Огонь и вода - Влад Савин 2 стр.


Она называла его именно так, сокращенно от "государь". Приводя слова какого-то классика, Дидро или Вольтера - что все люди должны быть подобны королям: иметь каждый свою свободную страну собственного духовного мира - и встречаться, говорить друг с другом, как подобает государям, а не рабам. Она приходила, в легком светлом платье с узкой талией и очень пышной юбкой - как обычно в Зурбагане наряжались и барышни, и мещанки, и даже, в воскресный день, работницы с фабрик; она постоянно раскрывала над головой сиреневый зонт, даже в сумерки, когда не было ни солнца ни дождя - впрочем, дамы здесь часто поступали так, считая яркие зонтики не защитой от непогоды, а дополнением к наряду; она всегда была в соломенной шляпке, прячущей ее лицо в тени широких полей, чему Леон был не рад и втайне желал порыва ветра, как в тот день - но теперь она всегда завязывала ленты шляпы так туго, что поля сгибало наподобие капора, скрывая милое и прелестное лицо совсем.

Он брал корзину из ее рук - и они шли пешком, по пути делая необходимые покупки, через весь город, по пути увлеченные интересной беседой. Они шли так, до самой окраины, где кварталы сменялись деревянными домами, часто окруженными садами и огородами. Это место на спускающемся к морю склоне громадной горы из белого известкового камня называлось Пыляны - по причине пыли в огромном количестве измельчаемой на немощеных улицах множеством ног и колес, и поднимаемой в воздух ветром так густо, что в полусотне шагов ничего не было видно, как в тумане. Оттого жилье здесь и стоило дешево, но тихим летним днем зелень садов вокруг радовала глаз, а дорога была легка и приятна; в это время здесь в большинстве жили дачники, приехавшие к морю на лето; улицы здесь назывались линиями, с номерами вместо имен. Дорога была неблизкой, но Зелла, умея видеть во всем прежде всего хорошее, говорила, что прогулки по свежему воздуху в отсутствие городской суеты и полезны, и приятны, на что Леон конечно, не возражал; по пути они вели беседу:

–..как все прогрессивное общество, я всегда приветствовал идею женского образования, кроме некоторых его черт. Коротко стричь волосы, носить очки, и даже курить сигареты - может, это и выглядит умно, но очень некрасиво!

- Свобода, сударь - после запрета, желание отведать все. Раньше лишь вы, мужчины, допускались к образованию, к общественной жизни - стоит ли осуждать тех из нас, кто слишком ретиво принялся подражать вам во всем, даже в праве курить. Создать свое, новое "я" - обозначив себя такой. Мир изменить - начав с чистого листа.

Леон лишь пожал плечами, не ответив. Странно, но после этих безобидных слов у него впервые мелькнула крамольная мысль - не был ли их собственный радикализм, в значительной части - тем же обиженным ребячеством, что-то доказать наперекор? Когда не остается ничего другого, кроме как перевернуть мир - кто задаст вопрос, а нужно ли это? Так он в самый первый раз усомнился в революции. Но конечно - оставил мысли при себе. Пока.

- Мечта! - говорил Леон - лучшее, что есть в человеке: без мечты живут и животные, повинуясь лишь инстинктам. Есть, размножаться - и ничего больше. Лишь человек может думать о завтра, и думать о счастье - не для одного себя. Для своей семьи, для своего народа, для всего человечества.

- Счастье всех людей - отвечала Зелла - эти слова даже выговорить страшно, так они велики. Мир изменить, сделать его хоть немного лучше - как я хотела бы прикоснуться к этому, хоть чуть-чуть!

Леон промолчал - не имея права сказать о своей причастности к единственно великому делу, ради которого стоит жить. В первые дни их встреч он чувствовал свое превосходство - строителя нового мира над барышней, не приспособленной к настоящей борьбе. Но она и не требовала от него выбора, между делом, и собой - а просто была рядом, как весеннее солнце, озаряя своим светом и теплом. И это солнце ласково и незаметно грело его душу. Зачем нужен свежий ветер перемен - если не затем, чтобы нести счастье таким, как она? Зачем борьба за общее счастье - без счастья конкретных людей? Разве будет изменой делу, если он сумеет попутно сделать счастливым хотя бы одного человека, кроме себя?

Первым их революционным делом в Зурбагане - был аквариум. Огромный аквариум, во всю витрину магазина - где плавали экзотические рыбы, разноцветные как павлины, лениво шевеля плавниками. И каждая рыбка стоила - как заработок рабочего за год. Так вышло, что они, только обосновавшись в городе, должны были часто проходить мимо. Тогда Первый - предложил план. Они вошли в магазин, все вместе - один нес ведро. Хозяина отвлекли разговором - и товарищ перевернул ведро над аквариумом. В ведре были - пара купленных на Привозе живых щук. Щуки были голодны и злы. А рыбы в аквариуме - жирны, медлительны, бесполезно-красивы. Вода взбурлила - жор начался. Досмотреть не удалось - надо было убегать. Выскочив из магазина, они успели нырнуть в проходной двор, и дальше в переулки - до прибытия полиции. Дело было небольшим, но, как сказал Первый - важным, для их собственного воодушевления. После лишь пришлось - долго обходить тот магазин стороной.

–.. мечты тоже умирают - говорила Зелла - несбывшиеся мечты… Дни идут - и мечты мельчают. Или сбудутся если - и дальше одна пустота. Лучше будут - мечтания, как горизонт. Поманит лишь прекрасным, даст силы - и тут же растает. И возникнет вдали - чтобы снова за нею идти. А что будет тогда - пусть сегодня никто и не знает.

- А о чем мечтали вы? - спросил Леон.

- О малом, сударь - лишь великим дано, мечтать о лучшем, для всех. Моя мама - которой сам А.Б. записывал свои стихи в альбом - водила меня на прогулку, по набережной мимо китайских львов - мы там жили, напротив военного госпиталя - и через мост, и в Летний Сад. Красивая, нарядная - всегда в большой шляпе с вуалью и страусовым пером; встреченные важные господа и офицеры склоняли перед ней головы, приветствуя. И я мечтала, что когда-нибудь стану такой же, настоящей Дамой в Шляпе - элегантной, образованной, с безупречным вкусом и манерами; я буду идти по улице - а все будут кланяться мне вслед. Вы презираете меня, сударь - за такую мелкую мечту?

- Нет - ответил Штрих - вы, женщины, должны быть красивы, и нарядны. Чтобы нас вдохновлять. На великое - сделать лучше, для всех. И за всех - и за вас, и за нас. Вы нас - только поддержите.

Беседуя, они поднимались в гору - решив сократить путь, перейдя через вершину, а не обходя вокруг. По легенде, на этой горе когда-то стоял древний храм, с мраморными колоннами, и лестницей от самого подножия. Сейчас туда вела лишь узкая и крутая тропинка, и Штрих был рад случаю пару раз поддержать Зеллу под руку. Они долго взбирались по склону, крыши домов были уже где-то внизу. Вдруг горизонт резко ушел вниз, и открылся простор - синее далекое море, неслись облака, кричали чайки над волнами. Свежий ветер с силой ударил в лица - налетев снизу, восходящим потоком, будто желая поднять над землей. Штрих смотрел с восторгом, воздух был удивительно чистым, его хотелось вдыхать полной грудью. Он обернулся - город лежал внизу, казался игрушечным. А здесь не было ничего, кроме этого блистающего простора, полного солнцем и ветром. Ветер налетал с шумом - будто пел песню о морях и кораллах, о далеких землях и снежных горах. В душе Леона что-то шевельнулось, ему по-ребячески захотелось взлететь в это солнечное небо, и крикнуть громче, на весь мир. Ступить с обрыва - и не упасть, а полететь подобно птице. Но Штрих сделал шаг назад - благоразумие все же взяло верх.

- Ах!! - воскликнула Зелла, за его спиной.

Ветер налетел на нее, не позволив стать рядом, выгнул зонтик, надул платье воздушным шаром. Леону показалось, что она, такая тоненькая и невесомая, взлетит сейчас с земли ввысь, к облакам и солнцу. Она тщетно пыталась придержать легкую ткань - взметнутую вверх, подобно занавесу, едва не выше головы. Леон смутился и покраснел, как юнец - отчего-то веря, что никакой ураган не смеет обойтись с Зеллой так же бесцеремонно, как у любой женщины в бурю задирает юбку. Она схватилась за платье двумя руками, при этом нечаянно зацепила за узел шляпной ленты, распустив его - и шляпу унесло как птицу, долго кружило в небе, а выхваченный порывом зонт бросило куда-то в кусты на склоне. Конечно же, Леону пришлось лезть туда, сквозь колючки и крапиву. А храма на вершине не было - лишь лежали бесформенные разбросанные камни.

- Простите меня! - нарушил неловкое молчание Штрих, когда вокруг сомкнулись заборы дач - я не подумал.

Втайне он был рад, что может видеть ее лицо, совершенно открытым. Она была для него, самой прекрасной - несмотря ни на что. Например на то, что проказник-ветер на вершине успел растерзать, растрепать, спутать ее волосы - в абсолютнейшем беспорядке.

Зелла, взглянула на него - и вдруг улыбнулась. Улыбкой - за которую Штрих готов был снова продираться сквозь колючие кусты.

Ветер, не надо так сильно дуть -
А то все небо закроют тучи.
Ты прогони их куда-нибудь -
Ведь всем при солнце гораздо лучше.

Я по аллее тенистой иду.
Листья шумят над моей головою.
Кажется мне, что ищу я - найду.
И не хочу сейчас спорить с тобою.

Ветер-проказник, не смей шалить!
Я не хочу - ты меня провожаешь.
Самой красивой хочу я быть -
Зачем ты шляпу мою срываешь?

Новый порыв вдруг налетел -
И на мне платье стало как парус.
Ветер-разбойник, кружит меня -
Сейчас взлечу - на земле не останусь!

- Чьи стихи? - спросил Штрих - никогда прежде не слышал.

- Мои - ответила Зелла - сочинились прямо сейчас. Я ветра боялась - больше другого ненастья. Зонтик спасет от дождя, и шубы довольно в мороз. Но что делать с ветром - как треплет он платье, и волосы, шляпу сорвав! А простоволосой на людях - доступным лишь женщинам можно. Есть мост в Петербурге, ходила я там каждый день - на курсы, в любую погоду. Как сумерки, или туман, горизонт не видать - лишь бездна вокруг, вода серая, под с серым небом. И ветер ужасный - не знаешь как зонт, шляпу, юбку держать. А осенью вода поднимается, волны уже вровень с парапетом, Нева как море штормовое - и ветер просто идти не дает, каждый шаг с усилием, так назад толкает. Вечером идти еще страшнее - темно уже, лишь огни видны, на том берегу; ветер в перила заставляет вцепляться, сбивает с ног, юбку, накидку, волосы рвет невыносимо, шляпу унесло, зонтик сломало уже! Но не сойти, и не свернуть - лишь терпеть и идти прямо, скорее к берегу дальнему, где дом. Ах, ветреный, дождливый Петербург, белые ночи летом и метель зимой - увижу ли я его когда-нибудь снова?

- Отчего же нет? - спросил Леон - или вас выслали?

Он подумал вдруг - отчего она приехала в Зурбаган, где у нее тоже не было ни родных, ни друзей? И вспомнил слова Первого о бдительности - что враг не дремлет, хитер и коварен.

- Нет! - поспешно ответила Зелла - просто так вышло. Мне казалось, вся жизнь такая - как мост перейти: через непогоду, но прямо, и ясно все. А меня - вдруг подхватило бурей и бросило в волны. Так случилось - и пожалуйста, не спрашивайте об этом!

Больше она никогда ничего не рассказывала о себе. Леон не настаивал - потому что сам не мог сказать о себе правду, посвятив в тайну Организации, а лгать этой девушке, чистой и светлой душой, не хотел. По его представлению, подозрительная личность обязана быть порочной, скользкой, алчной, выслеживающей и вынюхивающей - именно так, несомненно, должен выглядеть провокатор, полицейский шпик; подозрительная женщина кроме того, должна курить сигареты, пить вино, ярко красить губы, быть неразборчивой в связях. А Зелла была совсем другой - и потому, ее правом было хранить личную тайну. Решив, что это какая-то несчастная любовь - ведь такая красивая девушка очевидно, не могла не иметь поклонников - Леон впервые почувствовал ревность, представив, как кто-то когда-то так же говорил с Зеллой, шел рядом, и даже может быть, касался ее руки. Но он понимал, что не имеет сейчас на Зеллу никаких прав, и не должен опускаться до пошлого мещанства.

- Мы не романтики! - сказал товарищ Первый - что не может служить руководством к действию, то бесполезно, и не должно быть. Мы не мечтатели - мы солдаты, и наши планы всегда реальны - как на войне диспозиция и приказ к атаке. Ты выглядишь усталым - береги здоровье, не трать без пользы: оно принадлежит не нам, а нашей великой борьбе.

Леон и не считал себя наивным романтиком - имея уже некий жизненный опыт. Он знал, что романтика влечет идеал, придуманный им самим - но искренне видел в Зелле совершенство, в каждой ее черте, каждом движении, каждой привычке. Время, потраченное на встречи с ней, он возмещал за счет отдыха и сна, работал над поручениями по ночам - зная, что легче обойдется без еды, чем даже один день не увидит Зеллу. Потому лишь пожал плечами - а кому из нас легко?

- Ничего, гроза уже близко - сказал Первый, по-своему истолковав жест Леона - наша очистительная буря, которая выметет без жалости всех паразитов. Пусть они веселятся и пьют шампанское, закусив ананасом - пока всех их не унесет революционный ураган, без всякой пощады! Красный призрак революции, страшный для них, уже стоит над их могилой, считая последние дни!

Отчего-то Первый всегда сравнивал грядущую революцию не с наводнением, землетрясением, и даже не с мировым пожаром, как отцы-основатели социализма - а с ураганом, бурей или грозой. Может быть, тоже проникнувшись Зурбаганом, белокаменным и высоким, где именно ветер, продувающий насквозь улицы и бульвары, был самой частой из стихий. А Леон вдруг заметил, что ему начал нравиться этот город, весь проникнутый каким-то беспокойно-веселым очарованием, в отличие от холодно-торжественного Петербурга. Первые дни здесь он искренне разделял идею товарища Первого, что мир чистых и богатых должен быть разрушен - мир, который обошелся с ним так жестоко. Но встречаясь с Зеллой, он начал вдруг замечать, что этот огонь внутри, яростный и беспокойный - гаснет, словно под весенним дождем. Он снова стал любить жизнь, во всех ее проявлениях - и больше всего ему нравилась эта прелестная девушка, с которой познакомил его ветреный Зурбаган. Женщины в Организации не были похожи на картинный образ Свободы с баррикад: они боялись быть красивыми и нежными, считая это за слабость, были товарищами всему коллективу, всегда спешили, говорили резко и грубо, одевались неприметно, не пользовались духами, часто курили как мужчины, распространяя едкий запах дешевого табака; рядом с Зеллой они были как огородная репа перед розой. Она же, в глазах Леона, была идеалом, без единого недостатка - настолько, что трудно было в это поверить. Штрих верил в социализм, как в единственно разумное и справедливое, совершенное мироустройство, где все живущие будут прекрасны, телом и душой - однако же он заметил, что тот образ Свободы становится в его сознании все бледнее, а Зелла напротив, кажется ему словно сошедшей из того светлого будущего; тем совершенством, прикасаясь к которому сам становишься выше и чище.

Осень в тот год была необычно дождливая, в противовес лету. И очень ветреная - даже для всегда ветреного Зурбагана. На бульваре с шумом сгибало каштаны, отбрасывая на тротуар скачущую тень. Но Леон по-прежнему ждал Зеллу - каждый вечер; спустя много лет, он помнил в подробностях: где они встречались, о чем говорили, какая была погода, как она была одета. Он ждал - и она приходила, точно в назначенный час, подобно Прекрасной Даме из тех, уже полузабытых, стихов А.Б. - высокая и тонкая, в громадной по моде шляпе с темной густой вуалью, подобно карнавальной маске скрывающей ее лицо; шелестело длинное строгое платье из струящегося упругого шелка; шуршал складками на ветру синий плащ без рукавов, легкий и широкий, с большим капюшоном, обычно отброшенным на плечи. Леон также вдруг стал стыдится при ней своего прежнего пролетарского вида - и, экономя на всем, приобрел единственный приличный костюм, а также дорогое пальто, шляпу-котелок, лакированные штиблеты. И прятал лицо за поднятым воротником, как полицейский шпик - вовсе не желая встретить сейчас кого-нибудь из Организации, и быть посланным с поручением, или просто услышать упрек в трате времени не ради дела. В первые дни он смущался - зная, что у революционера от товарищей не должно быть секретов. Но успокаивал себя - что эта его тайна никому не во вред. Ждал, зная что она непременно придет - и страшно боялся, как во сне, что однажды этого не случится. Искал взглядом знакомый сиреневый зонтик, часто вывернутый ветром наизнанку, среди других зонтов над безликой толпой - и готов был бежать следом, увидев вдали развевающийся синий плащ. А она часто подходила незаметно, вдруг появившись рядом и сказав ему:

- Здравствуйте, сударь! Вот, я и пришла. Простите - если заставила ждать.

Тучи вставали над городом, и крыши гремели от порывов ветра, как перед грозой. Но Штрих был счастлив, потому что Зелла смотрела на него пленительными серыми глазами, превратив любое ненастье в солнечный день. Она была так близко, что ее плащ, раздуваемый парусом, хлестал Леона по лицу. Но Штрих не решался даже дотронуться до ее узкой руки в тонкой перчатке, от непонятной ему самому робости - наверное, потому что Зелла была иная, чем товарищи из Организации, с ней нельзя было так же, по-простому. Они вели изысканную беседу, на исключительно отвлеченные темы - о музыке, поэзии, театре, архитектуре, современных философских учениях и новейших научных открытиях, об экспедициях в южные моря и недавних археологических раскопках здесь, в Зурбагане, о путях развития народов и жизни в космических сферах - и еще очень о многом, что могли обсуждать образованные и духовно богатые люди. Ее ум и ученость были удивительны для женщины - она умела дополнить его пылкость здравым рассудком, не вступая в спор, повернуть вопрос другой стороной - так, что Штрих сам в конце нередко соглашался с ее доводами.

- … диалектический монизм является теорией интересной, но слишком абстрактной. Человек не всегда считал себя единой частью природы - последние этнографические исследования на Танариву показали…

- … вы правы, сударь, но все же мне кажется, что вы слишком категоричны. Вы не учитываете, что…

Они шли, увлеченные беседой - а вокруг кружился ветер, будто провожал. Грубо вмешивался в разговор, заглушал слова воем и свистом, бросал в лица пыль и сор, рвал шляпы, хлопал одеждами, плащ Зеллы развевался синим флагом. Мимо бежали встрепанные, взъерошенные люди, озабоченные наверное лишь тем, как скорее исчезнуть с этой ветреной улицы, спрятаться под крышей. А Штрих и Зелла шли не спеша, говоря о прекрасно-отвлеченном - и упрямо пытаясь не видеть непогоды, несмотря ни на что.

- У вас зонтик вывернуло - замечал вдруг Леон.

- И правда! - отвечала Зелла - ах, сударь, ну что сегодня за ветер!

Назад Дальше