Кроме маленького Ганса, сына хозяйки гостиницы, а потом и его сестры, которые трижды в неделю карабкались в гору, доставляя мне хлеб, сыр и белое вино, единственным посетителем за время моего пребывания там был профессор Калькариус собственной персоной. Он дважды приезжал ко мне из Бонна, чтобы воодушевить меня и приободрить.
Во время первого визита ночь застала нас обсуждающими Пифагора и метампсихоз. Мудрый метафизик был грузен и очень близорук.
- О майн готт! Я ни за что не сумею спуститься с горы живым! - в ужасе ломая руки, воскликнул он. - Я наверняка споткнусь и, по всей вероятности, низвергнусь на какую-нибудь острую скалу.
- Вы можете остаться здесь на ночь, профессор, - сказал я. - Спать будете в моей железной клетке. Я бы хотел познакомить вас с моим сожителем, монахом.
- Это весьма субъективно, мой дорогой юный друг, - возразил профессор. - Ваш призрак - это порождение зрительных нервов, и я, как и подобает философу, отнесусь к нему без паники.
Я уложил герра профессора в свою постель и с величайшим трудом втиснулся в железную клетку рядом с ним. По его настоятельной просьбе я оставил фонарь гореть.
- Не потому, что я опасаюсь ваших субъективных призраков, - объяснил он. - Все это просто плод вашего воображения. Но в темноте я могу свалиться с постели и раздавить вас… - а чуть погодя поинтересовался: - Как продвигается ваше преодоление власти индивидуальной души?.. Эй! Что это?
- Это крыса пытается добраться до нас, - пояснил я. - Не волнуйтесь, вы в полной безопасности. А эксперимент проходит удовлетворительно. Я совершенно утратил интерес к окружающему миру. Любовь, благодарность, дружба, забота о благе моем и моих друзей - все это почти совсем исчезло. Надеюсь, в скором времени меня покинет и память, а вместе с нею и мое индивидуальное прошлое.
- Великолепно! - с энтузиазмом воскликнул профессор. - Вы внесете неоценимый вклад в психологическую науку. Вскоре ваша психика станет чистым листом, вакуумом… О милостивый Боже! А это еще что такое?
- Это всего лишь крик совы, - ответил я, проследив, как большая серая птица, с которой я уже познакомился, громко хлопая крыльями, влетает в дыру на крыше и садится на клетку сверху.
Калькариус с интересом вгляделся в сову, а та, в свою очередь, строго уставилась на него.
- Кто знает, - заметил герр профессор, - может быть, в эту сову переселилась душа какого-то великого покойного философа… Скажем, Пифагора или Плотина… А, может, дух самого Сократа нашел себе временное убежище под этими перьями…
Я признался, что у меня тоже мелькали подобные мысли.
- В этом случае, - продолжал профессор, - вам необходимо только изгнать собственную личность, уничтожить свою индивидуальность, чтобы принять в свое тело эту великую душу. Моя интуиция подсказывает, что это именно Сократ в поисках входа кружит вокруг вашей психики. Не сдавайтесь, мой драгоценный юный ученик, упорно продолжайте свой эксперимент, и психологическая наука… О небо! Это кто? Сам дьявол?
Это была огромная серая крыса, моя привычная ночная гостья. Это чудовищное существо за свою, наверно, столетнюю жизнь вымахало с небольшого терьера. Ее усы были совершенно белые и необычайно толстые. Ее огромные нижние клыки выросли и изогнулись так, что, казалось, вот-вот проткнут ее собственный череп. Ее кроваво-красные глаза были невероятно широкими. Углы ее пасти искривились и задрались кверху, придавая ее морде выражение сатанинской злобы, которое редко встретишь даже у человека. Она была слишком стара и опытна, чтобы грызть проволоку, так что просто уселась снаружи, пронзая нас взглядом, полным невероятной ненависти. Профессора била дрожь. Через некоторое время крыса отвернулась, постучала хвостом по проволочной сетке и исчезла в темноте. Профессор Калькариус с облегчением перевел дух и вскоре захрапел так оглушительно, что ни совы, ни крысы, ни привидения больше не решились приблизиться к нам до самого рассвета.
Уходя, профессор обещал посетить меня снова. Однако, когда подошло время обещанного визита, мне уже удалось так глубоко погрузиться в чисто животное существование, что мои интеллектуальные и моральные качества практически стерлись, и грядущее появление Калькариуса не вызывало у меня интереса. Гансик, занимавшийся моим снабжением, заболел корью, и доставка мне пищи и вина легла на прелестные плечики его сестры Эммы, белокурой восемнадцатилетней девицы, взбиравшейся по крутой тропе с грацией и ловкостью газели. Эта маленькая простушка по собственной воле рассказала мне историю своей безыскусной любви. Фриц был солдатом в армии императора Вильгельма. Сейчас он служил в гарнизоне города Кельна. Они надеялись, что за храбрость и преданность ему вскоре присвоят звание лейтенанта, и тогда он вернется домой, и они поженятся. Она скопила небольшую сумму от продажи молока и послала эти деньги ему для приобретения офицерского патента. Я никогда не видел Фрица? Нет? Он красивый и добрый, и она любит его больше всего на свете.
Весь этот лепет вызвал у меня не больше романтического интереса и волнения, чем доказательство постулата Эвклида, и я поздравил себя с тем, что моя старая душа уже почти испарилась. Каждую ночь серая сова устраивалась надо мной. Я понимал, что Сократ с нетерпением ждет момента, когда сможет овладеть моим телом, и жаждал поскорее открыть свою грудь для этого великого духа. Каждую ночь к клетке приходила и мерзкая крыса, которая сверлила меня сквозь проволочную сетку своим пронзительным взглядом. Ее холодная, пренебрежительная угроза, как ни странно, очень раздражала меня. У меня так и чесались руки достать ее из-за сетки и придушить, но я опасался ее ядовитого укуса.
Моя собственная душа к этому времени, если можно так выразиться, почти совсем захирела от полной невостребованности. Сова одобрительно разглядывала меня своими огромными дружелюбными глазами. Казалось, в них горит благородный дух, который шепчет: "Я приду, как только ты будешь готов!" А потом, повернувшись, я встречал сатанинский взгляд чудовищной крысы, чьи злоба и ехидство возвращали меня на землю с ее ненавистью и враждой.
Отвращение к омерзительной твари оставалась единственным напоминанием о моей старой натуре. Когда ее не было рядом, моя душа, казалось, кружила вокруг тела в полной готовности взмахнуть крыльями и покинуть его навсегда. Но стоило ей появиться, как ненависть и гадливость мгновенно перечеркивали все мои достижения, и я снова становился самим собой. Я чувствовал, что для успеха моего эксперимента необходимо, чтобы проклятое существо, перекрывавшее дорогу великой душе древнего философа, было устранено ценой любых жертв, невзирая на опасность.
- Я убью тебя, мерзкая скотина! - крикнул я крысе. - И тогда мое освобожденное тело займет душа Сократа, которая только и ждет этого.
Крыса посмотрела на меня своими зловредными глазищами и ухмыльнулась еще ехиднее, чем обычно. Я приподнял угол проволочной сетки и отчаянно набросился на своего врага. Ухватив крысу за хвост, я подтащил ее к себе и стал ломать кости ее гнусных лап, на ощупь отыскивая голову. Когда обе мои руки нашли ее горло, я изо всех сил сдавил его, стараясь лишить крысу жизни. Не щадя себя в стремлении достичь своей цели, я рвал и кромсал тело своей мерзкой жертвы. Задыхаясь, крыса открыла пасть, пронзительно закричала от дикой боли и тут же обмякла и затихла. Моя ненависть была удовлетворена, последняя страсть исчерпана, и я мог теперь свободно принять в свое тело дух Сократа.
Когда я пробудился от долгого и глубокого сна, события прошедшей ночи, да и всей моей предшествующей жизни превратились в смутные воспоминания о какой-то истории, прочитанной много лет назад.
Сова исчезла, изуродованный труп крысы лежал рядом со мной. Даже после смерти на ее морде сохранилась все та же ужасающая ухмылка. Сейчас она выглядела как триумфальный оскал сатаны.
Я встал и встряхнулся, отогнав дремоту. Мне показалось, что мои жилы наливаются новой жизнью. Меня наполнил живой интерес к окружающему миру, я рвался к людям, чтобы с головой погрузиться в дела и находить радость в своих действиях.
Тут как раз появилась пригожая Эмма со своей корзинкой.
- Я собираюсь покинуть вас, - сообщил я ей. - Поищу себе жилье получше, чем замок Швинкеншванк.
- А вы не собираетесь в Кельн? - живо спросила она. - Туда, где стоит гарнизон солдат императора?
- Может быть… По пути в открытый мир.
- А вы не сможете повидаться с Фрицем? - краснея, продолжала она. - Хочу передать ему хорошую новость. Вчера ночью умер его дядя, старый скупой нотариус. Фриц теперь получит небольшое наследство и может вернуться домой ко мне прямо сейчас.
- Нотариус? - задумчиво проговорил я. - Умер сегодня ночью?
- Да, сэр. И говорят, что к утру все лицо у него почернело… Но это хорошая новость для меня и Фрица.
- Но может быть… - медленно продолжал я. - Может быть, Фриц не поверит мне. Я чужак, а люди, которые повидали мир, как твой молодой солдат, бывают подозрительными.
- Возьмите это кольцо, - торопливо проговорила она, снимая с пальца дешевую побрякушку. - Ее подарил мне Фриц, так что он поймет, что я вам доверяю…
Следующим посетителем оказался профессор Калькариус. Едва переводя дух, он вошел в помещение, которое я собирался покинуть.
- Как обстоит дело с нашим метампсихозом, мой драгоценный ученик? - спросил он. - Я приехал из Бонна еще вчера вечером, но не решился провести еще одну ночь с твоими ужасными сожителями и позволил ограбить себя хозяину сельской гостиницы. Мошенник надул меня, - продолжал он, доставая кошелек и пересчитывая свой скудный запас серебра. - Он содрал с меня сорок грошей за постель и завтрак.
Вид серебра и сладостный звон монет в ладони профессора Калькариуса возбудил в моей новой душе чувство, которого я раньше не испытывал. В тот момент серебро показалось мне самой лучшей вещью в мире, а его накопление - наилучшим приложением энергии человека. Повинуясь неожиданному импульсу, которому я не мог противостоять, я бросился к своему другу и наставнику и вырвал кошелек у него из рук. Он издал крик удивления и испуга.
- Зря кричишь! - заорал я. - Это бесполезно. Твой слабый писк услышат только крысы, совы да призраки. Деньги мои!
- Невероятно! - воскликнул профессор. - Ты грабишь своего гостя, своего друга, наставника и проводника по возвышенным путям метафизической науки! Кто вероломно захватил твою душу?
Я схватил герра профессора за ноги и яростно швырнул его на пол. Он сопротивлялся не хуже серой крысы. Я оторвал от сетки куски проволоки и связал ему руки и ноги так сильно, что проволока врезалась в мясо.
- Ого-го! - заметил я, стоя над ним. - Какая туша! Вот будет сегодня праздник для крыс!
И повернулся, чтобы уйти прочь.
- Господи Боже! - взмолился профессор. - Ты же не оставишь меня здесь… Сюда же никто никогда не заглянет…
- Тем лучше, - ответил я, скрежеща зубами и водя кулаком у него перед носом. - Крысы получат возможность без помех освободить тебя от твоей избыточной плоти. Ох, как они проголодались! Уверяю тебя, герр метафизик, они мигом перережут ту таинственную нить, которая связывает душу с живой плотью. Они-то отлично знают, как освободить индивидуальное эго от плотской оболочки. Поздравляю тебя с перспективой провести редкий эксперимент.
Пока я спускался с горы, крики профессора Калькариуса доносились все глуше и глуше. Когда они стали не слышны совсем, я остановился, чтобы подсчитать свою добычу. Снова и снова я с восторгом пересчитывал талеры в кошельке профессора, получая каждый раз тот же результат. Там было ровно тридцать серебряных монет.
Мой путь в мир товарообмена и прибыли лежал через Кельн. В казармах я отыскал Фрица Шнайдера из Швинкеншванка.
- Друг мой, - сказал я, положив ему руку на плечо, - я пришел, чтобы оказать тебе величайшую услугу, которую один мужчина может оказать другому. Ты ведь любишь маленькую Эмму, дочь хозяина гостиницы?
- Это правда, - ответил он. - Вы принесли мне весточку от нее?
- Сегодня я едва сумел вырваться из ее страстных объятий.
- Это ложь! - крикнул он. - Эта маленькая девушка честна, как золото!
- Она так же фальшива, как металл в этой побрякушке, - хладнокровно заявил я, кидая ему Эммино колечко. - Она дала его мне вчера, когда мы расставались.
Он взглянул на колечко и схватился за голову.
- Это правда! - простонал он. - Наше обручальное кольцо!
Я наблюдал за его страданиями с философским интересом.
- Посмотрите, - продолжал он, доставая из-за пазухи аккуратно связанный кошелек. - Эти деньги она мне прислала, чтобы я купил офицерский патент. Наверно, они принадлежат вам?
- Вполне возможно, - уверенно ответил я. - Мне знакомы эти монеты.
Не говоря больше ни слова, солдат швырнул кошелек к моим ногам и, повернувшись, зашагал прочь. Я слышал, как он всхлипывает, и эти звуки показались мне сладостной музыкой. Потом я подобрал кошелек и поспешил в ближайшее кафе, где посчитал свою добычу. Там тоже было ровно тридцать серебряных монет.
Для моей новой натуры приобретение серебра было высшей радостью. Разве это не наслаждение? Нет, все-таки мне очень повезло, что в мое тело в замке вселился не дух Сократа. Кем бы я стал тогда? В лучшем случае, мрачным умником вроде Калькариуса. Хорошо, что в мое тело переселилась душа задушенной мною крысы. Правда, сначала я решил, что унаследовал душу умершего деревенского нотариуса. Но нет, теперь я уверен, что именно крыса наградила меня моей нынешней душой, и не сомневаюсь, что некогда она обитала в теле величайшего представителя финансистов и биржевиков - Иуды из Искариота.
Мэри МОУЛСУОРТ
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ КАШЛЯЛ
По рождению и корням своим я немец. И фамилия у меня Шмидт. Но по образованию я такой же англичанин, как и "Deutsche", а по наклонностям вообще скорее первый, чем второй. Свою жизнь я практически поровну делю между обеими странами и тешу себя надеждой, что на обоих языках изъясняюсь без малейшего чужеземного призвука.
Сейчас я считаю своей резиденцией Англию: здесь мой "домашний очаг". Но еще пару лет назад я обитал в Германии, лишь изредка наведываясь по делам в Лондон. Не стану называть город, в котором я проживал, это не имеет значения. А, кроме того, я собираюсь рассказать о таких необычных событиях, что лучше вообще не упоминать реальных имен и названий.
Работал я в крупной и авторитетной инженерно-технической фирме. Полученная профессиональная подготовка и несомненные приметы одаренности не только помогли мне добиться прочного положения в коллективе, но и создали (замечу без лишней скромности, вполне заслуженно) репутацию надежного, знающего и быстро растущего специалиста. Однако я был еще довольно молодым и не настолько мудрым, как сам себя считал. Потому-то и наломал дров в том деле, о котором и хочу сейчас рассказать.
Наша компания занималась, в основном, патентами. Как считали некоторые, в ущерб всему остальному. Но сын ведущего партнера был человеком в своем роде выдающимся, и его престарелый отец почти всегда разрешал герру Вильгельму - дадим ему, скажем, фамилию Моритц - делать то, что тот считал нужным. И надо признать, что чаще всего герр Вильгельм действовал правильно. Он отличался осмотрительностью, к тому же ему содействовал второй партнер, герр Герхардт, еще более осторожный и намного более опытный.
Сами патенты и законы, их регулирующие, вещи довольно мудреные. Те, кто не сталкивался с этим, и представить себе не могут, какие осложнения здесь могут возникнуть и в какие дебри при этом случается попасть. Чтобы благополучно довести патентный корабль до порта назначения, требуется исключительная сообразительность в сочетании с осмотрительностью, но, пожалуй, больше всего - умение держать язык за зубами. Что ж, болтуном я никогда не был и к тому же, занимаясь серьезными делами, не расхаживал с таким видом, будто вот-вот взорвусь от переполняющих меня тайн, что, на мой взгляд, так же опасно, как и болтливость. Во время поездок, которые частенько выпадали на мою долю, никто из встречавшихся мне в пути и предположить не мог, что у меня в голове прячется что-то еще, кроме обычного для молодого человека интереса к окружающей обстановке. Однако много раз, если что-то в поведении попутчиков вызывало у меня подозрения, мне случалось проводить бессонные ночи в поезде или укладываться спать в гостинице, пряча под подушкой заряженный револьвер. Потому что время от времени - конечно, не по моей вине - наши секреты просачивались-таки наружу. И когда, не дай Бог, эти секреты были связаны с заказами или контрактами правительства, то мы, говоря попросту, буквально садились в лужу, а если этого порой и удавалось избежать, то лишь благодаря энергичным усилиям и здравому смыслу моих начальников.
Однажды утром, а было это в конце ноября, меня пригласили в личный кабинет герра Вильгельма. Я обнаружил там его и герра Герхардта у стола, сплошь заваленного листами бумаги, на которых виднелись цифры, расчеты и красиво исполненные чертежи.
- Лутц, - сказал герр Вильгельм. Вообще-то, крещен я как Людвиг, то есть Луис, но он знал меня с детства и нередко называл уменьшительным именем. - Лутц, мы собираемся доверить вам задание чрезвычайной важности. Готовьтесь отправиться завтра в Лондон.
- Хорошо, - ответил я. - Буду готов.
- Садитесь в прямой экспресс до Кале. Пожалуй, это лучший маршрут, особенно в этот сезон. Ночь проведете в поезде и как раз успеете на пароход, так что в Лондоне будете уже к вечеру. Ночью хорошо отдохнете и утром на свежую голову возьметесь за работу.
Я поклонился в знак согласия, но рискнул высказать свое предложение:
- Если, как я понял, мне предстоит дело исключительной важности, то не лучше ли будет отправиться пораньше? Я бы мог… Да, я бы мог в ускоренном порядке уладить запланированные на предстоящие два дня дела и выехать уже сегодня вечером.
Герр Вильгельм взглянул на герра Герхардта. Тот покачал головой.
- Нет, - возразил он, - это должно быть только завтра.
И объяснил почему.
Нет необходимости вдаваться в подробности доверенного мне задания. Да и вряд ли это заинтересовало бы читателей. Достаточно сказать, что дело касалось патента на некое весьма примечательное, даже необычное изобретение, которое, по общему мнению, правительства обеих стран могли бы совместно использовать. Но для того, чтобы все обеспечить надлежащим образом, нашей фирме следовало сотрудничать с английской компанией первого ряда. В эту компанию - назовем ее "Блюстоун энд Фэгг" - я и должен был отправиться с исчерпывающими объяснениями. Моим начальникам потребовалось полчаса или даже больше, чтобы скрупулезно растолковать мне мельчайшие детали и убедиться, что я все усвоил правильно. В общем-то, это оказалось нетрудно, потому что технически я был подкован основательно, к тому же сама идея, как часто бывает с серьезными изобретениями, оказалась по своей сути довольно проста, а чертежи выполнены превосходно. После того, как разъяснения и инструкции были даны, я стал собирать пронумерованные листы. Однако, к моему удивлению, герр Герхардт отложил в сторону два самых важных чертежа, без которых все остальное становилось непонятным, а значит и бесполезным.