– К сожалению, нет. – Дмитрий сокрушенно покачал головой и, встав с кровати, подошел к окну. – Мини-камера, как и любой другой сложный электронный агрегат, требует максимального внимания и настройки. Процесс съемки лучше контролировать в непосредственной близости, отрегулировать резкость и угол обзора дистанционно. Стены храма слишком толстые, чтобы радиосигнал мог с успехом приходить извне.
К следующему своему хронопрыжку Дмитрий готовился с особым тщанием. Вспомная азы дайверства, он три дня провел в бассейне, тренируясь задерживать дыхание. Для пущей достоверности пришлось максимально изменить внешность, чтобы соответствовать образу Аббона, аббата монастыря Флёри. Для этой цели он обзавелся театральным накладным животом и выбрил макушку.
Преодолев расстояние, отделяющее столицу от Баковского лесопарка, друзья как всегда припарковались недалеко от высоких железных ворот, обставленных цементными блоками. Помахав Солодову на прощание, Дмитрий бодрым шагом направился к КПП. Пройдя стандартную процедуру проверки и получив пропуск, он проскочил через вертушку и ступил на изумрудно зеленый газон комплекса.
– Ну, привет тебе, "Сколково. Хронотуризм". Дай боже, последний раз видимся.
Дождавшись у ворот электрокара с неутомимым профессором, он вскочил на пассажирское сиденье и, бодро кивнув, откинулся на спинку. – Доброе утро, многоуважаемый.
– Зачастили вы к нам, господин Прокопенко, – улыбнулся Сухой, трогая машину с места. – Ищете что-то, если не секрет?
– Не секрет, – не моргнув глазом, соврал Дмитрий. – Спор у нас с коллегами вышел по поводу переправы через Сену в конце двенадцатого века. Я им говорю, не было тогда нормальных мостов, а они мне обратное. Как, мол, так? В Париже в ту пору такое строительство масштабное начиналось! Слетал раз, убедился, теперь вот привезу материалы на видео и утру им нос.
– Дорого ваш спор стоит, – покачал головой ученый, выруливая на дорожку, ведущую ко второму корпусу.
– А то, – пожал плечами Прокопенко. – Данные по моему прошлому прыжку сохранились?
– Естественно. Клиентская база ведется весьма скрупулезно. Передать, чтобы капсулу программировали по прошлому заходу?
– Если вас не затруднит. Одно лишь прошу учесть: нужно сдвинуть время хроноперехода часов на десять. Прибуду ранним утром, поснимаю спокойно, без лишних глаз и неуместных вопросов, и тихо уберусь восвояси.
– Снова к нам? – Леонид появился из дальнего угла зала и направился к клиенту. – Что на этот раз привело?
– Все тоже. Потребуется многое и как можно лучшего качества.
– К вашим услугам, – расплылся в улыбке оружейник и, откинув стойку, пригласил Дмитрия за прилавок. – Для дорогих гостей могу себе позволить нарушить правила. Заходите, пощупайте, выберите то, что душа пожелает, а после и о цене поговорим.
– Сутана бенедиктинского монаха моего размера, плюс кошель наличности. С этим вы, думаю, справитесь без меня. И где у вас тут оборудование для подводного плавания?
Сумма, на которую в этот раз набрал хронотурист, по грабительским расценкам Сколковской оружейной комнаты уверенно перевалила за полмиллиона, но даже если отбросить сумасшедшую наценку, задуманное Дмитрием того стоило.
В первую очередь Дмитрий выложил на стол два компактных трехлитровых баллона-таблетки "Гарду" с встроенной маской и беззвучной отработкой. Заправлялись такие баллоны не простым кислородом, а смесью его с гелием. Дышать в таком случае получалась абсолютно беззвучно, вот только голос после подобных экспериментов на некоторое время превращался в комариный писк. Форма баллона, напоминающая круглую кастрюлю без ручек, вполне могла сойти за горб или другое физическое уродство, прикрытое монашеским платьем.
В отделе электроники Дмитрий задержался надолго. Он медленно ходил вдоль длинных полок, заставленных различными гаджетами, пока, наконец, не остановил свой выбор на любопытном экземпляре компактной мини-студии японского производства. Для нужд хронотуриста она подходила идеально. Основной пульт, не больше стандартного смартфона, был оснащен джойстиком и большим экраном, позволяющим наблюдать картинку, поступающую с одной из шести крохотных камер-сателлитов. Сами камеры записывать не умели, что было их неоспоримым минусом. Запись сигнала происходила только на жесткие диски мини-студии, где информация сохранялась и обрабатывалась по мере поступления. Плюсом камер был универсальный захват, способный закрепить устройство на любой, даже самой гладкой поверхности.
Основной пульт "студии" регулировал четкость и яркость, а также угол поворота и фокусировки камер, после чего тайное наблюдение за троицей становилось чисто техническим занятием, без особого вреда для здоровья.
Последними были подобраны беспроводные динамики, размером не больше апельсина, и небольшой цифровой диктофон с воспроизведением звука высокой четкости. Оба приобретения прекрасно помещались в рукавах сутаны и способны были воспроизводить полный диапазон частот, доступный лишь профессиональному оборудованию концертных площадок. С помощью радиоволн динамики связывались с диктофоном, исключая из цепи лишние провода. Дело оставалось за малым: перенести нужный аудио-файл с флешки в память хитрого устройства.
Для завершения образа святого аббата оставались кое-какие штрихи костюму. Несколько люминесцентных фонариков, замкнутых в круг, Дмитрий аккуратно прикрепил с помощью проволоки к просторному капюшону сутаны, спрятав тонкую проволоку в складках материи. Включаясь разом, они производили эффект таинственного голубого мерцания. Выглядеть это должно было эффектно, особенно если учесть, что проекции будут отображаться в темном недостроенном зале будущего собора в тихий предрассветный час.
Превратившись в средневекового горбуна, Дмитрий в последний раз проверил работоспособность всего оборудования, убедился в надлежащем давлении в баллонах, а также в надежности креплений камер и, сделав оружейнику ручкой, бодро зашагал по коридору. Для пущей достоверности он заранее основательно высветил волосы, чтобы походить на убеленного сединами человека, и добавил гримом морщин на лбу и в уголках глаз. Образ получился изумительный. Изменил также походку и жесты. Поступь стала неторопливой и степенной, взгляд суровым и задумчивым, а на лицо легла печать важности и благости. Старец, святой, сошедший с небес на грешную землю. Любой верующий повелся бы на эту уловку с легкостью.
Оглядев себя в зеркале с ног до головы и оставшись довольным увиденным, Дмитрий поспешил в залу отправки. На площадке его уже поджидал Сухой, держа в руках поднос с капсулой-слезой.
– Готовы, господин Прокопенко?
– Всегда готов. Давайте свою таблетку.
Отправив кристалл в рот, Дмитрий поспешил к прозрачному куполу хроноплощадки и, протиснувшись под колпак, скорчился в три погибели.
Склонившись над пультом и наблюдая за бешеной пляской кривых, ученые двигали рычаги и нажимали кнопки, а табло, отсчитывающее время до старта, неумолимо вырывало из реальности секунду за секундой.
– Три, два, один…
Знакомые всполохи начали покрывать тело Дмитрия, стремясь спеленать и скрыть его от этого мира. Процесс отделения физического объекта от временной привязки происходил на удивление эффектно. Играя белым и голубым, крохотные электронные создания носились под куполом, слепо ударяясь в прозрачный пластик. Пахло озоном, будто после дождя. Свет от ярких вспышек стал вдруг меркнуть, и через секунду Дмитрий вновь оказался на старой разбитой дороге.
До восхода солнца оставалось еще несколько часов, так что дорога была пустынна и тиха. С берега дул пронизывающий холодный ветер, принося запах застоявшейся тины. Крики птиц, пока еще не утихомирившихся после ночной охоты, разрывали тишину, стоявшую в прибрежной деревушке. Жители предместья Парижа, очнувшись от сна, готовились к тяжкому трудовому дню.
Время для путешествия было самое подходящее. Приподняв полы рясы, чтобы не мешали, Прокопенко потуже затянул клапан сумки и вприпрыжку побежал в сторону пирса.
Братья Руси, унаследовав от отца маленькую гончарную мастерскую, на данном поприще славы не сыскали. Как ни старались близнецы Оскар и Фабрис, а мастерства покойного батюшки, изящества линий и красоты рисунка достичь не удавалось. Постепенно и сам бизнес сошел на нет. Мастерская, державшаяся какое-то время на плаву только из-за славы покойного хозяина, потонула в океане однотипных глиняных сосудов.
Волей неволей семейный бизнес пришлось продавать. Жалкие гроши, выложенные конкурентами за мастерскую, позволили братьям как-то существовать почти полгода, а затем подоспела и новая работа.
Парижский епископ Морис де Сюлли организовал бурное строительство, отдавая своему новому проекту все силы и средства. Перебравшись на остров Сите, оба Руси нанялись штукатурами и теперь ни свет, ни заря размазывали раствор по щербатым стенам, чтобы успеть к приезду главного проверяющего.
– Что за спешка, Оскар? – Фабрис, непрестанно зевая, сидел на холодном каменном полу и вялыми сонными движениями размешивал раствор в деревянном корыте. – Неужели эта чертова работенка не могла подождать до рассвета?
– С ума ты сошел, идиот? – Руси был старше брата ровно на по часа и потому считал должным критиковать все его поступки и решения. Зло глянув на сонного брата и зачерпнув новую порцию раствора, он с ожесточением принялся втирать его в щели между камнями. – Сегодня на стройку прибудет сам епископ и лично проверит всю проделанную работу. У нас же с тобой дел – поле непаханое. Отделка правой стены только начинается, швы в нефах не затерты. Не собор получается, а решето.
Вчера еще этот паникер Жильбер прибегал и тряс чертежами, кричал что оттяпает рабочим руки, если де Сюлли сделает хоть одно замечание.
– Пусть только попробует. – Вытащив палку из корыта, младший Росси, встав, потащил его к стене. – Я ему так отрублю, век меня помнить будет.
– И то верно, – усмехнулся Оскар. – Но замечаний лучше не получать. Жалование-то скоро, а у меня на выходные большие планы.
– И насколько же они большие? – справившись, наконец, с корытом, Фабрис опустил его на каменный пол и расплылся в щербатой улыбке. – Уж не распространяются ли они на крошку Вирджини, дочку старика Барриля?
– Не твое дело, идиот! – негодующе воскликнул старший Руси. – Может, мне теперь перед тобой о своей личной жизни отчитываться?
– Да я же не просто так, – обиделся добряк Фабрис. – Я же предупредить. Больно уж у старика нрав суров. Дочку свою блюдет пуще зеницы ока. Третьего дня за ней пытался ухлестывать один, так он подкараулил его в комнате дочери, да и спихнул с подоконника, а после еще квартала три вилами гнал.
– Вилами гнал, помню. – Оскар болезненно сморщился, трогая перевязанный бок.
– Так это ты был? – Фабрис хлопнул себя по коленям и расхохотался. – А я-то думал, чего трактирщик третий день на меня косо поглядывает? Мы же с тобой на рожу похожи как две капли воды.
– Хорош зубы скалить, – окрысился старший Руси. – Работай, давай. До начала смены нам эту стенку надо, кровь из носа, затереть, да вон тот проем заложить.
– Как знаешь, – подхватив мастерок, Фабрис встал рядом с братом и с рвением принялся за работу.
Некоторое время ночную тишину нарушало только сопение братьев и скрежет инструмента по камню, как вдруг…
– Оскар, – Фабрис застыл на месте и насторожился.
– Что тебе? – Оскар продолжал монотонно затирать швы между большими черными булыжниками.
– Ничего не слышишь?
– Тебя слышу, – огрызнулся старший. – Еще слышу, что не работаешь ни хрена, а больше вроде и ничего.
– Да подожди ты. – Отойдя от стены, Фабрис поднял палец и приложил его к губам, призывая к тишине. – Слушай, брат, будто музыка.
Оскар перестал тереть стену и, отойдя, тоже напряг слух. И действительно, тихая торжественная музыка звучала в стенах недостроенного собора. Пробирая до глубины души, она лилась из каждого уголка, просачивалась сквозь камни и падала первыми каплями дождя в прорехи недостроенной крыши.
Постепенно, неторопливо и величественно темп и громкость музыки начали нарастать. Сначала вступил орган, потом трубы, громкие, пронзительные и победоносные, а затем к общей симфонии звуков присоединился звук и вовсе странный – будто десять дудочек в ряд, перевирая и коверкая мелодию, старались попасть в такт общей темы.
– Господи Иисусе, – Фабрис перекрестился и, поспешив к стоящему неподалеку фонарю, поднял его над головой. – Ты слышишь это, брат?
– Слышу, – тоже перекрестился Оскар. Встав в круге неяркого света, он в панике озирался по сторонам. – Что же это, Господи, происходит?
– Ибо грешны! – Слова, пришедшие из ниоткуда, раскатились под сводам собора и как гром ударили в присмиревших и опешивших рабочих. – Преклоните колени, – продолжал громыхать невидимка, – ибо грешны вы не по разумению, а по сути своей.
– Господи, прости, – упав на колени, старший Руси принялся истово креститься, поминутно доставая из-за пазухи крестик и впиваясь в него губами. – Фабрис, – плачущим голосом позвал он младшего брата, – молись, конец нам, видать пришел за все наши прегрешения.
– Покайтесь! – вновь взревел голос, и братья, уже готовые признаваться во всех смертных греха, замерли и обомлели.
На пороге собора стоял старик-монах. Фигуру незнакомца обезображивал уродливый горб на спине, на плече висела большая холщовая сумка, а свет, струившийся над его головой, образовывал некое подобие нимба.
– Иисус, – прошептал Оскар склонившемуся рядом с ним брату.
Тот на секунду оторвал взгляд от пола и, вновь бухнувшись на колени, отрицательно затряс головой.
– Нет, Оскар, – ответил Фабрис, потея и бледнея одновременно, – Иисус горбатым не был. Единственный святой с горбом это не иначе как сам святой Аббон.
– Что же он тут забыл? – вновь прошептал старший Руси и тут же получил ответ.
Произнося слова, стоящий у порога святой даже не размыкал губ.
– Слушайте меня, грешники, – делая страшные глаза и поблескивая нимбом, начал горбун-аббат. – Человечество вновь погрязло в грехе и разврате, и отец наш небесный спустил меня на землю, дабы я своим поступком вразумил несчастных. Вы же избраны стать священным инструментом.
– Слыхал? – радостно прошептал Фабрис. – Мы священный инструмент.
– Иди ты, – глупо заулыбался Оскар.
– Слушайте же меня, грешники! – Трубы торжественно взвыли, возвестив не то конец света, не то начало утренней смены. – Сейчас я замурую себя в стене. Вы же, после того как поможете мне, выйдите на свет и пойдете к реке. Там, в зеленой лодке, стоящей в камышах, вы найдете мешок с ливрами. Потратьте их с толком и более тут не появляйтесь.
С этим словами святой Аббон подхватил подол и довольно резво для старца пробежался по кругу, а затем поспешил к дыре в стене. Забравшись туда, он помигал нимбом и погрозил братьям кулаком, окончательно убедив их в значительности происходящего.
Так вдохновенно братья Руси не работали еще никогда. Ровно отесанные камни ложились на удивление ровно, а раствор не растекался, как обычно. Лучась глупыми улыбками, Фабрис и Оскар быстро и аккуратно заделывали дыру, покуда свет нимба не потух, а музыка, издав последние аккорды, не убралась к своим хозяевам на небеса.
Встав около стены на колени, рабочие несколько раз перекрестились, а затем, вскочив на ноги, пустились из храма наутек. Больше их на острове никто не видел.
Дождавшись, когда последний камень встал на место, Дмитрий снял с капюшона фонарики и, положив их на пол, уселся на тюк с сеном, который по рассеянности забыл кто-то из дневной смены. Он вытащил из сумки маску и, надев её на лицо, открутил маленький вентиль на одном из баллонов. Хлынувший по трубкам кислород показался Прокопенко слаще самого лучшего и дорогого вина. Освоившись в замкнутом пространстве, лжесвятой снял с плеча сумку, извлек оттуда базу и принялся настраивать резкость камер.
Задумка сработала как нельзя лучше. Сначала Дмитрий сомневался в правильности перевода профессора, но, увидев, как французы, в припадке священного страха, бросились закладывать стену, только покачал головой. Еще несколько минут у авантюриста ушло на настройку оптики и прицеливание электроники, после чего он вытащил из сумки книжку и, нацепив фонарики на голову, с интересом углубился в чтение.
Сопровождавшие Мориса де Сюлли гильдийцы отлично знали свою работу, а сам епископ, стараясь доказать лояльность хозяину, не скупился на золото и привилегии. Сегодня черные плащи отработали мастерски. Доставив епископа на площадь, они мгновенно разогнали толпу и, выстроившись линией, смиренно ждали появления нанимателя. Распахнув дверцу экипажа, Морис поправил дорожный плащ и, выйдя на свежий воздух, придирчивым взглядом окинул строение. Проект был изумительный. Тонкий, стремящийся к небесам и в тоже время мрачный и торжественный, собор должен был вызывать у прихожан, по меньшей мере, трепет.
Удовлетворенно кивнув, де Сюлли махнул телохранителям и бодрой походкой направился внутрь собора, где его уже поджидал старший рабочей смены Жильбер, комкая шапку в руках.
– Ваше Преосвященство, – начал бригадир, едва сапог Мориса ступил под недостроенные своды, – все идет по плану. Строительство продвигается быстрыми темпами.
– А что со стеной? – де Сюлли брезгливо сморщился и указал на ту самую стенку, где до этого в ночи трудились оба брата Руси.
– Да вот подсобники мои, штукатуры… – побледнев, залепетал Жильбер. – Нигде найти их не могу. Но вы, Ваше Преосвященство, не извольте волноваться. Чистовые отделочные работы вот-вот начнутся, сильно опережая график.
– Ладно, – смилостивился парижский епископ. – Радуйся что у меня сегодня настроение хорошее, а теперь ступай. Я хочу помолиться в одиночестве, а вы, парни, – кивок в сторону замерших кожаных плащей, – выведите его вон.
Охранники, подхватив Жильбера под руки, вывели его из собора.
Крики, донесшиеся с улицы, заставили охрану насторожиться.
– Проверьте, – вяло кивнул де Сюлли, и пара кожаных плащей отправились разбираться, в чем дело. Минут через десять старший, отряхивая пыль с плаща, отрапортовал о падении камня и нерадивых такелажниках.
– Лопнул канат, Ваше Преосвященство, – пояснил он. – Попался бракованный. Никто не пострадал.
– Ну и слава Богу, – епископ перекрестился и прислушался к звукам, доносившимся с площади. Цокот копыт и низкий грубый окрик германцев оповестил его о прибытии короля Фридриха, второго члена священного сговора.
"Этот чертов упрямец наверняка полезет в бутылку", подумал Морис, наблюдая как в центральный портал, гремя доспехами и оружием, торжественно входят закованные в броню германские кавалеристы.
Отложив книгу, Дмитрий схватил лежавшую на полу базу и впился взглядом в маленький, светящийся в темноте экранчик. Гремя доспехами и сверкая обнаженными клинками, гвардейцы германца вот-вот должны были сцепиться с гильдийцами француза. Драке, разумеется, состояться было не суждено. Морис в очередной раз встал между спорщиками и толкнул краткую, но убедительную речь, после чего волнение угасло в зародыше.