Следуя за дюжиной полагающихся по протоколу зонтоносцев и охраняемый с боков телохранителями, Автократор пересек окаймляющую поле Амфитеатра беговую дорожку и занял свое место в центре овала. Смотреть с императорского кресла на вершину огромного овала было то же самое, что смотреть вверх со дна супницы, с той лишь разницей, что Амфитеатр был заполнен людьми, а не супом. Людям из верхних рядов Крисп казался красным пятнышком, а кто был близорук, и вовсе не могли его разглядеть.
Зато каждый из зрителей мог его слышать. Крисп считал это чем-то вроде магии, хотя на самом деле причина крылась в хитроумно рассчитанной акустике.
Когда он говорил из императорской ложи, создавалось впечатление, будто он говорит в ухо каждому из теснящихся на трибунах десятков тысяч мужчин, женщин и детей.
- Жители Видесса, - произнес Крисп и повторил, когда после этих слов наступила тишина, - после сегодняшнего дня солнце, символ владыки благого и премудрого, вновь повернет на север. Как бы ни пытался Скотос, ему не убрать его с неба. Так пусть же равноденствие и последующие дни преподадут каждому урок: даже тогда, когда мрак плотнее всего, впереди нас ждут более долгие и светлые дни. А когда темнота кажется плотнее всего, мы празднуем, чтобы доказать ей - мы знаем, что она не сможет править нами. Да начнется же праздник!
Он прекрасно понимал, что последовавшие за его речью радостные возгласы вызваны открытием праздника, а не его словами. Со всех сторон на Криспа обрушился такой шум, что в голове у него зазвенело - с императорского места его голос разносился по всему Амфитеатру, но и каждый звук, раздавшийся в каменной чаше, фокусировался и усиливался в этой точке.
Хотя Крисп заранее знал, что его речь почти наверняка проигнорируют, он, как и всегда, говорил о том, что волновало его больше всего. Люди позабудут его слова, едва те смолкнут, поэтому Крисп стремился затронуть их сердца. Когда все вокруг кажется мрачным, двигаться вперед нелегко. Но если не двигаться вперед, то как прийти к лучшим временам?
Радостные вопли приветствовали первую труппу мимов, вышедшую на арену.
Смех толпы едва не оглушил Криспа, когда лицедеи - одни изображали солдат, а другие лошадей - делали вид, будто вязнут в грязи. Даже Крисп поначалу тоже развеселился, хотя высмеивали его неудачную кампанию в западных провинциях.
Представление было отлично отрепетировано - в противном случае актеры, выходя на арену, рисковали получить приветствия в виде гнилых фруктов, а то и камней, если публика приходила к мнению, что перед ней кривляются халтурщики.
Следующая группа мимов разыграла сценку, чья тематика озадачила Криспа. Один из них был облачен в костюм, придававший ему сходство со скелетом, остальные трое изображали слуг. Они подносили первому все более изысканные блюда и под конец выкатили на тележке такую груду еды, которой, казалось, можно накормить половину зрителей. Но актер в костюме скелета с комическим негодованием все отвергал и в конце концов улегся на беговую дорожку. Троица подхватила его и унесла с арены.
Впрочем, зрители тоже не поняли, как следует реагировать на это представление. Большинство не высказало никакой реакции, несколько человек громко расхохотались; прозвучали и выкрики "Святотатство!"
Крисп встал и подошел к вселенскому патриарху Окситию, сидевшему в нескольких шагах от него.
- Святотатство? - спросил он. - Разве это святотатство? И в чем его, кстати, узрели, пресвятой отец, - в отказе от пищи? Или святотатство кроется в высмеивании этого отказа?
- Не знаю, ваше величество, - с тревогой признался патриарх.
Ему было о чем тревожиться - уж если он не сумел развязать теологический узел, то кто еще в столице мог это сделать?
Все актеры в группах профессиональных мимов были мужчинами. В крестьянских деревушках, вроде той, где вырос Крисп, ситуация была иной; он с улыбкой вспоминал, как деревенские женщины и девушки высмеивали своих мужей и братьев.
Но парень, изображавший женщину в следующей труппе, выглядел настолько женственно и обольстительно, что Автократор, даже прекрасно зная, кто он такой, невольно поймал себя на нескромных мыслях.
Актер обратил свои - или якобы женские - чары на своего коллегу, облаченного в синюю рясу священника. Клирик им охотно и рабски подчинялся.
Толпа взорвалась хохотом. Никто не кричал "святотатство".
Крисп обернулся к Окситию и вопросительно приподнял бровь; заговори он, сидя на императорском кресле, его услышал бы весь Амфитеатр. Окситий смущенно кашлянул.
- Пока вы э-э… воевали, ваше величество, в столице, к сожалению, случился некий э-э… инцидент, связанный с целибатом.
Крисп подошел к креслу патриарха, желая поговорить, не будучи подслушанным.
- Я не читал письменного сообщения об этом инциденте, пресвятой отец. Или вы решили, что он не заслуживает моего внимания? Если да, то не повторяйте подобной ошибки. Когда священник роняет репутацию храма, а его проступок обсуждают во всех банях, я обязательно узнаю про это. Я достаточно ясно выразился?
- Д-да, ваше величество. - Патриарх побледнел не хуже бесчисленных жемчужин на его регалиях. Частью видесских бюрократических игр, как для светских, так и для церковных бюрократов, было сохранение неприятных секретов в тайне. И если секрет выплывал наружу, это означало проигранный ход.
Автократор уже начал надеяться, что мимы, развлекаясь за его счет, позабудут о похищении Фостия. Надежда продержалась до выхода следующей труппы, которая нещадно его высмеяла за пропажу старшего сына; актер в пышных одеяниях, изображавший Криспа, преподнес все так, словно наследник престола был золотой монетой, выпавшей через дырку в кошельке, и искал за кустами и под камнями, словно мог в любой момент обнаружить там Фостия.
Публика нашла это весьма забавным. Крисп обернулся, чтобы посмотреть, как воспринимают мимов его сыновья. Он редко видел такую ярость на лице Катаколона; казалось, младший сын готов схватить лук и перестрелять всю труппу на месте.
Красивая девушка, сидящая рядом с ним, старательно сохраняла невозмутимость на лице, словно хотела рассмеяться, но не осмеливалась.
Сидящий же неподалеку от них Эврип хохотал не меньше какого-нибудь ремесленника с верхних рядов. Случайно поймав взгляд Криспа, он поперхнулся и резко смолк, словно застуканный с поличным за чем-то непристойным. Крисп хмуро кивнул, словно предупреждая Эврипа на будущее. Он знал, что средний сын рвется на трон; на его месте он желал бы этого не менее страстно. Но веселиться по поводу исчезновения брата было, по мнению Криспа, недостойно возможного наследника.
К тому времени, когда последняя труппа поклонилась и ушла с арены, самый короткий день в году почти завершился. Похищение Фостия высмеивали несколько раз, и Крисп по мере сил вытерпел все насмешки. Эврип всякий раз сидел неподвижно, словно статуя.
После окончания представления Крисп обратился к зрителям:
- Завтра солнце взойдет раньше и покинет небеса позже. И Скотосу… - он сплюнул, отвергая злого бога, - вновь не удалось украсть его свет. Да благословит Фос всех вас, и да станут дни ваши тоже долгими и полными света.
Зрители радостно откликнулись на его слова, сразу позабыв, что всего несколько минут назад хихикали над Автократором. Криспа это не удивляло. Он начал учиться искусству манипулирования видесской толпой, еще когда был конюхом на службе у Петрония - ему нужно было сбросить тогдашнего вестиария Анфима и занять место евнуха. Прошедшие с тех пор десятилетия мало подняли его мнение о мыслительных способностях толпы.
Встав со своего места, он сделал несколько шагов, вышел из акустического фокуса и лишь после этого смог спокойно произнести несколько слов, не опасаясь быть услышанным:
- Ну, все кончилось.
Крисп пережил этот день, его семья тоже пережила, а насмешки актеров вряд ли нанесут его репутации длительный ущерб.
Учитывая, как обернулись события двух недавних месяцев, он не мог надеяться на лучшее.
* * *
Когда Крисп, сопровождаемый зонтоносцами и халогаями-телохранителями, вышел из Амфитеатра, сумерки начали быстро сгущаться. Для императора, разумеется, имелся специальный выход, и при желании Крисп мог вернуться прямо во дворец, проделав весь путь под крытой колоннадой. Но возвращение через площадь Паламы предоставляло ему шанс лучше почувствовать пульс городской жизни. Церемонии и так слишком отделяли его от подданных, поэтому когда императору подворачивался такой шанс, он от него не отказывался. Крисп решил вернуться во дворец через площадь.
Костров на ней заметно прибавилось. Выходящие из Амфитеатра люди становились в очередь, чтобы прыгнуть через огонь и сжечь накопившееся за год невезение. Мало кто поворачивал голову к проходящему императору и его свите, но кто-то из горожан крикнул:
- Радости вам, ваше величество.
- И вам и вашей семье тоже, - отозвался Крисп и, поддавшись внезапному порыву, добавил:
- Могу ли я попросить тебя уступить мне место в очереди?
Горожане расступились перед Криспом, освобождая проход к костру. Несколько халогаев остались рядом с ним, другие, знакомые с видесскими обычаями, быстро обошли костер и встали с другой стороны. Крисп немного отошел и разбежался.
Красные императорские сапоги оказались для бега не самой подходящей обувью, но все же он набрал скорость, изо всех сил подпрыгнул и завопил: "Сгори, горе-неудача!", пролетая сквозь пламя костра.
Возможно, как сам он сказал утром, толку от этого не будет никакого, но уж вреда точно не принесет.
Тяжело приземлившись, он пошатнулся. Один из охранников поддержал его, ухватив за руку.
- Спасибо, - выдохнул Крисп. Неужели пробежка и прыжок так обессилили его?
Когда он только уселся на трон, эта мысль лишь развеселила бы его, но теперь она уже не казалась столь смешной. Он пожал плечами. Единственная альтернатива старению - не стареть. Способ не идеальный, но лучшего не существует.
Какой-то юноша приблизился к соседнему костру, наклонился, зажег факел и помахал им над головой. В темноту полетели искры. Огибая неторопливо прохаживающихся по площади горожан, юноша куда-то побежал, выкрикивая:
- Светлый путь! О Фос, благослови светлый путь!
Крисп не сразу понял смысл его возгласов, но через секунду застыл на полушаге, повернулся и указал на юношу:
- Это фанасиот! Арестуйте его!
Позднее, обдумывая произошедшее, он понял, что мог бы и лучше справиться с этой ситуацией. Несколько его охранников бросились следом за фанасиотом, кое-кто из толпы присоединился к ним.
Другие, перепутав объект внимания Криспа, бросились преследовать другого юношу - даже нескольких других - и перекрыли дорогу тем, кто преследовал того, кого надо.
Послышались крики, замелькали кулаки.
Юнец продолжал бежать, выкрикивая боевой клич фанасиотов. Крисп с ужасом увидел, как он подносит факел к деревянным, крытым тканью рыночным ларькам, возведенным на площади в честь праздника. Ткань вспыхнула, пламя начало распространяться.
В животе у Криспа словно появился кусок льда. Ему страстно захотелось, чтобы в этот праздничный день на город обрушилась метель, а еще лучше - буря с грозой. "Когда мне в западных провинциях дождь только мешал, - гневно подумал он, - его было предостаточно, а сейчас, когда он может мне помочь, его нет".
Погода играла с ним нечестно.
Впрочем, фанасиоты тоже. Поджигатель успел бросить свой факел и исчез в толпе, ничем теперь неотличимый от остальных горожан. Его единомышленники уже метались здесь и там, размахивая факелами и выкрикивая призывы к светлому пути.
За считанные минуты в нескольких местах вспыхнули пожары.
Народ на площади Паламы заколыхался, как штормовое море.
Кто-то бросился тушить пламя, но большинство - прочь. Пожар в столице - и в любом городе - приводил людей в ужас, потому что средств для борьбы с ним было ничтожно мало. Большие пожары, во время которых ветер гонит вперед стену огня, уносили тысячи жизней и уничтожали целые районы города.
Большая часть из них - фактически все, насколько было известно Криспу, начиналась из-за молнии или случайной небрежности. Но использовать огонь в городе - в столице! - в качестве оружия… Крисп содрогнулся.
Фанасиоты тоже играли нечестно.
Он попытался взять себя в руки.
- Срочно вызови людей с ведрами и сифонами! - крикнул он одному из евнухов. - Бегом!
- Слушаюсь, ваше величество, - отозвался евнух и бросился ко дворцу. Там, рядом с казармами дворцовой стражи, постоянно находилась бригада пожарных.
Несколько отрядов имелось и в других частях города. Пожарные были храбры, умелы и вполне могли справиться с огнем, если тот еще не успел разбушеваться.
Но если фанасиоты сейчас разбрасывают факелы не только на площади Паламы, но и на площади Быка, в кварталах медников и вокруг Собора, то один из этих пожаров обязательно вырвется на волю.
- Двадцать золотых за каждого убитого поджигателя и пятьдесят за каждого, взятого живым! - крикнул Крисп. Если повезет, разница в вознаграждении не соблазнит головорезов убивать ни в чем не повинных прохожих и требовать награду.
- Вы желаете удалиться во дворец, ваше величество? - спросил Барсим.
- Нет, - ответил Крисп и, увидев удивление вестиария, пояснил:
- Хочу, чтобы все видели, как я сражаюсь с этим безумием. А делать это я стану отсюда, с площади.
- Как скажете, ваше величество, - отозвался Барсим тем странно бесцветным голосом, которым он разговаривал, когда полагал, что Крисп совершает ошибку.
Вскоре и Крисп стал гадать, правильно ли он поступил.
Прибегавшие во дворец посыльные не находили его там, и из-за этого он с опозданием узнал, что в наиболее бедных районах города вспыхнули не только пожары, но и полномасштабные бунты.
Оба события прекрасно укладывались в кошмар любого Автократора: пожар мог оставить его без столицы, а бунты - и вовсе скинуть с престола.
Однако то, что он расположил свой штаб там, где его видели люди, имело и свои преимущества. Крисп не только организовал цепочку людей с ведрами, начинающуюся у ближайшего фонтана, но и сам в нее включился.
- Этот город такой же мой, как и ваш, - говорил он всем, кто его слышал. - И мы будем работать вместе, чтобы спасти его, если сможем.
Некоторое время он весьма сомневался в успехе. Едва пламя разгорелось, никакими ведрами с водой с ним было не справиться, и Крисп это хорошо понимал, в отличие от некоторых возбужденных горожан. Вскоре он распорядился сосредоточить усилия на поливании водой зданий и палаток вокруг расползающегося очага пожара, чтобы не дать ему распространиться дальше.
Он уже начал думать, что даже на это у них не хватит сил, когда кто-то крикнул:
- Пожарные! Пожарные!
- О, хвала Фосу! - выдохнул Крисп. Его плечи уже болели от непривычного напряжения; он догадывался, что завтра все мускулы будут ныть от усталости.
Ладно, об этом он станет беспокоиться завтра, а сейчас борьба с пожаром важнее.
И он мысленно поблагодарил благого бога за то, что хотя он и прибавил в весе, взойдя на трон, но все же не растолстел настолько, чтобы умереть от физических усилий.
Вместо ведер пожарные принесли большое деревянное корыто с длинными ручками, как у паланкина. Они наполнили его у фонтана, а затем, выкрикивая:
"Дорогу! Дорогу!", бросились к огню. Однако они не стали выплескивать воду в огонь. Двое взялись за ручки приделанного к корыту насоса, а третий начал направлять струю воды, брызнувшую из наконечника шланга, сделанного из промасленной ткани.
Люди с ведрами теперь взялись за новую задачу, наполняя корыто водой.
Несмотря на все их усилия, оно опустошалось быстрее, чем они успевали выливать в него ведра. Пожарные схватили корыто за ручки, вновь наполнили у фонтана и потащили обратно, кряхтя и обливаясь потом. Двое у насоса вскоре опять заработали, как одержимые, и пожарный со шлангом, седой ветеран по имени Фокиод, направил струю в самое сердце пламени.
Приняв второе корыто с водой, огонь начал уступать усилиям пожарных. Пламя сожрало два-три ларька и повредило несколько других, но не превратилось в неуправляемое бедствие. Фокиод подошел к Криспу и поприветствововал его четким военным жестом, прижав к груди кулак.
- Вы нас вызвали вовремя, ваше величество. Мы сумели справиться с огнем.
- Это далеко не первая услуга, которую вы оказали городу - и мне, - ответил Крисп; Фокиод прослужил пожарным больше лет, чем Крисп просидел на троне. - Мне очень хотелось бы отпустить тебя на отдых, но, боюсь, нам устроят новые пожары.
- Верно, в день Зимнего солнцеворота нам всегда приходится нервничать. - Фокиод смолк и пригляделся к Автократору. - Вы сказали "устроят"? Так значит, этот пожар вспыхнул не от искры костра?
- Хотел бы я, чтобы искра была ему причиной. Но нет. Фанасиоты подняли бунт, а им, когда они бунтуют, нравится поджигать. Чем меньше у людей останется имущества, тем приятнее будет еретикам.
Фокиод ужаснулся.
- Да они просто долбаные придурки, прошу прощения, ваше величество. Разве эти ублюдки видели когда-нибудь человека, сгоревшего заживо? Нюхали обгорелый труп? Отстраивали заново сгоревшие дома?
- Не думаю, что это их заботит. Им хочется только одного - как можно быстрее покинуть материальный мир.