- Я племянница Ванды Казимировны. Я из Вологды приехала.
- А Ванда где?
- А Ванда болеет. Грипп у нее.
- Дома лежит? - спросила Римма и потянулась к телефонной трубке.
- Нет, - быстро сказала Ванда. - Тетя в поликлинику пошла.
- В какую?
- В третью.
- К какому доктору?
- Семичастной.
- В какой кабинет?
- В шестой.
- А откуда ты знаешь кабинет, если из Вологды приехала?
Ванда поняла, что терпение Риммы истощилось. Никакой надежды получить обратно ключи и сберкнижку нет. Оставалось одно - бежать.
- А вот и тетя! - закричала она, глядя поверх плеча Риммы.
Та непроизвольно оглянулась.
Ванда нырнула ей под руку и кинулась наружу. Кубарем слетела по служебной лестнице во двор. Выбежала двором в садик и спряталась за церковью Параскевы Пятницы. Только там отдышалась.
Все погибло. Даже домой опасно возвращаться. Римма может и милицию вызвать, сказав, что какая-то авантюристка обокрала Ванду Казимировну, сняла с нее кольцо и старалась вскрыть сейф. С Риммы станется. Хотя за что Римму винить? Она же Вандины интересы охраняет.
Ванда Казимировна стояла в кустах, где недавно Удалов напал на своего сына Максимку, и горько рыдала. Много лет так не рыдала.
- Господи, - повторяла она. - Зачем мне эта молодость? В свой кабинет зайти нельзя! Подчиненные не узнают…
Она еще долго стояла там, тщетно придумывая, как ей перехитрить Римму. Но ничего не придумала. И пошла дворами и переулками к Елене, потому что помнила - Савич оставлен там без присмотра.
33
Солнце клонилось к закату, тени стали длиннее, под кустом сирени собрались, как всегда, любители поиграть в домино.
Во двор вошел мальчик с книжкой "Серебряные коньки" в руке. Мальчик был печален и даже испуган. Он нерешительно остановился посреди двора и стал глядеть наверх, где были окна квартиры Удаловых.
В этот самый момент кто-то из играющих в домино спросил громко:
- Как там, Ксения? Не нашелся еще твой?
Из открытого окна на втором этаже женский голос произнес сурово и холодно:
- Пусть только попробует явиться! За все ответит. Его ко мне с милицией приведут. Лейтенант такой симпатичный, лично обещал.
- Ксения! Ксюша! - позвал Удалов, остановившись посреди двора.
Доминошники прервали стук. Из окна напротив женский голос помог Удалову:
- Ксения, тебя мальчонка спрашивает. Может, новости какие?
- Ксения! - рявкнул один из игроков. - Выгляни в окошко.
- Ксюша, - мягко сказал Удалов, увидев в окне родное лицо. - Я вернулся.
- Что тебе? - спросила Ксения взволнованно.
- Я вернулся, Ксения, - повторил Удалов. - Я к тебе совсем вернулся. Ты меня пустишь?
Доминошники засмеялись.
- Ты от Корнелия? - спросила Ксения.
- Я не от Корнелия, - сказал мальчик. - Я и есть Корнелий. Ты меня не узнаешь?
- Он! - закричал другой мальчишеский голос. Это высунувшийся в окно Максимка, сын Удалова, узнал утреннего грабителя. - Он меня раздел! Мама, зови милицию!
- Хулиганье! - возмутилась Ксения. - Сейчас я спущусь.
- Я не виноват, - сказал Корнелий и не смог удержать слез. - Меня помимо моей воли… Я свидетелей приведу…
- Смотри-ка, как на Максимку твоего похож, - удивился один из доминошников. - Как две капли воды.
- И правда, - подтвердила женщина с того конца двора.
- Я же муж твой, Корнелий! - плакал мальчик. - Я только в таком виде не по своей воле…
Корнелий двинулся было к дому, чтобы подняться по лестнице и принять наказание у своих дверей, но непочтительные возгласы сзади, смех из раскрытых окон - все это заставило задержаться. Мальчик взмолился:
- Вы не смейтесь… У меня драма. У меня сын старше меня самого. Это ничего, что я внешне изменился. Я с тобой, Ложкин, позавчера "козла" забивал. Ты еще три "рыбы" подряд сделал. Так ведь?
- Сделал, - сказал сосед. - А ты откуда знаешь?
- Как же мне не знать? Я же с тобой в паре играл. Против Васи и Каца. Его нет сегодня. Это все медицина… Надо мной опыт произвели, с моего, правда, согласия, и, может, даже очень нужный для науки, а у меня семья…
Ксения тем временем спустилась во двор. В руке она держала плетеную выбивалку для ковров. Максимка шел сзади с сачком.
- А ну-ка, - велела она, - подойди поближе.
Корнелий опустил голову, приподнял повыше узкие плечики. Подошел. Ксения схватила мальчишку за ворот рубашки, быстрым, привычным движением расстегнула лямки, спустила штанишки и, приподняв ребенка в воздух, звучно шлепнула его выбивалкой.
- Ой! - вскрикнул Корнелий.
- Погодила бы, - сказал Ложкин. - Может, и в самом деле наука!
- Он самый! - радовался Максимка. - Так его!..
Неожиданно рука Ксении, занесенная для следующего удара, замерла на полпути. Изумление ее было столь очевидно, что двор замер. На спине мальчика находилась большая, в форме человеческого сердца, коричневая родинка.
- Что это? - спросила Ксения тихо.
Корнелий попытался в висячем положении повернуть голову таким образом, чтобы увидеть собственную спину.
- Люди добрые, - сказала Ксения, - клянусь здоровьем моих деточек, у Корнелия на этом самом месте эта самая родинка находилась.
- Я и говорю, - раздался в мертвой тишине голос Ложкина, - прежде чем бить, надо проверить.
- Ксения, присмотрись, - сказала женщина с другой стороны двора. - Человек переживает. Он ведь у тебя невезучий.
Корнелий, переживавший позор и боль, обмяк на руках Ксении, заплакал горько и безутешно. Ксения подхватила его другой рукой, прижала к груди - почувствовала родное - и быстро пошла к дому.
34
Савич истомился. Он то выходил во двор, к Грубину, который возился с автомобилем, то возвращался в дом, где было много шумных людей, все разговаривали, и никому не было дела до Савича. Он вдруг понял, что двигается по дому и двору не случайно - старается оказаться там, где Елена может уединиться с Алмазом. Ее очевидная расположенность к Битому и его откровенные ухаживания все более наполняли Савича справедливым негодованием. Он видел, что Елена, ради которой он пошел на такую жертву, в самом деле не обращает на него никакого внимания, а старается общаться с бывшим стариком. И это когда он, Савич, почти готов ради нее разрушить свою семью.
Поэтому, когда Савич в своем круговращении в очередной раз подошел к комнате, где Елена собиралась в дорогу, он застал там Алмаза, обогнавшего его на две минуты. И, остановившись за приоткрытой дверью, услышал, как Алмаз говорит:
- Хочу сообщить тебе, Елена Сергеевна, важную новость. Не помешаю?
- Нет, - ответила Елена. - Я же не спешу.
- Триста лет я прожил на свете, - сказал бывший старик, - и все триста лет искал одну женщину, ту самую, которую полюблю с первого взгляда и навсегда.
- И нашли Милицу, - добавила Елена.
И хоть Савич не видал ее, он уловил в голосе след улыбки.
- Милица - моя старая приятельница. Она не в счет. Я о тебе говорю.
- Вы меня знаете несколько часов.
- Больше. Я уже вчера вечером все понял. Помнишь, как уговаривал тебя выпить зелья. Если бы дальше отказывалась, силком бы влил.
- Вы хотите сказать, что в пожилой женщине…
- Это и хотел сказать. И второе. Я тебя в Сибирь увезу. Если хочешь, и Ванечку возьмем.
- А что я там буду делать?
- Что хочешь. Детей учить. В музей пойдешь, в клуб - мало ли работы для молодой культурной девицы?
- Это шутка? - вдруг голос Елены дрогнул.
Савич весь подобрался, как тигр перед прыжком.
- Это правда, Елена, - сказал Алмаз.
В комнате произошло какое-то движение, шорох…
И Савич влетел в комнату.
Он увидел, что Елена стоит, прижавшись к Алмазу, почти пропав в его громадных руках. И даже не вырывается.
- Прекратите! - закричал Савич. И голос его сорвался. Он закашлялся.
Елена сняла с плеч руки Алмаза, тот обернулся удивленно.
- Никита, - удивилась Елена. - Что с тобой?
- Ты изменила! - сказал Никита. - Ты изменила нашим словам и клятвам. Тебе нет прощения.
- Клятвам сорокалетней давности? От которых ты сам отказался?
- Я ради тебя пошел на все! Буквально на все! Я не позволю этому случиться. Приезжает неизвестный авантюрист и тут же толкает тебя к сожительству.
- Ну зачем ты так, аптека, - сказал Алмаз. - Я замуж зову, а не к сожительству.
- Будьте вы прокляты! - с этим криком Савич выбежал из комнаты и кинулся во двор.
Он должен был что-то немедленно сделать. Убить этого негодяя, взорвать дом, может, даже покончить с собой. Весь стыд, вся растерянность прошедших часов слились в этой вспышке гнева.
- Ты что, Никита? - спросил Грубин, разводивший в машине пары. - Какая муха тебя укусила?
- Они! - Савич наконец-то отыскал человека, который его выслушает. - Они за моей спиной вступили в сговор!
- Кто вступил?
- Елена мне изменяет с Алмазом. Он зовет ее в Сибирь! Это выше моих сил.
- А ты что, с Еленой хотел в Сибирь ехать? - не понял Грубин.
- Я ради нее пошел на все! Чтобы исправить прошлое! Ты понимаешь?
- Ничего не понимаю, - сказал Грубин. - А как же Ванда Казимировна?
- Кто?
- Жена твоя, Ванда.
- А она тут при чем? - возмутился Савич.
Взгляд его упал на открытый ящик с пистолетами. И его осенила мысль.
- Только кровью, - сказал он тихо.
- Савич, успокойся, - велел Грубин. - Ты не волнуйся.
Но Савич уже достал из машины ящик и прижал его к груди.
- Нас рассудит пуля, - произнес он.
- Положи на место! - крикнул Грубин. В этот момент из дома вышел Алмаз. За ним - Елена. Неожиданное бегство Савича их встревожило. Никита увидел Алмаза и быстро пошел к нему, держа ящик с пистолетами на вытянутых руках.
- Один из нас должен погибнуть, - сообщил он Алмазу.
- Стреляться, что ли, вздумал? - спросил Алмаз.
- Вот именно.
- Не сходи с ума, Никита, - сказала Елена учительским голосом.
- Ой, как интересно! - как назло, во двор выбежали Милица с Шурочкой. - Настоящая дуэль. Господа, я буду вашим секундантом.
Милица подбежала к Савичу, вынула один из пистолетов и протянула его Алмазу.
- Они же убьют друг друга! - испугалась Шурочка.
- Не бойся, - засмеялась Милица, - пистолетам по сто лет. Они не заряжены.
- Ну что, трепещешь? - спросил Савич.
- Чего трепетать. - Алмаз взял пистолет. - Если хочешь в игрушки играть, я не возражаю. Давненько я на дуэли не дрался.
- Вы дрались на дуэли? - спросила Елена.
- Из-за женщины - в первый раз.
Милица развела дуэлянтов в концы двора и вынула белый платочек.
- Когда я махну, стреляйте, - распорядилась она.
- Это глупо, - сказала Елена Алмазу. - Это мальчишество.
- Он не отвяжется, - ответил Алмаз тихо.
Савич сжимал округлую, хищную рукоять пистолета.
Все было кончено. Черная речка, снег, секунданты в черных плащах…
- Ну, господа, господа, не отвлекайтесь, - потребовала Милица и махнула платком.
Алмаз поднял руку и нажал курок, держа пистолет дулом к небу - не хотел рисковать. Курок сухо щелкнул.
- Ну вот, что я говорила! - воскликнула Милица. - Никто не пострадал.
- Мой выстрел, - напряженно произнес Савич. Он целился, и рука его мелко дрожала. Нажать на курок было трудно, курок не поддавался.
Наконец Савич справился с упрямым курком. Тот поддался под пальцем, и раздался оглушительный выстрел. Пистолет дернулся в руке так, словно хотел вырваться. И серый дым на мгновение закрыл от Савича его врага.
И Савичу стало плохо. Весь мир закружился перед его глазами.
Поехал в сторону дом, трава медленно двинулась навстречу… Савич упал во весь рост. Пистолет отлетел на несколько шагов в сторону.
Алмаз стоял, как прежде, не скрывая удивления.
- Надо же, - удивился он. - Сто лет пуля пролежала…
Елена кинулась к нему.
- Антон Павлович Чехов говорил мне, - сказала Милица, вытирая лоб белым платочком, - что если в первом действии на стене висит ружье…
Но договорить она не успела, потому что во двор вбежала Ванда и, увидев, что Савич лежит на земле, быстрее всех успела к нему, подняла его голову, положила себе на колени и принялась баюкать мужа, как маленького, повторяя:
- Что же они с тобой сделали? Мы их накажем, мы на них управу найдем…
Савич открыл глаза. Ему было стыдно. Он сказал:
- Я не хотел, Вандочка.
- Я знаю, лежи…
И тут появилась еще одна пара. Ксения тяжело вошла в ворота, неся на руках Корнелия Удалова.
- Что же это получается? - спросила она. - Где это видано?
Удалов тихо хныкал.
- Помирились? - спросил Грубин.
- По детям стреляют. Куда это годится? - сказала Ксения. - Глядите. Отсюда пуля прилетела. Штаны разорваны. На теле ранение.
Все сбежались к Удалову. Штаны в самом деле были разорваны, и на теле был небольшой синяк.
Ксения поставила Удалова на траву и принялась всем показывать круглую пулю, которая ударилась в Удалова на излете.
- Ну и невезучий ты у нас, - произнес Грубин. Удалов отошел в сторону, а Ксения, отбросив пулю, вспомнила, зачем пришла.
- Кто у вас главный? - спросила она.
- Можно считать меня главным, - сказал Алмаз.
- Так вот, гражданин, - заявила Ксения. - Берите нас в Москву. Чтобы от молодости вылечили. Была я замужней женщиной, а вы меня сделали матерью-одиночкой с двумя детьми. С этим надо кончать.
35
Шурочка и Стендаль проводили машину до ворот. Они бы поехали дальше, но машина была так перегружена, что Грубин боялся, она не доедет до станции. И без того, помимо помолодевших, в ней поместились два новичка - Ксения и Степан Степанович, люди крупные, грузные.
Грубин вел автомобиль осторожно, медленно, так что мальчишки, которые бежали рядом, смогли сопровождать его до самой окраины. Люди на улицах смотрели на машину с улыбками, считали, что снимается кино, и даже узнавали в своих бывших горожанах известных киноартистов. Машину увидел из своего окна и редактор Малюжкин. Он узнал среди пассажиров Милицу и Степанова, открыл окно и крикнул Степанову, чтобы тот возвращался на работу.
- Считайте меня в командировке, - ответил Степанов.
Малюжкин обиделся на сотрудника и захлопнул окно. Его никто не понимал.
Уже начало темнеть, когда машина въехала в лес. Разговаривали мало, все устали и не выспались. Удалов задремал на коленях у жены.
Легкий туман поднялся с земли и светлыми полосами переползал дорогу. Фары в машине оказались слабыми, они не могли пронзить туман и лишь высвечивали на нем золотистые пятна. Уютно пыхтел паровой котел, и дым из трубы тянулся за машиной, смешиваясь с туманом.
Лес был тих и загадочен. Даже птицы молчали. И вдруг сверху, из-за вершин елей, на землю опустился зеленый луч. Он был ярок и тревожен. В том месте, где он ушел в туман, возникло зеленое сияние.
- Стой, - сказал Алмаз.
Грубин затормозил.
- Чего встали? - спросила Ванда. - Уже сломалась?
Но тут и она увидела зеленое сияние и осеклась.
В центре сияния материализовалось нечто темное, продолговатое, словно веретено. Веретено крутилось, замедляя вращение, пока не превратилось в существо, схожее с человеком, хрупкое, тонкое, одетое в неземную одежду.
Существо подняло руку, как бы призывая к молчанию, и начало говорить, причем не видно было, чтобы у существа шевелились губы. Тем не менее каждое его слово явственно доносилось до всех пассажиров автомобиля.
- Алмаз, ты узнаешь меня? - спросило существо.
- Здравствуй, пришелец, - сказал Алмаз. - Вот мы и встретились.
- Я бы не хотел с тобой встречаться, - ответил пришелец.
Ксения привстала на сиденье и, не выпуская из рук Удалова, обратилась к пришельцу:
- Мужчина, отойдите с дороги. Мы спешим, нам вот в Москву надо, от молодости лечиться.
- Знаю, - сказал пришелец. - Молчи, женщина.
И в голосе его была такая власть, что даже Ксения, которая мало кому подчинялась, замолчала.
- Ты нарушил соглашение, - произнес пришелец, обращаясь к Алмазу. - Ты помнишь условие?
- Помню. Я хотел жить. И пожалел этих людей. Они были немолоды, и им грозила смерть.
- Когда ты поделился средством с Милицей, - сказал пришелец, - я не стал принимать мер. Но сегодня ты открыл тайну многим. И вынудил меня отнять у тебя дар.
- Я понимаю. Но прошу тебя о милости. Погляди на Милицу, она молода и прекрасна. И если ты лишишь ее молодости, она завтра умрет. Погляди на Елену - мы с ней хотели счастья. Погляди на Грубина, он же может стать ученым…
- Хватит, - прервал его пришелец. - Ты зря стараешься вызвать во мне жалость. Я справедлив. Я дал тебе дар, чтобы ты пользовался им один. Земле еще рано знать о бессмертии. Земля еще не готова к этому. Люди сами должны дойти до такого открытия.
- Не о себе прошу… - начал было Алмаз, вылезая из машины и делая шаг к пришельцу.
Но тот не слушал. Он развел в стороны руки, в которых заблестели какие-то шарики, и от них во все стороны побежали молниевые дорожки. В воздухе запахло грозой, и зеленый туман, заклубившись, поднявшись до вершин деревьев, окутал машину и Алмаза, замершего перед ней.
Грубин, уже догадавшись, что произошло, успел лишь поднять глаза к Милице, что стояла за его спиной, и встретить ее ясный взгляд, полный смертельной тоски. И протянул к ней руку. А Алмаз, который хотел в этот последний момент быть рядом с Еленой, сделать этого не успел, потому что странная слабость овладела им и заставила опуститься на землю.
Было очень тихо.
Зеленый туман смешался с белым и уполз в лес. Постепенно в сумерках голубым саркофагом вновь образовался автомобиль, и в нем, склонившись друг к другу, сидели и лежали бесчувственные люди.
- Как грустно быть справедливым, - произнес пришелец на своем языке, подходя к машине.
Он увидел толстую пожилую женщину, Ксению Удалову, которая держала на коленях курносого полного мужчину ее лет. Он вгляделся во властное и резкое лицо другой немолодой женщины, Ванды Казимировны, которая даже в беспамятстве крепко обнимала лысого рыхлого Савича… Степан Степаныч, разумеется, не изменился.
Он сидел на заднем сиденье, закрыв глаза и прижимая к груди бесценный альбом с автографом Пушкина.
И вдруг пришелец ахнул.
Он протер глаза. Он им не поверил.
За рулем машины сидел, положив на него голову, курчавый юноша Саша Грубин. И, протянув к нему тонкую руку, легко дышала прекрасная персидская княжна.
Взгляд пришельца метнулся дальше.
Елена Сергеевна была так же молода, как десять минут назад.
- Этого не может быть, - произнес пришелец. - Это невозможно.
- Возможно, - ответил Алмаз, который первым пришел в себя и подошел сзади. Он тоже был молод и уже весел. - Есть, видать, вещи, которые не поддаются твоей инопланетной науке.
- Но почему? Как?
- Могу предположить, - сказал Алмаз. - Бывают люди, которым молодость не нужна. Ни к чему она им, они уже с юных лет внутри состарились. И нечего им со второй молодостью делать. А другие… другие всегда молоды, сколько бы лет ни прожили.