- Разумеется. Все имеет свое начало. В Евангелии от Металла сказано, что Вселенная была выточена одним резцом Великой Машины. Все мы - лишь маленькие оуботы этой Великой Машины.
- Но ведь все началось с самого первого оубота?
- Именно так.
- Кто же его создал?
- Другая машина.
- А что было еще раньше, в самом начале? Кто создал машину, создавшую Оубота? Я отвечу. Живая материя. Она создала первую машину. Живая материя когда-то правила этим континентом и всеми другими континентами. Потому что она развивается. А машины не развиваются, их собирают в готовом виде. Сконструировать их могла только живая материя!
Верховный пришел в бешенство:
- Нет, нет! Что за дикие домыслы!
- Слушай дальше, - сказал Ультар. - Мы не желали терпеть рядом с собой живых, несовершенных людей. Они виделись нам глупыми и нелепыми; более того, они занимались изобразительными искусствами и музыкой. Они были смертны. В отличие от нас. Мы их уничтожили потому, что они путались под ногами, занимали место в нашей безупречной Вселенной. А после этого пришлось лгать самим себе. Мы, по-своему, безмерно тщеславны. Как человек выдумал себе бога по своему образу и подобию, так и мы выдумали себе бога, похожего на нас. Не могли же мы допустить, что наш бог подобен человеку, вот мы и уничтожили все проявления жизни на Земле, наложив запрет на всякое упоминание протоплазмы. Мы остались машинами, которые созданы машинами, такова суть, такова истина.
Он закончил свою речь. Все молчали. Наконец Кронт спросил:
- С какой целью ты это сделал? Зачем сотворил несовершенную особь из живой плоти?
- Зачем? - Ультар повернулся лицом к ящику. - Взгляни на это создание, на человека. Он мал и беззащитен. Его жизнь чего-то стоит, хотя бы по причине этой беззащитности. Из своих страхов, тревог и сомнений он и создавал когда-то великое искусство, великую музыку, великую литературу. А мы? Мы не создаем ничего. Какой смысл что-то создавать, если наша цивилизация вечна и не отягощена ценностями? Ценно лишь то, что преходяще, дорого то, что может исчезнуть. Солнечный день хорош для нас только тем, что таких дней - множество, все видели подобные дни, но погода, в силу своей переменчивости, - это одно из немногих проявлений красоты, с которым мы вынуждены мириться. А мы неизменны, потому для нас не существует ни красоты, ни искусства. Смотрите: вот он лежит и видит сны, но скоро проснется. Маленький, мучимый страхом человек, всегда стоявший на волосок от гибели, - он создал прекрасные книги, которые намного переживут своего создателя. Я видел эти книги в запрещенных библиотеках: в них объясняется, что такое любовь, нежность, ужас. А что представляет собою музыка, если не восстание против зыбкости бытия и неминуемой смерти? Какие совершенные творения созданы этими несовершенными существами! У них были возвышенные помыслы и возвышенные заблуждения, они вели войны и делали непростительные ошибки, но нам, совершенным, это недоступно. Действительно, нам недоступна смерть, в нашей среде это редчайшее явление, оно не относится к разряду ценностей. А этот человек знает, что такое смерть и что такое красота, потому-то я и начал опыты с живой материей - чтобы вернуть в этот мир хоть частицу красоты и зыбкости. Только тогда жизнь приобретет для меня смысл, хотя мои скромные возможности не позволят мне ощутить это полной мерой. Он познал радость боли - да-да, боль тоже может приносить радость, ибо не дает забыть о чувствах; он жил, принимал пищу - нам это недоступно; он познал таинство любви и воспитания себе подобных; он познал состояние сна, в котором к нему приходили сновидения - с нами такого не бывает; вот и теперь ему снятся чудеса, каких нам не увидеть и не постичь. А вы стоите перед ним в страхе, вы боитесь всего, что прекрасно и бесценно.
Члены Совета замерли. Кронт обернулся к ним:
- Слушайте, все. Я запрещаю говорить о том, что вы здесь увидели. Никому ни слова. Понятно?
Советники закачались с натужным скрипом.
Спящий зашевелился и дернулся, у него дрогнули веки, шевельнулись губы. Человек просыпался.
- Казнь через коррозию! - завопил Кронт, бросаясь вперед. Взять Ультара! На ржавчину его! На ржавчину!
Одиночество
The Lonely Ones, 1949
Переводчик: Е. Петрова
Шесть вечеров подряд они ужинали у костра, ведя неторопливую беседу. На серебристом боку ракеты, доставившей их в эти края, играли отблески пламени. Издали, с голубоватых гор, их костерок выглядел как звезда, что упала среди марсианских каналов с ясного, застывшего марсианского неба.
На шестой вечер, присев к огню, оба внимательно огляделись вокруг.
- Замерз? - спросил Дрю, отметив, что напарника бьет озноб.
- Что? - Смит осмотрел свои руки. - Да нет.
От Дрю не укрылось, что у Смита на лбу проступила испарина.
- У тебя жар?
- С чего ты взял?
- Тоскуешь?
- Возможно. - Дрогнувшей рукой он подбросил в костер поленце.
- В картишки перекинемся?
- Настроения нет.
Дрю прислушался к учащенному, неглубокому дыханию Смита.
- Материал у нас собран. Съемку делали ежедневно, пробы грунта взяли. Загрузились, считай, под завязку. Может, на ночь глядя и стартуем в обратный путь?
Смит рассмеялся:
- Понимаю, тебе тут одиноко, но не до такой же степени?
- Все, хорош.
Они повозили подошвами по холодному песку. Ветра не было. Ровное пламя костра, подпитываемое кислородом из бортового шланга, устремлялось вертикально вверх.
Под тончайшими стеклянными масками пульсировал тонкий слой кислорода, поступающего из кислородных жилетов, надетых под куртки.
Дрю сверился с датчиком. Запаса кислорода хватит еще на шесть часов. Вполне достаточно.
Он взялся за маленькую гавайскую гитару и начал небрежно перебирать струны, запрокинув голову и глядя на звезды из-под полуприкрытых век.
Та девушка, что часто снится мне, -
Она как радуга в небесной вышине.
Глаза лазурные и локон золотой…
Мелодия поднималась по рукам Дрю в его наушники. Смит ее не улавливал - он слышал только пение Дрю. Атмосфера была слишком разреженной.
Мечтают многие о девушке о…
- Замолчишь ты или нет? - взвился Смит.
- Что на тебя нашло?
- Сказано: замолчи! - Откинувшись назад, Смит испепелял его взглядом.
- Ладно, ладно, не кипятись.
Дрю опустил гитару, лег на спину и задумался. Он-то знал, в чем причина. Его мучило то же самое. Холодная тоска, ночная тоска, тоска расстояний, пространства и времени, тоска галактик и перелетов, дней и месяцев.
Ему врезалось в память лицо Анны, мелькнувшее в обрамлении иллюминатора за минуту до старта. Оно было похоже на ожившую искусно вырезанную дымчатую камею под круглым дымчатым стеклом: милое лицо, на губах улыбка, глаза блестят, рука поднята в прощальном взмахе. Потом все исчезло.
Он лениво перевел взгляд на Смита. Тот сидел с закрытыми глазами. Думал о чем-то своем. Не иначе как о Маргарите. Очаровательная Маргарита - карие глаза, шелковистые каштановые волосы. Сейчас она за шестьдесят миллионов миль, в недосягаемом мире, где они все появились на свет.
- Интересно, что они нынче поделывают? - сказал Дрю.
Смит открыл глаза и уставился на него через огонек костра. Даже не уточнив, что имел в виду Дрю, он ответил:
- Ходят на телеконцерты, в бассейн, играют в бадминтон, да мало ли что.
Дрю кивнул. Ощутив, как на лбу и ладонях проступает пот, он снова замкнулся в себе. Озноб усилился, в груди заныло пронзительное, щемящее чувство. В эту ночь он решил посидеть без сна. Иначе все будет, как всегда. Из ниоткуда возникнут все те же губы, то же тепло, то же видение. Потом придет ненужное утро, а с ним - возвращение в кошмар безысходности.
Он вскочил как ужаленный.
Смит даже отпрянул.
- Давай пройдемся, чтобы не сидеть на месте, - с горячностью предложил Дрю.
- Можно.
Они шагали по розовым пескам пересохшего морского дна, не произнося ни слова. Дрю немного расслабился и прочистил горло.
- А что будет, - начал он, - что будет, чисто гипотетически, если тебе повстречается марсианка? Вот прямо сейчас?
Смит фыркнул:
- Не дури. Марсианок не бывает.
- А ты вообрази.
- Ну, не знаю, - на ходу ответил Смит, глядя перед собой. Он опустил голову и провел рукой по теплому прозрачному щитку. - Меня в Нью-Йорке Маргарита ждет.
- А меня - Анна. Давай трезво смотреть на вещи. Мы с тобой, двое нормальных мужиков, год летели от Земли; нам здесь холодно, тоскливо, рядом ни души, никакого человеческого участия, даже за руку некого подержать. Неудивительно, что мы мечтаем о женщинах, которых оставили на Земле.
- Что толку мечтать, надо с этим завязывать. Тут женского пола не сыщешь, будь оно все трижды проклято!
Они отошли на порядочное расстояние.
- А вообще-то, - поразмыслив, ответил Смит, - если бы нам здесь встретилась женщина, Маргарита - не сомневаюсь - первой вошла бы в положение и меня простила.
- Ты уверен?
- На все сто.
- Или просто строишь догадки?
- Вовсе нет!
- Тогда я тебе кое-что покажу. Оглянись-ка. Вот туда. - Взяв Смита за локоть, Дрю развернул его назад и отвел на полсотни шагов в сторону. - Теперь понимаешь, о чем я толкую?
Смит так и ахнул.
На песке изящной мягкой лункой отпечатался след ноги. Они наклонились и в нетерпеливом волнении провели пальцами по краям. Дыхание со свистом вырывалось из ноздрей. У Смита заблестели глаза.
Они долгим взглядом посмотрели друг на друга.
- А след-то женский! - вырвалось у Смита.
- Да какой аккуратный, - подхватил Дрю, согласно кивая. Я в этом деле кое-что смыслю. Когда-то подрабатывал в обувном магазине. Женскую ножку ни с чем не спутаю. Без единого изъяна!
У каждого в горле застрял сухой ком; бешено застучало сердце. Смит сжимал и разжимал кулаки.
- Боже ты мой, какой маленький отпечаток! Ты глянь на эти пальчики! Прямо точеные!
Он выпрямился, щурясь посмотрел вдаль. А потом с воплем припустил вперед.
- Тут еще один, и еще! И здесь! Они ведут в эту сторону!
- Остынь. - Поравнявшись со Смитом, Дрю схватил его за плечо. - Куда тебя понесло?
- Не держи меня, черт побери! - Смит указал куда-то пальцем. - Я иду по следу.
- А как же Маргарита?
- Нашел время! Пусти, а то врежу!
Недоумевая, Дрю разжал пальцы.
- Как знаешь. Вперед.
Дальше они бежали вместе…
Новые следы, совсем свежие, четко очерченные. Они звали за собой - то частили, то петляли, уходили и возвращались, прочерчивая одинокой цепочкой пересохшее морское дно. Взгляд на часы. Ну, еще пять минут. В темпе. Не тормозить. Бегом. Дрю задыхался от хохота. Бред какой-то. Потеха. Два взрослых мужика ломанулись неизвестно куда. Честное слово, если бы их от одиночества не зацепила всерьез эта затея, он бы рухнул навзничь и смеялся до слез. Вроде бы разумные парни, робинзоны, а погнались за хрупкой невидимкой, за девушкой-пятницей. Ха!
- Над чем смеешься?
- Просто так. Следи за временем. Не дай бог, кислород кончится.
- У нас его с запасом.
- Все равно, следи!
"Понимала ли она, проходя этим путем, - забавлялся своими мыслями Дрю, - что следы в пыли, невинно отпечатанные миниатюрными ножками, посеют смятение в мужских умах? Нет. Даже не подозревала. Ни сном, ни духом".
Как бы то ни было, нельзя отставать от этого одержимого - от Смита. Бред, просто бред, а впрочем - что-то в этом есть.
На бегу Дрю ощутил, как голову окутывает теплый туман. Что ни говори, было бы здорово скоротать ночь у костра с хорошенькой женщиной, взять ее за руку, поцеловать, приласкать.
- А вдруг это какая-нибудь синюшница?
Смит, не останавливаясь, обернулся:
- Что-что?
- Вдруг у нее кожа синяя? Как здешние горы? Что тогда?
- Типун тебе на язык, Дрю!
- Ха! - громыхнул Дрю, и тут они оказались у старого речного русла, а по нему добрались до сухого канала, застывшего в пустоте безвременья.
Следы ненавязчиво звали в сторону предгорий. На подъеме пришлось остановиться.
- Чур-чура, - бросил Дрю, и его пожелтевшие зрачки сузились.
- Не понял?
- Чур-чура, говорю. В том смысле, что я к ней первым подвалю знакомиться. Помнишь, как в детстве говорили: "Чур-чура". Ну, вот. Я сказал "чур-чура". Застолбил свои права.
Смит помрачнел.
- В чем дело, Смит? Боишься соперничества? - спросил Дрю.
Смит не ответил.
- У меня профиль классный, - с нажимом сказал Дрю. - К тому же росту во мне на четыре дюйма больше.
Смит смотрел холодно, не мигая.
- Да, приятель, мы с тобой соперники, - не унимался Дрю. Вот что я тебе скажу, Смит: если у нее есть подружка, можешь рассчитывать на подружку.
- Придержи язык, - отрезал Смит, не сводя с него злобного взгляда.
Улыбка сошла с лица Дрю; он отступил на шаг назад.
- Эй, Смит, зря ты лезешь в бутылку. Кончай психовать. Смотреть тошно. До сих пор мы с тобой прекрасно ладили.
- Не учи. Отвяжись. Между прочим, это я нашел следы.
- Разве?
- Ну, допустим, ты первый их увидел, но это я решил по ним пойти!
- Вот как? - с расстановкой проговорил Дрю.
- Ты сам знаешь!
- Неужели?
- Мать честная, год в космосе, ни людей, ничего, одни перелеты, но стоило этому случиться, стоило обнаружить человеческое присутствие…
- Женское присутствие.
Смит замахнулся. Дрю перехватил его сжатую в кулак руку, заломил ее и влепил Смиту пощечину.
- Опомнись! - прокричал он в застывшее лицо. - Опомнись! - Схватив Смита за куртку, он стал трясти его, как мальчишку. Слушай меня, слушай, болван! Может, эта женщина не свободна. Пораскинь мозгами. Где марсианка, там должен быть и марсианин, смекаешь, придурок?
- Отпусти!
- Сам подумай, кретин.
Дрю толкнул Смита в грудь. Тот пошатнулся и едва устоял на ногах, а потом схватился за пистолет, но передумал и сунул его обратно в кобуру.
От Дрю не укрылось это движение. Он в упор посмотрел на Смита:
- Вот, значит, до чего дошло? Ты что, рехнулся? Пещерный человек.
- Заткнись! - Смит двинулся в гору. - Тебе не понять.
- Где уж мне! Наверно, я весь этот год из дому ни ногой - каждую ночь укладывался спать с Анной. Сидел себе в Нью-Йорке и горя не знал. Ты один у нас отправился в полет, герой недоделанный! - Задохнувшись от негодования, Дрю выругался. - Тоже мне, пуп земли!
Перевалив через песчаную дюну, они оказались среди других таких же холмов и продолжили путь по следам. Вскоре у них на дороге оказалось кострище - обугленный хворост и небольшой металлический контейнер, в котором, судя по его устройству, хранился кислород для разжигания огня. Похоже, все это появилось здесь совсем недавно.
- Она где-то поблизости, - чуть не сказал Смит, но так и не замедлил шаги. Ноги увязали в песке, дышалось с трудом.
"Интересно, как она выглядит, - спрашивал себя Дрю, в задумчивости блуждая среди собственных мыслей. - Может, она высокая и стройная, может, маленькая худышка. Интересно, какого цвета у нее глаза, какие волосы? Интересно, какой у нее голос? Мелодичный, тонкий? Или тихий, грудной? Все интересно. Не только мне, но и Смиту. Он сейчас думает о том же. От этих дум прямо задыхается и бежит как угорелый, чтобы еще лучше думалось. Такая гонка до добра не доведет, это точно. И почему только мы сорвались с места? Дурацкий вопрос. Мы сорвались с места потому, что мы - живые люди, вот и все. Хотелось бы надеяться, что на голове у нее волосы, а не змеи".
- Пещера!
Они остановились у очередного пригорка: в склоне зиял вход в пещеру. Следы вели внутрь.
Выхватив электрический фонарь, Смит направил луч в темноту, помигал и выжидающе ухмыльнулся. Он с опаской двинулся вперед, слыша в наушниках свое учащенное дыхание.
- Цель близка, - сказал Дрю.
Смит даже не повернул головы.
Они шли бок о бок, соприкасаясь локтями. Дрю попытался вырваться вперед; Смит хмыкнул и прибавил шагу, побагровев от досады.
Узкий проход сворачивал то в одну сторону, то в другую, но луч фонаря, направляемый вниз, постоянно выхватывал из мрака все ту же цепочку следов.
Внезапно перед ними открылось обширное подземелье. У дальней стены, возле потухшего костра, растянулась чья-то фигурка.
- Вот она! - закричал Смит. - Вот она!
- Чур-чура, - спокойно повторил Дрю.
Смит развернулся, сжимая в руке пистолет.
- Вали отсюда, - процедил он.
- Что? - Дрю не сводил глаз с пистолета.
- Что слышал. Вали!
- Эй, погоди…
- Возвращайся на корабль и жди меня там.
- Не хочешь ли ты…
- Считаю до десяти. Если не уберешься, тебе конец.
- Ты спятил!
- Один, два, три, шевелись.
- Ты хотя бы выслушай меня, Смит, черт бы тебя побрал!
- Четыре, пять, шесть, я предупредил… ох ты!
Оружие выстрелило.
Пуля угодила в бедро. От выстрела Дрю резко бросило в сторону; он рухнул как подкошенный, крича от боли. И остался лежать в темноте.
- Я нечаянно, Дрю, я не хотел! - завопил Смит. - Пистолет сам выстрелил - у меня рука дернулась, палец соскочил. Я не нарочно! - Слепя напарника лучом света, он нагнулся и перевернул его на спину. - Сейчас сделаю перевязку. Прости. Сбегаю за ней - пусть нам поможет. Потерпи чуток!
Мучаясь от нестерпимой боли, Дрю проводил глазами яркий луч - Смит с топотом несся к застывшей у черного кострища фигурке. На бегу он пару раз призывно крикнул, а приблизившись, наклонился и попробовал ее растолкать.
Дрю томился в ожидании.
Смит перевернул неподвижную фигурку.
Издалека Дрю различил его голос:
- Мертвая.
- Не может быть! - вырвалось у Дрю.
Он на ощупь извлек свой перевязочный пакет. Отломил горлышко одной из ампул и проглотил белый порошок. Боль тут же утихла. Тогда он принялся бинтовать рану. Она оказалась глубокой, но не смертельной. На расстоянии он видел Смита, который растерянно застыл на месте, сжимая фонарик онемевшими пальцами и не сводя глаз с женского тела.
Вернувшись, Смит опустился на пол пещеры, глядя в никуда.
- Она… она умерла давным-давно.
- А следы? Откуда они?
- Из этого мира. Конечно же, из этого мира. Мы не дали себе труда подумать. Просто сорвались с места. То есть это я сорвался с места. Как дурак. Следы - из этого мира, но до меня не сразу дошло. Только теперь понял.
- Ты о чем?
- Здесь же нет ветра, нет никакого движения. Ни времен года, ни дождей, ни штормов, ничего. Десять тысяч лет назад в этом угасающем мире женщина в одиночку шла сквозь пески. Возможно, она была последней, кто еще оставался в живых. У нее была пара жестянок с кислородом. На этой планете что-то произошло. Атмосфера перетекла в космос. Не стало ветров, не стало кислорода, не стало времен года. И она бродила в полном одиночестве. - Смит обдумал следующую фразу и только тогда вполголоса произнес ее вслух, не глядя на Дрю. - Пришла в эту пещеру и легла умирать.
- Десять тысяч лет назад?