Около каждой крупной космической станции в Приземелье расположены малые спутники, предназначенные играть роль таможенных постов. На одном служат четыре женщины. Спокойная обстановка, женское общество - что еще нужно уставшим от долгого рейса космолетчикам? Никто не хочет "приключени-ев, прроисшестви-ев! Стр-р-рашных притом. Космические пираты, абордаж, таран, гравитационные торпеды к бою!"
Редакция 1966 г.
Содержание:
НА СВОЕЙ ЗЕМЛЕ 1
ДОМОЙ, НА "АРАМИС" 2
КРАСА И ГОРДОСТЬ 4
ДЕЛА ДОМАШНИЕ 5
ВСТРЕЧА В ПРОСТРАНСТВЕ 7
День первый - НЕМНОГО ПОЛИТИКИ 8
День второй - ПИР ВАЛТАСАРА 10
День третий - НИЧЕГО 12
БЕЛЫЙ КАМЕНЬ У МЕНЯ, У МЕНЯ… 13
ПЯТЫЙ АКТ 16
АЛОЕ СИЯНЬЕ 17
Примечания 19
Ольга ЛАРИОНОВА
Вахта "Арамиса",
или Небесная любовь Паолы Пинкстоун
…Можно спасти человека от любой неважной беды - от болезни, от равнодушия, от смерти, и только от настоящей беды - от любви - ему никто и ничем не может помочь.
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий
НА СВОЕЙ ЗЕМЛЕ
Был конец августа, когда не пала еще на траву непрозрачная бисерная изморозь, но уже отовсюду, и вдоль и поперек, тянулись ощутимые лишь руками да лицом - когда попадут невзначай - паутинки, накрученные и наверченные по всему лесу толстопузыми травяными паучками. В лесу было прохладно и несолнечно, но не было в природе щедрой, осенней пышности. Увядание еще не пришло, но в чем-то, невидном и неслышном, сквозила уже грусть примирения с грядущим этим увяданьем.
Тропинка выходила на опушку. Ираида Васильевна задержала шаг и свернула правее, где сбегали с поросших сосною невысоких холмов серебристые оползни оленьего мха. Но внизу, в ольшанике, темнела канава, полная до краев зеленоватой кашицей ряски.
Ираида Васильевна кротко вздохнула и вернулась на тропинку.
За спиной безмятежно, по-весеннему, запела малиновка. Был конец августа, вечерело, и никто еще ни о чем не догадывался.
Митька, сопя в розетку короткого фона, уверенно вел своего кибера по футбольному полю. С шестью минутами до финального свистка 2:1- это еще не блеск. Так ведь и проиграть можно. Металластовый верзила по диагонали пересекал пронумерованные квадраты поля, подкрадываясь к релейному капкану ворот. "Тихо, не зарывайся…" - шептал Митька, хотя его "четверка", передвигавшаяся по стадиону в строгом соответствии со звуковыми командами, выполняла лишь его, Митькину, волю, и "не зарывайся" - это скорее всего относилось к самому себе.
Митька прижался лбом к передней дверце игровой кабинки. Сквозь толстое стекло было видно, как внизу, под самыми ногами, плясали над мячом двое: своя, оранжевая "двойка" и голубая неповоротливая "шестерка". Все было правильно. Сейчас голубые будут в луже.
Теперь можно было ждать отпасовку. Митька сунулся носом в микрофон:
- Миленький, не зевай, смотри на Е-6, смотри на Е-6… смотри на Е-7… возьмешь мяч и пробьешь на Б-13…
А на Б-13 - самая сила: Фаддей. Митька мог положить голову под мобиль, что Фаддей разгадал всю комбинацию и настраивает своего кибера именно на Митькин пас. Митька приподнял плечи и навис над игровым пультом. Сейчас…
- Бери мяч! Бей на Б-13!
Поздно, голубенькие! Надо уметь манипулировать! Влетели в квадрат вшестером, как жеребята, а мяч-то у Фаддея. Митька локтем отодвинул фон, вжался в стекло.
- Тама! Тама-а-а! - раздался из фоноклипса дикий рев несуществующих трибун.
Значит, мяч коснулся сетки.
Эти вопли были последним достижением пятых классов: как-то ночью на сетки ворот, кроме судейских датчиков, были подключены магнитофонные рамки. Очевидцы утверждали, что тренер по кибернетическим играм долго смеялся, но - ничего, не запретил.
Митька откинулся назад и потянулся сидя. Три с половиной минуты можно просто так поболтаться по полю. Теперь уже ничего…
Рев трибун разом оборвался.
В фоноклипсе щелкнуло, и металлический голос кибер-судьи произнес:
- Мяч забит из положения "вне игры".
Митька остолбенел. Медленно потянул с себя фоноклипс. Потом резко толкнул стеклянную дверь кабинки и вывалился прямо на поле.
- Да не было же!.. - заорал он отчаянным голосом.
Рядом с ним тяжело плюхнулся Фаддей. Он сжал кулаки и, распихивая попадающиеся на пути угловатые металластовые фигуры, пошел через все поле туда, где на противоположной галерее тихохонько сидели в своих кабинках "голубые". Он остановился и, расставив ноги, мрачно оглядел ряд белых носов, приплюснутых к стеклу:
- А в чьей палатке хранился судья?..
"Голубые" помалкивали.
- На мыло! - взревели "оранжевые".
Митька оглянулся: у кого мяч? Над мячом враскорячку, точно краб, застыл Фаддеев "третий". Митька с трудом вытащил зажатый в ногах мяч и, сложив ладошки рупором, закричал:
- А ну, давай на поле! Переигрываем второй тайм!
"Голубые" посыпались из своих кабинок. Киберигра шла прахом.
Митька уже пританцовывал, - как бы это сподручнее ударить (не кибер ведь - можно и промазать), но вдруг над полем раздался звонкий голос:
- Митя-а! К тебе мама пришла-а!
Митька сожалительно глянул на мяч и, махая на бегу запасному - подай, мол, за меня, раз тебе такое счастье, - помчался к выходу, где терпеливо стояла Ираида Васильевна.
- Что? Уже? - спросил он, переводя дух и поматывая головой.
- Отдышись… Уже.
- С нашей взлетной? Лагерной?
- С вашей, сынуля. С вашей.
- Я тебя провожу, а?
- Спросись только.
- Я знаю - можно.
На взлетной было пусто, - вечерний рейсовый мобиль еще не прибыл. По площадке лениво трусил Квантик, приблудная дворня чистейших кровей. А у самой бетонной стенки, бросив на траву невероятно яркий плащ, лежала невероятно большая женщина с копной невероятно черных, отливающих синевой волос.
- Тетя Симона! - крикнул мальчик и побежал к ней.
Симона подняла руку и помахала ему, и, глядя не на него, а над собой, на кончики своих пальцев, которые летали вверху от одного облака до другого, так же звонко крикнула в ответ:
- Салюд, ребенок!
Митька плюхнулся рядом с ней и вытянул ноги.
- Ну и как? - спросила Симона, закидывая руки за голову;
- А всё так же, - сердито отозвался Митька. - Второго судью за эту неделю. И все пятый "б".
- Умелые руки. Ну, а вы?
- Мы - ничего. Мы не портим. Мы же знаем, сколько труда нужно затратить, чтобы создать один такой кибер, - важно проговорил мальчик и косо глянул на Симону, ожидая, что похвалят.
- Фантазии у вас не хватает, вот что, - сказала Симона. - Явление тяжелое и в наши дни - редкое. Добрый вечер, Ираида Васильевна. Садитесь.
Ираида Васильевна кивнула, но на траву не села, было уже сыровато, или просто постеснялась. Митька, опустив голову, запихивал травинки в дырочки сандалий.
- Ничего не не хватает, - сказал он хмуро. Симона засмеялась. - Просто мы не хотим.
Симона засмеялась еще пуще:
- Совсем как моя Маришка.
- Митя, не трогай руками сандалики, - заметила Ираида Васильевна.
Митька сердито глянул на мать и подтянул колени к подбородку.
- Ну, а вы? - спросил он с вызовом. - Ну, а вы-то? Когда были в пятом?
"Задира", - подумала Симона и тоже села, так что получилось - нос к носу. Митька смотрел на нее в упор своими чуть раскосыми, как у матери, сердитыми до какой-то зеленоватой черноты глазами.
"Какие странные, совсем не славянские типы лица встречаются иногда у этих русских, - думала Симона, глядя на мальчика. - Этот неуловимый взлет каждой черты куда-то к вискам… Это от тех, что шли великой войной на эту страну около тысячи лет тому назад и маленькими смуглыми руками хватали за косы больших русских женщин… А этот мальчик взял от тех диких кочевников только самое лучшее, потому что если природа хранит и передает из поколения в поколенье какие-то черты, то лишь потому, что они стоят этого".
Митька дрогнул ноздрями, нетерпеливо засопел. Рассказать бы этому дикаренышу…
- Честно говоря, - проговорила Симона, - я не помню толком, что было именно в пятом. Помню только наш город. Нант. Проходил? Летний полосатый город, весь в тентах и маркизах. - Симона снова улеглась на спину, полузакрыла глаза и стала смотреть на небо сквозь длинные прямые ресницы. - Вот сказала тебе: "Нант" - и сразу все небо стало полосатым такие бледные желтые и чуть голубоватые полосы… Подкрадется кто-нибудь, дернет за шнурок - и все эти полосы начнут медленно-медленно падать на лицо…
- Тетя Симона, - сказал мальчик, - вы не хотите улетать с Земли, да?
Симона быстро посмотрела на него:
- А ты знаешь, что такое - улететь?
- Это значит - подняться в воздух.
- И нет. Это значит - сказать: "Ну, поехали" - и больше не быть на Земле. А ты знаешь, что такое - Земля?
Мальчик посмотрел на нее. Симона раскинула руки и набрала полные горсти травы; трава, смятая сильными ладонями, терпко и непонятно запахла.
- Знаю, - сказал Митька и еще раз посмотрел на нее - до чего же огромная, как две мамы сразу. - Земля - это очень-очень большое, но все-таки "Арамис" - это не Земля.
Симона усмехнулась.
- Знает. - Она поднесла ладони к глазам - трава оставила резкие белые и красные полосы. - Ну, а самое главное: что такое - хотеть?
Митька смотрел круглыми глазами и молчал.
Ираида Васильевна испытывала какое-то мучительное ощущение, - будто эта женщина делала с ее сыном что-то, не принятое у людей, словно она поставила его голышом на свою огромную ладонь и не то сама рассматривает, не то показывает его самому себе в зеркало.
- Ну, ладно, - сказала Симона примирительно, угадывая мысли Ираиды Васильевны. - Не знаешь - потом узнаешь. А улетать с Земли мне действительно не хочется: уж больно она громадная, не везде порядок. Вот приложить бы руки…
- Как это - не везде порядок? - подскочил Митька. - Ведь в Америке - и то социализм?
- Симона, - сказала Ираида Васильевна умоляюще, - я прошу вас, Симона, все-таки у них в школе даются определенные установки…
"О господи, - подумала Симона, - да неужели же она не понимает, что одной такой фразой - об определенных установках - она заронит в этого умного детеныша больше сомнений, чем я со всеми своими откровениями?"
- Нет там еще социализма, - спокойно сказала Симона. - В этой стране вообще любили по части лозунгов несколько забегать вперед. Например, провозгласили всеобщее равенство - а сами потом еще два столетия негров вешали, пока не вспыхнула Негритянская революция. А знаменитая демократия… Словом, про социализм это только они сами говорят. Нет там его. Пока.
- Значит, скоро революция? И можно будет - добровольцем?
- Вот не могу тебе пообещать определенно. Но ты не горюй, - мы ведь еще до звезд не добрались. Пока только свою Солнечную приводим в порядок. А представляешь себе, сколько дел прибавится, когда свяжемся с другими планетами? Ведь там еще столько революций впереди. Прилетишь к каким-нибудь таукитянам или альфаэриданцам - а у них рабовладение. Или первобытное общество.
- Как у наших венериан?
- Вот-вот. Только венериан мы постараемся от революции избавить.
- Жалко, - вырвалось у Митьки.
- Жалко, - согласилась Симона. - Такое удовольствие - подраться, когда это официально разрешается.
Ираида Васильевна закашляла.
- Мама, - сказал Митька, - ты не волнуйся, я же понимаю, что тетя Симона все шутит.
А Симона вовсе не шутила. Просто с тех самых пор, как завернутые в шкуры дикареныши перестали заниматься только тем, что сторожили огонь и играли в обглоданные косточки, с тех самых пор, как первые человечки потопали к первому учителю, прижимая к животу глиняные таблички, - люди берегли своих детей от излишних раздумий и дружно говорили им, что всё на свете хорошо, справедливо, и пятью пять - двадцать пять.
- Ну, и последний вопрос: сколько будет пятью пять?
- Это как посмотреть, - сказал Митька, потому что этой тете нельзя было отвечать, как в школе. - Если в десятичной системе и на Земле, то двадцать пять.
Симона опять рассмеялась:
- А в другой галактике? На Сенсерионе, скажем.
- Это надо подумать, - солидно сказал Митька.
- Ну вот, - Симона сделала руками - "ну вот", - ему "надо подумать", а вы всё чего-то боитесь. И вообще мобиль летит.
Она легко поднялась.
- Ну, сынуля… - сказала Ираида Васильевна и, опустив руки, вся как-то наклонилась и подалась вперед.
Митька простодушно повис у нее на шее, чмокнул где-то возле уха. Потом смутился и боком-боком пошел к Симоне.
"Неужели же и я с моей Маришкой - такая клуша, если смотреть со стороны?" - подумала Симона.
- Ну, человеческий детеныш, следи тут без нас за Землей, чтоб порядок был. А до венериан мы с тобой еще доберемся… Кстати, какое банальное название "венериане". Придумали бы что-нибудь пофантастичнее.
- Венеряки, - сказал Митька и фыркнул.
- Было, - отпарировала Симона, - "неедяки", но все равно - было. И "венеты" - было. "Венерианцы" вообще не идет.
- Веньяки, - предложил Митька. - Венусяки. Веники.
- О! - сказала Симона. - Проблеск имеется, - и тихонечко скосила глаза на Ираиду Васильевну. Та стояла, полузакрыв глаза, и лицо ее приняло такое скорбное выражение, что Симона чуть было не фыркнула совсем по-Митькиному.
- И-нер-ти-ды, - по слогам произнес Митька, тоже поглядевший на мать и сразу же ставший серьезным. - Это потому, что они инертными газами дышат.
- Кто тебе сказал эту глупость? - устало проговорила Ираида Васильевна. - Венериане, как и мы, дышат кислородом. Инертные газы не могут участвовать в процессе обмена веществ.
- Неинтересно, - со вздохом проговорил Митька. Симоне стало как-то обидно за него и за венериан вместе. Она протянула мальчику широкую, все еще в белых и розовых полосочках, ладонь:
- Не горюй, тем более что с этими инертными газами и в самом деле что-то нечисто. Американцы сейчас над ними бьются. Не исключено, что и откроют что-нибудь интересное. Ну, салюд.
Митька благодарно взглянул на нее и тоже протянул смуглую, всю в цапинах, руку. Сунул жесткую ладошку лодочкой - и тут же потянул обратно.
- Счастливого пути, теть Симона, - нерешительно проговорил он, видя, что Симона стоит над ним в какой-то совсем неподходящей для нее задумчивости.
- И спокойной работы… - добавил он, чувствуя, что говорит уже что-то совсем несуразное.
Симона фыркнула, тряхнула головой и легонько щелкнула мальчика по носу:
- Заврался, братец. Спокойной… Приключени-ев! Прроисшестви-ев! Стр-р-рашных притом. Космические пираты, абордаж, таран, гравитационные торпеды к бою!
- Всё сразу? - невинно спросил Митька.
- Только так. - Симона оглянулась на Ираиду Васильевну, шедшую к мобилю, и неожиданно вдруг сказала: - И почаще вызывай маму… Длинный фон у нас освобождается после девяти. - И побежала догонять Ираиду Васильевну.
Мальчик отступил на несколько шагов, стащил с головы синюю испанскую шапочку, и стал ею махать. Мобиль задрал вверх свой острый прозрачный нос и полез в небо.
ДОМОЙ, НА "АРАМИС"
Симона посмотрела вниз. Уже совсем стемнело, и сквозь дымчатое брюхо мобиля было видно, как медленно возникают и так же медленно отступают назад и растворяются цепи немерцающих земных огней.
- Аюрюпинская дуга, - сказала Симона, чтобы оборвать их бесконечный, не в первый раз начатый и не в первый раз кончающийся вот так, лишь бы кончить, разговор. - Значит, через двадцать минут Душанбинский космопорт.
- И все-таки, - упрямо продолжала Ираида Васильевна, - и все-таки я не представляю себе, что вы стали бы рассказывать своей Маришке о различных системах счисления перед тем, как заучивать с ней таблицу умножения.
- Уже рассказала. В общих чертах, разумеется.
- Зачем?..
- Да затем, чтобы ей не казалось все это так просто! Умножение у них в ночном курсе, утром встают и всё так легко, весело, и весь мир ясен, как пятью пять.
- Симона, дорогая, а разве вам не пришло в голову, что Митя ответил так только потому, что с ним говорили именно вы? Ведь во всех других вариантах со всеми остальными людьми на Земле - он ограничился бы элементарным ответом. Вы не учите его мыслить - вы учите его оригинальничать, и еще учите его выбирать людей, с которыми приятно пооригинальничать, и еще даете ему почувствовать вкус своего одобрения. Разве вы не знаете, как он ценит малейшее ваше расположение? Да в следующий раз он будет готов отрицать все на свете, лишь бы угодить вам.
Симона вдруг представила Митьку и себя сидящими нос к носу у бетонной стенки взлетной площадки.
И Ираиду Васильевну, сиротливо стоящую как-то сбоку от них. "Ревнует она его ко мне, что ли? - неприязненно подумала Симона. - Ну и пусть, сама виновата". А Ираида Васильевна продолжала говорить, словно сейчас, здесь, в рейсовом мобиле, на подлете к Душанбинскому космопорту, можно было заставить Симону изменить свои взгляды на воспитание детей вообще, и Митьки в частности.
"Мы просто говорим на разных языках, - с тоской думала Симона, - "учет возраста", "логическое переосмысливание понятий в детском аспекте"… бр-р-р… и еще это - "индивидуальный подход". Ей кажется, что это хорошо. А меня при этих словах охватывает такая тоска, словно каждому детенышу подобрана своя, индивидуальная клетка, только отделана она не по-зоосадовски, а со вкусом, - скажем, окрашена точно в тон глаз".
- Допустим, - продолжала Ираида Васильевна, - что семилетней девочке и можно популярно рассказать о различных системах счисления, хотя я сомневаюсь в необходимости таких преждевременных знаний. Но зачем пятикласснику объяснять особенности политического строя Америки? Мы с вами прекрасно понимаем, что пресловутый "кибернетический социализм" - это фикция. Но это ясно нам, знающим историю развития общества. А что вынес из беседы с вами Митя? Боюсь, что одно: недоверие к самому слову "социализм". Он не понял, что в Америке на самом деле доживает последняя стадия капитализма; для него теперь существует "хороший социализм" - какой был в нашей стране, и "плохой социализм" - как сейчас в Америке. Вот чего вы добились. А ведь через каких-нибудь два года он будет проходить все это в школе и ему немалых трудов будет стоить борьба с собственными неверными представлениями, которые складываются вот из таких случайных бесед.
Симона упорно смотрела вниз. Что за странная мания - делать из своих детей дураков? А может быть, это - инстинктивное желание, скорее всего даже неосознанное, чтоб рос потише, поглупее, грубо говоря; чтоб не стал, как отец, одним из тех космолетчиков, которые улетают так далеко, что не возвращаются.