– Он там рисует, – пояснила жена Афиногена. И по тому, как она это сказала, стало ясно, что занятие это она очень и очень одобряет. Может, и не понимает, а одобряет. Ведь как изменился Афиноген после того случая с фирменным поездом… Слава богу! Ведь совсем пропадал человек. И я, кажется, не вызывал у нее особых подозрений. Ну выпьем когда, так в меру. А не пить после таких Фениных запоев, это значит держаться волевым усилием. А Феня не держался, он просто не хотел. А ведь это совсем не одно и то же. Мы пошли в сарай.
Я почему-то представлял себе сарай захламленным и пыльным, но увидел перед собой настоящую мастерскую, пусть и без естественного дневного света, да ведь все равно была зима. Здесь стоял верстак для столярных работ, стол, заваленный листами латуни, различный инструмент, несколько стульев и табуретов. Дощатый пол был чисто подметен. В углу стояла остывшая печь, сооруженная из железной бочки. В сарае было холодно, но все же не так, как на улице.
– Садись – предложил Афиноген. Но я сначала походил, дотрагиваясь руками до разных предметов. У Афиногена было свое место. Свое! Он мог здесь уединиться, работать, творить!
– Хорошо тут у тебя, Афиноген Каранатович, – сказал я.
– Не жалуюсь. Ты садись. – И не дожидаясь, пока я усядусь, продолжил. – Сделал все, как хотел. Ну, насколько было возможно. А ты представляешь себе свою квартиру, свой кабинет?
– Какой кабинет! – вскричал я,
– Да ты постой, постой… В мечтах, во сне….
– А… Там-то представляю. Тихо. Стол. Книги. Окно. И главное, я никому не мешаю. Никому.
– Страдаешь?
– Бывает.
– Что уж там – бывает. Страдаешь вовсю!
– Из моей души, Афиноген Каранатович, страдание исчезает, если я нахожу слово высказать его.
– Подробнее не расскажешь о своем кабинете, о жилплощади для фантаста?
– Я все сказал.
Афиноген отодвинул мольберт. За ним оказалась еще одна дверь, не гармонирующая со всем остальным. Словно Афиноген вырвал ее из какой-то стандартной многоэтажки и поместил сюда.
– Попробуй открыть, – попросил Афиноген.
Я подошел и взялся за ручку.
– Хватит, – остановил меня Афиноген. – Завтра приезжает комиссия. Ты уж помоги мне, Федор Михайлович.
– Да чем же?!
– Приходи сюда вечерком и все.
11
"…Эксперименты не шли. Как говорили в группе, кто-то путал научных сотрудников, сбивал их, направлял в тупик. На некоторое время можно было выключить аппаратуру, заняться пока обработкой таблиц, построением графиков, осмыслить полученный материал.
Все вышли покурить. Но дверь на улицу возле курилки была открыта. Работники какой-то лаборатории таскали упакованное в огромные ящики оборудование. Волны холодного воздуха неслись по коридору. Покурить можно было и возле своей комнаты. Мгновение все еще молчали, потом кто-то сказал: "Послушай…", и начался обычный в таких случаях научный треп.
Федор медленно, бочком отошел в сторону, постоял возле лестницы. Вниз идти было уже незачем. Неуверенно сделал он несколько шагов вверх. На площадке между первым и вторым этажом распахнулись двери актового зала. Там сейчас было ветрено и холодно. Федор это знал точно. Его несло вверх все быстрее. Между вторым и третьим на маленькой дверце, которая вела в кинобудку, висел пудовый амбарный замок. Антикварный. Федор уже бежал. Он помнил, что там, выше, есть еще одна дверь. Аппендикс библиотеки и актового зала был высотой всего в два этажа. Между четвертым и пятым стена была сложена из стеклянных кирпичей. А на высоте пояса приклеилась маленькая глухая дверца, которая никуда не вела. Это знали в институте все, ну, во всяком случае, многие, и никому не приходило в голову открывать ее. Здесь можно было лишь вывалиться с огромной высоты. Дверь не запиралась. На ней не было никаких замков: ни висячих, ни врезных.
Федор перевел дух. Его непреодолимо тянуло открыть дверь, словно звали его и нельзя было отказать. Вверх и вниз по лестнице сновали люди. А при них лезть в дверцу было почему-то неудобно. Но и ждать бесполезно: тут ходят целый день. Он принял непринужденную позу, но так, чтобы в любое мгновение рвануть ручку.
– Папаня! – донеслось снизу. Это, задыхаясь от спешки, кричала Ольга. – Ну зачем ты туда? Ведь снова…
Федор не дослушал, легко распахнул дверцу и, зажмурившись от яркого света, шагнул. Последнее, что он услышал, было тихое:
– Папаня…
Под ногами был твердый пол. Стены огромного зала дугами уходили вверх. Свет струился отовсюду. Все было просто и красиво, даже изящно, но ничто не останавливало взгляд, лишь где-то вдалеке, диссонансом, чернела точка, притягивающая к себе, как магнит. Федор пошел вперед, уже зная, где он очутился. Это и страшило его, и манило, звало. Противиться зову было нелепо, да и не хотелось.
Федор шел, и точка, увеличиваясь в размерах, превращалась в стол и сидящего за ним человека. Человек ждал Федора, аккуратно сложив руки на пустой столешнице.
– Здравствуйте, – сказал Федор.
– Здравствуйте, – ответил человек. – Меня зовут – Федор-сто восемьдесят Михайлович-девяносто шесть Приклонов-семнадцать. Садитесь, пожалуйста.
Федор продолжал стоять.
– Что же вы? – удивился Приклонов-17. – Ах, да… Ну да уж потерпите. Или, быть может, имеете сильное желание сесть на мое место?
Федор промолчал.
– На вас, уважаемый, поступила жалоба от писателя Федора-десять в девятой Михайловича-два на десять во второй, в квадрате, попросту, Приклонова-сто. Фантаста, между прочим… Что вы имеете сказать в свою защиту? Ах да… презумпция невиновности… Простите, простите… Начнем, пожалуй, со следующего. Автор "Фирменного поезда" – это ведь вы и есть?
– Я, – согласился Федор и почувствовал, что голос его дрогнул.
– Любопытная вещица, ничего не скажешь. И долго вы ее писали, если, конечно, это не профессиональный секрет?
– Четыре часа. Пока в поезде спал Артемий Мальцев. Писать нужно было именно когда он спит.
– И что же, вы всегда так быстро пишете повести?
– Нет. Но тогда очень нужно было. А Артемия…
– Ах, – отмахнулся Приклонов-17. – Знаю, знаю про Артемия, Артемахуса, Артемида, Артюшу и прочая и прочая. Но очень хотелось бы знать, как вы сами считаете: можно ли было написать такую большую, между прочим, повесть за такой короткий, откровенно говоря, срок? Да еще в условиях эмоционального стресса.
– Все что-то делали, старались… Я – тоже. А повесть я потом дорабатывал. Даже урезать пришлось. Редактор категорически потребовал.
– Хорошо, хорошо, хорошо! – всплеснул руками Приклонов-17. – Верю, верю, верю. Но доказательства… Где доказательства? Ах, простите, совсем забыл. Снова эта проклятая презумпция! Вы, естественно, можете не защищаться, пока мы не предъявим вам доказательства вашей вины.
– Предъявляйте, – сказал Федор.
– Вы ведь знакомы с фантастом Федором?
– Нет, не знаком.
– Ну как же! С фантастом Федором Михайловичем Приклоновым!
– Я – Федор Михайлович Приклонов.
– Ну вот видите! А говорите, что незнакомы. Нехорошо с самого начала.
– Я не могу быть знаком с самим собой. В этом случае понятие "знаком" теряет свой смысл.
– Теряет? Хм… Согласен. Это вы хорошо сказали: теряет свой смысл. Надо запомнить. И все же… Я имею в виду Федора-десять в девятой Михайловича-два на десять во второй, в квадрате, то есть, Приклонова-сто. Только не путайте его со мной.
– Нет, не знаю, – заявил Федор. – Насколько я понимаю, он, да и вы из двадцать третьего века?
– Совершенно верно. А уж если говорить точнее, то из самой середины, середки, сердцевины двадцать третьего… Все равно – нет?
– Не имел чести.
– Смотрите, вам виднее. Но ведь придется очную ставку…
– Любопытно познакомиться.
– Ах, даже любопытно! И что же, ни тени трепета, страха перед содеянным?.. Фу, прошу прощения… Все забываю. Начнем, пожалуй.
– Валяйте, – согласился Федор.
– Прощу возникнуть истца! – торжественно сказал сидящий за столом.
Чуть толкнув Федора плечом, так что тому даже пришлось попридержать возникшего, рядом сделался, образовался, появился фантаст Федор-109.
– Прошу, так сказать, прощения, – чуть нервно сказал он. – Спят, что ли, там? Не могут "возникнуть" меня нормально. Все с выкрутасами, шаляй-валяй, за что только время получают?!
Федор, сидящий за столом, терпеливо ждал, когда возникший поостынет.
– Вы успокоились? – спросил он через некоторое время. – Учтите, что банк может опротестовать этот вклад, и тогда ваше время тю-тю, в трубу вылетит.
– Мое время священно! – заявил Федор-109.
– Да, да, конечно, – согласился сидящий за столом. – Никто не спорит.
– Вор! – вдруг грубо сказал Федор-109. – Вором был, вором и остался!
– Будьте взаимно вежливы, – попросил Федор-180.
– Конечно, – внезапно согласился Федор-109. – Прошу, так сказать, прощения. Но Федор – вор!
– Объясните же наконец! – потребовал Федор.
– Один момент! Один момент! Вот заявление фантаста Федора, – сидящий за столом показал двум другим пустую ладонь, – в котором истец обвиняет Федора Михайловича Приклонова в плагиате.
– Что? – удивился Федор.
– Да, да. В плагиате. В ваше время уже было известно выражение "плагиат"?
– Было. Что же это я у него украл?
– А повесть-то! – заявил Федор-109 и, чуть отодвинувшись, уставил руки в бока. – А "Фирменный-то поезд "Фомич"!
– Но позвольте! – заволновался Федор.
– Не позволим! Всею массою времени не позволим! – внезапно взвизгнул обворованный.
– Позвольте… Как я мог украсть повесть, если жил на триста лет раньше вас? Кроме того, я ведь писал о том, что произошло со мной и моими друзьями. Так что ваше предположение полностью ошибочно.
– Хм, – сказал сидевший за столом, – он что, правда жил на триста лет раньше?
– Ну, конечно, – заулыбался Федор.
– Экая безделица ! – заорал Федор-109. – Что же тут особенного. Пропутешествовал во времени и баста!
– Да мы еще не можем путешествовать в будущее, – заверил Федор. – Мы еще и в прошлое-то только на пятнадцать лет.
– Вы не можете?! Ха-ха! А кто, по-вашему, может?
– Да пока еще никто.
– Никто! – взревел Федор-109. – Никто, говорите! А товарищ Обыкновеннов?! Пришелец с планеты Ыбрыгым!
– Что товарищ Обыкновеннов? – струхнул почему-то Федор.
– Ведь товарищ Обыкновеннов очень даже запросто может путешествовать во времени туда, прошу прошения, и сюда.
– Не знаю, – пролепетал пораженный Федор.
– А я знаю. Знаю, что вы перед тем, как написать свою, если только можно так выразиться, повесть, вели приватную беседу с товарищем пришельцем!
– Да какой он пришелец? Обыкновенный человек.
– Не скажите! О чем вы в таком случае беседовали, если не секрет? – ехидно спросил Федор-109.
– Да так… О том, о сем… О жизни… Очень умный человек товарищ Обыкновеннов.
– Еще какой умный! Ведь это он вам и передал мою рукопись, – зловеще заключил обворованный фантаст.
– Ничего он мне не передавал! Слышите! Я сам написал эту повесть!
– О-хо-хо! – сказал сидящий за столом. – Вас послушать… И чем только люди занимаются. А еще говорят, что время – время.
– Не понял, – сказал обиженный фантаст, – не понял вас, Федор-сто восемьдесят Михайлович-девяносто шесть.
– Да что же тут непонятного? Сядьте на мое место, все и поймете.
– С удовольствием, – еще не веря, сказал Федор-109.
– А фантастика? – растерянно спросил Федор.
– Какая еще фантастика? – оскорбился Федор-109. – Тьфу! Вот вам ваша фантастика? – Он как-то осторожно обходил стол, пританцовывая, похлопывая его ладонями.
– Зад немного размять, – сказал сидящий за столом, с трудом встал и действительно начал разминать свой костлявый зад, тоже похлопывая его ладонями.
Фантаст тотчас же занял его место, и великая озабоченность выступила на его лице.
– Я вас слушаю, – осторожно сказал он.
– Вменить в обязанность! – вдруг взорвался разминавший зад. – Чтобы не ерепенился! Не сомневался. А брал без размышлений!
– Вменим, – пообещал Федор-109. – Возьмет! Как миленький возьмет, да и еще раз возьмет! А пока маленький презент, так сказать, от будущего. – Фантаст открыл дверцу стола, выдвинул ящик, вынул из неге что-то блестящее и позванивающее. – Самозашелкивающиеся… – пояснил он. – Не каждому, не каждому такое счастье выпадает. Ловите!
Федор машинально подставил ладони, и на его правом запястье щелкнул замок изящного, прочного кольца. С кольца свешивалась пятисантиметровая цепочка. Второго кольца не было. Заметив недоумение Федора, сидящий за столом пояснил:
– Все нормально. Все правильно. Это кольцо Мебиуса, только не в пространстве, а во времени. Как только вы возьмете… заметьте: как только вы возьмете, оно защелкнется и на второй руке. И тогда уже ваша взяла! Прекрасная вещица. С гарантией на один миллион лет.
Браслет не жал и даже был не виден на руке, если опустить ее вниз.
"Дома распилю", – подумал Федор и спросил:
– Больше у вас тут нечего посмотреть?
– Мы не для того вас вызывали! – заорал тот, что теперь сидел за столом. – Не на смотрины! Ах, да! Прошу прощения. Вы в официальном учреждении, между прочим. Прошу помнить. Так что он там отказался взять?
– Один момент. Может, уважаемый Федор Михайлович недопонял-недопонял! Но о нуль-упаковке-то, надеюсь, имеете какое-то представление? Так ведь?
– Так, – согласился Федор. – Имею.
– И Афиногена знаете?
– Знаю Афиногена Каранатовича.
– И чем он сейчас занимается, знаете?
– Что показывал, то знаю.
– Знает он, все знает! – закричал сидящий за столом. – В бараний рог!
– А дверь-то, дверь-то он вам показывал, – осторожно спросил тот, который стоял.
– Показывал, – ответил Федор.
– И жилплощадь фантасту нужна?
– Ох, нужна жилплощадь, – чистосердечно признался Федор.
– Тогда все в порядке! – заключил сидящий за столам. – Все, все вам прощается. Более того, вот тут передо мной сидел Федор-сто восемьдесят Михайлович-девяносто шесть Приклонов-семнадцать… Так я вам по секрету скажу, что это не он сидел, – шепотом добавил Федор-109.
– Нет, нет, не он, – быстро согласился Федор-180.
– Это вы, извиняюсь, сидели… Вы…
– Я? – удивился Федор. – Никогда я там не сидел. Да и желания сидеть нет.
– Да будет, будет желание. Все будет. В нашем мире все возможно. Слава, почет, уважение, банкеты, издания вне плана.
– А что же вы?
– Господи, боже мой! Да мы – это вы и есть. Все, все преотлично. У истца больше нет претензий? – спросил он сам у себя и сам же ответил: – Надеюсь, что нет.
– Какие могут быть претензии к Федору Михайловичу Приклонову? Мы же его любим!
– Любим? – переспросил сидящий за столом. – Ах, да… Любим. Ну, конечно, любим! Как же нам самого себя не любить! Любить надо. Обязательно надо.
– Все. Идите и берите. И комиссию убедите, что нуль-упаковка существует.
– Какую еще комиссию? – не понял Федор.
– Да ту, что сегодня должна посетить Афиногена Каранатовича. Нам все, все известно, хе-хе…
– Да в чем же я ее должен убедить?
– Ну вот. Снова да ладом! Ведь вам жилплощадь нужна?
– Нужна.
– А Главный распорядитель абсолютными фондами пока не дает.
– Возможности, значит, пока нет.
– Ну, конечно, пока. Не дает, не дает, да вдруг даст, – забегал вокруг Федора Приклонов-17. – Только когда это еще будет? С бригадным подрядом вот никак не могут наладить дело. То да се. А тут сразу. И, уверяю, Афиноген Каранатович не поскупился. Квартирка у него получилась, что надо. Любо-дорого! Тишь, да гладь, да божья благодать! Сиди пописывай. Теща-то ведь здорово храпит? Ну вот… Конечно, почему бы ей и не похрапеть в свое удовольствие? Да только вам, насколько я знаю, это мешает. Мешает, мешает, не отпирайтесь! А здесь у вас все будет. И номера… не какие-нибудь там десять в девятой… об этом и подумать-то неприятно… а единицу присвоим. Федор-один Михайлович-одни Приклонов-один. А то – десять в девятой!
– Между прочим, – заметил сидящий за столом, – это вы сейчас Федор-десять в девятой.
– Как это я? Я Федор-сто восемьдесят.
– Был да сплыл!
– Позвольте!
– Нет, не позволю!
– Да я вас силой!
– А я ручками, ручками уцеплюсь!
– Оторву, оторву паршивые руки неудавшегося фантаста!
– Так ведь фантаст-то теперь вы?
– На!
– Хра!
Бац! Грох!
Оба Федора Михайловича Приклоновых, и тот, что сто восемьдесят, и тот, что десять в девятой, клубком покатились по блестящему скользкому полу. И разобрать, кто есть кто, теперь уже было невозможно.
Что-то недосказанное было в этом разговоре. Что-то от Федора хотели недостойного, подлого. Подчиняясь какому-то внутреннему порыву, он подошел к креслу и сел в него. И сразу же все стало ясно.
– Эй вы! – грубо окликнул дерущихся Федор. – Поработали и хватит, пора отдохнуть!
Подействовало. Федоры с порядковыми номерами расцепились, встали, наскоро привели себя в порядок, обратились в слух.
– Вот что, – сказал Федор. – Вы тут, насколько я понял, ерундой занимались. Кто из вас пойдет к Афиногену Каранатовичу? Что? Даже желающих нет? Странно. Кто же убедит комиссию? Великое изобретение Афиногена не должно пропасть во времени? Что вы без него? Так… Нуль без палочки. Ты, Федор-десять в девятой?
– Это не я, это он – Федор-десять в девятой!
– Нет, не я, а ты! Я – сто восемьдесят!
– Прекратите, – вдруг устало попросил Федор. – Не хотите, не надо. Мне иногда приходит в голову, что ваш нуль-упакованный мир нужно уничтожить. Он нуль, хотя и упакованный. Нет в нем ни добра, ни фантазии. Бред собачий! Страшно, но надо. На этом и порешим. Никто не пойдет к Афиногену. Никто! А другого случая не представится, потому что Афиноген уже не перенесет этого. Он и держался-то только надеждой, что ему поверят, помогут этой верой, человеком сделают. Жаль Афиногена Каранатовича. Но никто из нас троих этого уже не увидит. Конец! Простимся, что ли, Федоры Михайловичи Приклоновы?
– Нет! – заорал один.
– Нет! –заорал другой.
– Я! – согласился первый.
– Мы! – согласился второй.
– Не позволю! Никуда вы не пойдете!
– К чертовой матери! – завопил один и бросился бежать.
– К чертям собачьим! – загундосил второй, догоняя первого.
– Глупцы! Ведь тот, кто поможет Афиногену… – Федор вдруг смутился… – Ведь тот и станет основателем этого "будущего". Стойте!
Федор выскочил из-за стола. Догнать, догнать, во что бы то ни стало догнать. Задержать! Зубами! Ногтями!
Но все-таки слаб был Федор, хотя и бросил давно это прилипчивое занятие – питье. Да и суставы пальцев ног взмолились от боли. Мешал бежать и браслет с цепочкой. Нет, не догнать ему было шустрых двойников. Но среди тех, уже на бегу, снова разгорелась борьба. Кто-то из Федоров подставил ножку другому. Тот упал, успев схватить первого за штанину. И покатились они по чудному полу. Тут снова один вырвался и пробежал в лидерах метров сто. И снова свалка. Хоть и секунду длилась она, но Федор успел приблизиться.