* * *
Остаток дня, под хмурым покровом из клочковатых облаков, "Небесный холм" скучал без посетителей. Соэра заявила, что ненадолго покинет Джулис и меня.
Оттирая плиту от бледно-жёлтых пятен и разводов жира, я не понимал, о чём шла речь, но по интонации Джулис догадался, что дела в порядке, и пора распрощаться и отдохнуть после напряженного трудового дня. После того, как Соэра удалилась, Джулис проследила, докуда она дошла. У второго от магазинчика указателя её подобрал высокий парень с золотистыми кудрями. Его светло-оранжевый "форд", взметая из-под колёс брызги луж, опавшую листву, устремился в направлении Гонолулу.
Управившись с делами, я решил прогуляться на сон грядущий, пока не повылазили ночные кошмарики. Глубокие лилейные тени, освещённые луной участки на ближних и дальних склонах ребристых гор Коолау, явили мне мир, потрясающий воображение мощью и богатством оттенков серебра. Тёмные и меловые линии замерли на колышущихся от неугомонного ветра деревьях, прыгали по движущейся шарообразной крыше обсерватории на вершине горы. Вблизи виднелась водонапорная башня, её большеголовый медный силуэт вырисовывался на фоне тёмно-голубого звёздного полотна.
Я трус, боюсь "грязной" близости. Просто боюсь! Потому что мама была хозяйкой в семье, и меня воспитывала послушным и хорошим, а папа, невеликих талантов, просто был её мужем. Потому что мне не везло с подружками в школьные годы, хотя на моих глазах уже ходили парами, ссорились, похабничали, "мутили" сверстники. А мне всегда было страшно окунуться в переживания: я чувствовал в "отношениях" что-то опасное, разрушительное для моего покоя. Но вот со мною здесь девушка, которая меня зовёт, сама, и нет причин её избегать. Нет ни одной! А я неистощимо выдумываю те самые причины…
Набравшись храбрости, я, наконец, повернул назад. Перелез через наложенные рядами камни, оберегающие террасу от внезапного сноса в обрыв, в долину, сошёл с отлогого спуска, продолжающегося живой изгородью вокруг площадки. Возвращаться жутко не хотелось. В груди уныло звенели высокие струны, душу скребло скверное чувство неуверенности. Я слишком долго был делано безразличен, но более не смел испытывать её терпение.
* * *
За москитной сеткой в темноте появился и тотчас исчез силуэт Джулис. В доме блуждали сквозняки, качая причудливые фигуры, сотканные из лунных отблесков. Атмосферу таинственности не портил даже проснувшийся Алоха. Его большая растянутая тень встрепенулась на стене, выложенной панелями в индейском или пиратском стиле.
– Что ты долго там? – нетерпеливо позвала Джулис.
На белом покрывале она лежала обнажённая. Пропущенный сквозь москитную сетку лунный свет слабым шафрановым ситом оберегал её восхитительное тело, изящно подчёркивая каждую линию. Безмятежность и покой – качества, казалось, совсем не присущие ей. Дыхание прерывалось едва сдерживаемыми спазмами, грудь резко вздымалась, покачивалась, соски вздрагивали и вибрировали. Приподнявшись на локте, она подставила своё обрамленное волосами лицо под золотистую сеть света. Огромные глаза зияли темнотой, а губы, вопрошая прикоснуться к ним, вздрагивали при каждом вздохе. Сияние струилось из щедрых пор её существа, а внутри меня словно поселилось крепкое, незыблемое ядро, которое не подлежало ни модернизации программно, ни аппаратно.
Сделав несколько шагов к ней, прекрасной и ждущей, я с трудом освободился от одежды. Руки дрожали, не слушались, движения неуверенные и глупые, точно у подростка, учившегося любить. Искра, мелькнувшая в голове, будто бы вызвала перед глазами случайный незапланированный слайд – изобразила картину со стороны… Я увидел себя, неуклюжего и неопытного, пустого и невзрачного, причём не располагающего необходимой информацией. Стыд, точно сбой, вызвавший серьёзную ошибку в операционной системе, пронзил мне сердце. Глаза заслезились, лицо исказилось. Порыв мужества смешался с треклятым комплексом неполноценности, с воспоминаниями, некстати выбравшимися наружу из тайного их прибежища.
Она почуяла мою слабость, черты лица заострились, ожесточились. Её руки хищно понеслись по моему худому телу. Безоглядная природная дерзость страсти руководила ею, точно марионеткой. Бурлящий поток крови разогрел тело девушки докрасна – лунная сеть на груди и шее зарделась.
– Что как не жив?.. – процедила она, рукой дотронувшись до моих плотно сжатых губ. Отобрав очки и отшвырнув, крепко схватила меня за шею. Сильно потянула вниз.
Руки и ноги будто онемели, колени подкосились, я упал на покрывало. Без очков взгляд выхватывал лишь очертания и неясные силуэты, а теперь, уткнувшись во что-то влажное, точно игрушечный лизун, пахнувший вишнёвым мылом, я догадался.
– Если не мочь ничего другое!.. – бросила она резко.
– Джулис… Джулис… – я глухо ворчал, как гром, замирающий в отдалении. Страх, оковы воспоминаний… Я не видел, но чувствовал, что сострадания в ней не больше, чем во взгляде тигрицы. По-прежнему отказывался покоряться власти…
– Вот… я… Так, да, так!.. – мои глаза покрылись пеленой слёз. Капли появились на бёдрах девушки. Она усмехнулась.
Гнев, как одна из фоновых программ непроверенной системы, взорвал её.
– Не… несильный! Мощи нет. Зачем нужен, НЕМОЩНЫЙ?
Она словно выискивала, где у меня слабое место, и с вывертом всаживала туда иголки слов, которые морозящей тенью раскололи хрустальный барьер, скрывающий древнюю тайну. В голове раздавалось эхом:
– Немощный, немощный!
Всё накопленное в сознании и душе выплеснулось наружу с истеричным сердитым выкриком:
– Прочь!!!
Она, надвинувшись, толкнула моё обмякшее тело. Всхлипнув, я замер. Любовный пыл, точнее, его остатки, иссякли вовсе. Нескончаемый поток возмущения девушки, надевавшей ночную рубашку, превратил меня в крохотное создание, в мучного жучка, притворившегося мёртвым.
Злой очаг красноречия угас, послышались шаги босых ног уходившей по коридору в свою комнату Джулис. Рваными крючковатыми облаками проносились в моей голове отвратительные образы, неприятные ощущения. Я словно через серую воду видел ночной оплетенный янтарной сетью мир. И вот – силы ушли, сознание нырнуло глубоко в темноту.
Утром она не разбудила меня… не пришла.
Перебравшись с пола на матрас, я начал прислушиваться, различил два тихих голоса, скрывавшихся за шорохом дождя.
Между нами появилась безучастность друг к другу. Джулис почти не разговаривала, целиком уйдя в себя. Заказы доносились до моих ушей исключительно с деловыми интонациями.
Соэра, почуяв неладное, заинтересовалась, в чём проблема, и, разобравшись, пришла нам на помощь. Женщина, улучив минуту, отозвала в сторонку мою подружку и пообщалась с ней наедине до тех пор, покуда лицо Джулис не просияло надеждой. Она мне потом пересказала главное:
– Твой приятель не самостоятельный, – диагностировала Соэра меня. – Привык полагаться на матушку, а добрая женщина активно ограждала сыночка-непоседу от неприятностей, и внушила ему, что он, непутёвый, всегда должен слушаться маму. А сыночек и рад: ему так жить легче, когда за него думают и делают. Он всегда ошибался, а мама всегда знала, как лучше. И вправду случалось, как мама говорила. Хорошая мать, но чтобы чувствовать, что живёшь, надо не бояться ошибаться – надо свой опыт. Этому учит папа. Или улица. Или армия. Мальчика надо заставить быть решительным, и тогда он станет самим собой. Знаю способ: "аттракцион". Муж вас направит, я ему напишу. Лейджелила встретите в яхт-клубе… За меня не беспокойся, душка. – Соэра погладила Джулис по прямым волосам, потрепав пальцами за подбородок. – Я найму помощников на любой срок.
– Он от вас без ума.
– Знаю, – тяжело вздохнула Соэра, отрешённо поглядев в окно. – В общем, думай о прекрасном.
– До встречи.
* * *
Прижав учебник русского языка к розоватому переднику, девушка попросила меня заниматься с ней каждый день после работы. Я обрадованно кивнул, надеясь сыскать в здешних местах преподавателя английского, потому что вместо Аракина за первый курс по почте пришёл другой – учебник английского, написанный одним из американских профессоров Гарварда.
* * *
Джулис, пряча хитрые глаза, подгоняла меня:
– Собираться! У нас культурный программа. Не задавать вопрос!
Маленькая яркая птичка зависла над снежно-белым цветком орхидеи. Длинный изогнутый клюв проник в самое сердце цветка. Насытившись нектаром, пёстрая гавайская цветочница прошмыгнула в листву.
* * *
Несносная девчонка, доверчивая и глупая! Опять привязалась к постороннему мужику, и нисколько меня не стесняется.
– Очень мало нам заплатили! – возмутился я вслух, разложив на сиденье четыре стодолларовых купюры веером.
– Потом больше дать, – перестав отвлекать водителя, ответила Джулис. Она притронулась к моей руке подобно рассвету, ласкающему горный гребень.
Вдоль берега речушки, взявшей начало из лесного родника, из-под перьев мшистых папоротников выбивались пурпурные гроздья.
– Го-го, – вдруг повеселел я, заметив знакомый сорняк.
Тонкие унизанные нежно-розовыми цветами ветви клонились к чёрной и мучнистой, как садовый "осенний виноград", земле. Аллея из розового великолепия тянулась далеко, до самого пляжа, изобилующего песочными дюнами, вплотную подходившего к морской синеве.
– Here is your place! – произнёс водитель, выжидающе воззрившись на нас.
– Да, точно, – согласился я, передавая денежку.
Два пальмовых дерева наполовину укутались тенью, падающей от огромного жёлто-красного, точно заржавевшего камня, а верхние ветки их голых крон сияли на солнце. Превратившиеся в бледно-розовые сухие лоскутики, когда-то пушистые листья устилали землю около пальм. Они напоминали утреннюю зарю, или… я помнил свой детский носовой платок – вот такого цвета. Жгучие лучи полуденного солнца золотили свежую листву кофейных кустов, то тут, то там разбросанных по саду вокруг трёхэтажных коттеджей. Аллеи удивительных винных пальм, чьи гроздья ягод свешивались пышными гирляндами до земли, надёжно укрывали морской пейзаж от посторонних взглядов.
Уточнив у местных жителей, Джулис указала на узкий проход между деревьями, похожими на букеты зелени, с длинными, как дохлые змеи, прямыми листьями. Мой прищуренный взгляд выхватил начало узкой тропинки, что, спрятавшись под разноцветным ковром из увядшей листвы, вела с горки к яхт-клубу.
Эмоции накипали беспрестанно, я не выдержал, недовольно бросил:
– Ну и ну, найти не могли! Плутали, как заяц… Туда заглянешь, там спросишь – ответят, да не то, что надо, ни разу не услышал слова: "Yacht".
– Я спрашивал…ла, где Гавайи кухня, – отозвалась Джулис.
– Что? Кухня?!!
Негодующе прищёлкнув языком, я ускорил шаг, обгоняя её, чтобы первым ступить на тропу. Ноги проваливались в сухую листву, скользили. Хватаясь за стволы и крепкие шершавые листья, мы осторожно спускались. Джулис взвизгнула и, не удержавшись, рухнула на меня. Покатившись кубарем, мы свалились на мягкую песчаную дюну.
– Ты безрукая, что ли! – возмущённо заорал я.
– Змея, там!.. – оправдывалась она. – Рукой змею…
Мы поднялись, отряхнулись. Невдалеке увидели двухэтажный дом и стоявшую у причала одномачтовую яхту. Указатель в виде фигуры сёрфингиста, оседлавшего волну, раскачался, и норовил крутнуться, точно флюгер на ветру.
Джулис чихнула. Улыбнувшись, обняла меня; я вымученно порадовался: добрались-таки. Тёмно-серые ступеньки выглядывали из-за клумбы декоративной пальмы.
– Бежим, Витя, кто больше быстро туда!.. – её круглившийся под сиреневым в белую крапинку сарафаном зад пружинил при каждом шаге, точно у резвой антилопы, убегающей ото льва.
Высокие пальмы мауриции, "дерево жизни", сплелись ветвями с пушистыми листьями, образовав библейские кущи – сплошной тенистый, почти чёрный, свод. Из водосточной канавы вдоль тропы, выложенной белыми плоскими камнями, спешил убраться бледно-коричневый краб. Джулис, поймав за клешню, сидела и рассматривала его. Прочитав на моём лице: "Какая мерзость!", и сообразив, что я испытываю отвращение к членистоногим, она решила воспользоваться положением и отыграться за то, что я на неё накричал.
– У-у, Витя!
– Перестань, а! – сморщился я.
– Не бояться. Хороший! Взять с собой, правда, Витя?
– Выкинь эту дрянь, или тут доешь…
У подножия кокосовой пальмы, растущей за изгородью яхт-клуба, песок изрыт норами больших крабов. По пляжу разбросаны раковины головоногих моллюсков – пустые и обитаемые, красиво закрученные. Из одного выглядывали шарики круглых крабьих глаз. Лежат тут, дожидаются прилива. А самим выползти да поработать лапками – лень?
Зато двуногим было не до скуки. Вблизи красавицы-яхты в воздухе витал специфический запах: на лодочной пристани смолили и красили лодки, похоже, готовя их к соревнованиям. Через заросший дикой травой небольшой пустырь от дальних домов к ним шли маленькие помощники, весело перекликаясь, несли корзины с едой и питьём.
Подходя ближе, мы с Джулис заткнули носы. Неугомонный ветер с океана доносил пресловутый "запах моря": смрад разлагающегося донного ила и сгнивших водорослей, так любимый моряками. Спасаясь, мы почти ворвались в заведение!
Внутри клуба на первом этаже занимались бухгалтерией два поджарых чернокожих паренька. Сосредоточившись на бумагах и подсчётах, совещаясь, они и не заметили гостей. Человек, который важно сидел в кресле и потягивал через соломинку коктейль, был заместителем Лейджелила. Явно избыточный вес, казалось, сделал и взгляд его тяжёлым, мрачным, но, увидев красивую девушку в солнцезащитных очках, он осклабился. Записка от Соэры рассмешила его, но была отправлена не в корзину, а в карман шорт. Оглядев нас с неприкрытым удивлением, он представился Томасом, пригласил пройти в комнату – в "каюту". И по голосу я понял, что мы могли чувствовать себя как дома, но не забывать, что в гостях.
Картины морских пейзажей и портреты мировых чемпионов по сёрфингу сочетались с поделками кораблей, коллекцией морских раковин. Распушённый китовый ус, словно клок из бороды Каналоа, божества смерти и океана, висел под портретом отца Лейджелила в деревянной лаковой рамке. Если бы Томас говорил по-русски, или хотя бы медленно по-английски, то я понял бы, что отец Лейджелила, Келир Арем, погиб десять лет назад в Африке, в алмазной шахте.
* * *
Смерть в шахтах оставалась обычным делом при добыче алмазов. Без подобающей экипировки обходились разве что самые отчаянные авантюристы.
Нырнувший в жёлтую мутную воду шахты, зажатой в твёрдой горной породе, мужчина по имени Келир отличался храбростью и терпением. Без акваланга, просто зажав в зубах каппу и таща за собою шланг от компрессора, он стремительно и ловко двигался в затопленных коридорах, полагаясь лишь на осязание и слабый свет герметичного налобного фонаря. Ум обжигала одна мысль: зачерпнуть со дна, и живо возвращаться на свет.
Не получая достаточного количества кислорода, мозг отключался, и тогда организм невольно впадал в сон, умирал.
Зачерпнув песок со дна, Келир вынырнул. По ладони разметались мелкие камешки, ни одного необычного.
– Арем, прекращай! – позвал друг. – И так побил наш рекорд. Шесть походов за час!
– В бригаде Серива числится столько же!..
– Врут они.
Келир побил рекорд бригады-конкурента, но и поднял другой. За позапрошлый месяц в шахтах погибли девять добытчиков, в прошлом – десять, в этом – на одного больше.
Фигурка Карага, старика шамана в набедренной повязке с гирляндой цветов вместо ожерелья, приятно пахла. Старинная, вырезана из сандалового дерева. Лейджелилу она досталась от отца, оставившего наследство, заработанное добычей алмазов в Нигерии.
Томас, выудив из книжки два синих билета, предложил выпить охлаждённый коктейль, закусить как следовало, отдохнуть с дороги – хозяин клуба вынужден задержаться в городе.