Я заглянул внутрь в тот самый момент, когда раздалось характерное низкое пение автомата предметного совмещения. Ника, обернутая рогожами, исчезла в грузовом отсеке. На мостике СВП появился Жан-Жак. Он сказал дяде Степе, высунувшемуся из кабины автокрана:
- Поезжайте, Степан. Встречать не нужно.
Автокран задним ходом выехал из ангара, а Жан-Жак спустился с мостика, чтобы запереть ворота изнутри.
Дальше медлить было нельзя. Не затем мы мерзли тут полночи, чтобы увидеть, как Жан-Жак улетит по своим загадочным делам, махнув на прощанье голубым платочком. Дядя Степа заметил нас, выехав из ворот, лицо у него было испуганное. Я приложил палец к губам - молчи, мол, - и шагнул в ворота, но Джимка опередил меня.
- Пшел вон! - услышал я сдавленный голос Жан-Жака.
Джимка подбежал к нему, ласково виляя хвостом.
- Пошшел вон! - Жан-Жак огляделся, должно быть, в поисках чего-нибудь, чем можно метнуть в собаку, и увидел меня, а за мной безмолвные фигуры Виктора и Шадрича.
- Так, - сказал он, помолчав. - Что вам здесь нужно?
Ей-богу, я малость оробел, услышав его начальственный голос.
- Добрый вечер, Иван Яковлевич, - стесненно сказал я и прокашлялся. Конечно, глупее этой фразы ничего нельзя было придумать. - Куда это вы собрались?
- Что за скверная манера - подсматривать? - строго сказал он. - Мало ли какое у меня задание, я не обязан вам докладывать. Сейчас же идите по домам.
Вот как! Мы же еще и виноваты…
- Позвольте, - вступил в разговор Виктор. - Вы хорошо знаете приказ о подготовке первого рейса. На каком основании…
- При чем тут рейс? - Жан-Жак повысил голос. - Мне надо кое-что проверить. Ступайте, я не нуждаюсь в вашей помощи.
- А Ника Самофракийская? - воскликнул я; меня уже зло начало разбирать. - Как она попала из Лувра в багажник СВП?
- Ну, если вы в курсе, - уже другим тоном проговорил он, - то вам, вероятно, известно, что сегодня я должен отвезти ее назад.
- Разрешите, мы вас проводим, - сказал я.
- Не надо. Я сам знаю дорогу.
- И все-таки мы вас проводим. Верно, ребята?
Жан-Жак махнул рукой и полез в СВП, а мы за ним. Жан-Жак сразу прошел к пульту и защелкал клавишами путевой программы. Затем он кивнул Виктору, и тот включил хронодеклинатор. Коротко пропели пускатели… На мгновенье застлало глаза… Я огляделся. Все было привычно в рубке. Но я-то знал, что мы уже мчались против течения Времени!
Как хотите, а это был исторический миг! Я удивлялся Виктору: вид у него был самый будничный. Но потом и я взял себя в руки.
То, что я узнал в полете, потрясло меня настолько, что…
Нет, пусть дальше Леня Шадрич рассказывает. Он не из нашего сектора, и поэтому из нас троих он самый объективный.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
публикуемая в изложении Леонида Шадрина
Как мы вылетели, не помню. Перед глазами был туман: очень странное ощущение - не сон, не обморок, а… полное отключение. Не знаю, сколько это продолжалось, но потом прошло. Я посмотрел на свои часы - они показывали двенадцать минут первого, то есть время вылета, а ведь мы летели уже довольно долго. Я приложил их к уху. Часы стояли.
Андрей насмешливо улыбнулся и сказал Виктору:
- Посмотри на этого лопуха.
На меня, значит. А Виктор сказал мне:
- Брось. В рейсе тиканья простых часов не услышишь. Наш путь займет время между тиком и таком. Хочешь узнать собственное время, посмотри на хроноскоп.
Я посмотрел, и напрасно, потому что хроноскоп, которым они так гордятся, - какой-то нелепый сундук с окошечками, показывающими не время, а некое Эйнштейново число, индекс Козюрина и гиперболический ареакосинус кого-то или чего-то. И все это вместе не то интегрируется, не то логарифмируется, - я никогда не находил здесь особенной разницы.
А когда я попросил толком сказать, который час, Андрей начал мне толковать, что для жителей фотона, не имеющего массы покоя, времени не существует вообще.
Так как я не житель фотона, то ничего не понял и попросил оставить меня в состоянии покоя.
Потом я вспомнил, что в грузовом отсеке лежит великая статуя.
Ника Самофракийская!
Я сказал, что хочу спуститься вниз и как следует ее осмотреть. Ведь не каждый день выпадает такой счастливый случай. Но Андрей язвительно заметил, что легче спуститься в преисподнюю, чем в грузовой отсек во время рейса. Будь я менее деликатен, я бы, конечно, нашел, что ответить на его вечные шуточки. Жена у него такая милая женщина, а сам он…
Впрочем, я отвлекся.
Виктор сказал, что если я очень хочу посмотреть на Нику, то он предоставит мне возможность. Он щелкнул какой-то кнопкой, и в полу засветился экран. Я увидел внутренность грузового отсека. Там лежал огромный куль, обернутый рогожами и обвязанный грязными веревками. Я попросил Виктора выключить экран.
Вот когда я пожалел, что ничего не взял с собой почитать. На полочке возле пульта хронодеклинатора лежало несколько математических журналов и какая-то книга. Я потянулся и взял ее. Это был Жюль Верн - седьмой том собрания сочинений, выпущенного довольно давно, в 1956 году. Я полистал книгу и положил обратно: не люблю я Жюля Верна.
В рубке было очень тихо. Только беспрерывно раздавался слабый звук, будто крем взбивают. А между тем мы стремительно неслись во времени. Хроноквантовые генераторы гнали невидимый поток квантов времени, трансформированного в энергию.
- Мы летим в Париж? - спросил я.
- Да, мы летим в Париж тысяча девятьсот одиннадцатого года, - сказал Андрей. - Кстати, Иван Яковлевич, почему вы избрали именно одиннадцатый год?.
Рыжов, или, как они его называют, Жан-Жак, не ответил. Он сидел в кресле, закрыв глаза. Наверно, спал.
Мне вдруг пришла в голову интересная мысль.
- Ребята, - сказал я. - Вы просто хотите поставить Нику на ее место в Лувре?
- Да, - ответил Андрей. - Мы хотим и мы сделаем это.
- Понимаете, ребята, - продолжал я, - до сих пор ученые спорят, как выглядела голова Ники, что было у нее в правой руке и что в левой…
Они оба воззрились на меня.
- Дальше что? - сказал Андрей.
- И если мы немножко переменим маршрут и прилетим в древнюю Грецию, в то время, когда Ника еще стояла на Самофракии, то мы…
- Немножко переменим маршрут! Дело, Ленечка, не в пространстве, а во времени, - сказал Андрей. - Тысяча девятьсот одиннадцатый год - это шестьсот тысяч часов назад. А твоя древняя Греция… В каком веке, кстати, создали Нику?
- Точно неизвестно. Между 306 и 281 годами до нашей эры.
- Ну, это будет… - Он задумался.
- Примерно двадцать миллионов часов назад, - сказал Виктор. - Да, это мысль. Совместить нашу Нику с той… Вернее, с самой собой, первозданной…
Я горячо его поддержал. Может быть, даже с излишней горячностью, потому что Виктор поморщился.
- Что у тебя на счетчике хронэргии? - спросил он у Андрея. - Вытянем двадцать миллионов?
- Попробуем, - сказал Андрей. - Уж больно интересно: доставить в Лувр целенькую Нику. Ну что, Виктор, поехали в древнюю Грецию?
- Была не была, - отозвался тот.
Вдруг Жан-Жак открыл глаза. Видимо, он не спал.
- Позвольте, - сказал он. - Вы забываете, что старший здесь я. Я не даю согласия на рейс за нашу эру. Мы поставим Нику на ее место в Лувре в девятьсот одиннадцатый год и возвратимся.
Я очень расстроился, услышав это, но не счел себя вправе возражать. Я только напомнил:
- Между прочим, "Джоконду" украли из Лувра как раз в одиннадцатом году.
- Причем тут "Джоконда"? - Жан-Жак пристально посмотрел на меня. - Что вы хотите сказать?
Я поправил очки. Я всегда поправляю очки, когда сильно смущаюсь. Не мог - же я сказать ему, что подумал, что если он увез Нику, то… horribile dictu… то он мог и "Джоконду"… гм… похитить.
Я даже испугался этой нелепой мысли. А вот Андрей храбрый. Он сказал это вслух. Жан-Жак взвился в своем кресле, как Зевс-громовержец. И гром, конечно, грянул бы, но тут Виктор сказал:
- Что за чепуху ты несешь, Андрей. Если бы "Джоконду" сейчас увезли из одиннадцатого года, то в дошедших до нас газетах того времени об этом не было бы ни слова.
- Это еще надо проверить… Я не хотел вас обижать, - промямлил Андрей в сторону Жан-Жака. - Просто к слову пришлось…
- Вы дурно воспитаны, Калачев, - с холодным достоинством произнес Жан-Жак. - Я неоднократно указывал вам на вашу невыдержанность. И собака у вас - под стать своему хозяину. Пшел, пшел! - Он ткнул Джимке в нос рифленой каучуковой подошвой, а Джимка, виляя хвостом, лез к нему, потому что "пошел" для него - "иди сюда". - И прошлый раз я не мог от нее отвязаться, и теперь…
- Прошлый раз? - спросил Андрей. - Так Джимка летал с вами в Париж?
- Да, летал. И очень некрасиво там вел себя.
- Вот как! - Андрей усмехнулся и покрутил головой.
Я не вмешивался в их разговор. Но мне было очень жаль, что Жан-Жак запретил нам лететь в древнюю Грецию. Чтобы рассеяться, я снова принялся перелистывать Жюля Верна. Приключения капитана Сервадака на куске алжирской земли, унесенном кометой Галлией, всегда казались мне очень уж неправдоподобными. Я листал страницы, и, надо сказать, мне невольно передавалась увлеченность профессора Пальмирена Розета. На одной из страниц я обратил внимание на сноску, в которой приводился сравнительный вес французских монет. "Золото: 100 франков весит 32,25 грамма" - эти слова были жирно подчеркнуты синим карандашом.
- Твоя книга? - спросил я у Андрея.
- Нет. Витькина.
- С чего ты взял? - сказал Виктор. - Это не моя книга.
- Как так? - Андрей удивился. - Она здесь целую неделю валяется, я думал, что ты принес.
Тут Жан-Жак сказал:
- Дайте сюда, это я забыл в прошлый раз.
Он протянул руку за книгой. Но Андрей опередил его и успел прочесть отчеркнутое место в сноске, и Виктор тоже прочел через его плечо.
- Это вы подчеркнули? - спросил Андрей, поднимаясь. - Французским золотишком интересуетесь?
У него был такой вид, словно он сейчас кинется на Жан-Жака и будет его душить. Вдруг Андрей сказал каким-то плачущим голосом:
- Иван Яковлевич, ну что это… Скажите, что все это неправда… Померещилось, приснилось…
Жан-Жак сунул руку в нагрудный карман, но не вытащил расчески, пригладил волосы ладонью.
- Вы что, с ума посходили? - спросил он. - Чего вы от меня хотите?
- Чего я хочу? - закричал Андрей сумасшедшим голосом. - Я хочу уважать своего руководителя! Я хочу, чтобы он не похищал музейные ценности за выкуп! Я хочу, чтобы он не позорил… не позорил звания ученого!..
Он еще что-то неистово орал. Жан-Жак прикрыл глаза ладонью. А Виктор исподлобья смотрел на него, подперев нос большим пальцем.
Я не вмешивался. Только теперь до меня дошло: Рыжов похитил Нику Самофракиискую не с научной целью, а… Как это дико, непредставимо! Он намеревался возвратить статую за выкуп…
- А я-то, дурак, ломаю голову: для чего ему Ника понадобилась, - уже не кричал, а с горечью говорил Андрей, и вид у него был такой, словно ему зуб вырвали. - Профессорский оклад у человека, дом, машина, премии… Нет! Все мало… Золота ему не хватает для полноты счастья! Ах ты ж, господи…
- Сколько вы собирались запросить с Лувра? - сказал Виктор. Спокойненько так сказал, деловито.
Жан-Жак раздвинул пальцы и посмотрел на него.
- Ну, сколько? - повторил Виктор. - Десять тысяч? Двадцать?
- А чего ты спрашиваешь? - вскричал Андрей. - Вернемся домой, пусть общественный суд с него спросит.
Жан-Жак прокашлялся.
- Горшенин, - обратился он к Виктору, странно усмехаясь. - Вы человек рассудительный, вы поймете меня правильно… Видите ли, я оставил там письмо, в котором попросил значительную сумму…
- Сколько? - осведомился Виктор в третий раз.
- Сто тысяч. Сто тысяч золотыми десятифранковыми монетами. Э-э, тридцать два с четвертью кило золота… Колоссальное богатство, Горшенин. И если вам удастся образумить этого юного максималиста, то… я готов щедро, очень щедро…
- Конкретно, - сказал Виктор. - Сколько вы нам отвалите?
Я ничего не понимал, и Андрей тоже изумленно таращил глаза на Виктора.
- Ну, скажем, половину. - Жан-Жак почесал подбородок. - Пятьдесят тысяч франков…
- Наполеондорами?
- Называйте, как хотите. До первой мировой войны золотые монеты были еще в обращении, я проверял… Вы будете обеспечены на всю жизнь.
- Подходяще. Что ж, я согласен.
- Виктор! - взревел Андрей.
- Погоди. - Виктор, прищурясь, в упор разглядывал Жан-Жака. - Но с одним условием, Иван Яковлевич. Мы вас оставим там, в одиннадцатом году. А из тех шестнадцати с осьмушкой килограммов, которые вы нам дадите, мы отольем золотую плевательницу с вашим барельефом и установим ее у входа в институт в назидание, так сказать.
- Позвольте!.. - У Жан-Жака даже глаза побелели от злости. - Это уже слишком!
- А грабить музеи - не слишком?
- Почему - грабить? Мы возьмем с капа… с капиталистов! И кроме того, этих людей давно уже нет на свете, поймите!..
- Не понимаю, почему вы упрямитесь, Иван Яковлевич? - спросил Виктор почти ласково. - Вам будет там хорошо. Купите себе этот… цилиндр, станете изобретать телевидение, пенициллин, нейлон - разбогатеете, как не знаю кто. Политикой займетесь. В католики запишетесь. Чего доброго, в премьер-министры выбьетесь. А мы вас будем навещать. Не часто, конечно, но будем. Ну?
- Как вы смеете! - закричал Жан-Жак, его белое лицо и желтые волосы были мокры от пота. - Да если бы я хотел украсть, то просто съездил бы лет на сто назад и… м-м… экспроприировал ценности губернского казначейства в нашем же городе…
Я подумал, что это вполне логично. Действительно, губернское казначейство - это куда проще. Да и к тому же Рыжов - в роли гангстера…
- Слишком просто для вас! - орал Андрей. - Вы человек с размахом!..
- Не имеете права! Я вас… Я хотел вас проверить…
В общем поднялся такой шум, что я чуть не оглох. Они все трое дико кричали друг на друга. Виктор требовал, чтобы Жан-Жака высадили в одиннадцатом году, Андрей хотел привезти его обратно, чтобы предать общественному суду, а Жан-Жак обвинял их в хулиганстве.
Наконец, они угомонились. Некоторое время в рубке было совсем тихо. Мне не хотелось вмешиваться в их дела, я только напомнил о своей просьбе: если можно, слетать ненадолго в древнюю Грецию, на остров Самофракию. Жан-Жак махнул рукой и устало закрыл глаза.
Виктор принялся перестраивать путевую программу, а Андрей вытащил стопку карт, отыскал нужную и определил координаты Самофракии.
- 40 градусов северной широты, 20 - восточной долготы, - сказал он. - Даю команду на рули.
Все-таки удивительная машина - СВП-7! Время со скоростью двухсот миллионов часов в час неслось за бортом, огражденным защитной зоной нуль-времени. Я бы сказал - со скоростью мечты…
И ведь никто со стороны не может увидеть машину. Вихрь, дерзкий взлет человеческого гения…
Не знаю почему, в памяти всплыли строки Луговского:
В небе древний клич уходящих стай,
Проплывает путь, за верстой верста.
Сердце птичье томит даль безумная,
Пелена морей многошумная…
Я не птица, но и я вдруг ощутил, как это удивительно верно: сердце томит даль безумная… Нет, не могу выразить даже приблизительно своего ощущения полета во времени…
- Ребята, - сказал я, - я преклоняюсь перед вами. Вы победили время. Помните древнейшего бога греческих мифов? Хронос - так его звали. Хронос, олицетворение времени. Ужасный, жестокий Хронос пожирал своих детей. Его сестра - жена Рея спасла Зевса, обманув Хроноса и подав ему вместо Зевса камень. А когда Зевс вырос, он восстал против Хроноса, заставил его извергнуть пожранных детей - новых богов и бросил его в Тартар. Время пожирало людей и события, но вы, ребята, победили его… Вы - новые боги, титаноборцы!
Я хотел им еще рассказать, что Хроноса изображали с косой и серпом в руках и с ребенком в зубах, что римляне называли его Сатурном, но побоялся, как бы Андрей не поднял на смех мою восторженность. У него способность портить мне настроение.
Но Андрей ничего не ответил. Он и Виктор что-то делали у пульта - очевидно, мы приближались к цели.
- Замедляю, - сказал Виктор. - Андрюша, поднимись на три тысячи метров, уточнимся визуально.
Андрей тронул клавиатуру блока пространства. И вдруг - я чуть не вскрикнул от удивления и восторга - на внезапно вспыхнувшем экране возникла глубокая синь Эгейского моря. Слева показались ярко освещенные солнцем скалистые, изрезанные берега далекого острова.
- Вот твоя Самофракия, - сказал Андрей.
- Левее, Андрей, - скомандовал Виктор. - Держи на этот мысок. Стоп! Дай увеличение.
Машина замерла во Времени-Пространстве над островом. Да, это была Самофракия! Я сразу узнал знакомые по картам очертания. Я увидел каменистые склоны горы Фенгари, поросшие темно-зеленым кустарником, и разбросанные тут и там стада коз и овец, и рыбачьи лодки у берега…
Древняя Эллада, залитая серебристо-голубым светом, мирно лежала у нас под ногами… Можете представить себе, что творилось у меня в душе!
Мы начали медленно снижаться, чтобы осмотреть остров и разыскать Нику.
Андрей тихонько разворачивал изображение на экране, и перед нами возник белый круглый храм; его верхний ярус состоял из множества колонн, увенчанных конической кровлей.
- Дроинойон! - воскликнул я, у меня дух перехватило от счастья.
- Выражайся точнее, Леня, - сказал Андрей. - Что это за кафетерий?
- Я же говорю - Арсинойон. Его построила в 281 году до нашей эры Арсиноя, дочь египетского правителя Птолемея Сотера. Она посвятила его великим богам. Здесь должно быть сорок четыре колонны…
- Верим, верим, не надо пересчитывать, - быстро сказал Андрей. - Но где же Ника?
- Ники еще нет. Вернее - уже нет… Ну, я расскажу, если хотите… После смерти Александра Македонского его военачальники - их называли диадохами - расхватали завоеванные земли. Птолемей Сотер захватил Египет, а Антигон Одноглазый со своим сыном Деметрием Полиоркетом сделался царем этих мест. Конечно, диадохи передрались друг с другом. Деметрий Полиоркет разгромил в морском сражении флот Птолемея, - в память этой победы и воздвигли Нику. А позднее Полиоркет был разбит, разгромлен, и Самофракия попала в руки Птолемея. Тогда-то, вероятно, Нику и сбросили с пьедестала и построили Арсинойон…
Я рассказывал сбивчиво, торопливо, но ребята, кажется, слушали с интересом.
- Понятно, - сказал Андрей. - Раз стоит Арсинойон, значит, Ника сброшена. Виктор, двинь во времени помалу назад.
Щелчок включенного хроноквантового генератора, и время пошло назад. Экран затуманился.
- Потише, Виктор! Дай минимум… Ага, вот!
Над синим-синим морем, на высокой скале, обтесанной в виде крутого корабельного носа, высилась Ника Самофракийская - мраморная богиня Победы. Бурно устремленная вперед, навстречу ветру, она в одной руке, опущенной вниз, держала копье, а в другой - рог, поднесенный к запрокинутой назад голове. Богиня трубила победу! У нее было гордое, прекрасное лицо, и волосы, летящие на ветру…
Как она была хороша! И как на месте!..