Да! Надо еще поскорее узнать имя мандарина, который возвращается в свою Поднебесную империю, чтобы принять погребальные почести. Думаю, что Попову удастся это выведать у одного из стражников, приставленных к телу его превосходительства. Будет просто замечательно, если покойник окажется каким-нибудь важным государственным деятелем - китайским принцем или хотя бы министром!..
Вот уже час, как поезд перерезает обширный оазис. Потом пойдет сплошная пустыня. Почву там образуют аллювиальные наносы, и тянутся они вплоть до окрестностей Мерва. И так будет до границы Туркестана - оазис и пустыня, пустыня и оазис. Пора уже привыкнуть к однообразию и монолитности путешествия. Правда, по мере приближения к Памирскому плоскогорью пойдут живописнейшие пейзажи. Этот горный узел русские "разрубили" совершенно так же, как Александр Македонский разрубил узел, связывавший в колеснице Гордия ярмо с дышлом, установив после этого, как известно, господство над Азией.
А по ту сторону Памирского плато расстилаются бесконечные равнины китайского Туркестана и пески, пески, пески громадной пустыни Гоби. И снова потянется монотонная, однообразная дорога.
Половина одиннадцатого. В вагоне-ресторане скоро будет завтрак. А пока, вместо утренней прогулки, пройдусь по поезду.
Где же Фульк Эфринель? Я не вижу американца на его посту подле мисс Горации Блуэтт. Вежливо с ней раскланиваюсь и осведомляюсь о ее спутнике.
- Мистер Фульк пошел взглянуть на свой багаж.
Вот как, он уже "мистер Фульк"! Подождем немного, и будет просто "Фульк".
Величественный Фарускиар с самого начала забился с Гангиром в задний конец второго вагона. Здесь я застаю их и сейчас. Они сидят вдвоем и тихо разговаривают.
На обратном пути встречаю Фулька Эфринеля, спешащего к своей спутнице. По американской привычке он протягивает мне руку. Я признаюсь ему, что от мисс Горации Блуэтт уже знаю о его тревоге за багаж.
- О! - восклицает он. - Какая деловая женщина, какая выдающаяся негоциантка! Это одна из тех англичанок…
- Которые вполне достойны быть американками! - заканчиваю я.
- Wait a bit! - отвечает он, многозначительно улыбаясь.
Китайцев на месте не оказалось. Значит, они ушли завтракать. Проходя мимо, вижу на вагонном столике книжку, оставленную доктором Тио Кином.
О ВОЗДЕРЖАННОЙ И ПРАВИЛЬНОЙ ЖИЗНИ,
ИЛИ ИСКУССТВО ДОЛГО ЖИТЬ,
ПРЕБЫВАЯ В ДОБРОМ ЗДРАВИИ
Сочинение Людовика Корнаро, благородного венецианца.
С прибавлением советов, как исправить дурной характер, как пользоваться совершенным счастьем до самого преклонного возраста и умереть только в глубокой старости, вследствие полного истощения жизненных соков.
Салерно
МDССXXXII
Так вот каково любимое чтение доктора Тио Кина! Теперь мне понятно, почему непочтительный ученик иногда в насмешку называет его Корнаро!
Кроме заглавия, успеваю прочесть еще девиз благородного венецианца:
Abstin entia adjicit vitam.
Но я отнюдь не собираюсь следовать ему, по крайней мере, за завтраком.
В вагоне-ресторане застаю всех на обычных местах. Сажусь рядом с майором Нольтицем, который внимательно наблюдает за сидящим на противоположном конце стола господином Фарускиаром и его компаньоном. Нас обоих очень занимает этот неприступный монгол. Интересно, кто он такой?
- А что, если бы это был…
- Кто же? - спрашивает майор.
- Атаман разбойничьей шайки… тот самый знаменитый Ки Цзан… - отвечаю я, и самому становится смешно от такой вздорной мысли.
- Шутъте, шутъте, господин Бомбарнак, только, прошу вас, не так громко!
- Однако согласитесь, майор, это была бы одна из интереснейших личностей, вполне достойная самого подробного интервью.
Продолжая болтать, мы с аппетитом поглощаем завтрак. Приготовлен он очень вкусно. В Ашхабаде и Душаке успели запастись свежими продуктами. Из напитков нам предложили чай, крымское вино и казанское пиво; из мясных блюд - бараньи котлеты и превосходные консервы; на десерт - сочную дыню, груши и отборный виноград.
После завтрака выхожу на заднюю площадку вагона-ресторана выкурить сигарету. Туда же является и господин Катерна, который, видимо, сам ищет случая со мной заговорить.
Его гладко выбритое лицо, привыкшее к фальшивым бакенбардам, усам; голова - к черным, рыжим, седым, лысым или косматым парикам, в зависимости от роли, - все выдает в нем комедианта, созданного для жизни на подмостках. Но при этом у него такой веселый взгляд, такая прямодушная манера держаться, что сразу узнаешь в нем славного, искреннего человека.
- Сударь, - обращается он ко мне, - неужели двое французов могут проехать вместе от Баку до Пекина, не познакомившись друг с другом?
- Сударь, когда я встречаю соотечественника…
- И вдобавок еще парижанина.
- Следовательно, дважды француза, - добавляю я, - то не мог бы себе простить, если бы не пожал ему руки. Итак, господин Катерна…
- Вы знаете мою фамилию?
- Равно, как и вы мою. Абсолютно в этом уверен.
- И правильно. Вы - господин Бомбарнак, корреспондент "XX века".
- И ваш покорный слуга.
- Тысяча благодарностей, господин Бомбарнак, даже десять тысяч, как говорят в Китае, куда мы едем с госпожой Катерна…
- Чтобы играть комические роли в шанхайском театре, основанном для французов.
- Так вы все знаете?
- На то я и репортер! Могу даже сказать, господин Катерна, основываясь на некоторых морских словечках из вашего лексикона, что раньше вы служили во флоте.
- Верно, господин репортер. Я бывший командир шлюпки адмирала Буасуди на борту "Грозного".
- В таком случае не понимаю, почему же моряк отправился в Китай не морем, а на поезде…
- Это действительно может показаться странным, господин Бомбарнак. Но дело в том, что мадам Катерна, бесспорно первая провинциальная опереточная актриса, лучшая исполнительница ролей субреток и травести, которой никакая другая "не срезала бы носа" - извините, это по старой флотской привычке, - не переносит морской качки. Когда я узнал о существовании Великой Трансазиатской магистрали, то сказал ей: "Успокойся, Каролина! Пусть тебя не тревожит обманчивая и коварная стихия! Мы проедем через Россию, Туркестан и Китай сухим путем". И как она обрадовалась, моя милочка, такая храбрая, такая преданная, такая… я не нахожу подходящего слова! - такая талантливая инженю, которая в случае надобности сыграла бы даже дуэнью, чтобы не оставить на мели директора театра! Артистка, настоящая артистка!
Господин Катерна говорил с увлечением. Он был, по выражению механиков, "под высоким давлением", и оставалось только выпустить из него пар. Если верить словам актера, они - идеальная пара: никогда не унывают, не теряются, всегда довольны своей участью, страстно влюблены в театр, особенно провинциальный, где госпожа Катерна играла в драмах, водевилях, комедиях, опереттах, комических операх и пантомимах. Они счастливы, когда представление начинается в пять часов вечера и заканчивается в час ночи. Супруги Катерна играют в театрах больших и малых городов, в залах мэрий, в деревенских амбарах, зачастую без подготовки, без декораций, без оркестра, иногда даже без зрителей. Словом, это настоящие комедианты, не всегда разборчивые на роли, готовые выступить в любом амплуа.
Господин Катерна был, вероятно, общим любимцем и балагуром на корабле. У него ловкие, как у фокусника, руки и гибкие ноги, как у канатного плясуна. Этот неунывающий парижанин умеет языком и губами имитировать все деревянные и медные инструменты и располагает к тому же самым разнообразным репертуаром старинных народных песенок, застольных куплетов, патриотических мелодий, кафешантанных монологов и скетчей. Он рассказывал мне обо всем этом с выразительными жестами, с неистощимым красноречием, шагая взад и вперед по площадке и покачиваясь на широко расставленных ногах со слегка обращенными внутрь ступнями ну, истый моряк, всегда в веселом и бодром настроении. В обществе такого жизнерадостного человека скука исключена!
- А где вы выступали перед отъездом из Франции, господин Катерна?
- В Ферте-Су-Жуар, где мадам Катерна с огромным успехом исполняла роль Эльзы в "Лоэнгрине", которого мы играли без музыки. Но зато какая интересная и талантливая пьеса!
- Наверное, исколесили с женой весь свет?
- Вы правы, мы побывали в России, в Австралии, в обеих Америках. Ах! Господин Клодиус…
Он уже зовет меня Клодиусом!
- Когда-то я был кумиром Буэнос-Айреса и пользовался огромным успехом в Рио-де-Жанейро. Не думайте, что это хвастовство. Нет, я себя не переоцениваю! Катерна, может быть, плох в Париже, но великолепен в провинции. В Париже играют для себя, а в провинции - для зрителей. И к тому же какой разнообразный репертуар!
- Примите мои поздравления, дорогой соотечественник!
- Принимаю, господин Бомбарнак, так как я очень люблю свое ремесло. Что вы хотите? Не все могут претендовать на звание сенатора или… репортера!
- Ну, это довольно ядовито сказано, господин Катерна, - ответил я, улыбаясь.
- Нет, что вы… это только так, для красного словца.
Пока неутомимый комик выкладывал свои истории, мимо нас мелькали станции: Кулька, Низашурш, Кулла-Минор и другие, имеющие довольно грустный вид; затем Байрам-Али на семьсот девяносто пятой версте, Урлан-Кала - на восемьсот пятнадцатой.
- При этом, - продолжил актер, - переезжая из города в город, мы подкопили и немного деньжат, и они добыты честным трудом, господин Клодиус. На дне нашего сундука хранится несколько облигаций Северного банка, которыми я особенно дорожу, - это надежное помещение презренного металла. Хотя мы живем и при демократическом режиме, в эпоху, так сказать, всеобщего равенства, но нам еще очень далеко до того времени, когда благородный отец будет сидеть рядом с женою префекта на обеде у председателя судебной палаты, а субретка в паре с префектом откроет бал у генерал-аншефа. Пока что мы предпочитаем обедать и танцевать в своем кругу.
- Полагаю, господин Катерна, что это не менее весело, чем…
- И, уверяю вас, господин Клодиус, не менее достойно, - добавил будущий шанхайский первый комик, встряхивая воображаемым жабо с непринужденностью вельможи эпохи Людовика XV.
Тут к нам присоединилась госпожа Катерна. Это поистине достойная подруга своего мужа, созданная для того, чтобы подавать ему реплики как на сцене, так и в жизни, одна из тех редкостных служительниц театра, которые не жеманятся и не злословят, из тех, по большей части случайных детей странствующих комедиантов, которые родятся на свет неведомо где и даже неведомо как, но бывают предобрыми и милыми созданиями.
- Разрешите представить вам Каролину Катерна, - провозгласил комик таким торжественным тоном, как если бы знакомил меня с самой Патти или Сарой Бернар.
- Я уже обменялся рукопожатием с вашим мужем, а теперь буду счастлив пожать руку госпоже Катерна.
- Вот она, сударь. Подаю ее вам запросто, без всяких церемоний и даже без суфлера.
- Как видите, господин Клодиус, она не ломака, а лучшая из жен.
- Как он - лучший из мужей!
- И горжусь этим! Я понял, что весь смысл супружеского счастья заключается в следующем евангельском правиле, с которым должны были бы считаться все мужья: что любит жена, то и ест ее муж!
Поверьте, я был тронут, глядя на этих честных комедиантов, столь не похожих на сидящих в соседнем вагоне маклера и маклершу. Те любезничают по-своему: для них нет ничего более приятного, как подводить баланс, подсчитывать приход и расход.
Но вот и барон Вейсшнитцердерфер, уже раздобывший где-то новую дорожную шапку. Он выходит из вагона-ресторана, где, как я полагаю, занимался не изучением железнодорожного расписания.
- На авансцене владелец потерпевшей крушение шляпы! - объявил господин Катерна, как только барон вошел в вагон, не удостоив нас поклоном.
- Сразу узнаешь немца, - добавила госпожа Катерна.
- А еще Генрих Гейне называл этих людей сентиментальными убами! - вспомнил я.
- Сразу видно, что он не знал нашего барона, - ответил господин Катерна, - дуб - с этим вполне можно согласиться, но отнюдь не сентиментальный…
- Кстати, - спросил я, - вы знаете, зачем он едет по Великому Трансазиатскому пути?
- Чтобы поесть в Пекине кислой капусты, - выпалил комик.
- Ну, нет… Совсем не для того. Барон - соперник мисс Нелли Блай. Он собирается совершить кругосветное путешествие за тридцать девять дней.
- За тридцать девять! - воскликнул господин Катерна. - Вы хотите сказать, за сто тридцать девять! Уж на спортсмена-то он никак не похож!
И комик запел голосом, похожим на охрипший кларнет, известный мотив из "Корневильских колоколов":
Ходил три раза кругом света…
И добавил по адресу барона:
Но половины не прошел…
ГЛАВА X
В четверть первого наш поезд миновал станцию Кари-Бата, которая своей итальянской крышей напоминала постройки на пригородной железной дороге Неаполь - Сорренто. Мы въехали на территорию Мервского оазиса, имеющего в длину сто двадцать пять километров, в ширину двенадцать и площадь в шестьдесят тысяч гектаров; как видите, меня нельзя упрекнуть в том, что я даю недостаточно точные сведения.
Справа и слева видны обработанные поля, пастбища со стадами овец и быков, водоемы под сводами ветвей, фруктовые сады между домами. Эту плодородную местность орошает река Мургаб, что значит Белая вода, и ее притоки. Фазаны там летают большими стаями, как вороны над нормадскими равнинами.
В час дня поезд останавливается перед Мервским вокзалом в восьмистах двадцати двух километрах от Узун-Ада.
Вот город, который неоднократно разрушался и заново отстраивался. Туркестанские войны не пощадили его. Говорят, что раньше это был настоящий притон грабителей и разбойников, и можно только пожалеть знаменитого Ки-Цзана, что он не жил в ту эпоху. Быть может, из него вышел бы второй Чингисхан.
Майор Нольтиц поведал мне туркменскую притчу: "Если встретишь змею и жителя Мерва, то сначала избавься от последнего, а затем займись змеей!"
Но после того, как Мерв отошел к Москве, я полагаю, лучше начать со змеи.
На вокзале поезд стоит семь часов. Я успею осмотреть этот любопытный город, коренным образом изменивший свой характер благодаря русской администрации, действовавшей зачастую даже слишком круто. После того, как русские войска овладели Мервом, древнее гнездо феодальных смут и разбоев стало одним из важнейших центров Закаспийского края.
Спрашиваю у майора Нольтица, не злоупотреблю ли его любезностью, если попрошу снова сопровождать меня?
- Охотно буду вам сопутствовать, да и мне самому доставит удовольствие еще раз взглянуть на Мерв.
Быстрым шагом отправляемся в путь.
- Должен вас предупредить, - говорит майор, - что мы идем в новый город.
- А почему бы не начать с древнего? Это было бы более логично и последовательно.
- Потому, что старый Мерв находится в тридцати километрах от нового, и вы увидите его только мельком, из окна поезда. Придется довольствоваться только описаниями вашего знаменитого географа Элизе Реклю. К счастью, они очень точные.
От вокзала до нового Мерва совсем недалеко. Но какая ужасная пыль! Торговая часть города расположена на левом берегу реки.
Планировка "вполне американская", и это должно понравиться Фульку Эфринелю. Улицы широкие, протянутые как по ниточке; прямолинейные бульвары с рядами стройных деревьев; толпы торговцев, одетых в восточные костюмы. Кругом снуют разносчики всевозможных товаров. Много двугорбых и одногорбых верблюдов. Последние, дромадеры, особенно ценятся за их выносливость и отличаются от своих американских собратьев формой крупа.
На залитых солнцем, будто доведенных до белого каления улицах, мало женщин. Но среди них встречаются очень оригинальные особы, облаченные в полувоенный костюм, мягкие сапоги и с патронами на груди, как у черкесов.
Кстати, берегитесь в Мерве бродячих псов. Эти голодные твари с длинной шерстью и острыми клыками - одна из разновидностей кавказской породы.
- Не эти ли собаки, как рассказывает инженер Буланжье, съели русского генерала? - спрашиваю у майора Нольтица.
- Съели, но не совсем, - отвечает он. - Оставили сапоги.
В торговом квартале, в глубине темных нижних этажей, где ютятся персы и евреи, в жалких лавчонках продаются ковры поразительно тонкой работы и мастерски подобранных расцветок, которые терпеливо ткут целыми днями старые женщины, даже и не подозревая о существовании жаккардовских трафаретов.
По обеим берегам Мургаба русские расположили свои военные учреждения. Там обучаются солдаты-туркмены, состоящие на царской службе. На них штатская одежда, но синие форменные фуражки и белые погоны.
Через реку перекинут деревянный мост длиною в пятьдесят метров, предназначенный не только для пешеходов, но и для поездов. Над его перилами протянуты телеграфные провода.
На другом берегу - административная часть города, где живут в основном гражданские чиновники.
Самое интересное из того, что здесь можно увидеть, - деревушка Теке, непосредственно примыкающая к Мерву. Жители ее, текинцы, сохранили не только свой национальный тип, но и обычаи. Только там еще чувствуются следы местного колорита, которого так не хватает новому городу.
На повороте одной из улиц торгового квартала мы сталкиваемся с американцем-маклером и англичанкой-маклершей.
- И вы здесь, господин Эфринель! - восклицаю я. - Ведь в новом Мерве нет ничего интересного.