Глава 4
ЗЕЛЕНЫЕ ЯБЛОКИ
- Старики, сколько до Вереи? - крикнул шофер.
- Двадцать километров, - ответили мальчики.
И они с Сапожниковым поехали дальше и въехали и лесок с длинными тенями через голубое шоссе, и в опущенное окошко влетал запах хвои, и тут шофер опять рассказал историю, похожую на куриный помет, и ехать с ним надо было еще двадцать километров. Поворот замелькал полосатыми столбиками, еще поворот - и московское такси съехало на базарную площадь городка, лучше которого не бывает.
Там, напротив торговых рядов с уютными магазинчиками был сквер, где стояли цементные памятники партизанам на мраморных постаментах со старых кладбищ. Там в тени рейсового автобуса лошади жевали сено. Там к мебельному магазину была привязана корова. Там длинноволосый юноша в джинсах с чешским перстнем на руке гнал караван гусей мимо известковой стены церкви. Там на мотоцикле с коляской везли матрац.
И Сапожников повеселел немножко.
Ныряя в колеях, такси покатило вниз, к реке, по немощеной улице, и внимательные прохожие провожали московский номер сощуренными глазами.
Машина остановилась у палисадника, за которым виднелся дом с недостроенной верандой, и Сапожников вылез на солнце.
Он размял затекшие ноги и поболтал подолом рубахи, чтобы остудить тело, прилипшее к нейлону, и шофер намекнул ему на обратный порожний рейс до Москвы. Но Сапожников не поддался, он помнил гнусное водителево оживление и различные интересные истории о бабах и студентках, которые его кормили и одевали и давали выпить и закусить, и как он сначала копил на аккордеон "Скандале" или "Хохнер", а потом подумал, что тут и на "Москвич" натянешь, и как он говорил: "Я на деньги легкий", и как его в детстве зажимали родители, и он этого им не забудет. И Сапожников дал ему двугривенный поверх счетчика и объяснил, что в машине воняет куриным пометом. А шофер вдруг понял, в чем дело, и растерялся, так как его сбила с толку заграничная рубаха клиента, и медленно уехал, упрекая Сапожникова все же глазами за скупость.
Тут Сапожников почувствовал немотивированную злобу и пошел в калитку, у которой вместо пружины был прибит отрезок резинового шланга от клизмы. И опять его сжигало и изводило видение мира в точных деталях и мешало ему думать в понятиях и отвлечениях, и на этом он всегда прогорал.
На веранде навстречу ему от керосинки выпрямилась женщина в трикотажном переднике и сказала, что они еще с речки не приходили.
И Сапожников сказал: "Ну ладно", поставил сумку на струганный пол и вышел на улицу за калитку и увидел, как они с Дунаевым идут к нему навстречу, и Нюра была выгоревшая и загоревшая, похожая на негатив, шла смешная и незнакомая и несла на нитке растопыренных пескарей.
И Сапожников почувствовал запах воды и травы, и пропал запах куриного помета. Сапожникову тогда еще было непонятно, что просто он снова начинает радоваться жизни, в этом все дело.
А Нюра сказала:
- Мы тебя поместим в доме учительницы. У нее комната целая. Это рядом с нашим домом. … Лошади были сытые. Они хрупали сено, перебирали ногами, и белая ночная дорога, видневшаяся в проломе сарая, манила их и завораживала. Рыжие роммелевские танки еще не показались из-за поворота. Галка подняла ракетницу. "Ну, мальчики", - сказала она. … Сапожников не стал досматривать сон. Он скинул ноги с кровати и сел. В доме учительницы, куда его устроили ночевать, крашеный пол был холодный, и это было хорошо. "Нас, видимо, много не спит сейчас по ночам", - подумал Сапожников, и ему не стало легче. Наоборот.
Их много еще ворочается в темноте и не может заснуть, Под закрытыми веками им кто-то навязчиво крутит отрывки все того же фильма, потом они спускают ноги на холодный пол в избах и городских квартирах, и курят, и кашляют, и ждут рассвета.
Сапожников уже отвык спать на первом этаже и дурел от запаха травы и мокрых цветов, который волной плыл в комнату из распахнутого в сад окошка.
Сапожников поднялся - заскрипела кровать, хрустнули доски пола. Оглушительно тикали ручные часы.
Ночь - как разболтанный механизм. Даже слышно, как кишки шевелятся в животе, печенки-селезенки, как щелкнули коленные суставы, когда Сапожников присел, потянувшись за часами и папиросами, даже движение глазного яблока, когда Сапожников протер глаза. Когда Сапожников заводил часы, они откликнулись короткими очередями.
- Рамона, скоро? - спросил Бобров.
- Нашла, - ответила Галка.
"Рамона… - запела пластинка у нее в руках. - Я вижу блеск твоих очей, Рамона…" Это была ее любимая пластинка. Третья за эту войну. Две разбились.
Группа, отстреливаясь, отходила в глубь подвала этого огромного универсального магазина, и Рамона, расстегнув ворот, сунула под гимнастерку гибкий целлулоидный диск розового цвета. Что-то ей говорило, что эта пластинка не сломается. Совсем не обязательно было задерживаться из-за банальной песенки "под Испанию", но Галку любили.
Ее любили за то, что она не боялась хотеть сразу, сейчас, и, если ей нужна была песенка, она не откладывала до окончания войны, а срывала ее с дерева недозрелую, не дожидаясь, пока отшлифует свой вкус. Галку любили потому, что в ней жизни было на десятерых.
Сапожников шел последним и положил под дверь противотанковую мину. Они бегом двинули по переходам, чтобы успеть уйти прежде, чем немцы взорвутся, когда распахнут дверь… … Сапожников застыл, когда лопнула тишина и упали вилы, на которые он наткнулся и сенях.
Однако никто не проснулся в огромной избе, срубленной по-старинному, с лестницей на чердак, забитый сеном, с пристройками под общей крышей, с мраморным умывальником возле пузатых бревен сеней. Не проснулись ни хозяева, ни хмельные шоферы крытых грузовиков, заночевавшие в пути. Это были люди молодых реальных профессий, и видеть фильмы по ночам им еще не полагалось. Все дневные сложности заснули, и наступила простота нравов. Мужчины были мужчинами, женщины женщинами. Мальчики летали, девочки готовились замуж, дети отбивались во сне от манной каши или видели шоколадку. Ну и дай бог, чтобы и так и далее.
Сапожников, наконец, выбрался в темный сад, отдышался и сорвал с дерева зеленое яблоко. В детство ему очень хотелось стать мужчиной. Теперь он им стал. Ну и что хорошего?
Кто-то сказал: если бы Адам пришел с войны, он бы в райском саду съел все яблоки еще зелеными.
Когда Сапожников перестал жмуриться от кислятины и открыл глаза, он увидел, что сад у учительницы маленький, а над черным штакетником звенит фиолетовая полоса рассвета. После этого Сапожников еще неделю пробыл в Верее. Купался в речке, лежал на земле, мыл ноги в роднике у колодезного сруба с ржавой крышей, возвращался по улице, через которую переходили гуси. Дышал.
После этого он уехал.
Ему Нюра сказала: "Уезжай, пожалуйста. Не могу смотреть, как ты маешься".
И он уехал.
Глава 5
СПАСАТЕЛЬНЫЙ ПОЯС
Новый учитель математики, бывший красный артиллерист, спросил у Сапожникова:
- Ты кто?
- Мальчик.
- Вот как?.. А почему не девочка?
- Девочки по-другому устроены.
Учитель поднял очки на лоб и сказал:
- Запомни на всю жизнь… Никогда не болтай того, чего еще не знаешь. Запомнил?
Сапожников запомнил это на всю жизнь.
- Запомнил, - сказал Сапожников.
- Ну… Так кто же ты?
- Не знаю.
- Как это не знаешь?.. Ах да, - вспомнил учитель свое только что отзвучавшее наставление. - Я имею в виду, как твоя фамилия?
- Сапожников.
С тех пор его никто по имени не называл.
Знал бы учитель, к чему приведут его слова - не болтать, чего еще не знаешь, - он бы поостерегся их произносить. Нет, не поостерегся бы.
- Дети, вы любите свою страну? Сапожников, ты любишь свою страну? - спросил учитель математики, бывший красный артиллерист.
Сапожников ответил:
- Не знаю.
- Как не знаешь? - испугался учитель. - Почему?
- Я ее не видел, - сказал Сапожников.
- А-а… - успокоился учитель. - Как же ты ее не видел? Ты откуда родом? Ну? Где ты родился? - подсказывал учитель.
- В Калязине.
- В городе Калязине, - уточнил учитель. - В математике главное - это логическое мышление. Пойдем по этой цепочке. А ты любишь город Калязин?
Еще бы не любить!
- Люблю, - ответил Сапожников.
- Ну, а Калязин где находится? - подталкивал учитель.
- На Волге.
Волгу Сапожников тоже любил.
- А разве Калязин и Волга находятся в другой стране?
- Нет.
- Ну, хорошо… Мать ты свою любишь?
- Да.
- А отца?
- Не знаю.
Запинка. Учитель не стал уточнять. Восхождение от конкретного к абстрактному - дело, конечно, важное, но сердце человечье не очень к этому стремится. Так практика показала.
- Ну ладно… Вы с мамой жили в доме, а дом свой любишь?
- Да.
- А дом расположен в городе Калязине. А Калязин ты любишь.
- Да.
- Прекрасно… А Калязин расположен в нашей стране… Значит, что ты любишь?
- Калязин.
Учитель помолчал.
- Трудно тебе будет, - сказал он.
Он рассказал об этом разговоре в учительской. Вся учительская сошлась на том, что Сапожников, по-видимому, дефективный.
- Нет… - сказал учитель. - Он очень послушный… Я сам велел ему не утверждать того, чего он не знает.
Послушный, но, значит, неразвитый и потому умственно отсталый. Все таки не москвич, из Калязина приехал. И с этим учитель не согласился. Потому что они с Сапожниковым успели друг другу в глаза посмотреть. И в этом тоже есть своя логика, только другая.
- Сапожников, заполняй, заполняй анкету… Не тяни, - сказала молодая библиотекарша Дома пионеров, что на горке возле Введенского народного дома на площади Журавлева. - Ну что тебе здесь непонятно? Социальное происхождение? Твой отец рабочий? Пиши - рабочий.
- Он не рабочий.
- А кто? Крестьянин? Нет? Пиши - служащий.
- Он не служащий.
- Как же это не служащий? Он где-нибудь служит? Как это нет? А кто же он у тебя?
- Борец.
- Борец за что? - опрометчиво спросила библиотекарша.
- За деньги, наверно, - ответил Сапожников.
- За деньги борются только капиталисты и жулики! Он у тебя капиталист?
- Нет, - сказал Сапожников. - И не жулик. Борец он… Он в цирке борется.
- А-а… Работник цирка. Пиши - служащий.
- Он не служит.
- А что же он там делает?
- Борется.
- Сапожников, вот тебе записка. Попроси мать зайти в библиотеку.
Сапожников попросил.
- Сапожников, почему ты перестал ходить в библиотеку? - спросил учитель. - Библиотекарша говорит, что за этот месяц ты взял всего одну книгу… Да и ту про марионеток. Вот, - он опустил очки. - "Деревянные актеры" называется.
- Я туда не пойду.
- В чем дело?
- Вы сказали, что я дефективный.
- Я сказал? А ну пойдем вместе.
Пришли. Сапожников остался в зале, а учитель прошел за прилавок и скрылся за полками.
- Я сказал, что у Сапожникова есть дефект - чересчур конкретное воображение.
- Ну и что? - сказала библиотекарша.
- У каждого человека может быть какой-нибудь дефект… Вот у меня вместо левой ноги протез - разве я дефективный?
- Почему вы меня обвиняете? Я этого про вас не сказала…
- А зачем же вы про Сапожникова?
- Но у него же в мозгу дефект!..
- А вы знаете, что Сапожников на районном конкурсе юных изобретателей занял первое место?.. Он придумал оригинальный спасательный пояс.
- Какой пояс? Что я вам сделала?
Библиотекарша заплакала. Учитель и Сапожников ушли.
- В библиотеку будешь ходить. Я тебе составлю список книг, которые ты должен обязательно прочесть, - сказал учитель, хлюпая по лужам. - Нет, список составлять не буду… Почему ты взял книжку "Деревянные актеры", зачем тебе деревянные человечки?
- Там написано, как они устроены.
Помолчали. Одни ботинки хлюп-хлюп, другие хлюп-хлюп-хлюп. А в результате идут рядом, и никто никого не обгоняет. Интересно.
- Кстати, ты можешь мне подробно рассказать весь процесс, который привел тебя к решению задачи с поясом?
- А что такое процесс? - спросил Сапожников. Хлюп-хлюп. Хлюп-хлюп-хлюп.
- Ну хорошо… Была поставлена задача - придумать новый спасательный пояс…
- ОСВОД поставил, - сказал Сапожников.
- Что поставил?
- ОСВОД поставил задачу…
- Помолчи. В котором не было бы недостатков пробкового пояса - громоздкости и надувного - долго надувать, когда человек тонет… Я правильно формулирую?
- Вы правильно формулируете.
- Ну и что дальше? Дальше ты начал читать книги насчет поясов…
- Зачем?
- То есть как зачем? Чтобы узнать, что придумали до тебя.
- А зачем?
- Ты действительно дефективный! Чтобы прежние выдумки помогли новым.
- Так ведь никому не помогли, - сказал Сапожников. Иначе бы конкурс не объявили.
Помолчали.
- Объявили потому, что осознали ограниченность обоих вариантов, - строго сказал учитель. - Это очень сложно… Это диалектика… Тебе не понять. Мал еще… В каждом явлении есть противоречие… Что такое противоречие, знаешь? Нет? Ну, хоть так: в каждой вещи есть для нас полезная сторона и есть вредная - и так и так, понятно?
- И так и так - понятно.
- Ну и расскажи, как ты придумал свой пояс… Только подробно.
- Да вы же сами сказали - и так и так.
- Ну и что?
- Ну, надо взять от двух поясов только полезное, а остальное не брать.
- Ну, а как ты взял, как? Другие же не взяли?
- А-а… вон про что, - сказал Сапожников.
Хлюп-хлюп. Хлюп-хлюп-хлюп.
- Насколько я понимаю, суть твоей выдумки в следующем: берутся две гибкие пластины разной длины и прикрепляются к двум стенкам плоского мешка из водонепроницаемой ткани.
- Можно из плаща сделать мешок, - сказал Сапожников. - Он резиной покрыт.
- Молчи… Получается плоский мешок, где две стенки состоят из гибких пластин.
- Можно в чемодан положить и ехать на пароходе, - сказал Сапожников.
- Да подожди ты с пароходом… Подожди! - сказал учитель. - Дальше… В случае нужды человек огибает вокруг талии короткую пластину, образуя круг малого диаметра, в то время как длинная пластина образует круг большого диаметра… Правильно я формулирую?
- Вы правильно формулируете… Мешок растопыривается - а в нем воздух. И надувать не надо. Только пробку завинтить. В большой пластине же дыра с пробкой на цепочке?
- Ну и как ты рассуждал, когда это придумывал?
- Как - рассуждал?
- Ну хорошо. Что тебе прежде всего в голову пришло? Взять пластины - одну длинней, другую короче…
- Нет, - сказал Сапожников. - Пластины я потом придумал.
- Потом?
- Ага. Я сначала разозлился. Шину велосипедную накачал насосом. Долго очень пояс надувать. Надо, чтобы он сам воздух всасывал, как велосипедный насос, когда обратно тянешь. И у насоса одна стенка от другой отходит… ну, поршень, а внутрь воздух всасывается… Дырку если заткнуть пробкой, то насос плавать будет… Ну а пластины потом… когда сообразил, что насос надо вокруг живота обогнуть…
- Так-так, - сказал учитель.
Хлюп-хлюп. Хлюп-хлюп-хлюп.
Они шли сквозь осеннюю ночь и очень боялись друг друга. Учитель боялся, что мальчик спросит его: "А почему чересчур конкретное воображение - это дефект?" А Сапожников боялся, что учитель поймет, что он наврал, когда сказал насчет велосипедного насоса. Потому что главное было в том, что Сапожников разозлился. Насос просто подвернулся под руку в этот момент. А разозлился Сапожников потому, что ему жалко было кукольников, которые бродили по Франции со своими деревянными человечками, и всякая сволочь могла их обидеть, потому что они бедные и за них заступиться некому и спасти, а они ведь никому ничего плохого не сделали, а только хорошее. И тут он придумал, как он их спасет, когда они все плывут на пароходе, и сволочи и кукольники, все. И вдруг капитан кричит: "Граждане! Тонем! Пароход тонет! Спасательных кругов на всех не хватит! Спасайся, кто может!" И конечно, сволочи богатые расхватали все пробковые пояса, а кому не хватило, те начали надувать свои надувные. Дуют, дуют, а пароход тонет, а кукольники стоят кучкой и прижимают к себе деревянных человечков - и должны все погибнуть, потому что чудес не бывает. Ах, не бывает?! И тут Сапожников спокойно так открывает чемодан, и у него там весь чемодан набит плоскими широкими поясами, как у пожарников, в одном чемодане помещается целая куча этих поясов. И он говорит кукольникам: "Берите пояса". А они говорят: "Спасибо, мальчик. Нам ничто не поможет. Чудес не бывает". А Сапожников говорит: "Берите. Это конкретное чудо, и все рано или поздно объяснится. Эти мне Аграрий сказал".
Они берут пояса и надевают на себя, оборачивая, конечно, вокруг тела. И вдруг все видят: как только пояс обернут вокруг живота, так он уже надутый, а если обратно снять - он плоский.
Тут все кукольники с радостью надели пояса, прыгнули в воду и поплыли, а сволочи дрались из-за пробковых и надувных поясов, потому что ихний капитан приказал им: "Спасайся, кто может!" А кукольники плыли, плыли и поддерживали Сапожникова, потому что ему пояса не хватило, и они выплыли на берег к городу Калязину и обсохли на том берегу, где росло дерево самшит, только еще маленькое. Ну, тут залаяла собачонка Мушка, и миражи пропали. Сапожников закончил накачивать велосипедную шину, отвинтил насос, а на ниппель навинтил колпачок на цепочке. Вот как он изобрел спасательный пояс для того конкурса, про который им в классе объявил учитель. А остальное было просто. Надо было только сообразить, из каких материалов сделать пояс.
Как все это расскажешь учителю? Потому Сапожников соврал про насос, чтобы учителю было понятно.
- Может быть, основной принцип изобретательства, - сказал учитель, - это осознать в явлении главное противоречие и искать выход за пределами этого противоречия…
- Может быть, - вежливо поддакнул Сапожников.
Учитель вздохнул.
- Ну, иди, - сказал учитель. - Маме скажешь, что был со мной. Физику можешь сегодня не готовить. Я завтра тебя спрашивать не буду. Ботинки на печку не ставь. Кожа от высокой температуры ссыхается и трескается, потому что процессы, в ней происходящие… В общем, до утра так просохнут. И спать, спать! Почему ты галоши не носишь?
- Я их теряю, - сказал Сапожников.