* * *
Марфин пруд казался погруженным в сонную тишину, нарушаемую лишь стайкой ребятишек, плескавшихся почти у самого берега. Напротив них несколько человек удили рыбу, хотя, кажется, без особого успеха.
И тут все очарование летнего вечера было безнадежно нарушено - из рощи, окружавшей пруд, на берег выскочил маленький плешивый человечек, одетый в какие-то старые лохмотья. Хозяйским оком оглядев водоем, он решил, что не все в должном порядке, и решительно направился к ребятам.
- Кто разрешил? - спросил он строго, но сдержанно. И так как детишки не обратили на стража порядка никакого внимания, он резко повысил голос:
- Здесь купаться запрещено! Вон отсюда, и чтобы я вас больше не видел!
Ребята стали нехотя вылезать из воды, но плешивый человечек все равно остался недоволен:
- Да что вы здесь такое устраиваете?! Тут приличные люди бывают, а вы, бесстыжие, голышом бегаете!
Дети с веселым смехом принялись натягивать портки - они уже привыкли к подобным наскокам и воспринимали их как развлечение в серой царь-городской жизни.
- Вот так-то лучше будет, - с видом победителя проговорил страж водоема, когда ребята, подхватив одежку, скрылись в роще. - А это еще что такое? - вновь нахмурился он, заметив людей с удочками на противоположном берегу. - Непорядок!
Бурная деятельность стража нравственности и по совместительству охранника водоема не осталась незамеченной рыбаками.
- Снова этого дурня сюда принесло, - сказал рыболов рыболову. - Опять всю рыбу распугает. И кто он вообще такой?
- Некто Петрович, - ответил второй рыболов. - Сказывают, будто бы его поставили блюсти порядок, вот он и рад стараться.
- Да какой же тут непорядок? - удивился первый рыбак. - Вроде бы от нас никакого беспокойства никому нет. А уж от ребятишек тем более.
Третий рыболов, казалось, дремал - но когда веревочка колыхнулась, он резко вздернул удочку, и рыбка, блеснув в воздухе мокрой чешуей, плюхнулась обратно в воду.
- Крючок ни к бесу не годится, - досадливо проговорил он и насадил кусочек хлебного мякиша.
- Глебыч, ты всегда все знаешь, - обратился к нему первый удильщик. - Поведай нам, что это за чучело?
Тем временем охранник неспешно, вразвалочку, огибал пруд, приближаясь к рыболовам.
- Не знаю доподлинно, однако сведущие люди говорят, будто он - бывший Соловей-Разбойник, - охотно откликнулся Глебыч.
- Кто-кто? - изумился второй рыболов. - Тот самый Соловей, которого наши стрельцы два десятка годов ловили, да все поймать не могли?
- Я слыхивал, что князь Длиннорукий во время своей опалы повстречался с Соловьем, и оказалось, будто бы тот ему то ли братом родным приходится, то ли еще кем, точно не ведаю, - невозмутимо продолжал Глебыч. - А потом наши стрельцы всех Соловьевых молодцев словили, и тот совсем не при деле оказался. Ну и когда Длиннорукого-то новый наш царь из опалы вернул и снова градоначальником поставил, то он и пристроил Петровича городские пруды охранять. Все ж какой-никакой, а кусок хлеба. А то еще слыхал я, будто бы…
Однако договорить Глебыч не успел - прямо у него над ухом раздался нерпиятный дребезжащий голос:
- Сколько раз вам сказывали - запрещено здесь рыбу ловить!
- Кто запретил? - совершенно спокойно спросил первый рыболов.
- Кто надо, тот и запретил! - топнул ножкой Петрович. - И не вам, дуракам, высшие указы обсуждать! Вон отсюда, а то я за себя не отвечаю!
- А кто ты таков есть, чтобы нас, благопослушных горожан, вон гонять? - не трогаясь с места, продолжал первый удильщик.
- Узнаете, кто я таков! - пуще прежнего заблажил Петрович. - Кровавыми слезами умоетесь… В остроге сгною! Дерьмо жрать заставлю!..
Дождавшись, пока Петрович немного угомонится, заговорил второй рыболов:
- Давайте спокойно, без шума и криков. Мы тут испокон веку рыбу ловили, и никто нам слова поперек не молвил. К тому же мы делаем это не ради пустой забавы, а для пропитания. И ежели ваше начальство запрещает нам рыбачить, то не укажет ли оно другой способ добывания хлеба насущного?
Однако и спокойная рассудительность второго рыбака не вызвала в душе Петровича соответствующего отклика. Неприязненно глянув на рыболова, он злобно процедил:
- Умничаешь? Ну, умничай, умничай. В другом месте ты по-другому заговоришь.
- Да что ты все грозишься? - не выдержал Глебыч. - Здесь тебе не большая дорога!
Петрович обвел всех троих безумным взором:
- Щас… Щас буду грабить и убивать!
С этими словами он потянулся было за ржавыми ножами, спрятанными под рубищем, но рыболовы, уже знакомые с повадками Петровича, не дали ему этого сделать - недолго думая, они схватили его кто за руки, кто за ноги, да и швырнули прямо в воду.
- А может, свяжем его и отведем куда следует? - громко, чтобы слышал сам потерпевший, предложил первый рыбак.
- Всех перережу! Всем кровь пущу! - раздался вопль Петровича, который стоял по колено в воде и тщетно пытался отжимать мокрые лохмотья.
Переглянувшись, рыболовы все же помогли Петровичу выбраться из пруда - видать, поняли, что и они тоже малость хватили через край.
Присев на травку, незадачливый охранник снял сапог и вылил оттуда воду вперемежку с водорослями и головастиками.
- За что же вы со мною так? - проговорил он плачущим голосом. - Я ж не для себя стараюсь, а потому что так положено. Отсюда с завтрева будут воду для водопровода брать, а что тут творится? Одни плещутся, другие рыбу ловят…
- Так что ж теперь, все пруды и озера колючим железом обнести? - насмешливо спросил Глебыч.
- А что? Надо будет - и обнесем! - вскинулся было Петрович, но, еще раз оглядев рыбаков, только плюнул в сердцах да пошел прочь.
* * *
Экипаж взъехал на пригорок, откуда открывался вид на серую крепостную стену, которая по неправильной кривой опоясывала столицу Кислоярского царства. За стеной виднелись крыши теремов и луковички храмов, которые в солнечную погоду блестели позолотой, а теперь почти сливались с медленно темнеющим небом. Через несколько минут карета без задержек проехала городские ворота, где путников, торжественно вскинув секиры, приветствовали стрелки-охранники.
- Значит, в Загородный Терем, - говорил Василий, продолжая разговор, начатый по дороге в Царь-Город. - И когда - прямо завтра?
- Нет-нет, ну что вы, - господин Рыжий с важностью погладил бороду. - Завтра торжественное открытие водопровода, а вот прямо послезавтра - в путь.
- И какова, так сказать, вероятность, что в Тереме действительно находится то, что нам предстоит искать? - несколько витиевато поинтересовался Владлен Серапионыч.
- Я вам покажу один документ, который дает основания так полагать, - пообещал Рыжий.
- Ну что ж, посмотрим, - улыбнулась Надя, предчувствуя увлекательное расследование, хотя - увы - не совсем журналистское.
Тем временем карета быстро катилась, подпрыгивая на булыжниках Кузнечной улицы, ведущей от городских ворот к центру Царь-Города. За окном мелькали расписные боярские терема, которые в этой части столицы весьма демократично соседствовали с купеческими палатами и бедными покосившимися избенками.
Возле одного из теремов карета замедлила ход, чтобы обогнуть толпу народа, занимавшую чуть не половину проезжей части. Люди о чем-то переговаривались, указывая на терем, где все окна были раскрыты настежь.
- Это дом покойного князя Борислава, - пояснил Рыжий. - Его не далее как позавчера извели каким-то ядовитым духом.
- В каком смысле? - переспросил Дубов. - Что-то вроде газового отравления?
- Ну, можно и так назвать, - нехотя согласился Рыжий. - Ночью слуги почувствовали какой-то странный запах, а когда они явились к князю, тот уже был мертв.
- А кто же он был, этот князь, как его?.. - спросила Чаликова.
- Борислав Епифанович. Очень толковый человек, и все наши нововведения поддерживал. - Рыжий непритворно вздохнул. - Князь приходился не то племянником, не то двоюродным внуком нашему бывшему Государю Дормидонту, и он даже одно время всерьез прочил Борислава себе в преемники…
- Постойте, как "бывшему"? - удивленно перебил Серапионыч. - Разве он уже…
- Нет-нет, Дормидонт жив и здоров, - успокоил доктора господин Рыжий. - Просто я вам еще не сказал, что теперь у нас другой царь. Уже пол года… Или больше? Ну да, как раз в сочельник это и случилось - Дормидонт отрекся от престола и передал бразды правления нынешнему Государю. Кстати, Дормидонт теперь постоянно проживает в Загородном Тереме, так что заодно и с ним повидаетесь…
Вскоре экипаж остановился перед скромным, но добротным теремом. Хозяин первым выскочил из кареты и подал руку Надедже. Следом вышли Дубов и Серапионыч.
* * *
Вечерняя служба давно завершилась, но Храм Всех Святых на Сороках, находившийся в одном из отдаленных уголков Царь-Города, был открыт. Догорали свечки и лампадки перед потемневшими иконами, немногие богомольцы еще продолжали класть поклоны, а батюшка - высокий, статный, с огромною черной бородой, закрывающей половину лица - собственноручно подметал веником храмовый пол. Совсем молодой паренек в темной холщовой рубашке подсоблял священнику.
Дверь храма приоткрылась, и в церковь вошла женщина средних лет в дорогом платье, отороченном собольими мехами. Увидав ее, батюшка тут же отдал мальчику метелку и совок, а сам поспешил навстречу припозднившейся гостье.
- Здравия желаю, княгиня! - приветствовал он женщину густым басом, и эхо отдалось под куполом: - Княгиня-гиня-иня…
(Видимо, священник еще не приноровился соизмерять свой могучий голос с акустическими особенностями храма).
- Здравствуйте, батюшка, - ответила княгиня, подходя под благословение. - Я не опоздала?
- Скоро закрываемся, но ради вас повременим, - громко ответил священник. И с улыбкой добавил вполголоса: - Кое-кто давно уж вас дожидается.
За разговором батюшка подвел княгиню к иконостасу и на короткий миг закрыл ее своею широкой спиной. А когда он повернулся, женщины уже не было - она входила в полутемную комнатку при храме, где хранились старые рясы, свечи, кадила и прочая церковная утварь.
- Радость моя, ты ли это? - услыхала она страстный шепот, и из-за загородки с небрежно наброшенными облачениями священнослужителей вышел человек в скромном кафтане и начищенных до блеска кожаных сапогах.
- Ах, как давно мы с тобою не видались! - воскликнула княгиня, кидаясь на грудь незнакомцу.
- Всего-то три дня, любовь моя, - отвечал он, жарко лобзая княгиню.
- А они мне тремя годами казались, - тяжко вздохнула женщина. - Ну ответь мне, Ярослав, отчего двое любящих должны страдать в разлуке, вместо того чтобы навеки соединиться?
- Уж так суждено, Евдокия Даниловна, - печально ответил Ярослав. - Не нами заведены сии порядки, не нам их и отменять. Покуда ты мужняя жена…
- Но неужели ничего нельзя придумать? - Евдокия Даниловна крепко обняла Ярослава.
- Есть у меня одна задумка, ласточка ты моя, - зашептал Ярослав ей на ухо, - да осуществить ее непросто…
- Какая, какая задумка? - порывисто спросила княгиня, но Ярослав ответить не успел - в дверь постучали, и в комнатку заглянул паренек, что прислуживал священнику.
- Уже пора, Васятка? - вздохнула Евдокия Даниловна.
- Пора, - подтвердил мальчик. - Ваш возница о вас уж справлялся, и то сказать пришлось, что батюшка вас на чай пригласил.
- Ну вот видишь, как нам с тобою приходится, - вздохнула княгиня, когда Васятка вышел. - А мой возница тотчас обо всем князю доложит. - И напоследок еще раз жарко, ненасытно облобызав своего возлюбленного, Евдокия Даниловна покинула комнатку.
- Пожалуйста, княгиня, - мальчик вел ее по темному проходу. - Осторожно, здесь ступенька, я и сам всегда на нее наскакиваю.
Последние богомольцы уже покинули храм, и батюшка собирался закрывать тяжелые церковные двери, когда из-за иконостаса в сопровождения Васятки появилась княгиня.
- Благодарю вас, отче, - проговорила она, еще раз подходя под благословение. - Знаете, я хотела бы сделать вклад в казну вашего прихода.
- Дело хорошее, богоугодное, - прогудел священник. И уже гораздо тише добавил: - Но уточните, княгиня: вы действительно желаете принести свою лепту Богу, или это плата за то, что я устраиваю вам встречи с…
- Ну что вы, батюшка! - возмутилась княгиня. - Я искренне и свято верую в Бога Единого, хотя в глазах ваших, должно быть, и выгляжу падшей женщиной, нарушающей Божеские и человеческие заповеди.
- Неверно говорите, Евдокия Даниловна, - покачал головой батюшка. - Я хоть и служитель церкви, а все ж различаю, где прелюбодеяние, а где - истинная любовь. А подлинное чувство, оно всегда от Бога, даже если и не освящено законным браком.
Священник провел княгиню к выходу, где рядом с папертью ее ожидала карета, запряженная парой вороных коней, а сам наконец-то запер церковную дверь.
Ярослав еще находился там, где его оставила княгиня. Он стоял, прислонившись к загородке, и бездумно глядел на дверь, за которой исчезла его возлюбленная.
- Ну что, сударь, сладки поцелуи мужней-то жены? - Рокочущий голос батюшки заставил его вздрогнуть.
- Ох как сладки, прости господи, - проговорил Ярослав. - Жаль мне ее, сударушку мою, а что делать - не ведаю.
- Но бесконечно так продолжаться не может, - уже по-деловому продолжал священник. - Бежать вам надобно, вот что!
- Да я уж и сам думал, отец Александр, и кони у меня давно готовы, да боязно - а ну как поймают!
- Кто не рискует, тот не пьет медовуху, - почти афористично высказался батюшка и сам же зашелся в могучем хохоте. Однако его гостю было вовсе не до смеха.
- Не за себя боязно - за нее, ненаглядную мою. Ведь что ее ждет? Позор, общее поношение. Да и князь ее со свету сживет.
- М-да, ну и дела, - задумался отец Александр. - А ведь причитаниями делу не поможешь. И в какие ж дальние края вы надумали бежать?
- Для начала в Новую Мангазею, - чуть помедлив, ответил Ярослав. - У меня там верных приятелей немало, особливо среди торгового люда. Пристроят к какому-либо каравану, а то на корабль - только нас и видели. Главное дело - до Мангазеи добраться.
Священник подошел к столику, заваленному всякой всячиной, и небрежно смахнул всякую всячину на пол, оставив лишь несколько свечных огарков. Один из них он положил посреди стола:
- Давайте составим диспозицию. Вот это - Царь-Город. А вот здесь - Новая Мангазея. - Батюшка положил второй огарок на край стола. - А вот дорога между ними. - Он прочертил пальцем не совсем прямую линию по пыльной поверхности. - Вот это - вы. - Отец Александр пошарил у себя под рясой и вытащил две картофелины. - Что за черт, как они тут очутились?! Но очень кстати. - Он "проехал" одной картофелиной часть "дороги", а затем поместил вторую в "Царь-Город" и стал одновременно двигать обе в одном направлении. - Это погоня, - пояснил батюшка. Естественно, та картофелина, которая олицетворяла коней Ярослава, выехала раньше и потому прибыла к месту назначения быстрее.
Ярослав глядел на священнодействия отца Александра с нескрываемым удивлением - по всему выходило, что предприятие по похищению княгини было обречено на успех.
- Тут главное, чтобы у нас был гандикап, - продолжал разглагольствовать батюшка, - сиречь запас во времени. С учетом всяких непредвиденных задержек, я думаю, нескольких часов хватит.
- Лучше бы побольше, - заметил Ярослав. - Чтобы уж наверняка.
- Да, лучше перестраховаться, чем недостраховаться, - согласился отец Александр. - А вообще-то надобно ковать железо, не отходя от прилавка. Да вот хоть бы завтра!
- Что - завтра?
- Ну, завтра у нас великий праздник - открытие водопровода. Князю по его положению нужно будет присутствовать на торжествах, а за это время вы вполне успеете.
- Нет, батюшка, она тоже там должна быть, - печально вздохнул Ярослав. - Именно из-за положения князя. Может, хоть издали ее увижу…
Ярослав покидал храм Всех Святых через тесные сени и ветхую дверь, выходящую на церковный двор, к которому примыкал огород. В отличие от княгини Евдокии Даниловны, приезжавшей в храм под видом богомолья и благотворительности, Ярославу свои посещения приходилось тщательно скрывать.
Часть первая
Терем сокровищ
В отличие от предшественника, царь Путята имел строгий и четкий распорядок дня. Будь он частным лицом, то это оставалось бы его личным делом - когда вставать, когда завтракать, когда совершать прогулку, а когда ложиться почивать. Но Путята был главой государства, а потому нижестоящим волей-неволей приходилось подлаживаться под своего повелителя. Они втихомолку ворчали, но - ничего не поделаешь - терпели. Особенно страдал от царского режима столичный градоначальник князь Длиннорукий: он любил вечером крепко покушать и выпить, а утром подольше поспать, а Путята, будто назло, раз в неделю собирал высокопоставленных чиновников и сановников ни свет ни заря. Так ведь мало того, князю Длиннорукому в такие дни приходилось являться в царский терем еще на час раньше остальных, чтобы обсудить с Государем столичные дела.
Сегодня был как раз такой день. Вернее, такое утро. После вчерашнего ужина у князя все еще слегка шумело в голове, однако он старался по возможности связно отвечать на все вопросы, которые задавал ему Путята. Встреча имела место не в Заседательной палате, где царь обычно устраивал широкие совещания и приемы, а в небольшой скромно обставленной горнице, служившей Путяте чем-то вроде рабочего помещения. Беседа проходила за небольшим отдельно стоящим столиком, и собеседники сидели буквально глаза в глаза друг к другу.
- Сдается мне, князь, что-то тебя гнетет и тревожит, - вдруг сказал Путята, когда все предметы обсуждения были исчерпаны, и градоначальник, лишенный возможности то и дело заглядывать в свои записи, должен был маяться под проницательным немигающим взглядом Государя.
- Ну, может, чего и гнетет, - пробурчал Длиннорукий, - да это дело домашнее, а у тебя, Государь-батюшка, и без того забот по горло.
- А ты все же расскажи, - царь глянул на градоначальника вдруг потеплевшими глазами. - Может, вместе чего надумаем. Сам знаешь: одна голова хорошо, а две - еще лучше. Особенно такие, как наши с тобой.
- Ну что ты, Государь, где уж моей глупой голове с твоею равняться, - возразил князь, который однако же был весьма тронут этой незатейливой лестью. - А горе у меня такое - Петрович сбежал.