Напуганный ее поведением – это уже классический дурдом! – к тому же согревшийся и мало-мальски пришедший в себя Стефан поднялся, с трудом расправляя затекшие мышцы.
– Я пойду, всего хорошего. Вы не знаете, здесь не будет рядом какой-нибудь ночной забегаловки, чтобы дали кусок хлеба?
– Будет, еще как будет! – тоже выпрямившись, торопливо закивала колдунья. – Иди по улице на запад, на перекрестке повернешь на север – в ту сторону, где котельная, на другом перекрестке налево, а дальше сам поймешь, куда заходить. Там щедрые люди пируют. До отвала наешься и посмотришь заодно.
– На что посмотрю? – озадаченно уточнил Стефан.
– На то, что тебе не вредно увидеть.
– А меня туда пустят?
– А ты умом пораскинь, чтобы пустили. Ну, иди, иди. У меня здесь много работы… С веников начну, им горше всех в этой жизни досталось, а я их сейчас золотыми-новенькими сделаю…
Стефан опасливо обогнул зашевелившуюся кучу драных веников, выбрался наружу и послушно двинулся в указанном направлении.
Дома вздымались темными тушами, и ему казалось, что он крадется мимо стойбища гигантских животных – вроде ископаемых мамонтов, которые когда-то обитали на Земле Изначальной, – дремлющих в морозной дымке. Лишь бы не проснулись… А вот и фабрика, производящая белый пар, без которого зимняя ночь потеряет половину своего очарования. Записать?.. Воздух кусачий, только снимешь перчатки – тысячи крохотных ледяных зубов вонзятся в незащищенную кожу. Лучше просто запомнить.
Миновав котельную, Стефан завернул за угол и увидел цивилизацию: фонари, витрины, припорошенные снегом урны. На первом этаже большого здания призывно сияли арочные окна, обрамленные поверху подмигивающим неоновым узором. Оттуда доносилась музыка, вдоль тротуара выстроились автомобили.
Остановившись около ночной фурии, которая в упоении скребла деревянной лопатой тротуар, превращая его в сплошную скользанку, он вежливо поинтересовался:
– Простите, что здесь за праздник?
– Шоферюги из Трансматериковой гуляют, – буркнула дворничиха. – А чего им не праздник, если денег полные карманы?
Транспортная монополия, обеспечивающая бесперебойную связь между всеми четырьмя архипелагами – Кордеей, Сансельбой, Лаконодой и Магараном, – это силища, это отдельное государство в государстве. У них, говорят, последний чумазый механик обеспечен не хуже, чем банковский менеджер среднего звена, и еды, само собой, навалом. Желудок завел свою обычную песню: прямо сейчас умру, если мы чего-нибудь не перехватим, – и Стефан крадучись вошел в отделанный темным деревом, белым мрамором и благородным вишневым бархатом вестибюль, благо в дверях никого не было.
Повертел головой. Угощаются наверху, туда ведет широкая закругленная лестница с ковровой дорожкой. Но здесь тоже кто-то есть: за тропическим растением, похожим на громадного зеленого дикобраза в кадке, звучат голоса. Ага, о политике, о чем же еще! Далась она всем, эта политика.
– …Наплевать, против вы или нет, Келлард всех научит жить как надо, пикнуть не посмеете! – доносился из-за куста с бледно-салатовыми бутонами в гуще перистых листьев свирепый девичий голос. – А вас и нужно учить, особенно тебя, и тебя тоже! По-хорошему не захотите, пинками научат! Что, не нравится?!
– Мне точно не нравится, – возразил вежливый юношеский голос.
– Ха, можно подумать, Келлард таких, как ты, будет спрашивать!
– А из тебя такой агитатор, что скорее всех распугаешь.
– Ха! – снова презрительно фыркнула девчонка. – Да для Келларда и для тех, кто его поддерживает, твое мнение значит меньше, чем вон тот окурок в цветочном горшке!
– Надеюсь, его не выберут. Если бы у меня было право голоса, я бы проголосовал против твоего Келларда.
– А у тебя такого права никогда не будет, ты нищий неудачник. А у меня оно когда-нибудь будет!
– Да хватит вам, – вмешался третий голос, более взрослый и рассудительный. – Нашли из-за чего ругаться.
Заинтригованный Стефан осторожно выглянул из-за растения. Они стояли в закутке под лестницей. Спиной к нему – рослый плечистый парень в парадной форме Трансматериковой компании. Светлые волосы коротко острижены, сильные обветренные кисти рук: сразу видно, караванщик. Другой, совсем мальчишка, лет на пять моложе Стефана, стоял вполоборота. У этого точеный профиль, длинные темные волосы на затылке завязаны в хвост, удлиненные к вискам глаза. Романтическая наружность – мысленно сфотографировать и сохранить, сгодится для какого-нибудь описания. На нем были вытертые джинсы и просторный серый свитер домашней вязки. Значит, тут не закрытая корпоративная вечеринка, куда посторонним вход заказан, и за компанию с "шоферюгами" гуляют их близкие и знакомые.
Вывод заставил Стефана воспрянуть духом: затесаться, сойти за своего – и наконец-то набить желудок! Никто не поймет, что он приблуда с улицы.
Девушка, ратовавшая за Келларда, непримиримо сверкала глазами и на своих кавалеров, и на куст в кадке, и на выглядывающего из-за него случайного очевидца. Высокая, красивая, пышные русые волосы распущены по плечам, но одета странно для особы, приглашенной на светское мероприятие. Поверх бежевой водолазки – летняя камуфляжная гимнастерка лесного пехотинца, к нагрудному карману небрежно прицеплена алмазная брошь. Солдатские штаны с накладными карманами заправлены в старомодные дамские сапоги, украшенные декоративными пряжками со стразами. Одежда вылинявшая, застиранная – сразу видно, с распродажи.
– Келлард – самый лучший, а если кто-то думает иначе, нам не по дороге!
– Вир, если честно, я действительно думаю иначе… – примирительным тоном начал караванщик.
– Значит, ты просто высокооплачиваемый обыватель!
После этого убийственного определения Вир сорвалась с места и ринулась в гардероб, а светловолосый метнулся было за ней, но потом передумал. Увидев лицо этого парня, Стефан непроизвольно отшатнулся: жуть какая, сплошное месиво белесых рубцов. Глаза, нос, брови, губы – все на месте, пропорции не нарушены, но кожа так изрыта, что без содрогания смотреть невозможно. Вероятно, его покусал какой-то пакостный лесной гнус, как сестренок Бранда, но не будет же мужчина носить вуаль.
А глаза у него хорошие. Это Стефан отметил сразу, несмотря на отталкивающее впечатление от изуродованного лица.
– Ушла… – беспомощно констатировал караванщик, когда его пассия, набросив на плечи грязновато-белый армейский полушубок, пулей вылетела на улицу.
– Завтра вернется, – заметил зеленоглазый парнишка в сером свитере. – Она от тебя по семь раз в неделю уходит, а потом возвращается.
Он не усматривал в случившемся ничего драматического и, похоже, даже обрадовался, но старался свою радость не афишировать.
– Эй, Залман! – еще один сотрудник компании, с коротко подстриженной черной бородкой и хмельным взглядом, перегнулся через перила лестницы. – Идем, а то все пропустишь. Девочки мадам Эмеральдины сейчас будут танцевать на столах!
– От меня только что Вир ушла, – пожаловался Залман.
– Забей на нее, – коллега покачнулся и ухватился за мраморные перила. – Ты извини, я чисто по-дружески, но чего тебя так тянет на эту милитаристку? Давай, пошли, сейчас начнется! И ты, студент, иди сюда, у них под юбками ничего нет…
Студент слегка пожал плечами и вопросительно посмотрел на товарища. Тот махнул рукой – мол, все равно. Когда они проходили мимо Стефана, тот рассмотрел, что за эмблема у Залмана на рукаве: след звериной лапы и поверх нее, наискось, ветка с листьями. Вот он, значит, кто… Чернобородый караванщик облапил обоих за плечи – должно быть, для того, чтобы самому не упасть. Все трое скрылись за изгибом лестницы, где угадывалась полость зала и звучали выкрики, музыка, звяканье вилок, витали запахи вина и вкусной еды.
Нацепив мину человека, который здесь на законных правах, в то же время в душе испытывая мандраж, Стефан завернул под лестницу. Гардеробщица, похожая на пожилую мышь, вязала варежку. Он с уверенным видом перебросил через стойку свою битую молью куртку на меху саблезубой собаки (ничуть не хуже списанного солдатского полушубка). Взяла, словно так и надо.
Потом зашел в туалет, умылся, пригладил торчащие вихры, почистил мокрыми ладонями потертый бархат сансельбийского богемного камзола и отправился наверх. На лестнице курили несколько мужчин в парадной форме компании.
Стефан обмер (сейчас за шкирку да на улицу), но все-таки выдавил:
– А где Залман и студент?
– Там они, – один из "шоферюг" (судя по эмблеме, офисный работник) кивнул в сторону сверкающего арочного проема.
Народу полно, и вряд ли все друг друга знают. Стефан разжился чьей-то почти чистой тарелкой, навалил побольше всяких деликатесов, таким же образом прибрал к рукам бокал с остатками спиртного на донышке, налил туда из кувшина что-то оранжевое с мякотью, забился в угол и набросился на еду. Жевать помедленнее, не глотать кусками, а то нехорошо станет. И не чавкать, культурный же человек… Тыквенный сок с примесью портвейна. А после надо бы втихаря завернуть в салфетки побольше бутербродов с копченой колбасой и рассовать по карманам.
Насытившись, осоловев от еды, он откинулся на спинку стула. На него никто не обращал внимания. Компания рядом взахлеб, с пьяным восторгом припоминала какую-то поломку, из-за которой все могли сгинуть в лесной глуши, но кривая все-таки вывезла; если не считать предлогов и междометий, едва ли каждое десятое слово было цензурным. На сдвинутых в центре зала столах отплясывали, высоко вскидывая ноги, разбитные девчонки в широких юбках с цветной бахромой. Неожиданно Стефан увидел своих якобы знакомых – Залмана и студента в сером свитере. Те сидели не слишком далеко от него, о чем-то разговаривали, их голоса тонули в общем гомоне.
"Один из них должен все забыть, а второй – вернуться живым из Страны Мертвых".
Эта мысль пришла сама собой, и Стефан потряс головой, прогоняя неожиданно сгустившееся наваждение. Не про них же Лепатра говорила… Или про них?.. Это все ее грибочки, он до сих пор не протрезвел до конца.
Налил в опустевший бокал красного сока, на поверку оказавшегося клубничным.
Поблизости вспыхнула ссора, два здоровенных лба опрокинули столик и схватились за ножи. Их соседи загомонили, повскакивали, кто-то кликнул охрану. Залман, секунду назад мирно беседовавший с товарищем, одним махом оказался рядом, оба ножа звякнули на паркете, парни даже опомниться не успели, а он скрутил и того, и другого – какие-то приемы, Стефан в этом не разбирался – и дружелюбно попросил:
– Ребята, утихомирьтесь!
Видно было, что это человек очень сильный и вдобавок по-кошачьи ловкий.
Подоспели приятели драчунов, растащили их в разные стороны. Миротворец вернулся на свое место. Девчонки, прервавшие танец, опять полезли на столы.
– Во, видали? – с довольным смешком спросил кто-то из компании, по соседству с которой примостился Стефан. – Это наш дикарь, Залман Ниртахо. Лучший следопыт Трансматериковой компании! Дорогу находит звериным чутьем, даже если звезд не видно и компасы врут.
– Тот самый, который, говорят, вырос в Лесу?
– Ну! – подтвердил первый. – Его мать ехала с караваном, на них напали кесу, и ушло всего несколько человек, на таран-машине прорвались. Машина потом гробанулась, ни до Кордеи, ни до Лаконоды не доехать, но им попался островок, построили дом с частоколом, обосновались – так и жили, пока проходивший мимо караван их оттуда не снял. Это в стороне от трассы, поэтому нашли их только через двадцать лет. Или, не дай соврать, через восемнадцать… Короче, в середине зимы, тогда еще в газетах об этом писали. Залмана Трансмать сразу взяла под крыло, пока военные своими загребущими лапами не дотянулись, такие парни всем нужны. Говорят, хорошие следопыты – они вроде лесных колдунов, только без магии.
– Это, что ли, на него подавали в суд за самосуд?
– Ага! Только не хрен, Трансмать своих не выдает. Он тогда круто накуролесил, сшибся с бандой гопников, типа за друга заступался, и гадов этих больше десятка положил. В одиночку, заметь, про него точняк можно кино снимать! Жалко, физией для кина не вышел… И дерется как зверь лесной – видели, ага? Знай наших ребят из Трансматериковой компании! Хороший парень, один недостаток – непьющий. Потому что в дикости вырос, не приучен, если хлебнет родимой – ему сразу худо становится. И привыкать не учится, это, я считаю, недостаток… Ну, пошли, наливаем… Эй!.. Эй, как тебя, пить будешь?
– Буду, – Стефан подставил свой бокал с остатками клубничного сока.
Что-то крепкое. Пищевод, а потом и желудок наполнился горьким огнем, в ушах зарокотали невидимые моторы, на глазах выступили слезы.
"Эфра, вот же кто тебе нужен! Вот оно – то невозможное, что могло бы перевернуть твою замороженную душу! Дикарь с первобытной логикой и тяжелыми кулаками. Он не стал бы говорить, что их можно понять, не стал бы маскировать свое бессилие интеллектуальными рассуждениями. Он бы просто пошел и убил их. И был бы прав: хорошее беззаконие против плохого закона. Даже не так… С законом-то как раз все в порядке, по статье эти мархенские мерзавцы получили бы пожизненную каторгу – если бы не коррумпированность местной полиции и не обывательская трусость, помноженная на круговую поруку. Закон даже рядом с Мархеном не валялся, так что имело бы место хорошее беззаконие против плохого беззакония. Верно тот шоферюга заметил, как в кино. За это мы и любим такое кино… А что у героя с лицом не все в порядке, так для Эфры, подозреваю, это дело двадцать пятое, сказала ведь она про кузин Бранда – "ничего особенного". Если они встретятся, для меня не останется никакой надежды. То есть вообще никакой. Ага, влюбляешься, и душа трепещет от невыразимой красоты, и пронзительные слова сплетаются в стихотворные строчки, а потом приходит вот такой дикарь с дубиной на плече, р-р-раз – и все пропало…"
Ему подлили еще, он с благодарностью проглотил пылающую горечь. Залман и студент исчезли из поля зрения, зато Стефан подружился с соседями, начал читать им свои стихи, его хлопали по плечам и хвалили. В один из моментов он обмер, потому что увидел в глубине зала стеклянную дверь, прежде не замеченную, – вдруг та самая и вот-вот случится страшное?.. Так и сидел ни жив ни мертв, а потом началась потасовка, сцепившиеся парни со всей дурости врезались в стеклянную плоскость – и со звоном посыпались осколки.
От сердца отлегло, он опять начал с выражением декламировать, доверчиво глядя на расплывающиеся пьяные лица и не интересуясь тем, слушает его кто-нибудь или нет.
Бутербродов, которые Стефан распихал по карманам, хватило почти на неделю. Его одежда пропахла дорогой копченой колбасой, и голодающие коллеги по Квадроэсхатологическому театру ему завидовали, хотя завидовать было нечему.
Он наконец-то вспомнил, зачем Лепатра всучила ему свои ядовитые грибочки: мол, пожуешь – и на какое-то время обретешь способность видеть тайные связи между вещами, причем не те, которые есть, а те, которые будут. Ее интересовали исключительно вещи – одушевленные (как она считала) рукотворные предметы, но на взаимоотношения между людьми предвидение тоже распространялось.
Стефан мог бы голову на отсечение дать: в мутном половодье событий, имен, сущностей, не оформившихся возможностей Эфру и дикаря-следопыта с изуродованным лицом неумолимо несет навстречу друг другу. И помешать этому нельзя.
А для него там нет места. Его Эфра предаст глазом не моргнув, потому что он для нее такой же, как все остальные, а ко "всем остальным" у нее крайне жесткий счет. Зло порождает зло, от этого никуда не денешься. В душе скреблось тоскливое предчувствие, что он еще поплатится за "их можно понять". Надо было сначала думать, потом рассуждать.
Лучше не искать встречи с Эфрой. Лучше вместо этого поискать новую работу, а то у него крепло подозрение, что режиссер раз за разом обещает прочитать пьесу "буквально на следующей неделе" единственно ради того, чтобы Стефан и дальше продолжал расклеивать афиши забесплатно.
Все-таки не удержался. Якобы невзначай, мороча самому себе голову, очутился около стадиона Зимних Утех, где претенденты на Весенний престол принародно состязались в танцах на льду. А что, потенциальных зрителей тут полно, и афишные тумбы в окрестностях имеются.
Возле входа вывешен список имен. Вот они, под номером 14: Валеас Мерсмон и Эфра Тебери.
На галерку пускали без билетов. Стефан нашел свободное место возле изрезанных перил, втиснулся, сумку с подотчетным имуществом поставил перед собой, чтобы не увели под шумок.
Демонстрировать свои таланты на предвыборных выступлениях полагается кандидату, задача партнерши – послушно скользить вместе с ним и не падать. Одну пару освистали, у них получилось наоборот: дама вертится в пируэтах, а кавалер-претендент катится рядом, словно манекен на коньках. Парламентарий, предприниматель, уважаемый экономист, но из игры он с треском вылетел – верховный правитель должен быть совершенством и живым примером во всех отношениях. Как чемпион на собачьей выставке. Стефан вначале решил, что сравнение в самый раз для эпиграммы, но потом спохватился: это будет уже не высмеивание отдельно взятого деятеля, а дискредитация государственной системы как таковой.
Келлард отплясывал лихо и зажигательно под бравурный марш, и девчонка была ему под стать. Келлардианцы на трибунах восторженно ревели.
А потом появились те, ради кого Стефан сюда пришел, – и началось волшебство. Танец завораживал, как будто Мерсмон и Эфра плели мерцающую паутину, исподволь опутывающую всех, кто на них смотрит. Вернее, это Мерсмон плел паутину, а Эфра играла роль прекрасной куклы, но от нее большего и не требовалось – выбирают ведь Весеннего Властителя, а не Зимнюю Госпожу. Сверкали стразы на серебристых костюмах, струились распущенные белые волосы – у него до пояса, у нее до бедер. Музыка то текла, как медленная вода, в которой отражаются нездешние звезды, то срывалась в головокружительные завихрения, и в одном темпе с ней двигались танцоры. Когда они остановились, несколько секунд царила тишина, потом раздались выкрики и овации.
"Это потрясающе… – подумал Стефан, двигаясь посреди общей давки к выходу. – Какое-то нечеловеческое очарование… И все-таки я бы предпочел Келларда, не будь он таким самодуром и солдафоном в вопросах искусства. Очарование власть предержащих должно быть человеческим, а то из этого неизвестно что выйдет… У них длинные белые волосы. У обоих! Все, как говорила Лепатра, и яснее ясного, что эта парочка меня ухайдакает, если я не буду держаться от них подальше".
Несмотря на здравую мысль, ноги понесли его не к трамвайной остановке, а к парковочным площадкам на задворках Зимних Утех. Может быть, его ослепила липкая белизна зимнего полдня, а щекочущие лицо снежинки помешали выбрать правильную дорогу? Ветер подталкивал в спину, и Стефан пошел в ту же сторону, куда тащились разбухшие тяжелобрюхие облака.
Вокруг машин претендентов полицейское оцепление, посторонних не пускают, особенно таких, кто в облезлой куртке на собачьем меху, но он углядел в толпе Бранда и полез к нему через сугробы, зовя по имени и размахивая руками, чтобы привлечь внимание.
– У меня есть хорошие эпиграммы! Вам нужны политические эпиграммы?!
В его сторону заинтересованно повернулись все головы одновременно. Застигнутый врасплох, Стефан оробел – по колено в сугробе, с хозяйственной сумкой через плечо, в сбившемся набок полосатом шарфе.