- Сейчас очень модно выходить замуж за импотентов, - говорит она небрежным тоном, - это освобождает от кучи всяких омерзительных обязанностей.
Так... Лилли всегда считала, что возмездие должно быть скорым и безжалостным.
Лой ничего не понимает.
- А разве вы не хотите иметь ребенка?
- Я не хочу плодить бездарностей. Их и так слишком много развелось.
- Но все же есть шанс, - настаивает Лой.
- Меня такой шанс не устраивает. Мне нужно иметь по крайней мере пятидесятипроцентную уверенность. Тони рассказывал, что когда-то в древности боги спускались с Олимпа и брали дочерей человеческих. Так рождались герои.
Правда, Тони?
Тони кивает головой. Глаза его устремлены на графин. Там еще осталось немного выпивки. Я наполняю его стакан и жду, что будет дальше.
Намек настолько прозрачен, что понятен даже Лою. Он колеблется.
- Это не очень рекомендуется. Гениальность, как и всякое отклонение от нормы, связана с накопленной ошибкой в наследственном веществе. При этом бывают сопутствующие изменения генетического кода. Иногда летальный ген...
Он говорит о своей гениальности так, словно речь идет о паховой грыже.
- Вы слишком осторожны! - В голосе Лилли звучат нотки, от которых мне становится тошно. - Цель оправдывает риск. Разве я вам не нравлюсь?
Это уже черт знает что!
Лой жмурится, как сытый кот. Сейчас он облизнется.
- Что ж, - говорит он, - было бы любопытно составить генетический гороскоп нашего потомка.
Лилли бросает на меня торжествующий взгляд. Пауза затягивается.
- Давайте сыграем в тараканьи бега, - предлагает Тони.
- Тони историк, - поясняет Лилли. - Он всегда выкапывает что-нибудь интересное.
Тони достает из стола коробочку и извлекает оттуда двух тараканов. Один помечен белой краской, другой - синей.
- Выбирайте! - предлагает он мне.
- Где вы их раздобыли? - спрашиваю я.
- В энтомологическом музее. У меня там есть приятель.
Я выбираю белого таракана.
Тони ставит на стол деревянный лоток.
Лой наблюдает за ним со снисходительным любопытством, будто мы сами забавные и безвредные насекомые.
Игра идет с переменным успехом. После нескольких заездов я возвращаю своего таракана Тони.
- Надоело? - спрашивает он.
Я киваю головой. У меня так мерзко на душе, что еще немного - и я разревусь. Мне страшно думать о том, что Лилли... Уж лучше бы это был не Лой, а Макс.
- Это потому, что мы играем без ставок, - говорит Тони. - Представьте себе, что проигравший должен был бы пойти в соседнюю комнату и повеситься.
"Висеть повешенному за шею, пока не будет мертв". Игра сразу бы приобрела захватывающий интерес.
- Что ж, это мысль, - усмехается Лилли. - Попробуй, Свен. Рыцарский турнир на тараканах за право обладания дамой. Очень элегантно!
До чего же она меня ненавидит!
Право, я не прочь попробовать, но мне не хочется подвергать риску Тони.
Он, в общем, славный парень. Вот если бы Лой... Чего не сделаешь ради того, чтобы на свете стало одним лопоухим меньше.
- Ладно! - говорю я и пододвигаю лоток к Лою. - Выбирайте таракана.
- Я не играю в азартные игры, - сухо отвечает он. - Что же касается вашей затеи, то это просто идиотизм! Неужели у вас нет более разумных развлечений?
Тони неожиданно взрывается.
- А что вы нам еще оставили? - кричит он.
Лой пожимает плечами.
- Не понимаю, чего вы хотите.
- Работы! - орет Тони. - Можете вы понять, что и обычные люди хотят работать?!
- Разве вы не работаете?
- Работаю. - Он одним махом допивает коктейль и немного успокаивается. - Я написал монографию о восемнадцатом веке, а кому она нужна? Кто ее читал?
Да и какой смысл копаться во всем этом дерьме, когда я не понимаю, что творится вокруг? Чем вы там занимаетесь в вашем проклятом Центре?! Какие сюрпризы вы нам еще готовите? Господи! Иногда мне кажется, что все мы заперты в огромном сумасшедшем доме. Ведь есть же еще люди на Земле. Можете вы объяснить, почему мы ограждены от всего мира непроницаемой стеной? Не умеете сами сообразить, что делать, так учитесь у других! Весь мир живет иначе.
- Нам нечему учиться у коммунистов, - высокомерно отвечает Лой. Уровень производства, достигнутый нами...
- Я ничего не смыслю в производстве, но думаю, что тот уровень не ниже... - говорю я. - Меня интересует другое - люди. Что вы сделали с людьми?
- Разве автоматизация не освободила их от тяжелого труда?
- Освободила. От всего освободила, а взамен ничего не дала. Может быть, поэтому мы перестали походить на людей.
- Глупости!
Мне не хочется больше спорить.
- Был очень рад повидать тебя. Ли, - говорю я. - До свиданья!
- Будь здоров, дорогой!
- Прощайте, Тони! Мы еще с вами как-нибудь сыграем.
Лой тоже встает. Он целует руку Лилли и небрежно кивает Тони.
Мы выходим вместе.
- Пройдемте пешком, - предлагает Лой. - Мне нужно с вами поговорить.
Я знаю, о чем он хочет поговорить.
Лой ставит рычажок на пульте против надписи "возврат", и мы поднимаемся на пешеходную трассу.
Он сразу приступает к делу:
- Я хочу получить у вас кое-какие сведения о Лилли. Ведь вы ее хорошо знаете.
- Никто не может познать душу женщины.
Меня самого ужасает пошлость этой фразы.
- Я спал с ней всего три месяца, - добавляю я, и это уже пахнет стопроцентным кретинизмом.
Лой бросает на меня быстрый взгляд из-под насупленных бровей.
Точь-в-точь как Макс на ту корреспондентку.
Я сгораю от стыда, но в душе рад, что разговор на эту тему уже не состоится. Целый квартал мы проходим молча.
На перекрестке затор. Равнодушная, сытая толпа молча наблюдает движущуюся колонну молодых ребят. Они несут транспарант с надписью: "Л о п о у х и е, п р и д у м а й т е н а м з а н я т и е!" Очевидно, это студенты.
- Вы понимаете, что им нужно? - спрашивает меня Лой.
- Вам лучше знать, - отвечаю я.
- К их услугам все блага жизни, - задумчиво продолжает он. - Они ни в чем не нуждаются и могут заниматься чем угодно, в меру своих сил и возможностей, разумеется.
- Вот в этом-то все и дело, - говорю я. - Возможности непрерывно сокращаются. Вероятно, они боятся, что скоро даже те крохи, которые вы им оставили, будут отвоеваны вашими обезьянами.
- Обезьянами? - переспрашивает Лой. - Ну нет, обезьяны предназначены не для этого.
- А для чего?
Лой не спешит с ответом. Последние ряды демонстрантов уже прошли, и мы снова пускаемся в путь.
- Профаны, - говорит Лой. - Профаны всегда падки на всякую сенсацию, способны раздуть ее до невероятных размеров. Ваши представления о мыслящих обезьянах - чистейшая фантастика. Сверхмозг - просто рабочая машина, такая же, как любое счетно-решающее устройство. Нет смысла изобретать то, что уже создано природой, но усовершенствовать природу всегда можно. Пока тот же Макс нам очень полезен при решении ограниченного круга задач. Изменятся эти задачи - придется искать что-нибудь новое.
- Не знаю, - говорю я. - Все это темный лес. Просто меня, как писателя, пугают эти обезьяны. Впрочем, я их и близко не видел.
- Хотите посмотреть? Я могу это вам устроить, хотя Центр очень неохотно выдает разрешения на посещение питомника.
- Еще бы! Вероятно, зрелище не для слабонервных.
- Нет, - отвечает он, - просто это отвлекает обезьян.
* * * Разрешение приходит через пять дней. Почему-то оно на двух человек.
Я решаю, что Лой хочет блеснуть перед Лилли, и звоню ей по телефону.
- Я сегодня занята, - говорит она. - Если не возражаешь, с тобой поедет Тони.
...Мы останавливаем автомобиль перед воротами Центра. Висящее на них объявление доводит до всеобщего сведения, что въезд общественного транспорта на территорию категорически воспрещен.
Отщелкиваем свой пропуск в маленьком черном аппарате и сразу попадаем в иной мир.
Густые нависшие кроны деревьев, посыпанные розовым песком дорожки, спрятанные в густой зелени белые коттеджи, полная тишина.
Если бы не вспыхивающие при нашем приближении указатели, можно было подумать, что мы перенеслись на несколько столетий назад.
Указатели приводят нас к большому одноэтажному зданию, обнесенному высоким забором.
Небольшая калитка в заборе заперта. Я нажимаю кнопку звонка, и через несколько минут появляется худой, высокий человек, облаченный в синий халат.
Он долго и с явным неудовольствием разглядывает наш пропуск.
- Ну что ж, заходите!
Мы идем за ним. В нос нам ударяет запах зверинца. Весь двор уставлен клетками, в которых резвятся мартышки.
- В кабинеты заходить нельзя, - говорит наш проводник.
- Мы имеем разрешение.
- Они сейчас работают. Никому не разрешается заходить, когда они работают.
- Но тут же ясно написано в пропуске, - настаиваю я.
- Скоро перерыв, они пойдут обедать, тогда и посмотрите.
Нужно ждать, ничего другого не остается. От нечего делать мы разглядываем мартышек.
- А они тут зачем? - спрашивает Тони, указывая на клетки.
- Не знаю. Я сторож, мое дело их кормить, а что с ними там делают потом, меня не касается.
- Ну их к черту! - говорит Тони. - Поедем домой, Свен.
- Когда у них обед? - спрашиваю я.
- А вот сейчас буду звонить.
Раздается звук колокола. Мартышки прекращают свою возню и припадают к решеткам.
Я почему-то испытываю невольное волнение.
Открываются массивные двери, и из дома выходят пять горилл.
Мартышки в клетках начинают бесноваться. Они вопят, размахивают руками, плюют сквозь прутья.
Гориллы идут медленным шагом, высокомерные, в ярких халатах, слегка раскачиваясь на ходу. Они чем-то удивительно походят на Лоя.
Рядом с нами истошным голосом вопит маленькая обезьянка с детенышем на руках. Она судорожно закрывает ему ладошкой глаза, но сама не может оторвать взгляда от приближающейся процессии.
Шум становится невыносимым.
Тони зажимает уши и отворачивается. Его начинает рвать.
Гориллы проходят мимо, не удостаивая нас даже поворотом головы, и скрываются в маленьком домике, расположенном в конце двора.
- Все! - говорит сторож. - Через час они пойдут обратно; если хотите, можете подождать.
Я подхожу к одной из клеток.
В глазах маленькой мартышки - тоска и немой вопрос, на который я не могу ответить сам.
- Бедная девочка! - говорю я. - Тебе тоже не хочется быть хуже своих сородичей.
Она доверчиво протягивает мне лапку. Я наклоняюсь и целую тонкие изящные пальчики.
Тони трогает меня за рукав.
- Пойдемте, Свен. Есть предел всему, даже... здравому смыслу.
Назад мы идем уставшие и злые. Тони что-то насвистывает сквозь зубы. Это меня раздражает.
У поворота на главную аллею стоит обнявшаяся парочка. Я их сразу узнаю.
- Снимите шляпу, Свен, - высокопарно произносит Тони. - Сегодня мы присутствуем при величайшем эксперименте, кладущем начало расширенному воспроизводству лопоухих.
Я поворачиваюсь и что есть силы бью кулаком в его ухмыляющийся рот.
- Вы идеалист, Свен, - говорит Тони, вытирая ладонью кровь с губы. Неисправимый идеалист. И ударить-то по-настоящему не умеете. Бить нужно насмерть. Писатель!
Я приближаюсь к ним, сжав кулаки и проклиная себя за то, что у меня никогда не хватит духа поднять руку на женщину. Тони идет сзади, я слышу его дыхание у себя за спиной.
Первой нас замечает Лилли. У нее пьяные, счастливые глаза.
- Поздравьте нас, мальчики, - говорит она. - Все получается просто великолепно! И гороскоп изумительный!
Мы молчим. Лой берет ее под руку, Лилли оборачивается к Тони:
- Я вернусь через десять дней. Пожалуйста, не напивайся до бесчувствия.
Мы оба глядим им вслед. Когда они доходят до поворота, Тони говорит:
- Поедем ко мне. У меня есть спирт, полная бутылка спирта.
* * * Проходит всего три дня, но мне кажется, что мы постарели за это время на десяток лет. Я улетаю. Тони меня провожает.
- Вот письмо к Торну, - говорит он, протягивая мне конверт. - Думаю, что Тори не откажется вас взять. Ему вечно не хватает людей. Ведь археология не входит в список официально признанных наук. Приходится рыть лопатами.
- Спасибо, Тони! - говорю я. - По правде сказать, мне совершенно наплевать, чем они там роют. Меня интересует совсем другое.
- Чепуха все это, - говорит Тони. - Двадцатый век. Не понимаю, что может вас интересовать там.
- Не знаю. Мне хочется вернуться в прошлое. Понять, где и когда была допущена роковая ошибка. Может быть, я напишу исторический роман.
- Не напишете, - усмехается он, - ведь сами знаете, что не напишете.
Я смотрю на часы. Пора!
- Прощайте, Тони!
- Подождите, Свен! - Он обнимает меня и неловко чмокает в щеку.
Я поднимаюсь по трапу. Тони смотрит на меня снизу вверх.
- Скорее возвращайся, Свен!
- Я вернусь! - кричу я, но шум мотора заглушает мои слова. - Вернусь месяцев через шесть!
Ошибаюсь я ровно на год...
* * * Стоит мне снова переступить порог моего дома, как у меня появляется такое ощущение, будто этих полутора лет просто не существовало. В мире все идет по-старому.
Первым делом я звоню Тони.
- Здравствуйте, Свен! - говорит он. - Очень рад, что вы уже в городе.
- Не могу сказать того же о себе, - отвечаю я. - Ну как вы живете?
Тони мнется.
- Послушайте, Свен, - говорит он после небольшой паузы, - вы сейчас где?
- Дома.
- Можно, я к вам приеду?
- Ну конечно, Тони!
Через десять минут раздается звонок в дверь.
- А вы молодцом, Свен, - говорит он, усаживаясь в кресло. - Вас просто не узнать!
- Похудел на десять килограммов, - хвастаю я.
- Ну что ж, могу только позавидовать. Как там Тори?
- Молодчина Тори! И ребята у него отличные!
- Будете писать?
- Вероятно. Нужно еще о многом подумать.
- Так...
Мне хочется разузнать о Лилли, но вместо этого я задаю дурацкий вопрос:
- Как ваши тараканы?
Лицо Тони расплывается в улыбке.
- У меня теперь их целая конюшня. Некоторые экземпляры просто великолепны!
Почему-то мы оба чувствуем себя очень неловко.
- Жаль, что у меня нечего выпить, - говорю я, - но в экспедиции...
- Я не пью, - перебивает Тони, - бросил.
- Вот не ожидал! Вы что, больны?
- Видите ли, Свен, - говорит он, глядя в пол, - за ваше отсутствие произошло много событий... У Лилли ребенок.
- Ну что ж, - говорю я, - она этого хотела. Надеюсь, теперь ее честолюбие удовлетворено?
Он хмурится:
- Не знаю, как вам лучше объяснить. Вы помните, был гороскоп.
- Еще бы!
- Так вот... по гороскопу все получалось очень здорово. Должен был родиться мальчик с какими-то необыкновенными способностями.
- Ну?
- Родилась девочка... идиотка... кроме того... с... физическим уродством.
У меня такое чувство, будто мне на голову обрушился потолок.
- Боже! - растерянно шепчу я. - Несчастная Ли! Что же теперь будет?! Как все это могло произойти?!
Тони пожимает плечами:
- Понятия не имею. Может быть, вообще генетические гороскопы сплошная чушь, а может, дело в стимуляторах. Они ведь там, в Центре, жрут всякие стимуляторы мозговой деятельности лошадиными дозами.
Я все еще не могу прийти в себя:
- А что же Ли? Представляю себе, каково это ей!
- Вы ведь знаете, Лилли не терпит, когда ее жалеют. Она очень нежная мать.
- А Лой? Он у вас бывает?
- Редко. Работает как одержимый. У него там что-то не ладится, и он совершенно обезумел, сутками не ложится спать.
- Скажите, Тони, - спрашиваю я, - как вы думаете, можно мне повидать Лилли?
- Можно, - отвечает он, - я за этим и приехал, только мне хотелось раньше обо всем вас предупредить.
* * * - Здравствуй, Свен! - говорит Лилли. - Вот ты и вернулся.
Она очень мало изменилась, только немного осунулась.
- Да, - говорю я, - вернулся.
- Как ты съездил?
-Хорошо.
- Будешь что-нибудь писать?
- Вероятно, буду.
Молчание.
- Может быть, вспомним старое, сыграем? - говорит Тони. - Смотрите, какие красавцы! Все как на подбор!
- Спасибо, - отвечаю я, - что-то не хочется. В следующий раз.
- Убери своих тараканов, - говорит Ли, - видеть их не могу!
Только теперь я замечаю, какое у нее усталое лицо. Из соседней комнаты доносятся какие-то мяукающие звуки. Лилли вскакивает. Я тоже делаю невольное движение. Она оборачивается в мою сторону. В ее глазах бешенство и ненависть.
- Сиди, подлец! - кричит она мне.
Я снова сажусь.
Ее гнев быстро гаснет.
- Ладно, - говорит она, - все равно, пойдем!
- Может, не стоит. Ли? - тихо спрашиваю я.
- Согрей молоко, - обращается она к Тони. - Идем, Свен.
В кроватке - крохотное, сморщенное личико. Широко открытые глаза подернуты мутной голубоватой пленкой.
- Смотри! - Она поднимает одеяло, и мне становится дурно.
- Ну вот, - говорит Лилли, - теперь ты все знаешь.
Пока она меняет пеленки, я стараюсь глядеть в другую сторону.
- Пойдем, - говорит Лилли, - Тони ее покормит.
Я беру ее за руку:
- Лилли!
- Перестань! - Она резко выдергивает свою руку из моей. - Бога ради, перестань! Неужели тебе еще мало?
Мы возвращались в гостиную.
- Ты знаешь, - говорит Лилли, - я бы, наверное, сошла с ума, если бы не Тони. Он о нас очень заботится.
Я сижу и думаю о том, что я действительно подлец. Ведь все могло быть иначе, если б тогда...
Возвращается Тони.
- Она уснула, - говорит он.
Лилли кивает головой.
Нам не о чем говорить. Вероятно, потому, что все мы думаем об одном и том же.
- Ну как ты съездил? - снова спрашивает Лилли.
- Хорошо, - отвечаю я. - Было очень интересно.
- Будешь что-нибудь писать?
- Вероятно, буду.
Лилли щиплет обивку кресла. Она поминутно к чему-то прислушивается. Я чувствую, что мое присутствие ее тяготит, но у меня нет сил встать и уйти.
Я не свожу глаз с ее лица и вижу, как оно внезапно бледнеет.
- Лой?!
Я оборачиваюсь к двери. Там стоит Лой. Кажется, он пьян. На нем грязная рубашка, расстегнутая до пояса, ноги облачены в стоптанные комнатные туфли.
Рот ощерен в бессмысленной улыбке, по подбородку стекает тонкая струйка слюны.
- Что случилось, Лой?!
Лой хохочет. Жирный живот колышется в такт под впалой, волосатой грудью.
- Потеха!
Он подходит к дивану и валится на него ничком. Спазмы смеха перемежаются с судорожными всхлипываниями.