– Пора дать тебе поручение.
Я пожала плечами. Что я могла возразить?
– Слушаю тебя.
Он сел – как тогда, на постоялом дворе, опершись локтем о стол. Одет он был, правда, гораздо скромнее, чем там. В самом деле, зачем ему здесь роскошные наряды, когда его богатство видно и так? Можно и в потертом камзоле походить. Единственным его украшением был перстень с ониксом ("камень вождей", как говаривал один мой добрый знакомый, свантерский ювелир) на левой руке.
Несколько мгновений он явно прикидывал, с чего начать, потом скучно сообщил:
– Пару недель назад, пока я занимался тобой, в Камби был убит человек по имени Мартин Форчиа.
Имя мне ничего не говорило. И вряд ли меня собирались обвинить в убийстве, поскольку пару недель назад я преспокойно дожидалась казни в кинкарской городской тюрьме. Я уточнила – Как его убили?
– Горло перерезали, – без эмоций сказал Тальви.
– Ограбление?
– Возможно. То есть денег, конечно, при мертвеце не нашли…
– Но не деньги могли быть причиной. Короче, ты хочешь узнать, кто и зачем его убил.
– Не совсем.
Это уже было ново. Если он сам не приказал убрать этого Форчиа.
Тальви, несомненно, угадал ход моих мыслей и пояснил:
– Кошелька при убитом не имелось, и карманы его были вывернуты. Но когда мой человек осмотрел его вещи, – он вынул книжечку в кожаном переплете и извлек оттуда мятый лист бумаги, – то за подкладкой кафтана нашел вот это. Так вот, я хочу знать, что здесь было написано. Тогда, возможно, и все остальное прояснится.
Я взяла протянутый лист. Бумага была грубой, шершавой и, безусловно, побывала в воде. Поэтому несколько неровных строчек, набросанных свинцовым карандашом, были почти смыты, и оставались лишь отдельные буквы и слова:
онн Кри Во После лив
та
клад
Буквы вдобавок прыгали, и порой невозможно было определить, которая из них относится к верхней строчке, а какая – к нижней. Короче, никак не прочтешь. Однако я подозревала, что Гейрреду Тальви глубоко наплевать на смысл записки. Он хотел знать, как Золотая Голова выкрутится.
– Придется ехать в Камби.
Против моего ожидания, он не выразил неудовольствия и не посмеялся над моей неспособностью решить загадку сразу.
– Что тебе для этого нужно?
– Ясно что. Лошадь, одежда, оружие – все это я предпочла бы выбрать сама. Деньги на расходы, крон сорок – в серебре и меди. Все.
– А люди?
Вот оно. Проверяет, не сбегу ли я.
– Позволь спросить – ты даешь мне сопровождающих в качестве охраны или в помощь?
Я не думала, что он станет притворяться.
– Пожалуй, все же в помощь, – медленно произнес он.
– Тогда это лишнее. Если бы мне предстояло ехать, скажем, в Тримейн или на южную границу, тогда, может, мне бы кто и пригодился. Но в Камби, где меня многие знают, твои люди только помешают.
– Это довод. Я даю тебе неделю. Но если ты не управишься за этот срок, я все же подошлю к тебе своего человека.
– Согласна. Пусть он ищет меня в гостинице "Оловянная кружка", что в Третьем переулке за Рыночной площадью. Спрашивать нужно Золотую Голову, не Нортию Скьольд. Пусть скажет, что он – племянник каретного мастера.
Сомневаюсь, чтоб Гейрред Тальви знал, что означает сие выражение. Но спрашивать не стал, как не спросил, к чему подобные уловки. В конце концов, я могла с чистой совестью морочить ему голову – хоть и не золотую, но господскую. Если только он уже не заготовил ответный ход.
Это мне и предстояло проверить.
Мы расстались холодно, но не враждебно. Он бы не снизошел до враждебности ко мне, а я не мешаю чувства с деловыми отношениями. Так займемся делом.
Наутро я выехала, оседлав старушку Керли. Пусть я была не в восторге от этой лошади, но она соответствовала тому образу, что я желала себе придать. На мне был приказчичий кафтан из чертовой кожи, стоптанные сапоги и круглая клеенчатая черная шляпа, ничем не хуже тех, что украшали головы добропорядочных сограждан, не так давно толпившихся у моего эшафота. В седельных кобурах было два рейтарских пистолета, и еще при мне был "миротворец", то есть дубинка, залитая изнутри свинцом, – излюбленное оружие горожан (кроме студентов – те предпочитают железные прутья). Единственная роскошь, которую я себе позволила, заключалась в превосходном кинжале левантийской работы, найденном мною в настоящем оружейном собрании, а не в той коллекции древностей и блестящих безделушек. Мой провожатый, по имени Ренхид, – один из тех, что ехал с нами от Кинкара и, видимо, кое-что обо мне слышавший, – всячески уговаривал меня взять венецианскую сандедею о шести гранях. Я отказалась – слишком уж короткий клинок, годится только как церемониальный или, в крайнем случае, для охоты по причине большой тяжести, да и не по женской он руке, даже моей, тут лапа нужна гвардейская. У меня, конечно, тоже ручка не из самых крохотных – будь это так, я предпочла бы стилет, а эдак – кинжал был в самый раз. Вороненую сталь с золотой насечкой скрывали потертые кожаные ножны, а ежели в дороге придется разрезать мясо (на обеденном столе, а не в драке), на то есть славный ножичек, прихваченный мною из "Белого оленя".
Камби – городишко портовый и примечательный разве что своими стенами, возведенными во времена Пиратских войн прошлого века. Теперь пираты промышляют все больше к Югу, а стены стоят. Я бывала здесь не так чтобы часто, мои деловые связи в основном в Свантере, но все же достаточно, чтобы осмотреться и обзавесгись кое-какими знакомствами.
Я приехала туда ближе к вечеру, незадолго до закрытия городских ворот. Стражников, надо заметить, было поболе, чем желающих посетить город. Я чинно заплатила пошлину и, как порядочная, неторопливо поехала по грязным улицам. Камышовые и черепичные крыши почти смыкались над моей головой. Пахло солью, рыбой, помоями. С моря тянуло ветром. Сколько раз я проезжала так по Камби, Гормунду – бывшей вотчине предков молодого Эгира, Свантеру? На миг у меня засосало под ложечкой, захотелось на все плюнуть, удрать куда-нибудь, хоть в столицу, хоть на южную границу, там пусть и воюют, зато круглый год тепло. И я знала, что не сделаю этого.
Третий переулок только назывался третьим, на самом деле он был пятым или шестым за Рыночной площадью. Почему так получилось, меня не интересовало. Торг сегодня закончился, площадь была почти пуста, и я ехала бросив поводья, без опасения спихнуть лоток или лоточницу. Одним из достоинств Керли, как я успела заметить еще после плахи, было то, что она слушалась коленей и не нуждалась в узде, чтобы понять направление. Она трусцой пересекла площадь и снова углубилась в ущелья переулков.
После очередного поворота передо мной замаячила огромная оловянная кружка, вместо вывески водруженная на шесте над входом. Были, должно быть, времена, когда надраенная кружка сияла под солнцем, привлекая к себе взоры жаждущих, но я их не застала. Металл давно не чистили, и он потускнел. Нынешнего хозяина это не волновало. Основной доход он получал от постоянных клиентов.
Я отдала Керли конюху, предварительно сняв сумки с седла и водрузив их себе через плечо, и вошла внутрь. Народу в зале было не много – хоть и наступил вечер, но для любителей трактирных посиделок час был еще ранний. Маддан, владелец заведения, протирал у стойки кружку, гораздо меньших размеров, чем та, что висела над входом. Его лысина матово светилась в окружении масляных плошек.
Я подошла к стойке и сняла шляпу, встряхнув волосами – они, пусть и были подстрижены перед дорогой, цвета не изменили.
– А… – сказал Маддан, хотя губы его при этом формой обрисовали идеальное "о". Времени поразмышлять над этим противоречием предоставлено мне, однако, не было. Маддан очень быстро пришел в себя и безразлично произнес: – А я слыхал, будто кое – кому… голову-то золотую… того…
– Значит, назад пришили, – в тон ему ответила я и добавила: – Не беспокойся, за мной все чисто. Он вздохнул.
– Ты по делу или как?
– Я когда-нибудь езжу не по делу?
– Кто тебя знает… Надолго?
– Дней на несколько. – Я не стала уточнять.
– Значит, будешь брать комнату?
Вместо ответа, я положила на стойку серебряную крону. Маддан кивнул, и монету чудесным образом заменил ключ.
– Вторая от лестницы, ты знаешь… Ужинать будешь?
– Само собой.
Я поднялась наверх. Номер, конечно, был похуже, чем в "Белом олене", но обеспечивал самое необходимое, а уж после камеры смертников и вовсе показался дворцом (если забыть, что после той же камеры я несколько дней прожила в настоящем дворце). Вскоре пришел и Маддан.
Он принес свечу и поднос с ужином: луковый суп, благо целоваться в обозримом будущем не требовалось, говяжье сердце и бутылку фораннанского ("Разорят меня твои барские замашки, – нудел он обычно. – Кроме тебя, здесь кислятины этой никто не пьет, а бываешь ты редко, – себе в убыток закупаю! "). То, что он пришел сам, а не прислал слугу, означало, что он желает перемолвиться наедине. Так оно и было.
– Берешь в долю, Золотая Голова?
– Нет. Дело мутное. Но навар ты можешь поиметь.
– Ясно. Спрашивай, что надо.
Маддан действительно мог знать о многом. Разумеется, записку я ему показывать не стала, но о покойном авторе спросить стоило.
– Слышала я, будто не так давно в вашем богоспасаемом городе перерезали глотку некоему Мартину Форчиа.
Маддан пожевал губами, раздумывая, говорить или нет. Наконец бросил:
– Вообще-то это было не в городе. Его у волнореза нашли, с той стороны, после отлива…
То, что труп побывал в воде, новостью для меня не было. Недаром записка размокла. Однако слабая надежда, что Гейрред Тальви изволит шутить и дурить мою золотую голову и никакого убийства не было вовсе, померкла. Но Маддан явно сказал не все, что знал. Он этого и не скрывал. Стоял и ждал, спрошу ли я. Я молчала. Подхватив поднос, он пошел к выходу. В дверях обернулся:
– Скажи, этот Форчиа – твой друг? Странная манера подобным образом спрашивать о покойнике.
– Я его не видала ни живым, ни мертвым, – ответила я чистую правду.
– Тогда лучше тебе не ввязываться в это дело. Верные люди говорили, что Форчиа был императорским шпионом.
С этими словами Маддан закрыл дверь.
Вот еще новости. Тальви работает на императора? Почему бы нет, работаю же я на Тальви. В этом даже есть некое изящество – заставить последнюю из Скьольдов служить той самой власти, что Скьольдов уничтожила. Но что-то подсказывало мне, что дело обстоит совсем не так. Хотя, как заметил бы мой нынешний работодатель, "что-то подсказывает" – не довод. Равно как и "верные люди говорят" – далеко не всегда есть правда, в чем мне неоднократно приходилось убеждаться.
Впрочем, пока я размышляю, ужин стынет. Вот это – действительно довод. Я быстро покончила с едой. Плеснула вина в кружку – глиняную, не оловянную, стянула сапоги и вытянулась на койке, отхлебывая вино и разглядывая извлеченную из кармана записку Форчиа.
Прикинем.
очн Кри Во После лив
та
клад
Только два слова выглядят законченными: "клад" и "после". Может быть: "Точно так. Идти по кривой – клад. После ливня". Бред полнейший. И Гейрред Тальви, которому, очевидно, была адресована записка, меньше всего похож на кладоискателя. Кроме того, если слово выглядит законченным, это не значит, что оно таковым является. Начало другого слова… может, "кладбище"? А скачущее "во" залезает на верхнюю строку.
"Точно в восемь на кладбище (если предположить, что вместо "та" в действительности "на"). Кричи. После"… должно произойти что-то с "ли". Но не "пли" же, если бедняге перерезали горло. А потом утопили. Вот откуда "кладбище" в мыслях и поперло.
Разумеется, в этом варианте больше смысла, чем в первом. Но "клад" с равным успехом может быть не началом, а концом слова. Тем паче, что расстояние между ним и "во" очень большое. Приклад? Расклад? А "после ли… " – "впоследствии лишишься"…
Я крутила записку так и эдак, рассматривала ее на свет – бесполезно. Карандашные буквы смылись начисто. Но если бы Мартин Форчиа писал чернилами, было бы еще хуже. Они бы полностью расплылись. И почему бы господам ученым в своих академиях, вместо того чтоб заниматься всяческой чепухой, не изобрести чернила, которые бы не расплывались в воде? Тогда бы Гейрреду Тальви не пришлось посылать меня в Камби. И он придумал бы для меня что-нибудь погаже…
Ладно, я и не рассчитывала разгадать содержание записки в первый же вечер. Но в "кладбище" что-то есть. Или на нем… Надо будет туда наведаться.
Если "клад" действительно означал кладбище, а "во" – восемь часов, то никак уж не восемь часов утра. Это было ясно с самого начала. Но тем не менее я встала с рассветом и, миновав припортовые кварталы, вышла к городскому погосту.
Камби – город не настолько богатый, чтобы иметь, скажем, два кладбища, как в Свантере, – для покойников денежных и для неимущих. Здесь все покоятся в одной ограде. В Свантере, как во многих других больших городах, на бедняцком кладбище бренные останки, пролежавшие в земле определенное время, из могил, за коими никто не ухаживает, вырывают и сносят в подвалы близлежащих церквей – пусть лежат себе мирно до трубы архангельской и не мешают истлевать следующим поколениям, раз магистрат не выделяет новых земельных участков. Кости, говорят, лежат огромными беспорядочными грудами – воображаю, какой переполох начнется там в день Суда! Но в Камби такого точно не будет, потому что здесь костей из могил не вырывают. Подозреваю, что старые могилы просто ровняют с землей и без зазрения совести копают новые.
В маленькой часовне не было никого, кроме священника и двух старух – рыбацких вдов. Сторож дремал во дворе, сидя на досках подозрительного вида и происхождения. И это единственное, что было здесь подозрительного. Я бродила среди фамильных склепов из зеленого камня с прожилками, в чугунных розах и виноградных гроздьях, простых надгробий, поросших мхом, и покосившихся крестов. На одном из таких, сбитом из грубо обструганных деревяшек, было нацарапано: "Мартин Форчиа". Ни тебе даты, ни "покойся с миром"… Бедолага, кому бы ты ни служил. Кто его хоронил, интересно? Тальви упомянул лишь, что ему доставили вещи Форчиа. Почему он не дал мне встретиться с тем, кто это сделал? Не хотел излишне облегчать мне задачу?
Могила Форчиа была одной из самых свежих. Я заметила еще две, не успевшие осесть. В одной покоилась почтенная дама, которая умерла, судя по надписи на плите, пресытившись днями. На другом надгробии плач по безвременно ушедшему супругу и отцу изливали неутешная вдова и четырнадцать детей (перечислены поименно). Хороший город Камби, зря я о нем дурно отзывалась. Видимо, здешний воздух способствует долголетию и плодовитости… Правда, не всегда. Нужно будет приложить все усилия, чтобы количество могил в ближайшее время не возросло.
И все же что за преступные деяния творились здесь… если они творились? Я обошла приют вечного успокоения вдоль и поперек, но не нашла никаких подсказок. На склепах не было следов взлома. Нигде. Ни на одном. И я не заметила, чтоб раскапывали какую-нибудь могилу – а по нынешнему времени года скрыть следы этого нелегко. И, мотаясь по свежей травке, среди кустов шиповника, который непомерно разросся вдоль стен, я думала, что даже если и найду что-либо, вряд ли это поможет. Конечно, кладбищенское воровство – занятие малопочтенное, но к нему прибегают, как правило, те, кто не режет глоток живым. Мне приходилось слышать, опять же в Свантере, что могилы нередко раскапывают врачи и студенты-медики, которым трупы нужны в сугубо учебных целях. Но в Камби нет медицинской школы. И даже если здесь практикует какой-то лихой хирург-одиночка, которого застукали на кладбище, ему проще было бы, перерезав Форчиа глотку, сразу поволочь его на анатомический стол, а не выбрасывать в море.
Выбрасывать в море…
Кладбище от моря довольно далеко.
В конце концов, на кладбище я всегда могу прийти снова. Или меня туда принесут.
Вернувшись в город, я свернула на Приморскую площадь, обогнула выходящую на нее фасадом церковь Святого Бернарда Эрдского, и по боковым улицам вышла в порт.
Для апреля было тепло, солнечно, и слепящие блики на зеленой воде заставили меня зажмуриться, когда я вынырнула на свет из тени и сырости каменных проулков. На миг я остановилась. Порты никогда не относились к сфере моей деятельности, я не слишком любила там бывать и где-нибудь в лесу чувствовала себя гораздо лучше, но, если бы Господь захотел, чтоб я всю жизнь проторчала в лесах, он и создал бы меня лесным зверем. Посему я бывала в портах, самых разных, и здесь тоже. Но уповать нынче приходилось только на собственные глаза и память. Я не собиралась повторять ошибок Форчиа, который наверняка о чем-то расспрашивал окружающих и снискал себе репутацию шпиона – да он и был шпионом, только неизвестно чьим.
Я слишком много думаю о Форчиа, которого никогда не видела и о котором знаю только, что он, мне на горе, умел писать. Не ищи, кто убил Форчиа, ищи, о чем говорится в записке… Я поняла, что, если сумею, что-то прояснить с убийством, тогда и записка станет яснее.
Форчиа нашли с той стороны волнореза, сказал Маддан. "С той" – в устах местного жителя означает – с западной, так как там к волнорезу примыкает городская стена. Точнее, почти примыкает… Я прошла туда посмотреть. Удивительно сумрачное место. Солнце уже перевалило на вторую половину дня, и тени тянулись от стены до самого волнореза. Валялись груды гниющего плавника и тины, дохлые крысы, объедки. Свалка, короче. Матросы, грузчики, разносчики и прочая портовая шваль остались по ту сторону волнореза, здесь их голоса были не слышны. Тишину нарушал лязг амуниции городской стражи, патрулировавшей стены, шум ветра и волн. Последние с каким-то бычьим упорством били о серый гранит и опадали хлопьями грязной пены.
Я медленно повернула назад. Вряд ли Форчиа убили и бросили в воду прямо здесь. Слишком уж хорошо место просматривается сверху – как со стены, так и с волнореза. Конечно, можно улучить момент, когда стражи поблизости не будет, но…
Но. Независимо от того, где убили Форчиа, я знаю, где его точно бросить в море не могли. Дальше мыса Айгар, западной оконечности Камбийской бухты, отделенного от города березовой рощей. Как раз там в море впадает река Айгар. Неглубокая, но со свирепейшим течением. Мне однажды пришлось там выбираться вплавь при обстоятельствах, которые к данному делу отношения не имеют, и свидетельствую: по вине реки ли, ветра ли от мыса идет сильное подводное течение на восток, к городу. Вдобавок там обширная отмель, при отливе каменистое дно местами обнажается, даже на лодке не пройдешь, поэтому порт и заложили в глубине бухты, правда, прилив там, как и везде здесь, высокий…
А Форчиа нашли после отлива.
осле лив
Неужели он сумел это предугадать? Или, может, он написал "после прилива"? В любом случае это более разумное объяснение, чем те, что я напридумывала вчера.
Но как прилив (или отлив) связаны с кладбищем?
Это мне и предстояло узнать.