Удрученный доктор чувствовал себя обязанным разобраться в причинах происшедшего, так как был уверен, что психический срыв произошел по причинам внешним, нежели внутренним, таким, как умственное переутомление. Отец Фокса разделял его подозрения, и предоставил ему полный доступ к бумагам Джереми, рассказав все, что знал о поездках сына и диковинном увлечении забытой историей Джона Вульфа и четы Грэнди, известной ему, впрочем, как давно забытый туманный скандал.
Таким образом, доктор Эверетт Стенли поселился на некоторое время в доме Фоксов, заняв комнату Джереми, и начал разбираться в причинах болезни своего подопечного.
Первой его находкой была тщательно подобранная и датированная история Джона Вульфа. Целыми днями доктор читал заметки в газетах, записки, в которых мельком упоминались события более чем столетней давности, и главное - дневник Вульфа, обнаруженный Джереми в библиотеке унивеситета Мискатоника. Жуткая эта история не вызвала у доктора скепсиса, свойственного любому современному человеку. Стенли учился в школе имени Рэндольфа Картера, где до сих пор уделяется должное внимание старинным легендам, а потому отнесся к забытой трагедии со всей серьезностью.
Но разгадка поджидала его совсем в другом месте. Однажды вечером Стенли обнаружил потайной ящичек под крышкой стола, а в нем - дневник самого Джереми.
С первых же страниц доктор понял, что перед ним ключ к истории болезни его пациента. То, что он прочел в этом дневнике, заставило его на следующий же день выехать за город, откуда он вернулся чрезвычайно взволнованным.
Он тут же уединился в гостиной с отцом Фокса, показал ему дневник, и сказал:
- Я думаю, друг мой, что этот дневник и мои исследования позволят поставить точку в этом деле. То, что я увидел сегодня, никогда не изгладится из моей памяти. Я хочу, чтобы это осталось между нами. Джереми непременно выздоровеет, но ему потребуется еще немало времени, чтобы прийти в себя, и я боюсь, что воспоминания о пережитом будут преследовать его всю жизнь. Он сделал то, что должно, уничтожив проклятье Грэнди, но цена, которую он заплатил, слишком высока.
С этими словами доктор Стенли дал прочесть удивленному отцу Фокса отмеченные записи дневника Джереми. Вот что там было:
"29 июня
Разгадка близка. Сегодня я прочел у Бореллия описания существа, похожего на то, что я увидел в спрятанной записи.
1 июля
Выезжал в окрестности Саксет Роуд вместе с Роджером. Место заброшенное, все обходят его стороной. Расспросили фермеров. Все при упоминании имени Грэнди либо утверждают, что в первый раз слышат, либо становятся заметно мрачными, и стараются от нас отделаться. Пропадают животные. Началось где-то год назад. Все сходится.
3 июля
Бир нашел старую карту Саксет-Роуд. Мы раздобыли револьверы, керосин, и все необходимое снаряжение. Завтра мы покончим с мерзостью, с которой боролся мой дальний предок.
4 июля
Боже, Бер погиб! Оно разделалось с ним так же, как с Рэбитом… Как я скажу отцу? Как я скажу об этом хоть кому-нибудь?! Эта тварь… Что-то кощунственное, что-то немыслимо мерзкое, отвратительное белесое создание во тьме туннелей…"
Но мне надо сосредоточиться.
Мне придется вернуться туда, поэтому я оставлю описание произошедшего. Мы нашли то место, где была когда-то ферма Грэнди, ближе к вечеру. Все заросло кустарником, деревьями, и мы поняли, что на месте, лишь когда Бер чуть не провалился в какую-то мерзостную нору. Как оттуда воняло! Должно быть, это тот же самый запах, о котором писал Вульф. Около норы валялось несколько костей животных, побелевших от времени. Поколебавшись, мы решили идти до конца. Бер зажег фонарь, и первым спустился в нору.
Внутри воняло еще мерзостней. Мы скользили по белесым корням, вылезающим из осыпающейся земли, пока не нащупали каменные выступы. Похоже, это был спуск в тот самый подвал, о котором писал мой предок. На глубине около шестнадцати футов, по моим подсчетам, уже можно было встать, правда, не до конца. Ступени оканчивались полузаваленным тоннелем, который сворачивал налево. Там была сплошная масса земли и гнили. Видимо подвал был забит останками дома, которые провалились вниз при пожаре. Но прямо перед нами был еще один спуск. Ступени, покрытые слизью непонятного происхождения, уходили вниз, во тьму. Несомненно, именно сюда вела та окованная дверь в подвале. Остов ее, до сих пор сопротивляющийся времени, валялся поблизости. Судя по его состоянию, что-то разъело дверь изнутри, когда она начала подгнивать.
Но куда вел этот спуск? Я вспомнил смутные упоминания о целой сети туннелей и катакомб, построенных здесь неизвестно когда и кем, но эти упоминания носили весьма сомнительный характер. Теперь в этом нет никакого сомнения.
Мы спускались вниз целую вечность. Зловоние усиливалось. Лучи фонарей, казалось, начинали вязнуть в плотной тьме, в которую вели скользкие ступени.
Когда спуск, наконец, закончился, нас ждало очередное потрясение. Лестница выходила в тоннель, несомненно, прорытый очень давно, еще раньше, чем здесь обосновались Грэнди, и странный низкий свод тоннеля намекал на то, что создан он был не людьми и не для людей.
Зловоние становилось нестерпимым. Ужас охватывал нас все больше, стоило представить себе огромную массу земли над нами, и нечто, поджидавшее нас во тьме. Я малодушно предложил повернуть назад, но Бер был непреклонен. Мы приготовили револьверы, и двинулись дальше, находя верный путь по белесому оттенку земляного пола. Если бы не этот след, мы непременно бы заблудились в бесчисленных ответвлениях этих чудовищных катакомб.
Все произошло внезапно. Бер завопил не своим голосом, непрерывно стреляя, а потом, когда кончились патроны, щелкая курком вхолостую. Я услышал омерзительное хлюпанье, а потом оцепенел и не смог выстрелить, когда оно бросилось на Бера.
То, что я увидел, было непереносимо мерзостно. Точь-в-точь то, что описывал Вульф на той утерянной странице, белесое, мучнистое…
"Беги, БОЖЕ, ФОКС, БЕГИ!!!" - это были последние слова моего благородного друга. Этот крик до сих пор стоит у меня ушах.
Я побежал. Можно обвинять меня, сколько угодно, я не мог ничего с собой поделать, мне нужно было любой ценой выбраться из этого подземного царства кошмара. Я опомнился, только когда выбежал из леса, весь в земле и царапинах от хлеставших меня бегу веток, и я до сих пор с содроганием вспоминаю это хлюпанье у меня за спиной.
Боже, сохрани нас: это была та самая тварь, которую увидел Вульф сто пятьдесят лет назад, и все это время она жила в подземельях Саксет-Роуд!
Но теперь у меня нет иного выбора, кроме как вернуться обратно. Теперь мне ясны последние строчки на той странице. Я сам видел, что эту тварь не берут пули, и ей не повредил даже огонь той ночью, когда фермеры сожгли дом Грэнди.
Есть только один способ. Вульф не смог этого сделать, и я не виню его, ему и так пришлось пережить нечто свыше его сил.
Аштон сказал тогда про кровь Вульфа, а значит, и мою, раз Вульф - мой предок. У меня есть шанс, которого не было у Бера. У меня кровь в жилах застывает, меня мутит от одной мысли об этом…
Но у меня нет выбора.
Завтра я вернусь туда, чтобы закончить начатое. У меня есть время: тварь будет занята Бером, а по Бореллию, в это время она неподвижна.
И да хранит меня Господь".
Это была последняя запись в дневнике Джереми. Побледневший отец, дочитав эту запись, спросил у Стенли, что это за утерянная страница дневника Вульфа. Доктор молча достал из кармана пожелтевшую от времени бумагу с рукописным текстом.
- Это ключ к разгадке того, что сделал Джереми, - сказал он. - Откровенно говоря, эта запись делает все происшедшее еще более отвратительным и кощунственным, чем казалось раньше. По всей видимости, Вульф сам вырвал ее, и зашил под обложку дневника. Джереми обнаружил эту страницу по чистой случайности. Читайте же, и покончим с этим делом.
Отец Фокса не без дрожи взял в руки древний документ. Изящным, твердым почерком там было написано следующее:
"…никогда мне не забыть того, что я увидел той ночью. И ни с кем я не могу поделиться этим ужасом, потому что ему не место в людской памяти. То, что я увидел тогда, при вспышке углей, было примерно по пояс человеку среднего роста. Округлая, мучного цвета рыхлая масса, покрытая слизью, со множеством отвратительных мелких щупалец. В его форме чувствовалось какое-то космическое безумие, эта мерзость не принадлежала нашему миру, и никак не могла принадлежать, это было что-то запредельно чуждое, созданное Аштоном, а может, вызванное им из запредельных миров. Оно покачивалось из стороны в сторону над телом несчастного Рэбита, и на верхних складках чудовищной твари проступали черты его лица!
Я бежал, я знаю, что я бежал, потому что Аштон, хохоча перед тем, как я застрелил его, сказал мне, что теперь Кхабалл'онгх представлен моей крови, как раньше они попробовали с Рэбитом, и ничто не может его остановить, пока он не поглотит меня, если только я не сделаю этого прежде. Уезжая из Эвиденса, я обрекаю потомков на этот кошмар, но я ничего не могу с этим поделать… Тварь неуязвима, пока один из моего рода не сделает то, чего убоялся я."
Закончив чтение, отец Фокса подавленно замолчал. Доктор Стенли налил выпить ему и себе, и только после доброй порции горячительного Фокс-старший неуверенно спросил, что все-таки означает запись Вульфа.
Эверетт Стенли тяжело вздохнул, и ответил:
- Я нашел вчера то место, о котором говорится в дневнике Джереми, и спустился в катакомбы. К счастью, я обладаю кое-какими знаниями, чтобы защититься от того, что могло подстерегать меня внизу, но этого не потребовалось. Я нашел там, внизу, то, что осталось от Бера. Это ужасно, это не передать никакими словами, и теперь мне понятно, что за пелена молчания окружала гибель бедного Рэбита Хендерсона. Но еще омерзительней оказалось то, что лежало рядом. Это были остатки той твари, о которой писали Вульф, Джереми, и которая упоминается у Бореллия. Кхабалл'онгх, как ее называют в Фнакотикских рукописях, или Кволлобонк в страшных легендах Закарпатья… Я слышал, что жуткие предания о ней превратились со временем в безобидные сказки. У нее много имен, но очень мало сведений о том, что она из себя представляет. Видимо, то описание, которое составил Вульф, на сегодняшний день наиболее полное. Я не знаю и не хочу знать, для чего Аштон вызвал эту тварь, и зачем ему было связывать ее с Вульфом, но он сам подсказал способ борьбы с ней. Способ настолько отвратительный, что даже хладнокровный Вульф бежал из Эвиденса…
Помолчав, доктор отпил еще немного виски, и продолжил:
- У Джереми стальная воля, если он оказался способен на это. Неудивительно, что после такого насилия над психикой его разум помутился.
- Но что, что он сделал?! - не выдержал Фокс-старший.
Доктор посмотрел на него, и раздельно произнес:
- Неужели вы еще не поняли? В таком случае, мне бы лучше промолчать, и не подвергать вас столь тяжкому испытанию. Но вы со временем неизбежно поймете сами. Аштон ясно сказал Вульфу, а тот записал: "И ничто не может его остановить, пока он не поглотит меня, если только я не сделаю этого прежде". Вы еще не понимаете? Глупец! Я же говорил вам об останках чудовища, обнаруженных мной в катакомбах. Ваш сын воспользовался единственным способом. Он съел эту тварь!
П. Бормор
… и чудовище
Я большой, зеленый, пупырчатый, очень красивый. Меня все боятся. Кроме Сандры. Сандра - это принцесса, только она обычная, не заколдованная.
Сначала-то она, конечно, испугалась, когда увидела меня в первый раз. А потом привыкла. Мы теперь с ней часто играем, тайком от её родителей. И она по-прежнему часто роняет мячик в озеро, а мне приходится доставать. По-моему, она это делает специально, чтобы потом меня поцеловать. Но я, конечно, отказываюсь.
Нам и так весело, без всяких там поцелуев. Я сильный, я её катаю на плечах. А бегаю даже быстрее лошади! Сандре нравится. Я вообще много чего могу - и нырять в самые глубокие омуты, и по деревьям лазить, и норы рыть. Еще могу сказать скале, чтобы она раздвинулась, и скала меня слушается. Сандру вот не слушается, хотя она и принцесса. А меня - да, потому что я не простой принц, а заколдованный!
Сандра сама догадалась, что я принц. Она вообще умная. Я-то сначала не хотел признаваться, но она мне сказала, что узнавала у мамы, таких чудищ в природе не бывает. Они только из людей получаются, если заколдовать. Тогда я ей сказал, что я правда человек, но бедный и больной, а мой папа был не король, а сапожник. Тогда она опять спросила свою маму, бывают ли заколдованные дети сапожников, и ее мама сказала, что нет. Только принцы. Тогда Сандра мне сказала, что хочет снять заклятие, но я ей не дал. Мне нравится быть чудовищем. Я большой и сильный, и много чего могу. А принц бы из меня получился не очень - ну что это за принц без королевства? А чтобы вернуть себе королевство, мне пришлось бы убить родителей Сандры. А её бы это наверняка огорчило.
И еще неизвестно, справлюсь ли я с Сандриной мамой, если даже мой папа не справился. Он не был волшебником, а она была. Поэтому я и стал таким, какой я есть.
Не хочу ничего менять. Когда я был принцем, я часто болел, и у меня были сопли. А сейчас - никогда. И еще мне приходилось каждый день учить латынь и греческий, а я их терпеть не могу! А кроме того… Не хочу пугать Сандру. Она ко мне уже привыкла, и понимает, что я на самом деле очень красивое чудовище.
А человек, которому снесли пол-лица ударом алебарды - это же, наверное, не очень красиво?
Виталий Авдеев
Культурный обмен
Гость был наряжен хоть куда. В пузырчатом железном кафтане, остроносых, модных, железных же штиблетах, с разукрашенным похабными картинками щитом, копьем, увитым, словно майский посох, разноцветными лентами и, в довершение всего, с кастрюлей на голове. Гостев конь, укрытый затейливой скатертью с круглыми прорезями для глаз, тоже поражал воображение. Змей Горыныч озадаченно хмыкнул.
- Илюш, - осторожно спросил он, - Ты в порядке?
- Delds ilstpo lis! - злобно и гулко проорал в свою кастрюлю гость и потряс майским посохом.
- На карнавал что ли собрался? - удивился Горыныч, - Этот, как его, Хайло вынь? Хорошее дело. Только не пойму никак, кем это ты обрядился.
- Lderrei hoj! - ответил пришелец.
- Соловьем-разбойником, чтоль? Тот пузатый конечно, но при чем тут кастрюля. Лешим? У того башка ого-го, это да, но зачем тебе лошадь, Леший их терпеть не может.
- Khorren!
- Не, не, не подсказывай, я сейчас сам угадаю. Кикимора? Баба-Яга? Кот-баюн?
- Drohj ouight!!
- Ну ладно, ладно, сдаюсь, говори. Только кастрюлю сними, а то тебя совсем не разобрать.
- Khurhen!
Гость взял посох наперевес и пришпорил коня.
- Э! Э! - легко увернулся Змей Горыныч, - Тебе чего, Илья, голову в этом наряде напекло?
Гость не ответил, он, сосредоточенно пыхтя, пытался вытащить застрявшее в расщелине копьё. Горыныч осторожно подошел сзади и одним движением выдернул копье из скалы, словно зубочистку из стейка. Гость, испуганно замахав руками, отскочил в сторону и выхватил меч.
- Korose dragonus! - завопил он, тыча железкой в Змея, - Shinues!
- А! - хлопнул себя по лбу Горыныч, - Драгонус! Точно! Я же обещал племяша на выходные подменить. Совсем память ни к черту стала.
Он отодвинул рыцаря в сторону и торопливо направился к пещере. Оттуда он вышел уже с привязанными картонными крыльями, в очках и с толстым разговорником в руках.
- Их бин злой и страшный Драго-Нус! - прочитал он по складам, - Слышь ты, чучело? Драго-Нус! Их бин в рыцарях знаю толк. Рыыыыы!!!
Гала Рубинштейн
Сказка про лисичку, которой бабушка оставила в наследство сундук со старыми шляпками и Смертельный Ужас
Пожалуйста, дружок, еще до того, как я начну сказку, оцени - до чего ж я умная и хитрая. Другая бы полчаса рассказывала, как в одном волшебном лесу жила-была Лисичка. И у этой Лисички была бабушка. Ну, то есть не все время была. Сначала была, а потом уже не было. Умерла бабушка. И оставила Лисичке наследство - сундук со старыми шляпками и Смертельный Ужас в придачу. Видите, как долго получается? А я все упихнула в название!
Ну вот, Лисичка очень обрадовалась, потому что теперь ей больше не надо было заботиться о завтрашнем дне. Она, в общем-то, и раньше не заботилась, даже до наследства, ну а с целым сундуком старых шляпок да еще и со Смертельным Ужасом в придачу - тут уже и вовсе не до забот. Тут до завтрашнего дня дожить бы - и то счастье.
Первую неделю Лисичка провела перед зеркалом вместе со своими новыми старыми шляпками. А потом шляпки закончились, и Лисичка вспомнила, что в сундуке еще что-то было.
Лисичка Смертельный Ужас примерила, и решила, что он ей не к лицу. Улыбка какая-то нервная у нее стала от Смертельного Ужаса. На оскал похожая.
Стала Лисичка думать, куда Смертельный Ужас девать. Выбрасывать жалко - семейная реликвия как-никак. Ну и решила она его на базар снести. Чтобы сменять Смертельный Ужас на курочку. Подходит к ней Белочка. Чем, говорит, торгуешь? Да вот, отвечает Лисичка, Смертельный Ужас. Смотри, какой большой и толстый. От сердца отрываю, можно сказать.
Ну, Белочка с одной стороны посмотрела, с другой стороны понюхала, и решилась все-таки примерить. Глянула в зеркало - и аж задрожала. Такая она красавица стала, что просто слов никаких нет, чтобы красоту эту дивную описать. И главное, глаза увеличились - ну просто в пол-лица.
Беру, - закричала Белочка. Вот тебе курочка, заверни мне, пожалуйста, Смертельный Ужас в розовую бумагу и перевяжи беленькой ленточкой.
Ты что, с ума сошла, - возмутилась Лисичка!
Это ж тебе не тушь для глаз безмерно уважаемой мною фирмы Ланком! Кстати, за тушь для глаз дают целых десять курочек, я недавно проверяла, а она ведь не дает такого стойкого эффекта как мой Смертельный Ужас!
И вообще, я передумала.
Самой сгодится. Лучше я его на кусочки порежу и по отдельности продам.
Тут у Белочки просто сердце остановилось. Она представила себе как Ужас режут на кусочки и громко завопила: Нет, пожалуйста, не надо! Ты права, конечно. Курочка маленькая, а Смертельный Ужас вон какой огромный. Давай я тебе его сменяю на Вселенскую Тоску. Она тоже ничего, хорошая. Мне только не идет. Она меня полнит, мне кажется.
Лисичка приложила к себе Вселенскую Тоску и потеряла дар речи. Вселенская Тоска очень удачно оттеняла рыжий хвостик, кроме того, большие пушистые ресницы приобрели 86 процентов дополнительного объема, что на 11 процентов опережает безмерно уважаемую мной фирму Ланком.
Лисичка одной лапой прижала к сердцу Вселенскую Тоску, а другой сунула Белочке пакет со Смертельным Ужасом. И побежала домой с обновкой.
А Зайчик посмотрел на это и подумал: Вот дура. Лучше бы действительно на курицу сменила. Или лучше даже на быка. Бык вообще в хозяйстве полезный зверь.
Но вслух Зайчик ничего не сказал, а медленно побрел по дорожке, волоча за собой Здоровый Инстинкт Самосохранения и грустно вспоминая отданное Ежику Беспредельное Одиночество.