Через минуту на площади воцарилась полная тишина, в которой особенно страшно слышались стоны связанного солдата.
- Я не люблю и не умею говорить, я привык действовать, - начал Конан. Великолепная акустика позволяла слышать его негромкий суровый голос в каждом уголке огромной площади. - Вы хотели знать, что происходит в городе? Вот вам ответ. Вы сами притащили их сюда. Запомните, такими людей делает отравленная вода. В человеке остается только ненависть, и он убивает все, что видит. Река будет непригодной для питья еще три недели. - Он не знал, что еще добавить. - Берегите воду. И не забывайте, что солдаты охраняют вас от вас самих, не опускайтесь до паники.
Тяжкий вздох прокатился по толпе. Конан повернулся, чтобы уйти, но вдруг заметил внизу знакомое лицо.
- Пусть-ка Зубник расскажет, что видел в деревне Онда. В живых там остались только пьяный мужик и грудной ребенок. Я сделаю все, чтобы не допустить этого в Тарантии.
Народ заколыхался вокруг тут же ставшего центром внимания простого деревенского лекаря. Начальник стражи дал знак унести с прощали отравившихся солдат. Никто не знал, можно ли их вылечить, но и отдать несчастных на растерзание толпы тоже было бесчеловечно.
Остаток ночи прошел в заботах. Каждую минуту возникали тысячи самых разных и, порой, неожиданных вопросов. Испуганные и ошарашенные люди, видя в короле спасителя, шли со своими проблемами прямо к нему. Немного растерявшись, Конан вначале терпеливо выслушал несколько человек, но после вопроса молодой женщины, где ей брать воду для подмывания ребенка, объевшегося зелеными яблоками, рассвирепел. Но тут вмешалась Зенобия и предложила все запасы воды разделить на несколько частей, которыми будут распоряжаться поставленные королем люди.
- Я могу взять на себя женщин и детей, - мягко закончила королева, с любовью глядя на мужа. Тот ответил ей благодарным взглядом. На мгновение Зенобия забыла об опасности, нависшей над городом. Горячая волна радости прокатилась по всему телу, чуть не выплеснувшись слезами. Снова рядом был прежний Конан - сильный, немногословный, чуть грубоватый, но живой и родной.
Глава 4
Солнце, словно издеваясь над осажденным городом, палило немилосердно, в секунду слизывало каждую упавшую каплю и с легкостью заправского вора проникало в плохо накрытые ведра. Лошади, с трудом дотащив до города бочки, наполненные в окрестных колодцах, готовы были выпить всю привезенную воду. Люди держались из последних сил.
На двадцатый день вечером, когда уже стало казаться, что беда никогда не уйдет из города, на "Гарантию обрушился ливень. Потоки воды торжествующе барабанили по крышам, выгоняя жителей на улицы, моя, моя, смывая всю пыль и тоску, накопившуюся за эти показавшиеся вечностью два десятка дней. Взявшись за руки, люди танцевали под дождем, понимая, что пришло избавление и жизнь продолжается, ах, нет, как будто начинается снова.
У огромного дворцового окна стоял похудевший усталый король и счастливыми глазами смотрел на улицу. Испытания не состарили Конана, наоборот - мужчина в простой одежде с царственной осанкой мог бы сойти за сына того, двадцать дней назад ускакавшего на охоту за реку. Синие глаза, может, лишь чуть-чуть потемневшие к сорока годам, почти не заметная седина в жестких черных волосах, и только горькая складка у губ могла выдать, сколько пережил этот все еще молодой человек. "Я должен благодарить судьбу, которая в тот странный день увела меня так далеко от дворца, - думал киммериец, всей грудью вдыхая свежий влажный воздух. - И, конечно, странного мага, ведь это его заслуга, что Тарантия живет, а не превратилась в кровавое побоище".
- Моя заслуга здесь невелика, - произнес у него за спиной знакомый тихий голос.
Проклиная дурацкую привычку волшебников появляться внезапно, Конан обернулся. Старик сидел в кресле с высокой спинкой.
- Велика твоя заслуга или мала, я должен поблагодарить тебя. Будь моим гостем, располагайся. Я прикажу принести вина и еды. - Из своего опыта общения с магами киммериец знал, что повелители и темных, и светлых сил не чужды человеческих слабостей и могут быть настоящими гурманами.
- Благодарю тебя, король, я бы предпочел немного фруктов.
Старик молчал, пока счастливые мокрые слуги расставляли на столе вазы, взял яблоко, но есть не стал, а задумчиво на него посмотрел.
- Завтра после полудня река очистится, - сказал он после продолжительной паузы. - Я думаю, тебя все же интересует, откуда на ваш город обрушилась такая напасть?
- Любопытно было бы знать, - не скрывая сарказма, ответил Конан. Все трудности были позади, и теперь он мог послушать и какую-нибудь страшную сказку.
Не сводя взгляда с яблока, словно читая на его румяной кожице, Гардевир начал свой рассказ:
- Давным-давно ужасная катастрофа унесла на дно океана огромный материк Атлантиду. Многие погибли, но многим удалось спастись. У атлантов был хороший флот, беженцы сотнями высаживались на новый надежный берег. Никто не знает, как это случилось, но однажды, прошло уже много времени после того, как последний корабль бросил якорь и высадил людей, прибой выбросил на песок бесчувственную женщину. Ее нашли, откачали. Женщина напрочь потеряла память. Она не помнила, кто она, откуда, как оказалась в море. Решили, что ее смыло волной с одного из кораблей, а счастливый случай помог добраться до берега. Никого ее судьба особо не занимала - забот и так хватало. Если бы они знали, кого спасли, то немедленно выбросили бы чудовище обратно в море. Хотя это уже не помогло бы. Прошло время, люди понемногу стали устраиваться на новом месте, но тут их настигла новая беда: однажды ночью ужасной силы землетрясение снесло недавно построенные убогие дома. Из трещин в земле выплескивалась раскаленная лава, заживо сжигая людей. Никто не видел, как на совершенно не тронутом клочке земли при вспышках багрового света эта странная женщина родила двоих детей: мальчика и девочку. Так они и появились на свет - Октогирум и Панора, одни из самых злобных волшебников на земле. Их отцом был Од'О - демон Океана, а матерью - низкая развратная женщина из атлантов, давно уже продавшая не только свое тело, но и душу черным силам.
Од'О - один из самых могущественных демонов на свете. Но вся его сила в воде - от крошечного родника, родившегося из трещины в камне, до страшных океанских штормов. Не поручусь, что именно он приложил руку к ужасной гибели Атлантиды, но знаю, что просто так море никогда не пойдет против земли. Великие Боги, создававшие мир, были мудры и добры. Изначальный Мир пребывал в согласии с самим собой, и только последующие распри Богов и Демонов привнесли в него противоречия и страдания.
Я не знаю, как и когда получил Од'О свою огромную власть над океаном, но то, что это один из самых злобных и дерзких демонов в мире, известно всем живущим ныне волшебникам. Не раз он пытался бросить вызов даже Богам, но, видно, ему не хватало могущества. Все его замыслы отличаются дьявольской изобретательностью. И двое его детей не были плодом любви или страсти к земной женщине, они должны были помочь Од'О утвердиться на земле.
Его дочь - Панора - не отличалась особой магической силой. От матери она унаследовала непомерную похоть, а от отца - демонические знания и ненависть к людям. Ее коньком были всевозможные болезни и хвори, особенно мастерски она насылала мор на скот и губила на корню урожай. Другое дело - Октогирум. Он появился на свет первым, и вся сила страшного землетрясения, унесшего тысячи жизней, перешла к нему. Не зря он был любимцем Од'О, если только этот злодей способен на такое человеческое чувство. Главным развлечением сынка стало переделывание земли. Он мог за ночь сровнять или возвести гору, мог расколоть равнину, - добрый папаша услужливо заполнял трещину водой, - и появлялась новая река…
Но мир давно бы рассыпался в пыль, не будь Великого Равновесия. Раз в пять столетий на земле появляется на свет мальчик, которого, независимо от страны рождения, называют Гардевир. Его главная задача - а последние четыреста лет и моя - следить за братом и сестрой и не давать им вершить свои гнусные дела. Пока все получалось неплохо. Панору даже удалось уничтожить, ну, ты об этом уже знаешь…
Конан, удобно устроившись в кресле и потягивая вино, при этих словах недоуменно взглянул на мага. По лицу старика промелькнуло что-то похожее на улыбку:
- Это та самая злодейка, которую мой пра-пра-прадед ткнул лицом в ее же собственную мерзкую шкатулку. Зубник тебе все правильно рассказал.
Король чуть заметно нахмурился. Забавная история, но уж больно не любил киммериец, когда все так гладко да тесно скручивалось вокруг него. Не заметив недовольства Конана, волшебник продолжал:
- Октогирум был существом на редкость склочным. Кроме гадостей людям он норовил напакостить и своим. Но маги обидчивы и очень мстительны. - Тут взгляд Гардевира стал задумчивым, словно ушедшим в далекое прошлое. - Среди диких гор, почти на границе Гандерланда и Немедии, давным-давно стоял храм. То есть, храмом его называли те немногие люди, которым посчастливилось увидеть это удивительное сооружение на вершине. На самом деле там стоял Магический Замок Демона Небесных Вод. Даже я не знаю его имени. Нечасто он жалует землю своим посещением, хотя каждая капля дождя, пока она еще не упала на землю, повинуется ему, туман над рекой и горячий пар над котлом, облака и грозовые тучи - все в его власти. Он один знает великий секрет Радуги. Демон Небесных Вод - великий меланхолик, всегда равнодушно взирал он на земную суету, может, и не догадываясь, какую лютую ненависть испытывал к нему Од'О. То ли сам Октогирум полез на рожон, то ли папаша подучил способного сынка, но однажды средь бела дня Магический Замок рухнул в пропасть. Весь мир содрогнулся от такого страшного злодеяния. Но и виновник получил свое: превратился в глыбу льда. И поставлен был в самой глубокой пещере в горах, чтобы и памяти о нем не сохранилось. - Гардевир чуть улыбнулся. - Для меня настала спокойная жизнь. Я бродил по земле, придумывал новые цветы, помогал влюбленным, укачивал беспокойных детей. Но вот недавно что-то страшное почудилось мне в багровом закате, а потом и случилось: гора вдруг раскололась ровно пополам, как будто разрезанная ножом. Глыба-Октогирум покатилась прямо на ледник, а оттуда - в реку. Я был далеко, и чуть не опоздал. Ведь замерзшей-то не вода была, а одна сплошная ненависть.
- Ничего не понимаю, - перебил плавный рассказ Гардевира Конан, - ну, понятно, ненависть. Но лед ведь плавает. А она, что - утонула, что ли? Почему мы тут три недели мучаемся?
- Глыбу вынесло на камни немного выше Онды по течению. Хорот там еще мелкий. Она лежала и таяла. Я рассчитал, сколько это будет продолжаться, и не ошибся.
- Подожди-ка, - Конан поразился, что эта мысль не пришла ему в голову раньше, - но если река отравлена, то что сейчас творится внизу, в Мессантии?
- Не тревожься, вода Хорота к тому моменту уже многократно разбавлена другими реками, да и я, - скромно добавил Гардевир, - кое-чем помог тем, кто ниже по течению. Тяжелые испытания выпали только на долю Онды и Тарантии, и тут уж моя вина, не успел.
- Кром! - начал злиться киммериец. - А нельзя было просто расколоть эту ледышку на куски и сплавить, по-быстрому, в море?
- У нас свои правила, - высокомерно ответил старик и откусил-таки яблоко. - Это вы, люди, работаете руками, инструмент магов - голова.
- То-то, из-за твоей головы я чуть не лишился своей столицы, - буркнул Конан. - А каменными пальцами из болота в небо тыкать - это тоже твои штучки? Какой-нибудь недоступный людям вид развлечений?
Гардевир выглядел не просто удивленным, он страшно испугался.
- Где ты видел каменный палец?!
- Я думал, ты знаешь. Не очень далеко от Онды, в лесу, на самом краю болота.
Маг внезапно заторопился. Странно было видеть его суетящимся. Забыв свои трюки с прохождением сквозь стены, он бросился к двери, успев крикнуть на ходу:
- Берегись, Конан! Идут страшные времена!
Киммериец равнодушно посмотрел ему вслед и задумчиво произнес:
- Эх, не зря я этих магов не люблю. Вот, пожалуйста: пришел - не поздоровался, и ушел - не попрощался.
Глава 5
Дверь королевской спальни была приоткрыта. Зенобия, сидевшая на краешке кровати, устала прислушиваться, в коридоре было тихо. С улицы доносились крики, шум и громкое пение - в городе праздновали. С обычной беспечностью людей, только что переживших горе, все радовались избавлению, строили планы на будущее, будто кто-то верно пообещал им: это ваше последнее испытание, дальше вы будете жить долго и счастливо.
Голова была легкая, а настроение бесшабашное, как в юности. За обедом королева выпила несколько бокалов легкого вина. Уходя в спальню из столовой, она спиной почувствовала тот знаменитый взгляд Конана, которым он раздевал любую понравившуюся ему женщину. Но сейчас она была уверена - причиной этому было не простое влечение, подогретое вином. К ней возвращался прежний любящий муж.
Темная фигура, внезапно появившаяся рядом с Зенобией, заставила ее вздрогнуть. Тут же сильные, но ласковые руки обняли ее так, что перехватило дыхание.
- Я ждала, но не слышала, как ты вошел, - слабея, проговорила королева в самое ухо Конана.
- Ты забыла, милая, что я в молодости был вором. Прокрадываться незаметно - моя профессия.
- И что же ты хочешь украсть сейчас? Золото, драгоценности? Ты выбрал удачно - в королевском дворце есть что взять. - Зенобия получала острое наслаждение от этого ночного разговора с любимым мужчиной, не выпускавшим ее из объятий. В каком-то странном тягучем сладострастном подобии танца они двигались к постели, - умудренные опытом, а потому оттягивая сладкий миг близости.
- Нет, сегодня я пришел не за сокровищами, - голос Конана чуть прерывался, ему самому нравилась эта игра, - где-то здесь во дворце, я слышал, есть женщина. Говорят, красивей ее нет во всей Аквилонии. Я украду ее.
- Женщина? - притворно удивилась Зенобия. - И кто же она?
- Королева! - жарко выдохнул ей в ухо ночной гость и, подхватив на руки, почти теряющую сознание, отнес на кровать.
Наступившее утро можно было бы назвать настоящей идилией. За столом все казалось удивительно вкусным и свежим. Король и королева, сидя за поздним завтраком, как новобрачные, вздрагивали от любого прикосновения рук и не смели поднять друг на друга глаза. Когда Зенобия говорила что-то, обращаясь к мужу, он так откровенно смотрел на ее губы, что она тут же, покраснев, умолкала. Заметив на руке жены золотой браслет, Конан вспомнил, что давным-давно это был его свадебный подарок. К своему стыду, он не смог бы точно назвать дату. Проследив за взглядом мужа, Зенобия улыбнулась и тихо сказала:
- Он всегда был для меня талисманом. Я почти никогда не снимала его. - Она умолчала о том, что значило "почти", хотя в это короткое слово вместились ее бессонные ночи, черное от пьянства лицо мужа и очередная наглая красотка, с хозяйским видом ерзающая у него на коленях. Но даже самая гордая женщина умеет прощать. Во взгляде Зенобии, обращенном на короля, не было ни следа упрека. Так же тихо, но вложив всю свою прошлую горечь, она закончила:
- Я надела его, как только беда ушла из нашего города. И надеюсь больше не снимать.
Конан оценил тактичность жены и понял намек. Разряжая обстановку, он, притворно хмурясь, спросил:
- Так это, значит, своему свадебному подарку я обязан царапинами на спине?
Зенобия вновь покраснела. "Я чувствую себя девчонкой под его темным взглядом", - подумала она, и радуясь, и боясь спугнуть вновь обретенное счастье.
Конан вызвал слугу и приказал немедленно вызвать во дворец самого лучшего ювелира в городе.
- И пусть захватит все самое лучшее и дорогое, что у него есть!
После этого на площади перед дворцом было объявлено, что в ближайшие три дня певцы, музыканты, акробаты и фокусники получат деньги из королевской казны, если будут без устали развлекать горожан, и награду лично от короля за лучшее посвящение королеве.
Дворцовая кухня напоминала жерло вулкана. Горы мяса и овощей лежали на столах в ожидании умелых рук кулинаров. Кондитеры, задыхаясь в облаках сахарной пудры и ароматных специи, лезли из кожи вон, стараясь поразить гостей праздничного ужина своим искусством. Придворные дамы загоняли служанок, примеряя многочисленные платья, досталось и нерадивым мужьям, не позаботившимся вовремя о новых нарядах и украшениях.
Вечером, кроме королевского стола, накрытого в парадном зале, сотни изысканных блюд и кувшинов тончайшего вина были вынесены прямо на площадь перед дворцом.
В память о спасенной столице король первой осушил чашу, наполненную водой Хорота.
Королева сияла во главе стола рядом со своим повелителем, и никто из присутствующих ни на мгновение не усомнился бы в том, что это самая красивая женщина в Аквилонии.
- Любой твой каприз будет исполнен немедленно, только прикажи, - шепнул Конан, любуясь маленьким точеным ушком любимой.
Зенобия ответила ему сияющим взглядом, в котором так ясно читалось ее желание, что киммерийца пробрала дрожь до самых кончиков пальцев.
- Но мы не можем сейчас оставить праздник…
- Хорошо, - смеясь, сказала королева, откровенно любуясь его замешательством, - тогда лучше я тебе что-нибудь подарю.
- Что? - удивился Конан.
- Прикажи нарисовать мой портрет и повесь его в парадном зале!
- Прекрасная мысль! Завтра же найду лучшего художника!
Пир продолжался. К общей радости, он не имел ничего общего с теми недавними застольями без повода и без меры. В середине вечера король с королевой, как им показалось, незамеченными, покинули праздник. Придворные переглянулись: кто понимающе, кто удивленно, а кто - и с завистью.
Внизу на площади в компании веселых горожан пил вино счастливый Зубник, изредка проверяя широкий боковой карман, где позвякивали в кожаном мешочке пожалованные королем золотые монеты, и борясь с искушением немедленно побежать домой и пересчитать. Он уже заранее прикидывал, на сколько сможет сократиться срок его службы благодаря щедрому подарку Конана.