Восставшие миры. Зима мира. Сломанный меч [Авт. сборник] - Пол Андерсон 19 стр.

Третьим всадником был Казиро, бывший вор, мошенник и головорез, а ныне - первый заместитель главы Братства Рэттлбоун, а значит, главарь всех воров, мошенников и головорезов. У него было желтое лицо с пронзительно черными глазами, типичное для жителей Арванета, но в нем не было видно обычной чистоты их черт. В свои пятьдесят лет он был сухопар, невысокого роста, лицо же отличалось резкими чертами. Волосы, подрезанные выше ушей, борода и усы были слегка тронуты сединой. Выдающиеся вперед зубы - те, что еще сохранились, - стучали от холода. Его легкая рубаха, штаны и туфли были уместны на юге, но не здесь. Он кутался в накидку с чужого плеча и грязно ругался, ножны длинной рапиры торчали из-под накидки, словно окоченелый крысиный хвост.

Жано и Кириан должны были проводить его в Аулхонт как можно быстрее, и курьер сообщил Донии, что он направился в Фулд на лошади. Они уже не охотились по дороге, а просто погрузили на пони мясо, мед и сушеные фрукты. Второй пони нес на себе палатку - горожанин не мог коротать ночь под открытым небом. Третий вез вещи Казиру. Четвертый был на подмене и про запас на случай какого-нибудь непредвиденного происшествия. Кроме того, не стоило ожидать от горожанина, что он сможет ехать быстрым шагом.

В тот день они трижды замечали дымки, и каждый раз Казиру спрашивал, не туда ли они направляются. Его проводники отвечали, что нет. Разговор давался с трудом: они плохо знали языки друг друга и с грехом пополам объяснялись на рагидьянском. На этом языке Казиру говорил свободно, да и спутники изучили его достаточно, чтобы торговать и воевать. Они сумели объяснить, что эти места населены членами братства Донии - самый точный эквивалент слова gorozdy, который им удалось подобрать. Это братство было самой крупной неофициальной ассоциацией семей во всем Герваре. Казиру понял так, что вся эта местность принадлежит Донии. Он и раньше слышал, что она правила здесь каким-то образом, хотя не мог себе представить, каким именно.

Наконец всадники поднялись на вершину скалистого гребня. Жано махнул рукой: "Там!" - улыбнулся, пришпорил своего пони и пустился галопом вниз по склону, что-то крича. За ним рысью последовал Кириан, увлекая за собой пони гостя и вьючных животных.

Казиру внимательно осмотрел долину. Сумерки уже спустились в долину. Гора, на которой он стоял, плавной дугой уходила вправо, переходя на севере в отвесную грубую стену. Здесь явно был похоронен древний город - ему казалось, что среди деревьев и кустов видны следы раскопок. К западу и югу местность становилась ровнее, только река Стальон рассекала ее, а пышные вечнозеленые деревья, растущие по берегам, являли что-то вроде защитной полосы. С вершины хребта Казиру видел мили и мили снега, лежащие за серо-стальной рекой, слегка окрашенные в розовое лучами заходящего солнца. Он взглянул немного ниже. Там он увидел то место, куда ехал - прекрасное убежище от проклятого ветра, воющего по-волчьи.

Здания стояли широким четырехугольником, внутри он был вымощен булыжником. Снаружи стены были почти полностью скрыты густой березовой порослью. Казиру показалось, что он различает амбар, коптильню, мастерскую, конюшню, псарни, хлев для трех видов животных, которых приручали жители Рогавики. Строения были сложены из неотесанных бревен, крыши обложены дерном, но все казались крепкими, сработанными на совесть. Жилые дома стояли внутри, длинные и широкие, хотя и менее высокие, чем хозяйственные постройки. Это объяснялось тем, что большая часть жилых помещений располагалась под землей. Из двух труб поднимался дым. В южном конце сквозь стекло просвечивал громадный черный коллектор солнечной энергии, явно изготовленный в Арванете. Посреди двора торчал остов ветряной мельницы, привезенной откуда-то из Рагида.

Собаки с лаем бросились им навстречу, то ли приветствуя, то ли задирая. Они были чем-то схожи со своими хозяевами - такие же высокие, поджарые, светлой, отдающей в седину масти. Дыхание белыми облачками вырывалось из пастей и оседало инеем на мордах. Жано успокоил их. У входа - дверью служило высокое слуховое окно - их приветствовал мужчина, черный на фоне желтого проема.

Он проводил их по лестнице в гардеробную, а затем в главную комнату. Деревянные полы, покрытые шкурами и привозными тканями, приятно грели озябшие ноги. Перегородки не раздвигались. Они были украшены причудливой резьбой и грубо раскрашены. В самой большой комнате на побеленных глиняных стенах, на фоне нарочито примитивной росписи, изображавшей животных, растения и силы природы, висело оружие. На полках стояли сотни книг. От рагидьянской печи, выложенной аккуратными кафельными плитками, шло приятное тепло. Свет давали масляные лампы, привезенные из южных земель. Среди пучков зелени и фруктов под потолком висели и цветочные саше, от них воздух был сладок. Когда путешественники вошли, девушка отложила в сторону горбатый струнный инструмент, на котором только что аккомпанировала своей песне. Казалось, последние ноты все еще звучали, скорее задумчивые, чем бравурные.

Люди сидели, скрестив ноги, на выступах, идущих по периметру зала, или на подушках вокруг низкого стола. Здесь было шестеро детей Донии, начиная с Жано и кончая трехлетней Вальдеванией; жена Жано, которая оставалась здесь все время, пока он отсутствовал, ибо он был ее единственным мужем; двое мужей Донии, считая Кириана - двое других были в отъезде; три незамужние женщины: старая, средних лет и молодая; и, наконец, сама Дония. Их лица и тела ясно говорили, что все они принадлежат к жителям Рогавики. В остальном они были мало схожи, не считая, конечно, одежды и причесок - в жарком помещении они ходили либо легко одетыми, либо вовсе голыми.

Дония вскочила с настила, на котором лежала, вытянувшись на медвежьей шкуре и протянула обе руки Казиру. По пути она быстро и страстно обняла Кириана.

- Добро пожаловать, дружище, - она слегка запиналась, произнося слова на языке южных земель. - Ах, подожди, - засмеялась она. - Прости меня, я разучилась. - Скрестив ладони на груди, низко поклонившись, она произнесла вежливое приветствие его города: - О гость, пусть Благодать Божья воссияет над нами.

Усмешка тронула губы Казиру.

- Едва ли это случится, если дело касается меня, - ответил он. - Ты что, все позабыла за эти три года?

На мгновение она помрачнела, потом продолжила, медленно выговаривая фразу за фразой:

- Я помню… Да, ты мошенник… но тебе можно доверять, если у тебя достаточно причин быть честным… И почему вы проделали такой долгий путь… трясясь по кочкам… вместо того, чтобы с удобством путешествовать на пакетботе… если мы вам не нужны… А может быть, вы не нужны нам?

Ее взгляд уверенно изучал его. Он смотрел на нее так же испытующе, пока она кружила по комнате, но его внимательно-напряженный взгляд был взглядом вора.

Она почти не изменилась с тех пор, как приезжала в Арванет, где они встретились впервые. В свои тридцать пять лет она оставалась стройной, движения плавными, а рукопожатие сильным. Он смотрел на ее матерчатую юбку с карманами, разглядывал ожерелье из зубов и раковин, отметил густо наложенную краску, чьи тона варьировались от голубого до красного. Она была полнее большинства женщин Рогавики, но под каждым изгибом ее ладного тела чувствовались мускулы. Груди были тяжелы от молока - женщины народов Севера кормили грудью еще несколько лет после родов, причем не только своих Младенцев, но и уже подросших детей или детей своих знакомых, а иногда даже взрослых, если тем надо было поскорее восстановить силы. Поражало неистовое выражение ее лица: сверкающие раскосые глаза серо-зеленого цвета, нервно раздувающиеся ноздри, крупный, почти мужской рот над квадратным подбородком. Волнистые желто-каштановые волосы, перетянутые украшенной бусами лентой, ниспадали до плеч. Под конец сумеречной зимы кожа ее стала молочно-белой и, казалось, даже светилась в полумраке. Несколько веснушек рассыпались на переносице едва заметными крапинками летнего золота. Нос был прямой, но изящный, словно его вырезала рука искусного ваятеля.

- Входите, располагайтесь, будьте как дома, - пригласила она. Своим младшим детям, уже вступившим в переходный возраст и детям постарше она сказала несколько слов, и те ушли. Скорее всего, она попросила их разгрузить багаж Казиру и приготовить пищу. За время путешествия он выучил некоторые слова и фразы рогавикьянского языка - Брат Кинжала в разноязычном Арванете быстро учился языкам, иначе просто пропал бы - но все же не смог уловить, что она сказала. То же самое было и позже, когда члены этой большой семьи обменивались друг с другом быстрыми фразами. В лучшем случае ему удавалось разобрать отдельные слова. Он и раньше слышал, будто здесь у каждой семьи возникают собственные традиции и даже свой диалект, но действительность обескуражила его.

Помнится, когда они впервые встретились в Южном городе, он сразу признал в ней чужестранку. Они проводили время в умной и приятной компании. Дония отказалась отдаться ему, хотя женщины ее народа, по слухам, не отличались строгим поведением. Пожалуй, тогда она произвела впечатление недалекой дочери примитивного народа. Арванет, древняя столица всего известного мира, был подобен лабиринту со своими тонкостями и секретами. Но этот дикий безлюдный Север просто не имел права на такое.

Привыкший к стульям Казиру кое-как примостился на краю выступа, опустив ноги на пол. Дония улыбнулась и подложила ему под спину подушки, чтобы он мог на них откинуться. Сама она устроилась справа от него, а Ивен, ее первый муж - слева. Пару лет Ивен был ее старшим мужем. Этот высокий мужчина с бледно-голубыми глазами и рыжей, тронутой сединой, бородой носил тунику из привозного льна, из-под которой виднелся длинный шрам на бедре - память об охоте на быков.

Члены семьи, свободные от домашних дел, расселись на ковре. В их открытых взглядах сквозил искренний интерес, и все-таки они держались отчужденно и замкнуто - именно такими описывали их все путешественники из цивилизованных мест… Они были неторопливы и непосредственны. Жано и его девчонка-жена вышли, обняв друг друга. Лукева, шестилетняя дочь Донии, принесла на подносе стеклянные бокалы с горячим медом. Казиру с благодарностью принял напиток, согрел о бокал озябшие ладони, вдохнул густой летний аромат, и боль от ушибов и ссадин, полученных с непривычки в седле, смягчилась и отступила.

- Может быть, вы отдохнете ночь, а уж потом мы поговорим о цели вашего приезда? - спросил Ивен на удивительно хорошем рагидьянском. "Возможно, он каждый год раз или два ездит по торговым делам в долину Кхадрахад на Юго-Западе, - подумал Казиру, - или, может быть, освоил язык во время войны: Дония рассказывала, как члены ее семьи, и она тоже, лет десять назад, выступили против имперского вторжения… а может, и то и другое." - Скоро мы будем ужинать, а потом вы можете сразу лечь спать.

- Да, наверное, так будет лучше. - согласился Казиру. Он залпом выпил мед. - А как вы здесь поживаете? Какие новости?

- У нас ничего нового, - ответила Дония. Она говорила на арванетском, пересыпая его рагидьянскими словами, часто останавливаясь, чтобы мысленно перевести конец фразы. - Все идет своим чередом. Среди нас появилась Вальдевания, раньше ты ее в моей семье не видел. Так же, как и Кириана. Мы с ним поженились в последнее зимнее солнцестояние. Прошло два года, как мой третий муж умер - утонул во время рыбной ловли: его ялик перевернулся и ударил его по голове.

- Я соболезную… - вставил Казиру.

- Мы скучаем по нему, - сказал Ивен.

- Да, - Дония вздохнула, нагнулась, чтобы погладить волосы Кириана, и улыбнулась Ивену через голову Казиру.

- Люди теряют и находят… в конце концов мы возвращаем земле то, что она когда-то нам одолжила. А как жил ты?

- По-разному, - горожанин пожал плечами. - Бывало всякое, как обычно, до тех пор, пока этой осенью Арванет не был захвачен.

Дония ждала, опершись на локоть. Пальцы стиснули бока, она почувствовала легкий озноб. Из темноты, сгустившейся за открытыми окнами, Донеслось уханье совы.

- Зная таких, как ты, Казиру, я не сказал бы, что это хоть как-то могло на тебе отразиться, - медленно произнес Ивен. - Мало ли разных хозяев было в Арванете за столько тысячелетий? И все они думали, будто город принадлежит им. Со временем их сметали, а Арванет оставался.

- А наши норы в Лэарсе никто не трогал, да? Такие, как я, выживали всегда, подобно крысам. Верно, более или менее. И все же, когда приходят хорьки, худо и крысам. Боюсь, что теперь именно такой случай. - Он резко подался вперед. - Прошу вас, прислушайтесь ко мне! Какие слухи дошли до вас, живущих в Герваре, что лежит так далеко на севере по реке Югулар, что даже корабли сюда не доплывают? Что жители Империи из Рагида двинулись на восток вдоль берегов пролива Дольфин, захватили Арванет и занимают его и по сей день? Вы считаете, будто вам нет до этого дела? Южанам, мол, все равно будет нужен металл? Торговля будет продолжаться? Ваш народ будет все так же свободно кочевать по своим землям? Но послушай, Дония, послушайте, все северяне, теперь все обстоит иначе. Прежняя Империя распалась триста лет назад. Сейчас ее восстанавливают баромьянцы, воины с южных гор. Их сила и властолюбие грозят всем нам в равной степени.

Сам я поначалу не думал, что это завоевание нанесет нам какой-либо ущерб. Напротив, любая суматоха, нам, Братьям, только на руку. Но все вышло иначе. Хорьки и в самом деле залезли в наши норы. Отчаявшись, я заказал билет на первое же почтовое судно, назвавшись фальшивым именем. В гостинице Агамеха я нашел курьера и заплатил ему, чтобы он доставил тебе, госпожа моя, письмо, в котором я сообщал, что еду. В Фульде Жано и Кириан встретили меня. И вот я здесь.

Он сделал паузу, чтобы передохнуть и глотнуть меда. Мед уже начал гудеть в его голове, словно пчелы из давно умершего лета проснулись и зажужжали над лугами.

- Значит, ты считаешь, что баромьянские помещики из Рагида намерены вторгнуться и в наши земли? - спросил Ивен.

- Я в этом уверен, - ответил Казиру.

Дония отбросила назад свои волосы.

- В наших древнейших сказаниях говорится, что южане всегда стремились завоевать нашу страну, пахать наши земли и пасти скот на наших пастбищах, - сказала она, - но всякий раз терпели поражение. Уже на моем веку мы сражались с ними на Пыльных Равнинах до тех пор, пока они не отступили к свое реке Кхадрахад. Тогда их тоже возглавляли баромьянцы. Если это ничему их не научило, что же, пусть снова ведут свои войска через долину Югулар. Глупцы снова получат свое.

- Говорю тебе, что капитан, захвативший Арванет на сей раз, не похож на тех, кто приходил до него, - буквально взмолился Казиру. - Я понимаю, что одних моих слов для вас недостаточно. Но вы хотя бы присмотритесь, прислушайтесь, попробуйте сами все почувствовать, обдумайте все это.

Глаза Донии вспыхнули. Последнее время она вела тихую жизнь, если сравнивать с прошлыми временами.

- Может быть, мы еще поговорим об этом, - негромко сказала она.

И они обсуждали это весь следующий месяц. Связные приводили глав Семей со всей округи, иногда даже с территорий, которые лежали за пределами Гервара. Они внимательно слушали, совещались меж собой, не таясь от пришельца, соглашаясь, что в этом деле интересы Братьев совпадают с их собственными. Тем временем Казиру наслаждался щедрым гостеприимством северян. Несколько незамужних женщин искали уединения с ним - ими двигало любопытство, - и Казиру по мере сил старался не разочаровать их. Но как ни приятна была любезность северян, его отношения с ними оставались довольно поверхностными. Он уже не надеялся мобилизовать жителей Рогавики. Для них просто не существовало проблемы, ради которой он сюда приехал. Все его потуги растолковать им опасность оставляли их равнодушными.

Когда лед на Югуларе растаял, и первый корабль из Арванета пришел в Фульд, Казиру отправился домой. Дония обещала ему еще подумать над его словами. Но прошел еще целый год, прежде чем она действительно серьезно задумалась над этим.

II

Джоссерек Дэррейн вихрем вылетел из каюты, где его держали под стражей. Позади с окровавленным лицом распластался на полу второй помощник капитана - Риджел Герлах. Его финка сверкала в руках Джоссерека.

Моряки, занимающиеся своими делами на палубе "Сканнамора", закричали, увидев мчащегося на них гиганта. Трое попытались остановить его, но тот взметнул свое тело над палубой и ударил одного ногой в живот. Моряк упал навзничь и судорожно забился на палубе, глотая воздух широко раскрытым ртом. Ухватившись за трап, Джоссерек клинком ножа отразил удар второго преследователя, потом дотянулся до поручней правого борта, ухватился за кофель-нагель, вывернул его из гнезда и обрушил на голову последнего из противников, который чуть не налетел на него с разгона. Последний рывок - и беглец прыгнул за борт.

Столб воды, поднятый прыжком, взлетел вверх и тут же обрушился на тело пловца. Когда он открыл глаза, вокруг был желто-зеленый сумрак. Он мог различить лишь мерцающую белесую поверхность воды, да смутные очертания днища грузового судна над собой. Заткнув нож за пояс, он еще глубже ушел в холодную маслянистую воду. Протискиваясь под килем судна, он оцарапал спину об острые раковины, и теперь за ним тянулся кровавый след. Наконец он оказался между левым бортом и шершавой громадой пристани.

Когда глаза его, казалось, уже были готовы лопнуть, а в ушах оглушительно зазвенело, он устремился вверх.

Едва не задохнувшись, он вынырнул и глотнул воздух, пахнущий солью, рыбой, дымом и смолой. Он слышал беготню на палубе, вопли ярости, возбужденные крики перепуганных чаек. У самой пристани беглец был почти незаметен в глубокой тени от корпуса судна. К тому же грохот бабы, заколачивающей в дно сваю, и скрежет якорных цепей перекрывали все остальные звуки. "Ну что ж, если так, мы на правильном курсе", - подумал он.

Какое-то время он отдыхал, держась за носовой фалинь, почти полностью погрузившись в воду. Шум наверху прекратился. Никто из матросов не рискнул преследовать беглеца в воде - слишком опасное это занятие. Офицеры должны сожалеть, что упустили его: если бы они привезли его на суд в Ичинг и устроили бы показательную казнь, это послужило бы хорошим уроком для всех, кто захотел бы последовать его примеру. Но оставался еще местный патруль - тот должен искать его, а если и не найдет, то ничего страшного. Джоссерек был изгнанником-чужестранцем, слишком заметным здесь, так что ему оставалось отправляться только прямехонько в преисподнюю, а там он вряд ли сумеет долго прожить. Скорее всего, его труп найдут на какой-нибудь узкой улочке, или отлив оставит на берегу распухшее тело с перерезанной глоткой. А если его корабль еще не отчалит, это послужит еще более наглядным уроком.