Мы смотрели ему вслед и не шевелились. Молчание было долгим, тягостным и неловким. На душе отчаянно скребли кошки, муторно выли бродячие псы и тоскливо скрипели ржавые петли садовой калитки - словом, было так, будто кто-то вилкой карябает по пустой тарелке. Словно какой-то кусок оторвали от сердца, растоптали и выбросили в мусорпровод. Хотелось выть и биться головой о дверной косяк, стихийное раздражение поднималось откуда-то изнутри и грязной мыльной пеной готово было выплеснуться наружу. Комната сразу уменьшилась, сжалась, потускнела, стала неуютной и серой, что-то погасло в ней, умерло, улетело… Недовольная физиономия жены выплыла из кухни.
- Ну что, доволен? - проворчала она. - Заработал свой миллион? И всегда ты так, ничего у меня не спросишь - все по-своему!
- Ну что завелась? - раздраженно ответил я. - Ты ж сама хотела!
- Я? А ты спросил? Может и хотела - так ты узнай сперва, спроси, посоветуйся… Ну-ка, дай сюда миллион!
Вот так просто возьми и выложи ей миллион! Здорово, да?
- Как же, держи карман шире! - огрызнулся я, еле сдерживаясь, чтобы не добавить что-нибудь похлеще.
Сын Василий тоже кипел от обуревавших его чувств.
- Ну ты, отец, и лопухнулся! Вот уж не ожидал! Я ж тебя пихал - а ты ноль эмоций. Миллион! Как же! Продинамил тебя этот фраер, этот аферист заморский, а ты лишь уши подставлял под его лапшу. Э-эх!..
- Заткнись, - зло бросил я ему и приготовился защищать свой карман от жены, которая грозно двинулась на меня с весьма серьезным намерением вырвать из него злополучный чек. Мы все трое набычились и, похоже, решили, что от слов пора переходить к делу. Кулаки, по-моему, чесались у всех. Сейчас, сейчас мы вцепимся друг другу в волосья и изольем друг на друга гнев, ярость и желчь…
Грозно и настойчиво прозвенел дверной звонок. Васька метнулся в прихожую, и в ту же минуту в комнату, грохоча и не вписываясь в повороты нашей малогабаритной квартиры, влетел пунцово-красный сэр Роберт Иванофф и, изрыгая слюну, шипение и американизированную нецензурщину, жестом оскорбленного короля Лира бросил на стол некое подобие веника.
- Вы есть жулики, господа! Да, да, жулики, все русские есть жулики! Верните мне мой чек и заберите этот ваш розы!
И тут до меня дошло. Боже! Ведь этот веник, небрежно брошенный им на стол, и есть тот самый уникальный букет голубых космических роз, еще пять минут назад лучащийся неземным фосфоресцирующим светом и благоухающий так, что хотелось обнять весь мир - теперь он безнадежно завял, засох, умер. Вот почему в наши души вселился бес гнева и противоречия - розы охраняли нас от всего дурного, от всего того, что порой накипью оседает в наших сердцах и рвется наружу в виде необузданной злости, раздражительности и плохого настроения. Розы облагораживали нас, создавали атмосферу добра, веры, терпимости, любви и понимания. Насчет Василия я точно сказать не мог - я его вообще мало видел в последние дни - а вот на Машу и на меня розы оказали воздействие неизгладимое и поистине феноменальное. Да, розы спасали нас в критических ситуациях - впрочем, таковых просто не возникало. Теперь они мертвы. И виной тому - я, продавший их этому типу, словно Фауст Мефистофилю свою душу. Поделом мне. Несчастный Арнольд! Бедная Маша, бедный, бедный я…
Сэр Роберт то багровел, то зеленел, то покрывался обильной испариной - и все вился вокруг меня, сшибая стулья и некоторые другие легкие предметы мебели, все шипел и требовал свой кровно нажитый миллион. А мы с Машей стояли и широко раскрытыми глазами смотрели друг на друга. Она тоже все поняла.
- Прости, - чуть слышно сказала она.
- Прости, - чуть слышно ответил я.
Она бережно, словно боясь сломать, взяла умерший букет и унесла его на кухню. Я вынул злополучный чек и положил его на стол.
- Возьмите ваш чек, господин Иванофф, - обратился я к ненавистному визитеру, - и соблаговолите, пожалуйста, покинуть мой дом. Наша сделка расторгнута.
Резким движением сэр Роберт Иванофф смахнул чек к себе в карман и кинул на меня исподлобья неприязненный взгляд.
- Мошенники, - процедил он сквозь зубы, но злости в его словах уже не было: возвращенный миллион, видимо, сделал свое дело. - Гуд бай, май френдз! Не поминайте лихом.
Он торопливо ринулся к выходу и исчез за входной дверью - теперь уже навсегда. А я тяжело опустился на стул и задумался. Как все гадко, мерзко, некрасиво! Как, оказывается, хрупко человеческое счастье и как легко можно разбить его одним лишь мановением руки, необдуманным поступком, дурным словом, жестом, взглядом, мыслью. И весь ужас в том, что процесс-то этот необратим: разбитое не склеишь…
- Коля! Коля, скорее! - вдруг донесся до меня испуганный, взволнованный и в то же время радостный голос Маши с кухни. - Скорее сюда!
Опять что-то стряслось! Я бросился на выручку. Влетев на кухню, я остановился как вкопанный. Моему взору представилась следующая картина.
На табуретке у стола сидела Маша с заплаканными щеками и завороженным взглядом смотрела на бывший некогда прекрасный, а теперь превращенный в облезлый веник, букет, который лежал у нее на коленях. Но что это? Нет, это уже не веник, это уже далеко не веник… На моих глазах происходило чудо: засохшие, сморщенные лепестки роз распрямлялись, разглаживались, голубели, оживали и - или мне это только показалось? - улыбались. Сухие листочки становились зелеными, колючие стебли наливались соком, весь букет оживал, дышал, благоухал, самопроизвольно шелестел лепестками и - все-таки кажется мне это или нет? - весело звенел, словно бубенчики. Или это звенит радостный, по-детски чистый и счастливый смех Маши? Она действительно смеялась, лучась веером морщинок вокруг глаз, и слезы облегчения падали на букет - не веник, заметьте, а самый настоящий, самый прекрасный в мире букет голубых роз!
- Как в сказке! - шептала она. - Помнишь - про Аленький цветочек? Я заплакала - и он ожил. Слеза что ль капнула…
Я был уверен, что это не мистификация, а самое настоящее чудо. По крайней мере, я очень, очень хотел на это надеяться.
На этом бы и закончился этот удивительный, насыщенный событиями и треволнениями и все-таки чудесный день, если бы под занавес его не омрачил этот стервец Васька. Он внезапно появился за моей спиной и басом прогудел:
- Может, вернуть американца? Ведь букет-то целехонек. Только теперь не за миллион, а за десять - ведь за чудеса платить надо…
- Пошел вон! - рявкнул я, зверея.
Глава восьмая
На следующий день я наметил встречу с Козлятиным-Боцманом. Была пятница, накрапывал мелкий колючий дождь, и ехать после работы в другой конец Москвы очень не хотелось - но дело требовало моей жертвы. И я поехал.
Винный магазин на улице Коненкова я нашел быстро. Несмотря на дождь, вход в него атаковала голодная разношерстная толпа, преимущественно мужского пола, а вдоль очереди, которая то и дело теряла свои контуры и сбивалась в кучу, патрулировали два милиционера. Еще два стояли у входа в магазин в полной боевой готовности. Невдалеке дежурила милицейская машина, в которой сидел милиционер с рацией, готовый в любой момент вызвать усиленное техникой подкрепление.
Я не долго думал, прежде чем отдал предпочтение винному магазину, нежели законному обиталищу Козлятина, обозначенному в его паспорте в графе "прописка". Зная повадки своих, кузьминских, алкашей, я мог почти безошибочно указать, в каких точках микрорайона обитает их основная масса в то или иное время суток. Этими точками могли быть либо винные магазины, либо пивнушки. В этой же местности концентратором мужского населения служил вышеозначенный винный магазин, который мне посоветовал посетить сержант Стоеросов. Затаившись несколько поодаль, я стал скрупулезно и с пристрастием просеивать сквозь зрительное сито страждущую толпу, выискивая в ней нужного мне человека. Как и следовало ожидать, в хвосте очереди его не оказалось. Не оказалось его и в первых рядах, где было заметно наибольшее оживление и где страсти накалились до предела. Ага, значит он внутри! - догадался я и стал ждать, когда находящиеся в недрах магазина счастливчики прорвутся сквозь кордон таких же, как они, но еще не отоваренных спиртным, и вырвутся на оперативный простор предмагазинного пространства.
Бежали минуты. Я уже порядком продрог и в душе клял всю эту затею, когда внезапно встретился взглядом с патрульным милиционером, сидевшим в машине у рации. Ба, да это же мой старый знакомый, сержант Стоеросов! Он улыбнулся одними углами рта, чуть заметно подмигнул и кивнул в сторону магазина, давая понять, что клиент на месте. Ответным кивком я поблагодарил его, собрал всю свою волю в кулак и приготовился ждать дальше. Наконец ожидания мои увенчались успехом: на пороге магазина, расталкивая страждущих и жаждущих, вырос человек в тельняшке и джинсах с четырьмя или пятью бутылками водки в обеих руках. Да, это был Козлятин, именно его образ остался в памяти тех нескольких бабулек, которых я "просветил" вчера. Случайный взгляд, брошенный много на Стоеросова, подтвердил мои догадки: он снова кивнул в сторону магазина.
А Козлятин тем временем, злой, довольный и красный, спускался со ступенек и, высоко подняв руки с огненной жидкостью над головой, победно взирал на толпу. Толпа шумно глотала слюну и урчала пустыми желудками. К счастливчику тут же ринулись его дружки и знакомые - те, с кем ему надлежало раздавить эти несколько поллитровок. (Надо заметить, что в такую погоду я и сам бы не прочь… впрочем, это к делу не относится.)
- Ну ты, Боцман, молоток! - гоготнул один из дружков. - Ведь больше двух на рыло не дают.
- Это тебе, Француз, не дают, а мне меньше пяти не положено. Как бывшему моряку. Усек?
Кто-то визгливо заржал.
- Слышь, Боцман, вскрой одну здесь, пустим ее по кругу, а остальное - где всегда, а? - заканючил какой-то щуплый потертый мужичок, вертясь у ног Козлятина. - А то не дойти мне…
- Вот-вот, на глазах у ментов, чтоб всех повязали, - зло отозвался Козлятин. - Потерпишь, не сдохнешь.
Оставив этих молодцов самим решать их собственные проблемы, я принялся за решение своих. Предполагаемый убийца стоял в десяти метрах от меня, и ничто не мешало мне прозондировать его мозг и докопаться до истины. Что я и не замедлил сделать.
Чего там только не было наворочено! Я чувствовал себя так, словно меня окунули в бочку с помоями, и на дне этой бочки я должен был найти маленькую невидимую иголку. Я ныряю в помои с головой, шарю вслепую рукой по дну, меня тошнит от этой мерзости, но я все ищу, ищу, ищу чего-то, потом выныриваю, хватаю ртом воздух - и снова на дно. Можете мне поверить - сравнение наиточнейшее, по крайней мере, вряд ли я испытал ощущения более острые и гадкие, если бы меня действительно окатили помоями - причем, несколько раз. Но игра стоила свеч, и я добился своего. Я откопал в памяти Козлятина-Боцмана, которая то тут, то там зияла глубокими и обширными провалами, нужную мне информацию - ту самую, которая пролила свет на участие этого типа в убийстве Паукова. И хотя мне пришлось порядком попотеть, собирая воедино разрозненные куски памяти Боцмана, я в конце концов получил довольно-таки цельную картину происшедших две недели назад событий. Моя версия подтвердилась: именно Козлятин стал причиной смерти Паукова. События в тот роковой день развивались следующим образом.
Около двух часов дня Боцман, слегка опохмелившийся после вчерашнего, стукнул пару раз в дверь квартиры Паукова. Тот долго не открывал, а когда все же открыл, то Боцман увидел, что Пауков находится под приличной мухой.
- Наклюкался уже, Паук? - со злостью произнес Боцман, входя в квартиру. - Налей полстакашка.
- Н-нету, - заикаясь, ответил Пауков и смачно рыгнул.
- Врешь, гад! - не поверил Боцман и прошел прямо в комнату. В комнате воняло так, что даже видавший виды Боцман поморщился. На столе стояли две пустые бутылки из-под водки и два грязных стакана.
- С кем жрал-то?
- С Носом, - ответил Пауков, еле ворочая языком.
- А, с этим шизанутым. На какие шиши-то?
- Да наскребли малость… Посуду пустую снесли.
- Посуду, говоришь? - сощурился Боцман, меряя Паукова взглядом. - Ну-ну…
- А ты чего заявился?
- Должок гони. Помнишь, как проспорил мне?
- Че-во-о? Какой еще должок?
Боцман нахмурился.
- Ты, Паук, шлангом не прикидывайся, а то я ведь не посмотрю, что ты инвалид, - враз напомню. - Боцман поднял свой увесистый кулак и сунул его под нос Паукову. - Ну, вспомнил?
Пауков тупо кивнул, и от этого кивка его шатнуло так, что он не удержался и упал на стол. Со стола свалилась пустая бутылка и разбилась.
- Болван, - сплюнул прямо на пол Боцман.
Пауков поднялся и исподлобья уставился на гостя. Мотало его все сильнее и сильнее.
- Чего надо-то? - проговорил он сквозь внезапно одолевшую его икоту.
- Бабки гони. Имеешь возможность отделаться трояком. Ну!
- Гол как сокол, - выдавил из себя Пауков между двумя приступами икоты. - На, обыщи. - Он вывернул карманы.
- Ладно, - тихо, но с нескрываемой угрозой произнес Боцман. - Поговорим иначе. - Он вынул из сумки некую металлоконструкцию и бросил ее на стол. - Пятерка. Почти даром отдаю. Покупай, Паук, не пожалеешь!
На столе лежал теплообменник. Это был металлический цилиндр сантиметров пятнадцати в диаметре, пронзенный сквозь оба торца обычной водопроводной трубой; сбоку цилиндр щетинился еще какими-то отростками.
- Ну что, берешь, Паук?
- На кой черт мне эта бандура?
- Сливе толкнешь. Я у него был только что, но дома не застал. Бери, Паук, не прогадаешь! Тебе за пятерку отдам, а ты Сливе за чирик толкнешь. Ну!
- А Сливе-то оно на кой ляд, чтобы он чирик просто так отстегивал?
- Дурак ты, Паук, и не лечишься. Это ж первейшая вещь в аппарате! Ты ж знаешь Сливу: сам не пьет, зато первач гонит - что твой спирт.
- Во-первых, бабок у меня и вправду нет, а во-вторых, сам толкай эту бандуру своему Сливе. Он, того и гляди, засыпется со своим аппаратом, а я вместе с ним садиться не желаю. Не желаю - и все тут! Слышь, Боцман, шел бы ты, а? Надоел - хуже некуда.
Боцман в бешенстве сжал трубу теплообменника - так, что его пальцы аж побелели.
- Значит, нету бабок, Паук? - прошипел он, сузив глаза до чуть заметных щелочек. - Или поищешь?
- Утомил, Боцман. - Паукова совсем развезло, он засыпал буквально на ходу. - Покемарить охота. К Носу сходи, может, у него что обломится.
- К Носу я обязательно схожу - потом. А пока что потрясу тебя. Давай, выкладывай все что есть.
- Иди-ка ты… - не выдержал Пауков.
- Что-о? - Физиономия Боцмана покрылась багровыми пятнами, а рука, сжимающая теплообменник, угрожающе поднялась. - Что ты, сволочь, сказал?
- Это кто сволочь? - вскинулся Пауков и навалился на Боцмана. - Это я сволочь? Да сам ты…
- Кто же? - в бешенстве прохрипел Боцман, хватая свободной рукой дружка за грудки.
- Гнида ты - вот кто!
- М-М-м…
Рука с теплообменником молниеносно взвилась вверх, и в ту же секунду на голову Паукова обрушился сильнейший удар. Раздался хруст ломаемых костей, и Пауков, теряя сознание и хрипя, рухнул на пол. Рядом валялись осколки разбитой бутылки из-под водки…
…Кто-то тряс меня за плечо. Я вздрогнул и очнулся. Передо мной стоял сержант Стоеросов.
- Я наблюдал за вами и решил, что пора вмешаться. Нашли что-нибудь?
Я кивнул.
- Это дело рук Боцмана. Только ударил он Паукова не бутылкой, на которой отпечатались пальчики Мокроносова, а стальным теплообменником. Я думаю, повторная экспертиза сможет это доказать.
- Вот оно что, - протянул Стоеросов, с интересом разглядывая меня.
- Теплообменник следует искать у некоего Сливы, специалиста по самогоноварению и поставщика этого зелья местной клиентуре. Вот только адреса его…
- Адрес Сливы мне известен, - перебил меня Стоеросов, - как, впрочем, и сам Слива… Спасибо вам, товарищ Нерусский, вы нам очень помогли.
- Пустяки, - ответил я, смутившись. - А вот вам, сержант, действительно, огромное спасибо.
- Да ладно, - отмахнулся Стоеросов. - Вы теперь куда? К Пронину?
- К нему. - Я удивился его прозорливости.
Сержант поморщился.
- Может быть, мне и не следовало бы вам этого говорить, но все же считаю своим долгом предупредить: не связывайтесь вы с этим майором. Я слышал о нем не очень хорошие вещи.
Я улыбнулся.
- Давайте говорить начистоту. Майор Пронин - подлец, но именно потому, что он подлец, я и должен повидать его во что бы то ни стало. Я обещал ему найти истинного убийцу Паукова - и я его нашел. Боюсь, сам бы он его искать не стал… Кстати, где он?
Боцман о дружками исчез, растворившись в близлежащих домах.
К следователю Пронину я попал сегодня же, решив не откладывать столь серьезного разговора на потом. К моему рассказу он отнесся с величайшим интересом, а ко мне лично - с благожелательностью и, я бы сказал, с дружеским участием.
- Вы просто молодчина, дорогой коллега, - вещал он, расплываясь в сладчайшей улыбке. - Подумать только - провернуть такое дело! Нет, о вас стоит упомянуть в рапорте, вы того заслуживаете… Кстати, вчера, прежде чем покинуть эти стены, вы, уважаемый Николай Николаевич, обещали достать доказательства невиновности Мокроносова. Ваш рассказ любопытен, и я склонен поверить ему, но одной моей веры на суде будет недостаточно. Нужны доказательства. Они у вас есть? Я так думаю, что в качестве вещественного доказательства вины Козлятина могло бы служить орудие совершенного им преступления, то есть пресловутый теплообменник - но где его найти? Вам известно только прозвище самогонщика, которому Козлятин сбыл свой агрегат, - Слива, - и все: ни адреса, ни настоящего имени. Этого, согласитесь, мало, чтобы разыскать человека, и тем более деталь якобы созданного им самогонного аппарата.
- Сведения об этом человеке имеются в местном отделении милиции, - сказал я. - Им известно и его полное имя, и его место жительства. - Я заметил, как он нахмурился. - Кроме того, и Козлятин, и Мокроносов наверняка знают этого алхимика… Послушайте, майор, перестаньте, в конце концов, играть со мной в кошки-мышки! - не выдержал я. - Создается такое впечатление, что вы любыми путями пытаетесь увильнуть от расследования, ищете хоть какую-нибудь зацепку, чтобы не дать делу дальнейшего хода. Что, опять, скажете, сроки поджимают? Некогда, да и неохота, возиться в этом дерьме? А невинного человека сажать - на это у вас и время, и охота есть? Ведь в ваши руки судьбы людей вверяют, а вы… Эх, вы!..
Мои слова все-таки возымели действие. Я видел, как он смутился. А это уже, согласитесь, кое-что. Несколько минут он молча ходил по кабинету, насупив брови и боясь встретиться со мной взглядом. Наконец он остановился как раз напротив меня.
- Хорошо, Николай Николаевич, - сказал следователь Пронин, и я впервые услышал в его голосе человеческие нотки, - я доведу это дело до конца. Обещаю вам. Позвоните в понедельник, я сообщу вам результаты расследования. В неофициальном порядке, конечно, сами понимаете…
Мне ничего не оставалось, как поверить румяному майору. Кто знает, может, хорошее в нем возобладает и перетянет, наконец, плохое.