– Не трогай эту вещь! – торопливо сказал Жюль. – Ты сразу перестанешь понимать меня.
Она отдёрнула руки и испуганно покосилась на него. Потом спросила:
– Ты – Чу?
– Нет, я Жюль, – ответил он. – А кто такой Чу?
– Жуль… – растерянно повторила девушка. – Жуль… Я не знаю такого бога. Значит, ты чужой бог.
– А кто такой Чу? – снова спросил Фуке. – Чей он бог?
– Наш, – ответила девушка. – Племени леров. Я никогда не думала, что увижу живого бога. Пусть даже и бога чужого племени.
– Я не бог, – сказал Жюль. – Я человек. Такой же, как ты.
– Люди не летают, – ответила она. – Летают только боги.
Он понял, что убеждать её бесполезно. А может, пока и не нужно. Пусть считает его богом. Так даже удобнее.
– Давай я вылечу тебе ногу, – снова предложил он.
– Лечи, если можешь.
Он вынул из кармана моток стрептимиолового пластыря и залепил им рану.
Девушка на миг вскрикнула – не столько от боли, сколько от испуга. Но Жюль успокоил её:
– Потерпи. Скоро всё пройдёт.
– Долго терпеть? – спросила она.
– До темноты ты будешь здорова.
Жюль знал, что рана затянется намного раньше. Но не хотел, чтобы девушка спешила.
Она почти поверила ему.
– Если это правда, – подумала она вслух, – то завтра я смогу догнать своё племя.
– Оно ушло от тебя? – спросил Жюль.
– Оно ушло на новое место, – ответила девушка. – Здесь перевелась дичь.
– А ты?
– Что я?
– Почему ты здесь?
– Я осталась. Потому что я не могу быстро и долго идти.
– И никто не захотел помочь тебе?
– Помочь? – Она глядела на него очень удивлённо. – Зачем? Больные всегда остаются на старых стоянках.
– У вас жестокие порядки, – заметил Жюль.
Она не поняла.
– Что такое жестокие?
– Вы не жалеете больных.
– А кто их жалеет? Ни одна стая, ни одно племя не жалеет больных. Иначе нельзя жить.
– Мы живём иначе, – сказал Жюль. – Моё племя больных жалеет. И не бросает в одиночестве.
– Значит, у тебя слабое племя, – заключила девушка. – Значит, вы скоро погибнете. – И тут же усомнилась: – Но ведь боги не умирают!..
Они сидели в высокой траве, на берегу ручья, и мирно беседовали – как старые добрые знакомые. Звонко бурлила вода на мелких каменистых перекатах. В густых зелёных ветвях над головой назойливо трещала птица. Шелестел листьями лес, пригибая ветви под ветром. Громадная зелёная бабочка с чёрными кругами на крыльях медленными взмахами перелетела через ручей.
– Как тебя зовут? – спросил Жюль.
– Нала.
– У тебя есть дети?
– Нет. Если бы я была здорова, меня через несколько дней взяли бы в жёны.
– Кто?
– Кто посмелее.
– А больных у вас в жёны не берут?
Она помрачнела, опустила голову и тихо ответила:
– Кому нужна больная жена?
И вдруг вскочила, резко повернулась назад, раздувая ноздри, втянула в себя воздух.
Жюль тоже повернулся лицом к чаще, но не увидел, не услышал и не почувствовал ничего.
– Кого ты испугалась? – спросил он.
– Там зверь, – ответила она. – Там улу.
Жюль не понял, кто такой улу, но выхватил из-за пояса и слип и пистолет.
– Я погибла, – сказала девушка. – Он сожрёт меня.
Жюль выстрелил на всякий случай в чащу, чтобы отпугнуть зверя, и, не выпуская оружия, подхватил левой рукой девушку и перенёс на другой берег ручья. Теперь между ними и зверем был ручей и небольшая полянка. Теперь люди были лицом к опасности, и зверя можно было подстрелить даже в последнем прыжке.
Выстрел не испугал зверя. Видно, эти улу ещё не слышали выстрелов. Выстрел испугал только Налу. А зверь через три минуты высунул из кустарника тупую оскаленную морду с маленькими злыми глазками и нагло, небоязливо глядел на людей. У этих людей не было ни палиц, ни копий, которые зверю приходилось видеть. Эти люди были беззащитны, но не убегали, как остальная дичь. Они были лёгкой добычей.
И зверь подобрал лапы, приготовился к прыжку.
Однако прыгнуть не успел. Что-то тупое и тёмное навалилось на него и подмяло под себя.
Опустив слип, Жюль перебрался через ручей, подошёл к зверю и разглядел его. Длинное, как у пантеры, туловище с гладкой серой, почти без шерсти, кожей, мощные лапы, тупая бульдожья морда с обвисшими мягкими ушами. Громадная собака, что ли? На прохладном материке, где жили земляне, таких животных не было.
На всякий случай Жюль связал спящему животному лапы и вернулся через ручей к девушке.
– Что ты сделал с улу? – спросила она.
– Усыпил.
– Как?
– Вот этой штукой.
Он показал слип.
– Здесь прячется сон?
– Да.
– Сон зверей?
– И человека – тоже.
– Значит, ты и меня можешь усыпить?
– Конечно.
– Почему же ты этого не делаешь?
– Зачем?
Она опять глядела на него удивлённо. Затем пояснила:
– Ты мог бы утащить меня, спящую, в своё племя. И сделать своей рабой.
– Разве ты хочешь этого?
Она опустила глаза:
– Кто же может этого хотеть?
Потом понимающе взглянула на него и спросила:
– Тебе просто не нужна больная раба, правда?
– В нашем племени нет рабов, – ответил Жюль. – У нас все равны.
– А что вы делаете с пленниками?
– У нас нет пленников.
– Вы их убиваете?
– Мы не убиваем никого.
– Куда же вы их деваете?
– Мы их не берём.
– А если бы ты взял меня?
– Ты стала бы равной со всеми.
– Но ведь я – из чужого племени!
– Ну и что? Ты же человек. И, значит, равна нам.
– Человек не может быть равным богу.
– Ты можешь стать равной.
– Я?
Она рассмеялась этой явной шутке бога.
– Если ты захочешь, ты можешь стать такой же, как мы, – убеждал её Жюль. – Мы научим тебя летать и усыплять животных, и быстро лечить раны.
– А моя нога уже совсем не болит! – вдруг вспомнила Нала и довольно улыбнулась.
– К вечеру у тебя не будет раны, – пообещал Жюль. – Потерпи ещё немного. Эта белая кожа лечит быстро.
– Всё-таки лучше жить в своём племени, – подумала вслух девушка, – В чужом племени меня никто не возьмёт в жёны.
– Если ты станешь равной нам, для тебя найдётся муж. – Жюль улыбнулся. – Всё зависит от тебя. Хочешь – возьму тебя посмотреть. Понравится – останешься. Нет – прилетишь обратно.
– Я знаю, что чужое племя не отпустит меня обратно. Леры никогда ещё не возвращались из чужого племени.
– Значит, ты не хочешь?
Она опустила глаза и молчала.
Жюль достал из сумки шоколад, развернул его и протянул ей плитку.
– Попробуй, – сказал он. – Это наша пища.
Она откусила кусочек, разжевала и стала торопливо засовывать шоколад в рот. Она давилась им – боялась, что у неё отнимут эту удивительно вкусную еду.
Уже потом, отдышавшись, поинтересовалась:
– Вы едите только это?
– Нет, – ответил Жюль. – И мясо животных – тоже. У нас много разной пищи. Мы не бываем голодны.
– А я очень редко бываю сыта, – сказала она. – Леров стало много. И еды нам всё больше не хватает.
Жюль, конечно, понял, что понравился девушке, и что она пойдёт за ним куда угодно. Но он не хотел, чтобы она считала себя пленницей. Он добивался не покорности, а активности. А для этого с самого начала надо убедить Налу, что она должна считать себя равной всем остальным.
В заплечном ракетном двигателе Жюля было маловато топлива, чтобы перенести их обоих через море. Топлива еле-еле хватило бы, чтобы донести двойной груз до побережья Восточного материка. Поэтому Жюль вызвал по радио Город и попросил прислать за ним на побережье вертолёт. Он указал и точку на побережье и время, когда может быть в этой точке.
– С кем ты говорил? – спросила Нала, когда Жюль выключил рацию.
– Со своим племенем, – ответил он. – Я могу говорить с ним на любом расстоянии.
Она не поверила, расхохоталась.
– Когда-нибудь ты убедишься, что я не лгу, – пообещал Жюль. – Когда-нибудь ты сама будешь разговаривать со мной на любом расстоянии.
Она снова не поверила, снова рассмеялась.
А потом Жюль смыл с её ноги остатки всосавшегося в кожу стрептимиолового пластыря, и девушка увидела вместо глубокой и гнойной раны нежную розовую кожицу, в которой ещё виднелись светлые перекрещивающиеся полоски целебной повязки. Нога не болела. Нога была здорова. Девушка сделала несколько шагов, подпрыгнула, пробежалась.
Жюль глядел на неё молча и ещё боялся, что сейчас она юркнет в кусты, исчезнет и помчится по лесу догонять своё племя.
Однако она явно не собиралась бежать, вернулась к Жюлю и шершавыми задубевшими пальцами медленно погладила его по щеке. Это была самая нежная ласка у леров. Это был знак высшего доверия.
Она спокойно позволила обмотать себя широким плотным поясом и привязать его к поясу Жюля. И безотказный ранец, рассчитанный на одного, тяжело, натужно, поднял обоих над лесом.
Девушка вначале дрожала и даже кричала от страха. Потом смирилась, умолкла.
В вертолёт на побережье она вошла уже покорно, безропотно и устало. Она внешне уже ничему не удивлялась – ни машине, ни второму богу в серой одежде, который встретил их, ни новой высоте, ни морю под ногами. Слишком много впечатлений было для одного дня – она просто перестала воспринимать их. В её неразвитом мозгу как бы механически захлопнулся какой-то клапан, предохраняющий нервную систему от перенапряжения. Девушка только держалась за Жюля, ни на минуту не выпуская его руки.
И он понял её состояние и решил везти не в Город, как хотел вначале, а прямо в Нефть, в свой пустующий бревенчатый дом.
Она замёрзла ещё в вертолёте, и Жюль включил обогрев кабины, и радировал в Нефть, чтобы ребята принесли тёплый костюм на посадочную площадку. Ведь Нала была почти нагой и летела далеко на Север.
А потом, в Нефти, она не хотела надевать тёплый шерстяной костюм – не понимала, зачем. И всё нюхала его и говорила, что он пахнет зверем.
Две женщины пришли в кабину вертолёта, чтобы помочь Нале одеться. Но девушка визжала, отталкивала их и цеплялась за Жюля. Она ничего не хотела делать без него, даже одеваться.
В конце концов, он одел её сам – с трудом, как непослушного капризного ребёнка. Её нельзя было иначе вывести на улицу – она простудилась бы.
В первые дни Нала никуда не хотела выходить из дома и, как зверёк, забивалась в угол, когда оставалась одна. Даже в окна боялась смотреть. Она оживлялась только тогда, когда дома был Жюль, и слушалась только его, и разговаривала только с ним. Другим людям, которые входили в дом, она не отвечала. Но не сводила с них насторожённых глаз. А потом быстро перестала бояться – поняла, что ей не сделают зла. В общем-то, оказалась доверчивой.
Вначале она очень много ела – всё, что можно было, без разбору и без режима. И никак не могла насытиться. Постепенно Жюлю удалось объяснить ей, что это вредно, и она, неохотно подчиняясь, стала есть меньше, хотя и с прежней жадностью.
Она очень медленно становилась Человеком. Гораздо медленнее, чем хотелось бы Жюлю и его друзьям. Им прежде казалось, что это должно происходить намного проще и быстрее. Она боялась и темноты, и непонятного ей электрического света, боялась и радио, и видеофона, и вертолётов, которые часто пролетали над посёлком. Но больше всего боялась оставаться одна, и поэтому несколько месяцев Жюль никуда не выезжал из Нефти.
Однако постепенно, хотя и очень медленно, она привыкала к жизни землян.
Она привыкла носить тёплую одежду и мыться каждый день, и не бояться телевизора, и даже ходить иногда с Жюлем в клуб и столовую.
Как-то удалось уговорить её слетать в Город и в Заводской район – посмотреть на жизнь остального человеческого племени.
Ей не понравилось там: слишком шумно и слишком много людей.
А тогда их ещё было мало…
Но именно после этой поездки она спросила Жюля:
– Ты мог бы отыскать моё племя?
– Ты хочешь вернуться?
Он искренне огорчился. Он привык к ней, хотя ему и было с ней очень нелегко.
– Нет, – возразила она, – Ты не понял. Я уже не вернусь. Мне неплохо жить у вас, и у меня не может быть лучшего мужа, чем ты. Просто у меня в племени есть сестра. Мы с ней родились в один день. Я тут сыта. А она там всё время хочет есть. У вас хватило бы еды и для моей сестры?
Они полетели вдвоём, на вертолёте, и отыскали племя леров в глухих лесах Восточного материка.
К соплеменникам Нала отправилась одна, обмотав бёдра широкими свежими листьями и сняв с себя остальную одежду.
Жюль хотел идти с ней, но она остановила его:
– Я вернусь, не бойся. Я уже не могу без тебя.
Он уговаривал её хотя бы надеть на шею, как амулет, крошечный транзистор тревоги. Чтобы хоть сигнал можно было дать, хоть пеленг, по которому искать её.
Но она отказалась и от этого.
Он ждал её полдня возле вертолёта, нервничал, и уже собирался подняться над стоянкой племени на ранце.
А она бесшумно выскочила из зарослей у него за спиной, и вслед за Налой возле вертолёта появилась ещё одна точно такая же дикарка. Если бы Нала не была чиста и причёсана, если бы у её сестры Латы не было перекошено от страха лицо – их трудно было бы отличить друг от друга.
Лате дали есть прямо здесь же, у вертолёта. И Нала удивлённо глядела, как торопливо и жадно ест голодная сестра.
А потом, в Нефти, она приучала сестру к новой жизни так же мучительно и трудно, как недавно приучали её, Налу.
Появление сестры позволило Жюлю снова, хотя бы недолго, бывать в геологических партиях. А теперь уже уходят в поиск две сестры и два геолога, их мужья. Эти близнецы-леры стали приличными коллекторами. Они работают без ошибок и очень терпеливо, хотя и медленно. Они уверенно, немного нараспев читают, но, как и Ра, не любят по собственной инициативе брать книгу в руки. Зато, как дети, любят, когда им читают вслух. И ещё любят сидеть у телевизора.
Им не раз предлагали снова полететь к племени леров и привезти с собой в Нефть кого-нибудь ещё. Кого угодно – женщину, мужчину, ребёнка – кого сами захотят взять.
Но сёстры упорно не хотят делать этого. Может, потому, что у Латы там остался очень сильный муж и она боится его.
И вообще, они не любят вспоминать и говорить о своём племени. И если кто-то, по незнанию, спрашивает их – отвечают неохотно, коротко, односложно.
В Городе, в интернате, у них растут дети. И матери видят их редко.
Нала и Лата знают, что дети всех геологов живут в городском интернате, и поэтому не считают себя обиженными или обездоленными. Но приезжают они к своим детям реже других и ненадолго.
Наверно, где-то глубоко в душе бывшие дикарки ещё не чувствуют себя равными людям, среди которых живут. Но держатся как равные, с тихим достоинством – и это приятно.
О племени леров от них удалось узнать немного. Это племя умеет добывать огонь, плетёт хижины из лиан и не боится других племён, потому что многочисленно. Все дети племени воспитываются вместе, и поэтому сёстры так спокойно отдали своих детей в интернат.
В этом племени мужья живут с жёнами недолго – пока жёны молоды. Через пять-шесть лет совместной жизни мужчина может выбрать себе другую молодую жену, если выдержит состязания с молодыми охотниками.
В этом случае прежняя жена становится свободной, и её может выбрать кто-нибудь из тех мужчин, которые состязаний не выдержали.
Впрочем, женщина может остаться и в хижине своего прежнего мужа, если ни он, ни молодая жена не возражают против этого.
Но бывают в племени и такие случаи, когда муж и жена живут вдвоём очень долго, до старости. И никто этому не удивляется, потому что это такой же обычай племени, как и смена жён.
Наверно, поэтому леры так красивы и многочисленны и не боятся других племён. Ведь почти все дети у них – это дети любви.
Я не сразу понял, почему старожилы выпустили из сферы своего внимания это доброе и мирное племя. Может, с него и надо было начинать? Может, леры стали бы первыми нашими союзниками на этой планете? Неужели всё дело только в том, что никто не решился к ним пойти? А может, кто-то и решался, но не пустили? Ведь Тушин признался, что специально сдерживал эту цепную реакцию…
Что ж… И он по-своему прав. Ведь до нашего прилёта здесь было немыслимо мало землян. И им надо было немыслимо много сделать.
А теперь нас больше. И мы большее можем. И всё дело теперь, наверно, в индивидуальной решимости.
Эх, если бы переплыли на наш материк леры, а не эти жестокие непримиримые ра! Наверняка с лерами мы быстро нашли бы общий язык. Потому что это, в общем-то, счастливое племя. А счастливые люди обычно добры и доверчивы.
Нужна очень долгая беспросветная цепь несчастий, чтобы человек ожесточился. Нужны долгие века гонений, лишений и сплошных несправедливостей, чтобы могло ожесточиться целое племя.
20. Розита
Марат решил улететь поздно вечером, в темноте, и отыскивать стоянку племени по кострам. А придёт он к ра на рассвете – утром люди всегда добрее.
Сегодня утром над стоянкой племени, на парашюте, были спущены первые "посылки" – прозрачные полиэтиленовые мешки с чашками, мисками и тарелками из пластмассы. Кто-то предлагал "послать" и ложки. Но ложки были отвергнуты – рано, не поймут, для чего это надо.
Вертолёт долго кружил после этого над стоянкой, но ра, отлично видевшие спущенный "подарок", не подошли к нему.
Значит, очень прочно у них недоверие ко всему, что исходит от чужого племени.
Сегодня ночью бесшумный вертолёт опустит Марата в лесу. И Марат выгрузит из машины два контейнера со всем, что может понадобиться. Эти контейнеры так и останутся в лесу. Их не откроет даже самый хитроумный охотник. Но, судя по всему, он и не захочет их открывать.
У Марата будут и ЭМЗ, и суперЭМЗ. И всё-таки Марат будет беззащитен, как всегда бывает беззащитен тот, кто идёт с добром к озлобленным и недоверчивым людям.
Почему-то очень надеется Марат на свой маленький карманный магнитофон с записями десятков самых красивых земных мелодий.
– Они будут слушать это! – уже в который раз, как бы убеждая самого себя, повторяет он. – Даже самые жестокие люди любят слушать музыку. И в эти минуты становятся добрее.
Розита Гальдос кусает свои яркие губы, готовые изогнуться в недоверчивой усмешке. Розита явно не верит этим заклинаниям Марата, хотя и выполнила его просьбу: "напела" немало песен в магнитофон. Она поднялась сюда, на крышу, проводить Марата одна, без Женьки. Женьки нет среди провожающих. Хоть на это хватило его!..
Проводить Марата пришли Бруно и Изольда, Энн и Майкл, Али со своей тихой незаметной Аней, и Михаил Тушин. Здесь и наши командиры – Фёдор Красный и Пьер Эрвин. И мы с Бирутой.
Бирута порадовала сегодня меня: сказала, что у нас будет маленький. Она, оказывается, давно знала это, но сказала только теперь, когда увидела, что я с самого утра подавлен предстоящим отлётом Марата. Если честно – я очень боюсь за него. Он кажется мне ещё одной жертвой этой красивой и коварной планете. Добровольной жертвой.
Видно, к такому трудному дню Бирута и берегла свою новость. Как амортизатор. И была права, конечно, потому что теперь этот грустный день невольно стал для меня праздником.