Над воротами возникла взлохмаченная голова - сонных глазах стояло видимое даже в темноте недоверие. Опухшее от сна лицо при виде Волчара и Зоряны вытянулось стойно конской морде и исчезло. Послышался глухой стук засова, ворота, чуть скрипнув, отворились - отошла в сторону правая половинка, и Некрас направил в проём. Из темноты мгновенно возник здоровенный серый пёс, наверняка родственник киевского дворового пса Серко. Он одновременно вилял хвостом и взрыкивал, явно не спеша навстречь хоязину. Некрас усмехнулся, спешился прыжком, оставив Зоряну на седле, и повёл коня к крыльцу, справа от которого стояла длинная коновязь - похоже, в этом тереме в своё время побывало немало людей.
Волчар снял девушку с седла, и пёс немедленно подбежал к ней, обнюхивая и беззвучно скаля зубы - похоже, чужаков здесь не любили. Но Зоряна умела успокаивать собак, - пёс остыл и даже дал ей погладить себя по вздыбленному загривку. На Волчара он больше не смотрел - должно признал хозяина.
Девушка повернулась к терему. Он был хорош. Семиступенчатое крыльцо с двускатной кровлей и резными перилами вздымалось на три локтя в высоту на рубленом рундуке. Дверь с крыльца вела в сени, от коих в стороны расходились вдоль терема крытые гульбища. Разлапистый, крытый лемехом шатёр кровли напоминал спину чудовищной рыбы, а на оконечностях виднелись деревянные звериные головы. В оконные рамы были вплетены куски стекла и слюды, а по наличникам текла затейливое узорочье, не видное в рвущемся и мечущемся свете факелов. Зоряна его не видела, но знала, что оно есть - без него не обходится в славянских землях ни один дом, хоть будь то курная изба или княжий терем.
- Нравится? - неожиданно спросил над ухом Волчар, отдав коня подбежавшему холопу.
Девушка только молча кивнула.
- Пойдём, - он потянул её за руку вверх по крыльцу, и уже на ходу спросил у холопа. - Сестра здесь?
- Здесь, господин.
- Одна?
- Одна, господин.
В одном из окон терема метнулся свет - кто-то спешил к двери со светцом или свечой.
Сестра Волчара оказалась стройной сероглазой русоволосой девушкой с удивительно красивым лицом. В движениях её чувствовалась сила и быстрота. Хоть Зоряна сгоряча и сказала Волчару, что её знает, однако ныне она не смогла бы так уверенно повторить свои слова. Зоряна её где-то видела - и только.
- Ну вот, - хмыкнул Волчар, подталкивая девушку вперёд. - Это моя сестра, мы зовём её Горлинкой. А это… дочь чародея Прозора, говорит, что её зовут Зоряна.
Взгляд Горлинки на миг стал оценивающим, но это выражение тут же пропало - не хотела оскорбить, остудить подругу брата. Они прошли во сени, а оттоль - в терем, в горницу.
- Сестра, распоряди, чтоб собрали чего поесть, мы голодны, как волки. Особенно я.
- Ещё бы, - хмыкнула отошедшая от стеснения Зоряна. - Ты ж Волчар. А они поесть любят.
- А мы все волчары, - хохотнула Горлинка. - Вся семья.
- А вот кстати, почто? - спросила Зоряна, вдруг поняв, что о сю пору не знает, почто у Некраса и его отца такие волчьи назвища.
- Так ты что, про наш род ещё не слыхала? - удивилась Горлинка. - А я-то мнила, Некрас тебе про нас уже все уши прожужжал…
- Да нет.
- Наш род происходит от волка-оборотня, - пояснила сестра Волчара со спокойной гордостью. - Древний очень род.
Дочь чародея невольно украдкой вздохнула - как и всегда, когда кто-то начинал хвастать своим родом, она вспоминала о матери и начинала жалиться. Впрочем, Горлинка не хвастала, она просто гордилась, но от того почто-то было ещё грустнее. Тут она взглянула на своего витязя вновь, словно видела его впервой. А что там было видеть того, чего не было видно ранее?
Высокий и неслабый парень, смуглолицый и черноволосый. Длинный чупрун спадал по бритой до синевы голове к правому уху, усы спадали ниже твёрдого и голого, как колено, подбородка с глубокой ямочкой. Серые глаза смотрели твёрдо и с прохладцей, прямой хрящеватый нос пересекал белый ровный шрам.
- Ладно, сестрёнка, вдосыть хвастать, - обронил, что-то поняв, Волчар. - Да и не кормят соловья баснями. Пошли, поедим, что боги послали.
А слуги уже таскали на стол снедь, и было видно, что боги ныне послали детям Волчьего Хвоста хоть и немного, а не жалея: наваристая уха из осетрины, печёная вепревина на рёбрах, взвар из яблок и груш и пахучий ржаной квас.
Несколько мгновений они только молча насыщались, потом Зоряна почуяла, что сей час от сытости заснёт. И почти одновременно Некрас отвалился от стола и откинулся к стене, подняв к губам глиняную чашу с квасом.
- Хорошо-то как, о боги, - вздохнул он, глотнув как следует.
- Да ты ж спать хочешь, Зорянка! - всплеснула руками Горлинка, видя, что у дочки чародея сами собой закрываются глаза - впору лучинки вставлять, - и замахнулась на брата. - У, волчара, загонял девочку совсем!
Хором Горлинки был небольшим - сажени две в длину и полторы в ширину. Две широкие лавки вдоль стен, небольшой стол, столец, два высоких сундука и три полки на стене, до отказа забитых книгами.
Завидя полки, Зоряна негромко присвистнула и, тут же ударив себя по губам, прошептала:
- Прости, батюшка домовой.
Горлинка засмеялась и принялась застилать постели.
- Я, вообще, к вам сюда ненадолго, потом к отцу вернусь, в Киев, - сказала Зоряна, но дочь Волчьего Хвоста её уже не слушала.
- Я тебя могла бы и в ином хороме уложить, да там неубрано гораздо, а я ныне не успела за всем уследить, - тараторила она, а гостья под её слова вновь начала дремать.
Она уже почти не слышала, как Горлинка толкнула её на постель, в полусне стаскивала одежду. А вот когда голова коснулась подушки, сон, словно по волшебству, прошёл, сгинул невесть где…
Не спалось - Волчар выспался днём дома. И предчувствие какое-то томило, словно ждал чего-то.
И думалось в ночной тишине хорошо. А дума была тяжеловата.
Некрас по наузу уже понял, что пробираться за Рарогом надо на полночь, а вот каким путём? Водой - нельзя. Уже завтра все на Подоле и на вымолах будут знать про то, что случилось. Про то, что воевода Волчий Хвост отъехал от великого князя и не просто отъехал, а мало не ратным. И тогда вартовые на вымолах могут проявить усердие не по разуму. Стало быть, надо ехать горой. На полночь? Через древлян?
Волчар невольно содрогнулся.
Его, Волчара будут считать в бегах. Один день прогулять - ещё куда ни шло, но вот потом… его не будет на службе долго. Не скажешь ведь великому князю, или Добрыне - пусти мол, меч Святославов искать. Матери-то и Горлинке бояться нечего, пока ничего не прояснилось. А вот как прояснится, - подумалось вдруг нехорошо, - да как опалится Владимир Святославич…
Он так ничего и не решил и повернулся на другой бок - спать.
Но тут скрипнула, отворяясь, дверь.
Зоряна, остоялась на миг у края лавки, распустила завязки. Белая рубаха соскользнула на пол, нагая девушка опустилась на край ложа и нагнулась к онемевшему от счастья Некрасу. Мягкие и тёплые губы прикоснулись к его губам, и Волчар утонул в безбрежном море любви и нежности.
Повесть вторая Волчья тропа
Глава первая Помнят с горечью древляне
1
В Киеве все помнили жуткую смерть князя Игоря, которого сорок лет тому древляне порвали меж двух дерев. Помнили и длинную, в сто двадцать лет, череду древлянских войн - начиная с Оскольда, каждый киевский князь обязательно воевал с древлянами. Но иного пути у Волчара не было - заговорённый науз звал его на полночь, а водой не пойдёшь - что в Киеве, что в Вышгороде всем уже ведомо и про отцов "мятеж", и про его "бегство".
Волчар невольно вспомнил, как его провожали вчера в Берестове…
Звонко пропел в дальнем дворе петушиный голос, ему откликнулся второй, потом ещё два. И, набирая силу, покатилась по Берестову звонкоголосая, переливистая и разнозвучная перекличка утренних вестников.
Из-за окоёма брызнуло золотом, первый солнечный луч пробился сквозь ветви деревьев, ударил в клубы тумана над Днепром.
Некрас Волчар прыгнул через перила крыльца, но до конюшни он дойти не успел - остоялся, настигнутый голосом Зоряны:
- Совести у тебя нет, Некрас. А прощаться кто будет? Удрать хотел?
- Хотел, - признался Волчар чуть смущённо и добавил. - Горлинку не буди…
- Вот именно, - бросила из отворённого окна Горлинка.
На сей раз смеялись все трое.
- Всё же едешь? - грустно спросила Зоряна.
- Надо, - коротко обронил кметь.
Попрощались, пообнимались…
А потом Некрас выехал за ворота, а девушки долго ещё смотрели ему вслед с крыльца и махали платками.
Лес с каждым шагом становился всё угрюмее. Лето ещё не настало, птиц прилетело мало, листва на деревьях ещё только проклюнулась и трава покрывала землю совсем тонким ковром. Но дело было даже не в этом - в лесу уже чувствовалось что-то чужое.
Волчар остоялся, несколько мгновений глядел на столб. Вздохнул, вытащил из-за пазухи науз. Хоть и чуял, что ведёт он его на полночь, а всё одно проверил - страсть как не хотелось ехать через древлян. Но кольцо провернулось на волосяном шнурке, и глаза обернулись к полночи, как раз в сторону столба. Некрас вновь вздохнул и тронул коня за бока каблуками.
К полудню от дороги в лес отошёл свёрток. Далеко в прогале смутно виднелись островерхие пали небольшого острога. Волчар косо глянул в ту сторону и только вновь подогнал коня.
Сама же дорога вдруг сузилась до широкой тропы - ветки деревьев и кустов задевали за конские бока, редкие птицы подавали голоса прямо над головой. Плотно выбитая тропа как-то вдруг покрылась травой - видно было, что ходят и ездят здесь редко и мало.
Конь вдруг захрапел и попятился, пошёл боком. Некрас потянул поводья на себя, ткнул Буланого каблуками, но тот только остоялся, а вперёд идти так и не хотел. Кметь поднял глаза и невольно охнул - без страха, но с удивлением.
Посреди просеки сидели, опершись на расставленные лапы, три здоровенных матёрых волка. Сидели и молча безотрывно смотрели на него. Потом средний встал, шагнул вперёд и беззвучно оскалил зубы.
Ну уж кого-кого, а волков бояться сыну Волчьего Хвоста и прямому потомку оборотня стыдно. Некрас криво усмехнулся, запрокинул голову и издал короткий вой, переходящий в горловое рычание. Волки ошалело, совсем по-человечьи переглянулись и, поджав хвосты, сгинули в кустах, но на их месте почти сразу же появились люди - тоже трое. Неуж оборотни? - мелькнула было мысль, но тут же пропала - оборотни хвостов перед Волчаром поджимать бы не стали, хоть и не напали бы.
Вои были в коярах, с копьями и щитами, глаза люто глядели из-под низких шеломных налобников. А в придорожных кустах послышался до боли знакомый скрип натягиваемых тетив. Некрас покосился вправо-влево, заметил даже торчащие из чапыжника наконечники стрел - по два с каждой стороны. Почти и не прячутся. Волчар оглянулся - сзади дорогу перехватили ещё двое. Эге ж!
Древлянская межевая стража молчала, томя ожиданием. Киевский кметь молчал тоже - ждал, что будет дальше. Наконец, средний спереди вой - видимо, старшой, - шагнул к Волчару.
- Кто таков? - холодно спросил он, буравя кметя неприятным взглядом. - Мало кто с волками говорить умеет… И чего в древлянской земле надо?
- А ты кто таков, чтоб меня про то спрашивать? - дерзко огрызнулся сын Волчьего Хвоста. В виски словно молотами било - стрельцы с обеих сторон готовились спустить тетивы.
- Обыкновенно меня называют Борутой, - хмыкнул старшой насмешливо. Волчар вдруг понял, что он уже далеко не молод - ему уже под шестьдесят, а в когда-то чёрных, как смоль, усах обильно пробилась седина. Но серые глаза Боруты смотрели чётко и беспощадно. - Я был гриднем при князьях Ратиборе и Вольге Святославиче. Слыхал ли?
- Вестимо, - ответил Волчар сквозь зубы. Про Боруту он и впрямь ещё в детстве слыхал от отца, когда на того находило, и он начинал рассказывать про свою молодость.
- Теперь твоя очередь, - напомнил Борута. - Кто таков-то?
- Зовут меня обыкновенно Некрасом Волчаром, говорят, что я сын воеводы Волчьего Хвоста. Служу великому князю Владимиру Святославичу.
Борута только поднял брови, а вот остальные вои дружно ахнули - не ждали, видать, подобной наглости.
- Так вот почто ты с волками так легко управился, - понимающе протянул гридень. - Куда и с чем послан?
- Я просто еду мимо, - пробормотал Некрас. Вои Боруты дружно заржали.
- Ещё один, - выдавил сквозь хохот один из воев.
Борута прохохотался и пояснил Волчару:
- Олонесь тоже один как-то просто мимо ехал. В Царьград! Заплутал вроде как. Ты тож в Царьград путь держишь?
- Да нет, - Некрас невольно усмехнулся - поехать в Царьград через древлянскую землю мог бы только дурак. - Я в Туров еду.
- Зачем ещё?
- А тебе на что это знать?
- Здесь я спрашиваю! - в голосе Боруты лязгнуло железо.
- Перебьёшься, - бросил в ответ Волчар. - Я того и великому князю не сказал бы…
- Так он, небось, и без того знает, - хмыкнул Борута. - Он же тебя послал.
- Я не по княжьему поручению еду!
- Ну-ну, - процедил Борута и махнул своим. Волчар мгновенно похолодел, ожидая одновременного удара стрелами, но кусты коротко прошуршали, словно вои с обеих сторон ушли.
- Поедешь с нами, - бросил гридень Некрасу. - Князь Мстивой Ратиборич велел любого, кто с Киева явится, к нему волочь.
Спорить Волчар не стал. Да и зачем, какой смысл?
Всё своё войство Борута оставил сторожить межу, поехал с Волчаром сам-друг. Он не опасался киевского кметя, да и чего было опасаться? Того, что Волчар сбежит? Бежать в древлянской земле было смерти подобно, Волчару теперь самая выгода Боруты держаться. Лес теперь уже не казался Волчару враждебным, теперь уже не блазнили за каждым деревом лютые морды неведомых зверюг.
К стенам Овруча подъехали, когда уже начало смеркаться. Рубленые стены уступали киевским по высоте, но поражали тяжёлой первобытной мощью, которой не было в Киеве, внушали невольный трепет. Тыны и городни со стрельнями, двойные и простые вежи, валы и рвы окружали древлянскую столицу, а волчьи ямы, ловушки и западни начались ещё за версту от неё - несколько раз Борута пускался окольной, едва заметной тропкой, или вдруг останавливался, словно чего-то выжидая. Похоже, их обоих несколько раз незримо для Волчара брали на прицел, и от немедленной смерти его спасало только присутствие Боруты.
Подумав так, Волчар вдруг помрачнел - то, что Борута ничего от него не скрывает в лесных тропах, ясно сказало ему, что в живых его оставят вряд ли. Тропа петляла и вилюжилась, как спятившая гадюка, а Волчар ехал по ней и всё так же мрачно думал: к чему все эти ухищрения, дорожки, звериные тропки и ловушки, если к Овручу можно за три дня добежать из Киева на лодье по Днепру и Уж-реке, как делали все киевские князья?
2
Стража в воротах пропустила их молча, но на улицах города на Волчара неоднократно бросали удивлённые взгляды - в диковинку были в древлянской столице киевские кмети. С Волчаром хоть и не было щита со знаменом господина, да только на кожаном рукаве кояра это знамено серебром вышито.
Княжий терем Овруча тоже уступал киевскому по высоте и красоте, но сказать, что он был блёклым и невзрачным - значило соврать. Борута остоялся у крыльца и обронил:
- Ты, Волчар, здесь обожди, я князю доложу про тебя…
Доложишь ты, как же, - с невольной язвой подумал Некрас, глядя на подходящих к нему скользящим звериным шагом троих древлянских кметей. - Небось сам из сеней в щёлку смотришь, как киянину рога обламывать будут. До смерти, вестимо, не забьют и даже не покалечат, а всё одно приятного мало…
- Киянин…
- Надо же, какие гости…
- Чем обязаны, светлый витязь?
В глазах у них горели хищные предвкушающие огоньки.
Волчар не шелохнулся - они пока что только пугали. Но скоро начнут и взаболь. По их походке он уже успел понять - все трое настоящие бойцы. Все трое примерно его же возраста, лицом немного похожи, наверное, братья. Различия небольшие: у одного сломан нос, должно, в прошлом был чересчур задирист, у другого - косой шрам через щёку, у третьего на левом глазу - чёрная повязка. Светлые, как лён, усы и чупруны, бритые головы, холодные глаза.
- А он, должно, в Дикое Поле ехал, - предположил, зубоскаля, шрамолицый. Похоже, тот незадачливый путник, что ехал в Царьград через древлянскую землю, был уже притчей во языцех.
- Ага, - обронил одноглазый. - Только заблудился - полдень с полночью перепутал.
- Не знал, должно, что у нас с киянами делают, - добавил задиристый.
- Я вижу, здесь принято нападать на гостей, - процедил Волчар, глядя себе под ноги. - Да ещё и втроём на одного.
Все трое побледнели от оскорбления, но задиристый, сузив ненавидящие глаза, бросил, словно плюнул в лицо:
- Киянин - не гость!
Волчар оскалился в ответ, и древляне, правильно поняв это как вызов, бросились к нему. Киянин тоже не стоял на месте. Задиристый отлетел назад, кувыркнулся в пыли княжьего двора, двое других уже были рядом. Но Волчар прыгнул к одноглазому, отшвырнул его ударом ноги в плечо и схватился со шрамолицым. Тот не продержался и нескольких мгновений - Волчар срубил его в пыль.
- Это ещё что такое?! - неподдельно разгневанный голос Боруты перекрыл ропот, что поднялся на дворе. - Ну прямо дети малые!
Волчар глянул древлянскому гридню в глаза, и тот не успел отвести взгляд. Киянин уловил даже не насмешку, только тень насмешки, но этого хватило, чтобы увериться, что всё это подстроено нарочно. Прощупать хотелось древлянам, насколько крепок в коленах киевский кметь.
- Князь Мстивой Ратиборич ждёт, витязь, - радушно сказал Борута.
Высокие бревенчатые стены, смыкающийся шатром дощатый потолок, изразцовая стена печи с лепной глиняной лежанкой, оружие на смолёных янтарных стенах - мечи, копья, секиры, чеканы, сабли, булавы, шестопёры, клевцы, кистени, саксы, совни, бердыши, рогатины, пучки сулиц и швыряльных ножей. Гридня…
Три длинных стола с лавками, и в высоком кресле - человек. Мстивой Ратиборич выглядел внушительно: коренастый тёмно-русый крепыш с длинным чупруном и серыми пронзительными глазами. На гладко выбритой челюсти ходили крутые желваки - мало радости древлянину видеть перед собой киевского кметя.
- Гой еси, княже, - Волчар поклонился - Мстивой Ратиборич, хоть и древлянин, а всё ж княжьего роду. После того, Вольгиного ещё разорения, древляне князей своих больше не имели, хоть люди княжьего рода у них ещё и не перевелись. Только власти у них вышней не было, и звались они больше не князьями, а княжичами. Но сами древляне всегда звали их князьями, хоть и ходили в Киев за княжьей властью. Отец Мстивоя, Ратибор Вадимич, брат князя Мала, того самого, что казнил Игоря Киевского, добровольно отошёл от власти и даже воевал вместе со Святославом в Диком Поле и на Балканах. Искоростень с того захирел и измельчал, а в Овруче сел киевский наместник. И только когда умерла великая княгиня Вольга, с которой древляне не желали иметь никоторого дела, общедревлянское вече порешило просить у Киева своего князя - негоже народу без князя жить, а своего кияне никогда посадить не дадут.