- Минуточку, Николай Николаевич, я еще не кончил. Так вот, сначала эксперимент никоим образом не выходил за рамки, ему предсказанные, но с некоторого момента он свернул круто в сторону, нарушая тем самым все прогнозы ученых мужей. Но давайте по порядку. На следующий день после вашего прибытия на Землю вы, как того и следовало ожидать, поспешили дать волю своей новой способности. Сначала дома, потом на работе, а к концу дня - и в метро, вы взахлеб зачитывались чужими мыслями. Так продолжалось несколько дней. Вреда вы этим никому не приносили, но и пользы, надо сказать, тоже - вы щекотали себе нервы, упивались властью над людьми, - словом, использовали дар телепатии в чисто эгоистических целях. Собственно, на такой эффект и рассчитывали наши специалисты-социологи, вы вели себя именно так, как и должны были вести себя в данных условиях. Пожалуй, сюда же можно отнести и вашу авантюру с шахматами: если бы я вовремя не вмешался, неизвестно еще, чем бы она кончилась. Но вот судьба заносит вас на Авиамоторную - и с этого момента начинается цепь событий, нами совершенно не ожидаемых. Поверьте, во всей этой неприглядной истории с майором Прониным нет ни самой малейшей доли нашего участия, наоборот, мы всячески пытались предостеречь вас от впутывания в уголовное дело - помните стаю верблюдов? все того же фантома в морковном свитере, который через каждые сто метров "погибал" под колесами вашего "москвича"? С органами лучше не связываться, мы это уже давно поняли, и именно поэтому боялись, что вас придется вытаскивать из какой-нибудь скверной истории, в которую вы наверняка влезете, а активное вмешательство всегда для нас нежелательно. Но вместо того, чтобы спасать вас, вы сами спасли - и кого же? - нашего ценнейшего сотрудника! Ну, если не спасли, то, по крайней мере, очень помогли. И что самое главное, вы сделали это сами, в открытую вступили в схватку с негодяем, взвалили на свои плечи часть его работы - и победили его! Причем, старались вы не для конкретного человека - Мокроносов был вам глубоко антипатичен, - а во имя идеи, во имя справедливости, во имя торжества добра, наконец. Это смелый, отчаянный шаг, ни в какое сравнение не идущий с тем сумасбродным поступком, за который вы вполне заслуженно заработали фингал под глазом. Вы столь безрассудно бросились выяснять отношения с тремя молодчиками, что нам спешно пришлось высылать нашего бравого сержанта вам на помощь. Не знаю, чем бы это для вас кончилось, если бы он не прибыл вовремя. Ну да Бог с ним, с фингалом, разговор сейчас о другом. Вернемся к истории с убийством. Ваше поведение в ней настолько поразило наших ученых, смешало все их карты, поставило в тупик, что первая мысль, которая пришла в их головы, была: а не ошиблись ли мы с выбором кандидатуры? Но потом наиболее трезвые и оптимистически настроенные головы предложили иной вариант ответа: ошибка не в кандидатуре, ошибка во всем земном человечестве. Проверили ваши данные, характеристики, показатели и пришли к выводу, что да, все верно, вы - средний житель Земли, типаж, каких тысячи, миллионы. Конечно, легче ошибиться в одном человеке, чем во всем человечестве, но здесь, по-моему, ошибка именно второго рода. Я еще раз повторяю, дорогой Николай Николаевич, это всего лишь мое собственное мнение, в основе которого лежит мое длительное знакомство с вами, непосредственное участие в эксперименте, а также быстрый и своевременный анализ промежуточных результатов проводимого опыта. Лично мне кажется, что ваше поведение должно в корне изменить представление наших правителей о степени готовности земного человечества к межпланетным контактам с высокоразвитыми внеземными цивилизациями. И я очень надеюсь, что когда-нибудь мы с вами встретимся открыто, на равных, но уже как представители равных миров, как друзья, как сотрудники. Да-да, Николай Николаевич, как сотрудники, ибо космический контакт - это всегда сотрудничество, сотрудничество мирное, во благо обеих сторон. Теперь вы поняли, что на вас лежит, вернее - лежала, ответственность за судьбы всего человечества? Вот так-то, Николай Николаевич, уважаемый мой коллега.
Он снова взглянул на часы, покачал головой и подошел к прибору, который все также продолжал стоять на столе. И пока он возился с ним, что-то там крутил, настраивал и переключал, а Мокроносов всячески помогал ему, я сидел, до глубины души пораженный и чувствовал себя так, словно вот-вот должен проснуться, но сон никак не кончается, все тянется, тянется, тянется - до бесконечности, и я знаю, что это сон, что все это неправда, что вот сейчас я проснусь и вздохну с облегчением, - но проснуться не в состоянии.
Стоеросов по-свойски разгуливал по комнате и свистел что-то из "Машины времени", а тетя Клава с усердием листала иллюстрированный журнал "UFO" (вот что значит работать в "Союзпечати"!). Но вот она что-то обнаружила, аккуратно разгладила страницу рукой, подняла на меня хитрые глаза и ласково так поманила пальчиком.
- Иди сюда, соседушко, - пропела она ангельским голоском, - покажу кое-что… Узнаешь? - спросила она, когда я приблизился.
Фотография была во всю страницу, но качество оставляло желать лучшего. На фоне сумеречного, предвечернего неба вырисовывались нечеткие контуры НЛО. Неясная тревога заставила меня напрячь зрение и приглядеться повнимательнее. Что-то очень смутное, знакомое, недавнее виделось мне в этом летающем объекте. Ну так и есть! Это же арнольдова колымага! Надо же, уже в американский журнал угодила!
- Узнал, узнал, голубчик, - удовлетворенно хмыкнула тетя Клава. - Вот что, соседушко, бери его себе на память, весь журнал бери. Да бери, не стесняйся, мне он все равно ни к чему.
- Большое спасибо, тетя Клава, - искренне поблагодарил я ее, бережно принимая журнал из ее рук.
- Так, - произнес наконец Евграф Юрьевич, заканчивая возню у стола, - все готово, Николай Николаевич. Сейчас мы подключим к вашей голове сеть электродов, вы уснете, а когда проснетесь, все, касающееся вашего посещения Большого Колеса, эксперимента и всевозможных контактов с нами, включая и сегодняшний разговор, исчезнет из вашей памяти навсегда. Попутно мы лишим вас шестого чувства - телепатии. Это совсем не больно. Вам когда-нибудь делали энцефалограмму? Ну так вот это почти то же самое. Готовы?
Вопрос был адресован Мокроносову. Тот в последний раз чем-то щелкнул в приборе, смахнул рукавом пыль с блестящей верхней панели и поднял на шефа глаза.
- Готов.
- Вы, Николай Николаевич?
Я кивнул.
- Тогда прошу к столу.
Сержант Стоеросов предупредительно пододвинул к столу мое кресло, меня бережно усадили в него, Евграф Юрьевич одарил меня столь редкой на его устах улыбкой, желая, видимо, подбодрить и успокоить, потом холодные металлические электроды облепили мою голову, провода обвили ее электрической паутиной, что-то зажужжало, загудело, замигало… Почти тотчас же я стал проваливаться в небытие, теряя чувство реальности, освобождаясь от телесных оков, уносясь в бесконечность… Но прежде чем забыться, я услышал голоса - раздраженный Евграфа Юрьевича и испуганно-виноватый Мокроносова.
- Где восьмой электрод?
- Клянусь, был здесь!
- Вы что, не видите, что его здесь нет?
- Ума не приложу, куда он мог задеваться…
- Вы за это ответите… Растяпа! Кто отвечает за комплектность прибора?
- Я…
- Вам известна схема? На какую функцию головного мозга направлено действие восьмого электрода?
Ответ Мокроносова я уже не слышал…
Глава последняя
Очнулся я от вспышки. В глаза брызнул яркий свет и стал жечь их сквозь смеженные веки. Электрод… кажется, восьмой. Да-да, что-то в этом роде… Нет, не помню. Что они там со мной делают? Что-то с памятью… Я открыл глаза и тут же снова зажмурил их.
Утреннее солнце, только что выглянувшее из-за тучи, настойчиво било в лицо. Я окончательно проснулся и сел.
Было семь часов. Небо пылало сквозь незашторенное окно и слепило меня своей чистотой, безоблачностью (последняя туча стремительно растворилась) и бездонной голубизной. Комната была пуста - ни ночных посетителей, ни инопланетного прибора на столе. Я сидел в кресле, лицом к окну: похоже, что я провел ночь в таком положении. Ныла спина, затекли ноги, но голова была ясная, на душе чувствовалась легкость, желание вскочить и тут же приняться за работу - все равно, какую.
Я встал и прошелся по комнате. Воскресенье. Жена у сестры, Васька у друга, гуляет на проводах (хоть позвонил бы!) - к вечеру вряд ли объявится.
Под ногой что-то звякнуло и покатилось по полу. Я нагнулся и поднял небольшой металлический цилиндр ярко-желтого цвета и почти невесомый. Сначала его вид вызвал во мне лишь недоумение и немой вопрос, но потом до меня дошло: вот он - пропавший электрод! Я сунул его в карман, отправился на кухню, сварил кофе, выпил его, позвонил жене в Коровино-Ховрино (или Химки-Фуниково?), успокоился при звуке ее голоса, потом включил приемник - и только тогда словно пелена прорвалась в моем сознании.
Память! Что с моей памятью? Мне было обещано, что по окончании эксперимента моя память полностью очистится от информации, так или иначе связанной с моим полетом на Большое Колесо и контактом с далекими его обитателями. Но я ничего не забыл! Я все помнил, также отчетливо и ясно, как вчера, позавчера, неделю назад, и никакого перехода в свое новое состояние я не ощущал. Может, вчерашний визит эмиссаров таинственного Центра был всего лишь сном? Да нет, это не сон - в кармане явственно прощупывался восьмой электрод. Так в чем же дело? В памяти вдруг всплыла последняя фраза моего инопланетного шефа: "На какую функцию головного мозга направлено действие восьмого электрода?" Да на память, черт возьми, на память же! Не знаю, поняли ли это вчерашние визитеры - а у меня были все основания полагать, что не поняли, - но я это понял вдруг со всей отчетливостью. Эксперимент окончен - но память о нем осталась со мной.
Мне стало душно. Я настежь открыл окно, и в комнату тотчас ворвался шум начинающегося дня - дня прекрасного, солнечного, ясного, теплого. Вчерашний дождь умыл его, снял слой пыли с листьев и травы, зажег желтые огоньки сотен и сотен одуванчиков на строго очерченных парапетами газонах, наполнил мир сочными красками, усилив контрасты, смыв бледность, серость и скуку. Воздух стал прозрачным, легким и звонким от веселого щебета жизнерадостных пичуг. Жизнь прекрасна! - слышалось мне отовсюду. Да, конечно, но… - в общем-то соглашался я, тут же вспомнив вчерашний инцидент в темном переулке. Взглянув в зеркало, я первым делом увидел лиловый лоснящийся фингал под правым глазом - и тут же заныло левое плечо, да заскрипели, застонали старые, намятые сапожищами Дэна, ребра. Может быть она и прекрасна, - подвел я черту, - но не всегда. Бывают, надо сказать, моменты… Но сейчас, спору нет, она поистине прекрасна. Кстати, как мне теперь вести себя с Евграфом Юрьевичем? С тетей Клавой? Должно ли что-то меняться в наших отношениях? Или делать вид, что я действительно все забыл? Да нет, они живо прочтут мои мысли и выявят мою игру. Ладно, завтра видно будет, а пока…
Маша приехала только к вечеру - уставшая, довольная и с двумя сумками покупок. А Васька-стервец в этот день так и не объявился.
В понедельник на работу я опоздал, так как все утро замазывал синяк под глазом жениной крем-пудрой, но синяк - на то он и зовется "фонарем" - светил также ярко сквозь трехмиллиметровый слой косметики, как и без оной. Плюнув с досады, я стер пудру с лица носовым платком и помчался на работу.
Неожиданности начались с самого порога нашей лаборатории. В дальнем правом углу, где обычно сидел Евграф Юрьевич, меня встретил колючий, начальственно-недовольный взгляд карьериста Балбесова. У меня похолодело на душе.
- Изволите опаздывать, Николай Николаевич. Нехорошо-с. Хотелось бы знать причину, - подчеркнуто вежливо, но с явной ехиднцей и издевкой проблеял карьерист.
- А тебе-то что за дело? - огрызнулся я и сел на свое место. Петя-Петушок уважительно, со знанием дела, оценивал мой синяк. - Где шеф-то?
Вопрос был обращен в пустоту - и та тут же отозвалась страстным, взволнованным шепотом Тамары Андреевны.
- Тут такое, такое случилось! - верещала она, захлебываясь в собственных словах. - Евграфа Юрьевича вызвали в Америку, он, оказывается, звезду открыл, или какую-то там планету, у него дома подпольная обсерватория обнаружилась, за ним сам президент какой-то там ассоциации из самих Штатов прилетал, все хвалил, хлопал по плечу и сулил эти, как их, - доллары! - говорит, миллиарда полтора, больше пока не можем, а вот месяца эдак через три еще столько же подкинем. Я уже и нашатырь нюхала, да все никак не приду в себя. Ой, что же теперь будет!..
Она охала, ахала, причитала по-бабьи и, действительно, что-то нюхала. А я открыл рот от изумления и сидел, ровным счетом ничего не понимая. Одно только до меня дошло со всей ясностью: Евграф Юрьевич с нами больше работать не будет.
Чуть позже я узнал все. Совершенно случайно (случайно ли?) выяснилось, что у Евграфа Юрьевича есть тайная страсть, вернее - хобби: наблюдать в телескоп собственной конструкции за звездами. Причем выяснилось это почему-то сперва в Америке, и не просто в Америке, а в самой НАСА - и тут же, в тот же день объявился у Евграфа Юрьевича дома, в его подпольной обсерватории ответственный представитель этой крупнейшей в мире научной организации по изучению Космоса и явлений, с ним связанных. Американец сразу же обратил внимание на телескоп, признал его уникальность и неповторимость и без лишних слов увез моего бывшего шефа в Штаты. Поговаривали, что Евграф Юрьевич согласился на это похищение безропотно и с готовностью.
Все это было столь неожиданно, что я поначалу и думать забыл о Балбесове. И только лишь после того, как его ученый торс несколько раз проплыл мимо моего стола, по-петушиному выпятив грудь и по-хозяйски расправив плечи, я вдруг осознал, что в лаборатории грядут перемены, и первая из них - назначение нового завлаба. До меня постепенно стал доходить смысл происходящей метаморфозы в поведении Балбесова; он явно мнил себя преемником Евграфа Юрьевича. Этим, пожалуй, объяснялось и его перебазирование на самое престижное место в помещении - стол бывшего шефа, и его тон по отношению ко мне, и легкий подхалимаш Пети-Петушка по отношению к нему, и нервное похихикивание Тамары Андреевны. Неся перед собой плотно обтянутое подтяжками брюшко, кандидат в новые шефы властно пошагивал по помещению и упражнялся в начальственном красноречии:
- Бардак, сущий бардак! Работать никто не хочет, на работу опаздывают (это явный намек на меня), саботируют (это - на Петю-Петушка), целыми днями пропадают невесть где (а это - на Тамару Андреевну), и в результате - полный развал, к концу месяца - авралы, неоправданно завышенные премии. Нет, надо все менять, так работать нельзя. Вот у тебя, - он ткнул пальцем в физиономию Пети-Петушка, - что это в ушах торчит? Вынь! А вы, Николай Николаевич, почему в таком виде? Что это вы себе позволяете? Какой пример молодежи подаете? Посмотрите…
Но он не успел закончить - в комнату вошел Вермишелев Антон Игнатьевич - наш начальник отдела и самый главный шеф.
- Доброе утро, товарищи, - произнес он голосом профессионального диктора и, увидев меня, двинулся к моему столу, на ходу пытаясь понять, чернилами я вымазал себе глаз или это на самом деле синяк. - А, вас-то мне и нужно.
- А я ведь вас, Николай Николаевич, предупреждал, - со злорадством проблеял кандидат в шефы и выскочка Балбесов в то недолгое мгновение, пока Вермишелев грузно поглощал метры грязного линолеума между входной дверью и моим рабочим местом. - И если не считать, Антон Игнатьевич, некоторой недисциплинированности со стороны старшего инженера Нерусского, - продолжал Балбесов, подскакивая к Вермишелеву прежде, чем тот достиг моего стола, - то в общем в лаборатории полный порядок.
Я сейчас неспособен был осадить этого хама Балбесова, так как голова моя была забита другим: я искренне сожалел об отъезде Евграфа Юрьевича. Но вот Антона Игнатьевича игнорировать я не мог. Я встал.
Вермишелев поморщился, нетерпеливым жестом отстранил назойливого карьериста, подошел вплотную ко мне и неожиданно улыбнулся, обнажив золотые коронки.
- Товарищи, прошу минуту внимания, - сказал он, обращаясь ко всем нам. - Вы все уже знаете, что нас внезапно покинул Евграф Юрьевич. Так вот, в связи с открывшейся вакансией на должность заведующего лабораторией считаю, - а это мнение не только мое, но и покинувшего нас Евграфа Юрьевича, - что нового завлаба следует искать не на стороне, а среди, так сказать, членов нашей дружной семьи… э-э… коллектива. Спешу вам сообщить, что кандидатура на этот ответственный пост уже выбрана, согласовала и утверждена "треугольником" отдела.
"Быстро сработали, - удивился я. - Могут, когда захотят. Наверняка, Балбесова назначат".
Между нами снова возник этот вертихвост Балбесов.
- Правильно решили, товарищи, - встрял он, пожирая главного шефа преданным взглядом. - Бесспорно, среди нас есть достойный товарищ, который…
- Погодите, Балбесов, - снова поморщился Вермишелев, словно у него заныл зуб, и вторично отстранил карьериста Балбесова, но на этот раз более решительно и даже, я бы сказал, сердито. - Вечно вы лезете со своей чепухой, а тут и без вас дел невпроворот…
Балбесов стал пунцово-серым, а Тамара Андреевна взвизгнула. Вермишелев же положил свою лапищу мне на плечо и торжественно возвестил:
- Вот ваш новый заведующий лабораторией, прошу любить и жаловать. От всей души поздравляю вас, Николай Николаевич, с повышением, от всей души! Рад. Искренне. Я ведь давно к вам приглядываюсь, а Евграф Юрьевич от вас просто без ума. Его благодарите, это он предложил вашу кандидатуру.
За его широкой спиной, там, где по моим расчетам должен был находиться Балбесов, кто-то жалобно, повизгивая, заскулил…
Вечером, по возвращении домой, Маша сообщила мне еще одну ошеломляющую новость: тетю Клаву срочно увезли в какой-то медицинский НИИ, так как у нее совершенно случайно (опять случайно!) обнаружили три сердца, причем два из них работали в противофазе, отчего пульс не прощупывался, а третье находилось в "горячем" резерве. Значит, и тетя Клава с глаз долой. Я бы не удивился, если бы вдруг услышал, что сержанта Стоеросова произвели в генералы и отправили в район Карибского бассейна с совершенно секретным заданием, а Мокроносова выбрали президентом международного движения за безалкогольный мир, а заодно и в депутаты Верховного Совета.
А месяц спустя мне на глаза попался популярный технический журнал, где кратко, скупо, в чисто информативном тоне сообщалось, что советский ученый Любомудров Е. Ю., ныне работающий в обсерватории города Хьюстон, США, в рамках обширной программы НАСА по изучению возможных контактов с внеземными цивилизациями, с помощью телескопа собственной конструкции открыл доселе неизвестную планету в созвездии Хромого Комара, на которой, вероятно, обнаружится белковая жизнь и даже разум. По просьбе ученого новую планету нарекли Большим Колесом - в память о небольшой тамбовской деревушке под тем же названием, где советский ученый имел честь родиться.
Итак, результаты эксперимента стали приносить плоды. Что ж, теперь сижу и с нетерпением жду контакта. Может, снова с Арнольдом увижусь?..
Май - июнь 1988 г., апрель - май 1990 г. Москва