно повезло. К сожалению, счастье больше похоже на конфету, чем на жевательную резинку.
…Странно, но в этот день его не мучило тревожное предчувствие. Все было, как обычно. Рассасывающийся похмельный вечер, хохот и брань в дальнем углу зала. Рауль блаженно тянул пиво и лениво перебрасывался фразами с Дюком, американцем, одним из праздно болтающихся в порту "gringo". Дюку принадлежала небольшая "hacienda" неподалеку от города, в которой заправляла его жена из местных, дородная женщина с презрительными складками вокруг всегда сжатого, бульдожьего рта. А сам Дюк являлся обладателем настолько испитой физиономии, что морщины на ней уже уподобились годовым кольцам древесного среза. Рауль вяло поддерживал беседу, в подробностях вспоминая свой вчерашний разговор с этим сумасшедшим русским, Николаем. Тот накануне, словно призрак, возник из глубины бара и, не спрашивая разрешения, плюхнулся на стул напротив. Глаза его были мутны, словно забродивший ананасовый сок. Они лихорадочно перебегали с места на место, будто боялись остановиться. На залысинах выступили крупные градины пота. Русский уже успел нагрузиться, и теперь пребывал в деятельно-творческом возбуждении. Интересно, сколько он украл там, в далекой холодной России? Но видимо, украл немного, поскольку вынужден был подрабатывать гидом для туристов в принимающей конторе своего же соотечественника. Он приехал в страну пляжей за вдохновением и творческими идеями. А так же, делая большие и страшные глаза, говорил он по секрету всем желающим – потому что скрывался от властей. Он пил неразбавленный ром, изрекал странные мысли, и на работе его терпели исключительно из жалости.
– Скажи мне, друг… – русский сделал паузу, опрокинул в себя "дабл-дабл", весь перекорежился, бешено повращал глазами и продолжил. – Как ты полагаешь, почему жители мегаполисов, все как один мечтают жить у теплого моря? А те, кому посчастливилось родиться на побережье, в этом благословенном краю, готовы продать половину своих органов, чтобы наоборот слинять отсюда в промышленный сити?
– Не знаю, – усмехнулся Рауль. – Лучше ты мне скажи – почему?
– Жители больших городов несчастны от того, что вся их жизнь проходит в бесконечной суете. Они даже вздохнуть лишний раз боятся – один вдох, и год прошел. И так до самой смерти. Эти бедолаги представляют здешнее бытие, как бесконечную череду пляжных вечеринок под тентами. А люди маленьких селений кокосово-банановой страны думают – какой кошмар, что вокруг ничего не происходит. Каждое сегодня похоже на вчера, как вот эта пустая рюмка похожа на ту рюмку, что я оставил у бильярда. Все местные страшатся, что жизнь яркая и удивительная где-то там, в чаду выхлопных газов, а они тут застряли, словно муха в паутине, и нет от этого никакого спасения. Понимаешь меня, ты, громила?
– Я понимаю тебя, Николай.
– Вот я и говорю – жизнь уходит, и там, и здесь. И никогда человека не удовлетворяет ее течение. Бунт Индивидуальности против Порядка. Comprende?
– Все ясно, приятель.
Николай рывком наклонился над столом, едва не сбив лбом пивную кружку. Он пошарил по карманам нетвердой рукой и достал дешевую авторучку. Вытащил из пластикового держателя бумажную салфетку и прочертил по ней линию. Салфетка разорвалась посередине. Николай пробурчал ругательство на своем языке, достал другую и старательно нарисовал на ней прямую во всю ширину. Взглянул исподлобья:
– Что ты здесь видишь?
– Ты нарисовал черту на салфетке.
– А если приглядеться? Если наклониться поближе?
Рауль терпеливо пододвинул свое лицо так, что едва не коснулся зубочисткой бумаги.
– Все равно я вижу линию.
– Это потому, что ты близорукий. Как и я. А вот если бы мы могли пододвинуться вплотную, то увидели бы, что эта линия состоит из множества маленьких-маленьких точек, просто слившихся между собой. Ты думаешь, приятель, что это бессмысленная цепочка клякс, следующих одна за другой. Но если вглядеться еще больше, то станут заметны маленькие слова и цифры над каждой точкой, скорее угадываемые, чем читаемые. Над первой точкой – дата твоего рождения, потом все классы младшей и старшей школы, дальше – у счастливчиков колледж, у обычных парней – работа, деревенская свадьба с какой-нибудь креолкой, брак, дети, зрелость. И где-то там, вне нашего понимания стоит он – тот самый камень, к которому, как и положено, в праздники будут приходить твои дети, и на котором выбито твое имя. У тебя холодеют пальцы? Сжимаются губы, и сразу хочется подумать о чем-то другом? Вот-вот. В надписях над точками возможны варианты, перестановки. У каждого свои. Но это не значит, что их нет совсем. И закрывая эти пунктиры, медленно ползет еще одна чернильная линия, слитная и неразделимая, линия твоей реальной жизни. Там также можно различить сегменты годов, часов и даже минут. Где-то на этом листе находится этот бар и в нем -мы…Норны прядут свою пряжу, мы рождаемся и умираем, чтобы прожить свой отрезок, свою рисованную прямую. Ты можешь собирать марки или мотоциклы, коллекционировать этикетки бутылок или их содержимое в себе. Ты имеешь полное право побрить голову или отпустить волосы – все равно на линии жизни появится лишь незначительное отклонение амплитуды. Но потом прямая, как гончая, идущая по верхнему чутью, неодолимо потянется до очередной точки, выравнивая график. Придавая ему вновь плавное и неумолимое течение. Повернуть вспять невозможно. Как практически невозможно что-то изменить. Выпрыгнуть из штанишек на вырост, предназначенных тебе при рождении. Можно переодеть их потом на деловой костюм или робу заключенного. Но это происходит с единицами. Только редким счастливчикам сила воли позволяет посадить на Линию Жизни основательную Кляксу Судьбы и все поменять. Обмануть геометрию и подчинить остаток дней себе, а не кому-то там, – Николай чуть вжал голову в плечи и опасливо кивнул на потолок.
– И ты один из них? – иронично спросил Рауль, прикуривая сигарету.
– О, да! Мне удалось. Я – счастливчик, – Николай обернулся к стойке. – Но не надо обо мне. Лучше посмотри на лист и поразмысли о своей жизни, здоровяк, – сказал он, грузно поднимаясь со стула. – О, если тебе удастся влепить на Линию Жизни Кляксу Судьбы… Быть на грядке или среди сорной травы? Выбирай! Ха-ха.
И сейчас, вновь прокручивая в голове вчерашний разговор, Рауль вполуха слушал пьяные сентенции Дюка о загубленной юности. Мама говорила Раулю, что его отцом тоже был американец. Отсюда и его удивительные габариты. Мать очень этим гордилась. Обучила его английскому. Она была деятельная натура. Сумела на своих плечах вынести нищету, насмешки соседей. И пережила все, кроме двусторонней пневмонии и неполной медицинской страховки. Само собой, отца своего Рауль ни разу в жизни не видел. Рауль грезил о будущем, и несбыточные мечты в его мыслях перемежались с приступами отчаяния. Он почти полностью погрузился в меланхолию, когда его глаза автоматически отметили появление у Лупе этой троицы. Они были одеты в кричаще дорогие костюмы, нелепые в этом месте, но никто и не думал улыбаться. Потому что взгляды двоих субъектов, следовавших в кильватере третьего, напоминали неподвижные пуговичные глаза акулы, собирающейся откусить вам ногу. В общем, по фарватеру их движения тут же пролегла просека, через которую официантка бара свободно могла бы пронести по подносу в каждой руке. Первый же из незнакомцев, мужчина среднего роста и среднего же возраста, с киношно зализанными назад редкими волосами, подошел к стойке и легонько хлопнул ладонью по ее поверхности. Лупе вырос перед ним, как собака, которой скомандовали "апорт". По напряженному лицу бармена Рауль без труда определил, что разговор пошел серьезный. Парочка подручных незнакомца расположилась сбоку и принялась прохаживаться по поводу местных, нимало не смущаясь присутствием последних. Рауль, зная нравы старожилов, был поражен их долготерпению. Первая официантка Марсела, по прозвищу "Loba" – Волчица, смахнула пепел с их стола мокрой тряпкой и озабоченно кивнула в сторону стойки:
– Чего это к нам пожаловали люди Калво?
Рауль дернулся. Имя "El Calvo" – Плешивого звучало обычно шепотом. Зловещая фигура "Еl gran Jefe" – Большого босса из Санто-Доминго наводила ужас даже здесь, в трущобах Бока Чика.
– Ты их знаешь?
– Видела пару раз. Помнишь, я рассказывала тебе, что подрабатывала по ходу сезона в "Гранд Плайя"? Тот, кто говорит сейчас с Лупе, как-то приезжал отбирать клубных девочек для вечеринки на яхте Калво.
– Хм, интересно, – протянул Рауль многозначительно, на самом деле не зная, что сказать.
– Что ты привязалась к человеку, Волчица? – пьяно прорычал Дюк. – Ступай, помой стаканы. Большой парень сам разберется со своими проблемами.
Марсела скользнула по Раулю тревожным взглядом и плавно отвалила. Вовремя. Лупе выслушал своего собеседника, утвердительно покивал в знак понимания и движением головы указал тому через частокол лиц и протуберанцы сигарного дыма на столик, за которым просиживал свое время Рауль. Глаза незнакомца мигом нашли его фигуру. Рауль почувствовал, как язык у него намертво присох к гортани. Человек Калво фамильярно хлопнул Лупе по плечу, и троица двинулась с места, приближаясь. В голове Рауля зажглась мигающая красная надпись: "Опасность!". Они остановились в шаге от их столика. Дюк тут же с похвальной для его возраста прытью ввинтился куда-то в глубину бара, словно хорошо смазанный болт.
– Салют. Как дела? – голос незнакомца звучал приветливо, но даже сейчас в нем чувствовались легкие нотки нажима.
– Привет. Отлично,– Рауль попытался придать своему ответу максимум беззаботности.
– Выйдем на пару минут. Есть разговор.
Когда они вчетвером направлялись к многострадальной двери, бар затих, словно библиотека. Но Рауль знал, что стоит им только пересечь порог, улей вслед за ними загудит сонмом рассерженных пчел.
Под тусклым светом засиженного мухами уличного фонаря у незнакомца обнаружился элегантно сломанный нос, челюсти, схожие со жвалами лесного муравья, и деформированные уши профессионального борца. Парочка его подручных походила на рифовых мурен, обряженных в модные костюмы. Классические персонажи отдела судебной хроники. И подпись под групповой фотографией: "Плохие парни". Картинка настолько гротескная, что даже слегка комичная. Но Рауля в настоящий момент переполняла вовсе не веселость. Ему в данный момент отчаянно хотелось задать стрекача.
– Еще раз салют, Рауль! Так ведь, кажется, твое имя? Меня можешь называть Коди. Лупе сообщил мне, что ты – человек компетентный и с тобой можно иметь дело. Пойдем, взглянем на твой "чоппер", – Коди ухватил Рауля за руку дружеским пожатием стальных тисков и повлек на стоянку.
– Который?
– Какого черта… Второй слева! – пискнул Рауль.
– Ха-ха, неплохо, – звук смеха Коди напоминал звук трения пенопласта о стекло. – Обычный. Подходит. А я, признаюсь, боялся увидеть тут какую-нибудь расписную машинку. Из тех, что за милю бросаются в глаза. Тогда бы мое предложение пришлось бы отозвать. Улавливаешь?
Рауль ничего не понимал. Он панически боялся. А вдруг его прямо тут начнут бить?
– Приятель, у меня есть непыльная работенка на уик-энд. Можно срубить единым махом пару штук, а работать нужно будет не больше трех часов. Ты же не против по-легкому сграбастать две тонны и порадовать дядюшку Коди? – его взгляд двумя вязальными спицами проткнул Раулю очки, глазницы, выжег мозг и вышел где-то на затылке.
– Вот что, дядюшка Как Вас Там. Если нужно кого-то убрать, то я пас. Я в такие игры не играю. И махать кулаками я тоже не мастак, – откуда у него взялась храбрость Рауль и сам понятия не имел.
Но он старался отвечать неторопливо и вроде бы солидно. По тому, как искренне расхохотались гангстеры, Рауль понял, что видимо он слегка сел в лужу. Коди еще раз ухмыльнулся, покрутил головой и ответил: