Но нет! Спать можно не всем! Сначала нужно хоть немного отчистить одежду от грязи и починить обувь – тем, у кого есть то и другое. Неандертальцы и питекантропы могут обходиться без обуви, пока не выпадет снег, а вот кроманьонские мальчишки не могут. Старшие умудряются как-то приспособиться – они меньше портят "амуницию", а вот новички… К тому же вечером новенькие часто не в силах даже есть. Значит, старшим нужно заставить этих парней глотать мясо, а потом отправить спать. Самим же придется остаться у огня чинить их одежду и обувь.
Что такое "дом юношей"? Это почти и не дом – три больших дырявых вигвама, соединенных переходами. Покрышка из шкур нуждается в постоянной заботе – подтянуть, подшить, перевязать. Заниматься этим жильцам не хватает ни сил, ни времени. Они здесь только спят, и сон их больше похож на обморок. Тем не менее с наступлением осени старшие подростки умудрились немного подлатать один из отсеков, куда и переселили новичков.
Тот ужасный – дождливый, ветреный и холодный – день перерос в не менее отвратительную ночь. Когда все улеглись и большинство парней тут же уснуло, сквозь шум воды и ветра послышались звуки возни и негромкое взрыкивание. Кто-то бросил на не потухшие еще угли очага пучок смолистой лучины, специально приготовленный на случай ночной побудки. Пламя вспыхнуло почти сразу и осветило мерзкую картину. Чуть согнувшись, у входа стоял низкорослый и тощий старейшина Медведь. С бороды его стекала вода и кровь. Перед ним лежал голый старший подросток-неандерталец. Он держался за живот и хватал ртом воздух – удар, вероятно, пришелся в солнечное сплетение. Двое кроманьонских парней и еще один неандерталец целились в старейшину палками, изображающими дротики.
Медведь отер лицо, отжал бороду, а потом открыл рот и пошатал пальцами передний зуб. Потом закрыл рот, улыбнулся и пихнул ногой лежащего перед ним парня:
– Молодец! Только снизу в челюсть надо было бить, а не прямо. И добивать сразу – ты ж в темноте лучше меня видишь!
Мальчишки просыпались, щурились от света, который казался ярким. Им все было понятно: старейшина попытался незаметно проникнуть в жилище будущих воинов и получил отпор – жалко только, что зуб сохранил. Спавший у входа неандерталец проснулся и, не колеблясь ни секунды, атаковал незваного гостя. Его соседи успели вооружиться и даже бросить в очаг растопку.
– Я вообще-то – продолжал с усмешкой старейшина, – за вас волнуюсь. Вот решил посмотреть, как вы тут живете – не капает ли, не дует ли?
Слова его были, конечно, чистой воды издевательством, поскольку и дуло всюду, и капало со страшной силой. Тем не менее Медведь извлек из кармана тонкий рулон бересты, поджег его и начал пробираться в отсек новичков.
Дыр в покрышке там было значительно меньше, и вода снизу почти не подтекала, поскольку снаружи по периметру прокопана канавка. Дождь, правда, в этот раз был слишком сильным, а канавку, наверное, давно никто не прочищал.
– А ну-ка, всем встать! – негромко приказал Медведь и опустился на корточки, держа свой факел вертикально, чтоб береста не слишком быстро горела.
Его окружили обнаженные тела – худые длинноногие и длиннорукие кроманьонцы, приземистые с бочкообразной грудью и короткими мускулистыми конечностями неандертальцы, крупные покрытые шерстью питекантропы. Сквозняки не успевали выдувать крепкую смесь запахов человеческого и нечеловеческого пота.
– На выход! – кивнул старейшина в сторону соседнего отсека.
Ни слова, ни жеста протеста в ответ. Лишь тоска в глазах – одеться команды не было. Последний из парней еще не успел покинуть помещение, как Медведь, быстро осмотрев спальные места, изрек:
– Ладно уж, пошутил я. Ложитесь спать дальше.
Все знали, что он никогда не шутит, но вернулись и начали укладываться – кошмар отменили. За спиной старейшины возникла короткая возня. Он не оглянулся, а лишь достал из кармана новый рулончик бересты, поджег от почти догоревшего старого и стал ждать, когда станет чуть светлее. Потом поднял свой факел и встал, осветив накрытые шкурами тела вдоль стен.
– По-моему, раньше ты спал вот здесь, а?
– Там мокро! – захлопал ресницами кроманьонский мальчишка. – Снизу подтекает!
– Подтекает, говоришь… А ему не подтекает? – старейшина ткнул пальцем в соседа-неандертальца. – Ему сухо?
– Э-э-э… Ну-у-у… – растерялся парень. – Он же хьюгг, а хьюгги не мерзнут!
– Это тебе в школе сказали? – ласково поинтересовался старейшина.
– Я не учился в школе… – признался мальчишка. – Но все же знают, что хьюгги легче переносят и жару, и холод!
– Так они не мерзнут или… легче переносят? – не отставал Медведь.
– Ну-у… Переносят… Но я же спать не могу! Холодно же! А он… – пацан что-то понял и почти закричал: – Ему же все равно! А я… Я больше не буду!!
– Да уж, наверное, – кивнул старейшина. Он отвернулся и начал пробираться к выходу. – Спите, ребятки.
На другой день из поселка лоуринов в сторону форта побежал питекантроп Эрек. В лапе он держал эстафетную палочку – глиняную трубку, запечатанную с обоих концов, чтобы письмо не намокло. Он мог бы отправить с ней кого-нибудь помоложе из своего семейства, но старейшины обещали за быструю доставку наградить гонца огромным куском красной замши – с ладонь размером! Эрек решил заработать приз сам, чтобы одарить им свою очередную новую жену. Кроме того, пробежать ему нужно было лишь половину пути до форта – там живет другое семейство сородичей. Среди них есть крепкий парень, который в любую погоду с радостью отправится в форт, где его щедро накормят мясом и, может быть, разрешат поиграть в футбол со школьниками. Еще через день – ближе к вечеру – продрогший дозорный сообщил, что к поселку приближаются всадники.
Семен хотел отложить мероприятие – пока не наладится погода. Ему возразили, что затягивать решение вопроса слишком жестоко. Он согласился. Семен предложил построить навес над Костром Совета. Ему сказали, что мокнуть – так уж всем. Он вновь согласился. Семен вообще не хотел принимать в этом участия, но… Но отказаться не мог, потому что Главный Закон лоуринов сформулировал он сам.
Дождь лил как из ведра. Правда, ветер немного поутих, но это было слабым утешением. Тем не менее возле Костра Совета собралось все взрослое население поселка. В первых рядах стояли подростки, проходящие подготовку к посвящению. Зрители накрывались шкурами, кое-кто пытался прикрыть краем и стоявших рядом юношей, однако те отстранялись – не хотели выглядеть слабыми. Ритуальный костер горел слабо, зато дымил со страшной силой. Его пришлось разжечь заранее и закатить в огонь толстые бревна. Лишь когда они хорошенько разгорелись, жар смог противостоять льющейся сверху воде.
Эльха сшила Семену на осень замечательную рубаху, но по герметичности она значительно уступала водолазному костюму – вода стекала по капюшону и через шов на спине сочилась внутрь. А вот Медведь явился на Совет в своей обычной "форме" – в рубахе без капюшона и рукавов. На его кроманьонских воспитанниках были примерно такие же.
– Кажется, все собрались, – сказал старейшина.
– Ага, – согласился вождь и кивнул Кижучу: – Начинай!
Тот вздохнул, обнажил седую плешивую голову и хрипло затянул:
– Тхедуай-я мхаанитту? Тхедуай-я мхаанитту?
– Мгутеллоу ту тхе! Мгутеллоу ту тхе! – недружным хором ответила толпа. Стоявшие в ней питекантропы лишь беззвучно шевелили губами – столь сложную комбинацию звуков им было ни за что не воспроизвести.
– Скардихонья мхаанитту? Скардихонья мхаанитту? – воззвал Кижуч.
– Мгутелллоу ту тхе! Мгутеллоу ту тхе! – более слаженно отреагировали люди.
Холодные струйки стекали по Семеновой спине и норовили сквозь пояс пробраться в штаны. Он повторял вместе со всеми слова древнего призыва-заклинания и тосковал. Стоявший перед толпой тощий испуганный мальчишка не был его учеником – в школу он "не прошел по конкурсу". Но парень был урожденным лоурином, причем из рода Волка. В будущем про такого сказали бы: "Голубая кровь!" Здесь же Семен настоял на том, чтобы происхождение никому не давало преимуществ. Впрочем, спорить с ним в этом вопросе никто и не пытался, ведь настоящее рождение – это посвящение, это получение Имени. "Наверное, такой подход правилен, но… Но вот теперь среди подростков стоит белобрысый, широкоплечий, жилистый парень – мой сын. Мог ли он оказаться на месте подсудимого? Трудно сказать…"
Вступление закончилось, и вождь поднялся со своего места. Семен представлял, как тяжело этот мужик переживает происходящее, но за прошедшие годы Черный Бизон свыкся с ролью вождя и безропотно нес бремя власти и ответственности. Он поправил ритуальную повязку на голове, огладил мокрую полуседую бороду и обратился к толпе:
– Всем ли известен Главный Закон лоуринов?
– Да-а… – разноголосый гомон в ответ.
– Все ли знают, что случилось?
– Да-а…
– Хорошо… – вождь медленно вытянул руку в сторону подсудимого: – Говори! Ты хочешь стать лоурином?
– Да!
– Почему?
– Потому что… Потому что лоурины самые сильные, самые лучшие!
– Ты считаешь себя достойным?
– Да! Хорек и Зайчонок прошли посвящение, а я…
– Ответ принят, – остановил вождь мальчишку. – В начале лета ваша группа шла на тропу. Ты оказался возле камней первым. И выбрал себе самый маленький груз. Это правда?
– Это же давно было! В самом начале!! Они все были сильнее меня! Я бы не донес большой камень!
– Ты знал тогда о Праве Первого?
– Знал… Самый большой камень… Самый маленький кусок мяса… Но они же все были все сильнее меня! Я бы отстал! Я бы последним пришел!!
– Ответ принят! – кивнул Черный Бизон и продолжил: – Две полных луны назад вечером после занятий тебя отправили за мясом для всех. Ты не донес его. Это правда?
– Я донес!! – крик на грани истерики. – Почти все донес!! Совсем чуть-чуть отъел!!! Его же много было!! Никто даже и не заметил! А я есть хотел. Удержаться не смог… Такого больше никогда не было… Всего один раз…
– Не один! – печально качнул мокрой головой Черный Бизон. – Не один.
– Ну… Я… Это случайно получилось! Я не хотел! Мне в тот день утром мало еды досталось!
– Ответ принят! – величественно изрек вождь. – Ты улегся спать на сухое место соседа. Это правда?
– Но мне же холодно было! Я заснуть не мог! Зубами стучал… А хьюгги не мерзнут! Им все равно! Они и сейчас голые под дождем стоят – все же видят!
Похоже, Черный Бизон не выдержал взятого тона. Он опустил руку, вздохнул и проговорил негромко:
– Никто не заставляет этих парней ходить от снега до снега без одежды. Но так поступает великий воин Хью, и они берут с него пример. Им тоже холодно – неужели не понимаешь? Впрочем, это уже неважно. – Вождь вновь возвысил голос и закончил: – Ответ принят! Старейшины?
– Виновен, – проговорил Кижуч и вытянул руку ладонью вниз.
– Конечно, виновен, – кивнул Медведь и повторил жест коллеги.
– Что вы ко мне пристали?! – вдруг закричал мальчишка. – Что пристали?! Я больше не буду! Мне же холодно было!
– Жрец? – как бы не слыша криков, вопросил вождь.
Семен собрал силы и повернул к земле налитую свинцом ладонь:
– Виновен.
Все смотрели на него, и никто, наверное, не понял, каким образом в руке у Бизона оказался тяжелый клинок пальмы, висевший до этого на его боку в ножнах. И – почти без замаха – косой рубящий сверху…
Труп упал на землю. Дождь сразу же начал размывать кровь. Ее, впрочем, оказалось немного…
– Тхедуай-я мхаанитту? Тхедуай-я мхаанитту? – затянул Кижуч.
– Мгутеллоу ту тхе! Мгутеллоу ту тхе! – вразнобой ответила толпа.
– Скардихонья мхаанитту? Скардихонья мхаанитту?
– Мгутеллоу ту тхе…
Смысл этих воплей был ясен всем: умершие предки и еще не рожденные потомки устами ныне живущих одобряют решение, принятое в соответствии с Главным Законом. А звучит он так: "Стать лоурином достоин лишь тот, кто может сказать ближнему: "Я готов умереть сегодня, чтобы ты смог дожить до завтра".
Пока народ расходился, старейшины и вождь грелись у Костра Совета, а Семен так и сидел на своем месте, впав в какое-то оцепенение. Наконец он очнулся и, поймав вопросительный взгляд Бизона, вздохнул:
– Пошли, что ли… Волшебного напитка выпьем, а то простудимся…
– Что сделаем? – заинтересовался Кижуч. – Про-сту-дым-ся?
– Заболеем от холода, – вяло пояснил Семен.
– Ты что?! – засмеялся Медведь. – Разве от него болеют?!
Конечно же, это был спектакль, финал которого неизвестен лишь подсудимому и зрителям. Само же решение принималось накануне. Процесс был нелегким.
– Слова ты составил правильно, – сказал Кижуч Семену. – Всем понравилось, все давно запомнили. Только ничего нового в этом нет: сколько живу, а не помню, чтобы плохой человек смог пройти лоуринское посвящение.
– У кого червоточина внутри, – поддержал Медведь, – тот просто до посвящения не доживает. Или не выходит из Пещеры. Рассказать, как это делается?
– Рассказывал уже, – буркнул Семен. – Не люди, а звери.
– Чем и гордимся, – кивнул Кижуч. – Если бы такие, как этот пацан, оставались в живых, представляешь, что стало бы с племенем? Вспомни зиму катастрофы, когда мы все тут от голода загибались! Разве хоть один лоурин попытался отнять еду у слабого, женщины или ребенка? А двое воинов вообще сами…
– Не надо! – остановил Семен. – Я ничего не забыл. Но почему обязательно казнь? Почему не изгнание, не лишение права носить оружие?
– Ага, – оскалил зубы Медведь, – чтобы такой придурок прибился к имазрам или аддокам? Или просто однажды всадил тебе дротик в спину?
– Но почему?!
– А потому, – поучительным тоном начал Кижуч, – что такие чудики ничего не прощают и не забывают. Ведь под руку к Медведю идут лишь те, кто желает чего-то добиться в Среднем мире. Кто-то, чтоб стать ближе к Служению, а кто-то, чтоб доказать себе и другим, что он лучший. Раздавить червяка в себе парень не может, отказаться от подготовки – тоже. Допустим, мы его выгоним – он поймет, что дурак? Вряд ли! Скорее, и дальше будет считать себя хорошим, а нас – злодеями, которые обидели его ни за что.
– Ты заметил, Семхон, – развил тему Медведь, – что если рядом со свежим мясом положить тухлое, то оно свежим не станет, а вот свежее испортится гораздо быстрее. Сегодня мы оставим в живых сомнительного парня – одного, второго, третьего. А завтра, если уцелеем, будем заводить эту – ну, ты рассказывал, как ее? – тыр-му? И мили-цую?
– Но публичная казнь понизит в глазах людей ценность человеческой жизни! – привел главный аргумент Семен. – А она и так здесь не высока!
– Зато поднимет ценность лоуринов, – парировал Кижуч. – Это важнее, поскольку на нас держится Служение Людей. Пусть все знают, как и откуда берутся лоурины!
– Вот ведь на мою голову… – окончательно расстроился Семен. – Я же хотел лишь узаконить, сделать явной для всех связь между властью и ответственностью!
– Вот она и узаконится, – подал голос вождь. – И станет очень явной. А то сейчас каждый хочет стать лоурином. Нам же с тобой, Семхон, не двадцать лет – надо думать, кто после нас будет исполнять Служение!
– Надо… – вздохнул Семен. – Но поймите вы: не могу я детей убивать!
– А взрослых? – очень серьезно спросил Кижуч. – Если хочешь, можешь не приходить к Костру.
– Нет, – сказал Жрец. – Я буду с вами.
Глава 2
ДЫМ
Лишь с наступлением зимы Семен счел себя готовым всерьез заняться наведением порядка в местном образовании и самообразовании.
"Во что вылилась моя задумка? Умом такое не понять… А надо. Похоже, начальное образование действительно становится всеобщим – в каждом стойбище существует хотя бы один "волшебный" вигвам, в котором учит детишек колдовать свой "Семен Николаевич". Чему, на самом деле, он там учит и как – это особый вопрос. При таком раскладе заведение, которое функционирует в форте, можно сравнить с институтом. Хотя, наверное, местные выпускники и в пятом классе нормальной школы учиться не смогут. Ну, да это и не важно. А важно, что у разношерстной – в прямом смысле – публики появляется некая общая база знаний, общий язык. В родном мире люди почему-то упорно и азартно создают барьеры к взаимопониманию. Любое мало-мальски устойчивое сообщество начинает творить свой сленг – чтоб, значит, другие его не понимали. Здесь же пока идет обратный процесс – русский и лоуринский языки вытесняют остальные. Мой родной язык стремительно меняется и засоряется, но это не смертельно, пока есть хоть один полноценный его носитель – эталон, так сказать. А что будет, когда я помру? Общая "мова", наверное, некоторое время продержится, а потом распадется на племенные диалекты, и все вернется в изначальное состояние. А физика, химия и геометрия превратятся в бессмысленный набор сказок, передающихся из поколения в поколение. С этим можно как-то бороться? Конечно! И способ известен – фиксировать информацию на долговременных носителях – каменных стелах, глиняных табличках, папирусе, пергаменте, бумаге…
Нет, Головастику, нашему шизанутому изобретателю, бумагу, конечно, не сделать. Пергамент, наверное, тоже. Проще всего приспособить оленью кожу, выделанную так, как это умеют имазры и ад-доки. Некое подобие шрифта у Головастика уже имеется. Пока костяшки не растащили на амулеты, нужно попробовать собрать их в блоки, добавить, чего не хватает… А картинки, если понадобятся, можно выгравировать в виде "негативов" на кости или дереве и… Ну да, и отпечатать учебник! Букварь! Собственно говоря, назвать-то его можно как угодно, но такая штука должна быть у каждого, кто берется учить малышню – в качестве эталона. Единый, общий для всех образец написания букв и основных правил грамматики!
В моем мире книги сотни лет переписывали вручную. Можно пойти этим путем и здесь – даже, наверное, им придется пойти, но только не в случае с "букварем" – его нужно сделать как минимум в двух десятках экземпляров, причем совершенно одинаковых. А потом увеличивать тираж по мере надобности. Формат, конечно, будет большой, а страниц мало – что поделаешь, каменный век на дворе!"
Мысль об учебнике Семену очень понравилась, и он принялся ее думать. От этого она начала быстро разбухать и пускать ростки во все стороны. Автора такой процесс испугал, и он принялся отсекать лишнее. В итоге осталось немного: "В первую очередь нужен учебник, точнее, набор эталонных изображений, по которому дети будут готовиться к поступлению в школу. Это уравняет их шансы, уменьшит зависимость от личных качеств "преподавателя". Значит, русский алфавит и какое-то количество слов. Тираж? Ну, штук пятнадцать-двадцать, наверное…"