12
Он послал Максима подальше и пошел пешком. Город огромным светящимся теплоходом медленно тонул в черном асфальте. Прощально вращался над зданием покрытый струпьями Альфа-банка бывший шар Аэрофлота. Спасательными шлюпками шелестели вылизанные авто. Мелькали тени неблагополучных прохожих, пытающихся спрыгнуть с этого корабля. Пустота, и в пустоте звонок.
- Привет.
- Привет.
- Что делаешь?
- Иду по ночной Москве.
- Один?
- С тобой.
- Где сейчас?
- Садовое. Напротив Калинки-Стокманн.
- Остановись. Я сейчас.
13
Она вылетела из редкого ночного потока, открыла дверь и, не дожидаясь, пока он закроет ее за собой, рванула с места. Закурила.
- Ну, их всех к черту. Сбежала.
Он молчал, разглядывая ее упрямый профиль.
- Почему "флажолет"?
В визитке между именем и телефоном у него было написано: "Флажолет. Все вопросы". Флажолет. Двойной звук. Глупость, которая была отличной фишкой в его прошлой жизни. Глупость, о которой он мгновенно пожалел.
- Лучше обмануть ожидания, написав глупость, чем наоборот.
- Да?
Она взглянула на него. Черт возьми. Что с ним? Сидит возле этой талантливой "зелени" и чувствует себя сопливым мальчишкой. Или все-таки дрянным?
- Ты фаталист?
Он фаталист? Может быть. Но до последней минуты он был очень ловким фаталистом. Вертким и удачливым.
- Вот уже пару минут, как я не знаю, кто я.
Она улыбнулась.
- Будь самим собой.
Машина вынырнула из тоннеля, пересекла пустынный перекресток, ушла под мост, повернула, миновала мертвую коллективную скворечню театра кукол и вернулась на Садовое кольцо. Сонный майор взмахнул палочкой у здания управления ГИБДД. Она остановила машину, взяла кассету, торчащую из магнитолы, бросила короткое: "Сиди". Вышла. Через десять секунд слепила на лице майора улыбку, села за руль.
- Слушаешь себя?
- Акустическим нарциссизмом не страдаю.
- Но все сама?
Она приподняла брови.
- Не все.
Повернула на узкую пустынную улицу.
- Поиграем? Закрой глаза.
- Зачем? - спросил он в темноте.
- Игра такая.
14
- Ну? Можно?
Он открыл глаза в лифте. Она сняла черные очки, стянула с головы нелепую шапочку с ушными клапанами. Он вдохнул ее запах.
- Конспирация удалась?
- Вполне.
Она смотрела на него спокойно и даже доброжелательно, но взгляд этот непонятным образом останавливал его, выстраивал непреодолимую прозрачную стену. Ну, что же ты, Васька? Что за сладкий паралич сковал твои члены? Где твое красноречие? Где твой виртуозный флирт? Где твоя легендарная способность покорения любой женщины за исключением миллиардов неинтересных тебе либо не встреченных тобой? Ты здесь, Василий, или где? Боже. Как в первый раз…
Она открыла дверь, обернулась.
- Заходи.
15
Уютная берложка. Запасной аэродром. (Неужели такое бывает у женщин?) Признак независимой натуры? Гнездышко тайных уголков души? Место, куда таинственная птица может унести блестящие безделушки, трогающие струны сердца? Сказка не на каждый день?
Она толкнула ногой в его сторону огромные пушистые тапочки.
- Располагайся.
Достала телефон. Набрала чей-то номер, дозвонилась и, обсуждая какие-то репетиции, записи, концерты, медленно пошла по коридору в сторону ванной комнаты, раздеваясь на ходу. Он достал пару подушечек "Дирола", остановился у зеркала.
- Ну вот, - сказал сам себе, - допрыгался. Не думал, не гадал он. Никак не ожидал он. Но вот пришла лягушка и съела кузнеца.
Он медленно развязал галстук, расстегнул рубашку. Услышал шум воды. Обернулся и сквозь созвездия маленьких бра и напольных светильников, скользя взглядом над брошенной на пол одеждой, еще раз увидел эту дверь…
16
Однажды, укрепляя свою финансовую самостоятельность, он перемещался в ленивом поиске по летному полю на очередном помпезном авиасалоне в подмосковном городе Жуковском. Летчик, которого он фотографировал, поразил его резким контуром мужского начала в движениях, взгляде, голосе. Того мужского начала, которое он сам сознательно и бессознательно культивировал в самом себе, которое одно было причиной этой его "легкости", единственным способом полноты ощущения женщины. Он спросил этого летчика, не страшно ли ему садиться за штурвал металлического монстра? Тот рассмеялся.
- До жути. До одурения. Пока не сяду за штурвал. Но потом.… Потом нет. Другие механизмы срабатывают. Некогда бояться. Там, - он показал пальцем в небо, - я другой человек.
Другой человек.… Однажды Максим, в очередной раз пораженный его новой спутницей, вскричал:
- Как? Как?! Что ты можешь предложить этим юным ненасытным самкам? Молодость заканчивается. Работа, деньги, точнее, отсутствие денег, бессонница, аритмия, гиподинамия, плохое питание. Это тебе не мешает?
- Мешает? - он удивился. - А ты что? Ты думаешь вот об этом?
- А ты нет?
- Я? Максим, ничего этого нет.
- Ну, если только у тебя этого нет…
- Ты не понял. Ничего этого нет. Есть только она. Ты это фон для нее. Ветер, свет, тепло, что угодно. Но есть только она. Единственная. Пусть даже только в это мгновение. Твоя и все-таки недоступная. И все. Все прекрасно. Ты целуешь ее грудь, и живешь ее грудью, и думаешь о ее груди, а не о том, закрыл ли ты свою машину у подъезда. Ты кладешь руку ей на бедро и думаешь о ее коже, а не о своей больной спине. Если же ты приближаешься к даме, уже издали ведя унизительные мысленные уговоры своего ненадежного "приятеля", фиаско неизбежно. Ты понял?
- Понял, - уныло вздохнул Максим, - ты поэт женского тела. А я всего лишь читатель.
- А ты чаще заглядывай в "книгу". Вкус надо воспитывать. И еще одно.
- Да, - насторожился Максим.
- Хорошее питание, кстати, тоже дело не последнее.
17
Он вошел в ванную комнату. Шумела вода. Она неясным силуэтом замерла в душевой кабинке. Он открыл шторку, успел в доли секунды заметить переплетенные со струями воды ее короткие волосы, покрытые мелкими капельками плечи, безвольно опущенные руки, тетиву позвоночника, бедра, ноги, шагнул внутрь и обнял ее. Она повернулась в его руках, уперлась в него широко открытыми глазами и замерла. Он хотел что-то сказать ей или поцеловать ее, но не смог шевельнуться и только смотрел в нее, пытаясь утопить ее в своих глазах и чувствуя, что вместо этого тонет сам, стремительно и бесповоротно.
18
Он проснулся рано. Часов в семь, но ее уже не было. На столе лежала записка: "Можешь поесть. Пожалуйста, ничего не трогай. Захлопни за собой дверь. Прощай". Есть ничего не хотелось. Трогать тоже. Он огляделся. Какие-то игрушки и вазочки. Поцарапанная гитара. Ее фотография с грустной челкой через краешек глаза. Что-то оставить на память? Не теперь. Какая гадость, все эти его стишки, песенки, анекдоты, фотки и все, все, все, все, все. Ни пылинки после себя. Ничего. Дверь бесшумно шевельнулась, выпустила его на площадку, прильнула к косяку и мягко клацнула замками. Все.
19
Не все.
- Наташа?… Да. Это я…. Я не приеду сегодня, Наташенька…. Никогда…. Кажется, на этот раз это действительно так… Ты считаешь, что мне этого не дано?… И как же быть?… Время лечит?… Прости, я не смеюсь. Нет, я смеюсь над самим собой.… У меня нет сердца? Теперь точно нет…. Перестань…. Успокоилась?… У меня к тебе совершенно хамская просьба. Считай меня кинофильмом…. Хорошим, но с реалистическим концом. Например "Титаником". Я ведь тоже считаюсь непотопляемым… Фильм кончился. Вот уже и надпись: "The End". Сейчас зажжется свет, и ты выйдешь на свежий воздух.… И еще одно. Если я когда-нибудь приду к тебе, гони меня в шею. Я очень хорошо к тебе отношусь, но я тебя не люблю…
20
- Васька?
- Привет.
- Ты где, идиот?
- Дома.
- Что случилось, старик?
- Почему?
- Ты не в стиле.
- Зато я дома.
- Ты не понял! Я же говорил! Сегодня мы на даче у шефа!
- Заезжай. Купи пленку.
- Подожди. А торг? А издевки? Ты что?
- Я могу передумать.
- Понял. Еду.
21
- Алло. Гришка?… Привет. Как нога? Ампутация не грозит?… Плюнь на это железо. Думай о вечном… Заменил я тебя неважно. Ты же бог. Мастер. Я всего лишь подмастерье.… Нет. Не только для моральной поддержки. Для материальной тоже. Ты же знаешь, корысть - двигатель прогресса… Нет. Просто хочу передать тебе пленочку. Там запечатлена одна особа. Богиня. Немного проста и вульгарна, на первый взгляд, но богиня… Да. Нимб не виден. Надо бы его проявить…. Это мой личный проект.… Пропал, Гришка… Секретно. Сделай все, что можешь. Расставь акценты. Ну, что я тебе говорю… Я не миллионер, Гриша. Сто баксов? Ну… Спасибо. Да. Тебе привет от Гоги.
22
Максим подъехал на своем потрепанном Гольфе, который он ласково называл "рабочей лошадкой" и который более всего походил на металлический призрак.
- Ну, как? Взял "Эверест"?
- Максим. Ты пошляк и извращенец.
- Дурак. Я твой искренний болельщик. Президент твоего фан-клуба. Ты же достойнейший представитель славного мужского племени. Благородный террорист в тылу врага.
- И альпинист.
- Почему?
- Эверест…
- Не знаю насчет альпиниста, а герой - точно.
- Эверест можно взять. Трижды. Десять раз. Но он все равно останется непокоренным. Ему будет на это наплевать. Но это гора. А женщина.… Это иное.
- Почему? Если большая женщина… Васька. Ты дурно влияешь на меня. Слушай? Что первично? Настоящий самец должен быть поэтом? Или настоящий поэт должен быть самцом?
- Давай рассуждать. Хотя, самец это несколько однобокая категория. Самец - это обязательно мужчина. Поэт - это не обязательно мужчина. Но в свою очередь мужчина - это не обязательно самец. Таким образом, поэт - это не всегда самец. Категория "настоящий" требует более глубокого проникновения в тему, но к глубинному нырянию я сегодня не готов.
- Васька. Хочешь, я дам тебе колонку в журнале? Ты же просил?
- Обо всем понемногу?
- Нет. Женские истории.
- Не хочу. Заметь. Я говорю это мужчине.
23
Они вышли из машины у высоченного забора.
- Максим, ты считаешь этот способ передвижения ездой на машине?
- Купи свою машину и сравнивай.
- Свободный человек и хозяин такой машины - это не одно и то же.
- Свободный человек и пешеход - это тоже не одно и то же.
- Душа парит, а не ходит.
- Ладно. Мы на месте. Приехали. Если ты паришь, можешь считать, что мы прилетели. Нажимай на звонок.
Через некоторое время калитка в заборе открылась, и они попали внутрь.
- Макс, если этот дворец не дворец, а дача, тогда я лилипут.
- Да. Просто Тадж-Махал какой-то.
- Макс, эта Клара - законченная дура?
- Проблески сознания есть. Все-таки заарканила шефа, а он не дурак.
- Ум шефа тут ни при чем. Но ты все-таки не повторяй при ней шутку про Тадж-Махал. Тадж-Махал, кажется, что-то вроде усыпальницы. К тому же, посмертной.
24
Битый час он составлял различные натюрморты из шефа, Клары, долговязого подростка, сына шефа от первого брака, и различных предметов архитектуры, мебели и интерьера. Подросток с плотоядным чувством посматривал на новую мачеху и пытался прижаться прыщавой щекой к ее роскошному бюсту. После отбытия шефа с заскулившим чадом по неотложным делам натюрморт уже составлялся из молодой хозяйки, ее бесчисленных туалетов и прекрасных частей ее сытого тела. На четвертой пленке он сказал, что у него скрутило живот, вызвав этим заявлением жалостливое участие Клары, и заперся в туалете. Через десять минут объявил, что чувствует признаки дизентерии или легкой формы холеры и, посоветовав не пить сырую воду, двинулся к калитке.
- Ты куда? - с ужасом поймал его на выходе Максим, вытирая бисеринки пота со лба и застегивая невесть как расстегнувшуюся рубашку. - Шеф же велел дождаться.
- Он мне не шеф. К тому же, я свое дело уже сделал.
- Идиот. Она же тебя хотела.
- Она хочет в принципе. Я ей взаимностью ответить не могу. Точнее, не хочу. Так что бросайся на амбразуру. Но не грудью. Вот тебе презервативы. Хоть раз в жизни почувствуй себя заместителем босса в полной мере.
- Васька. Я не узнаю тебя.
- Может, это и не я? У тебя есть зеркало? Хотя, какое у тебя зеркало…. Да! Не забудь самое главное!
- Что?
- Женщина любит не только ушами.
25
- Да. Это я… А… Привет… Как слышишь, не поменял… Рассчитывал на твою помощь… Это я тоже понял… Остаться друзьями?… А мы разве ими были?… Сказать тебе что-нибудь плохое о самом себе? Даже не знаю… Изнутри все кажется вполне симпатичным… И в зеркале тоже… Лучше не стоит… Даже раз в месяц… Ничего. Срастется… Представь себе, что тоже звоню кому-то, кому на меня, может быть, глубоко наплевать. Я же не лишаю себя жизни. Нет… Я никому не звоню и никого не люблю. Все.
26
Прекрасное ощущение утра свободного человека. Яркое солнце на стенах и на одеяле. Состояние организма, как на мысе Канаверал перед стартом. Либидо снято с предохранителя. В холодильнике - удачный выбор нового поколения. Бумажник не страдает от ожирения, но и от истощения тоже. Одежда проста, дорога и элегантна, а значит, перманентно модна. И легкая светлая тоска все там же. На шее, как тесное ожерелье. Мужчина, если он не людоед, не носит ожерелье? Тогда как цепь. Тем более что по ощущениям сейчас актуально именно это. Что? Захотелось разбавить утомительную череду воскресений парочкой понедельников? Запросто. Какие планы? Во-первых, отправить по почте на расконспирированный адрес фотографии. Этот сумасшедший гений в гипсе сотворил чудо. Отчетливое, почти голографическое изображение сквозь неуловимую дымку. Молодец, старик. Пусть. Пусть посмотрит на себя его глазами. Во-вторых, позвонить Максиму. Ради шутки попросить вернуть неиспользованные презервативы. В-третьих, позвонить папке, должен уже прибыть со своей дачи. С настоящей маленькой дачи. В-четвертых, увидеть ее, увидеть ее, увидеть ее…
27
О чем он говорил с ней? Да и говорил ли он с ней? Ну, конечно. Где-то часа в четыре, под утро, когда она слетела с постели, как опавший лист соскользнула с его плеча и сделала чай. Она закуталась в плед, стала меньше ростом, что-то говорила, а он слушал, не слыша слов. Он пил ее голос так же, как пил до этого ее тело, медленными глотками, перекатывая под языком. Он слушал ее голос и убеждал себя в том, что все происходящее с ним это бред, сумрак, туман, что унесется утренним ветром, растает без следа. Он говорил себе, что никакого смысла в его неизвестно откуда взявшейся сердечной боли нет. Он говорил себе, что есть женщины прекраснее в тысячу раз, что есть женщины, которые готовы беззаветно любить его по одному намеку возможности ответного чувства. Он говорил себе еще что-то и понимал, что пытается убедить себя в невозможном. В том, что то, чего он боялся всю свою жизнь и чего хотел всю свою жизнь, случилось. Что наступил он на назначенную ему мину, придавил взрыватель и уже разлетается миллионами счастливых и несчастных осколков, наполняя собой вселенную. Он говорил еще что-то, смотрел на нее и, понимая, что ближе и роднее этого бесконечно далекого от него человека у него нет, вдруг заплакал. Слезинка выкатилась у него из глаза и застыла на щеке. Господи. Он же не плакал никогда в жизни.
- Ты плачешь?
- Тебе показалось.
Она замолчала. Встала. Сбросила с себя плед, мелькнула обнаженным силуэтом, скользнула к нему и прижалась, горячая и своя. До утра. До той записки.
28
Эх, Наталья. Быть тебе королевой красоты среди тех, кому за тридцать, а может, и за двадцать пять. Морщинки только у глаз. Институт, аспирантура, кандидатская, второе образование, банки, юридическая консультация, турагентство. Сколько же человек может успеть к тридцати, если не дает себе расслабиться? А сколько может не успеть, если не дает себе… Какая уж там личная жизнь, особенно, если бродят вокруг такие, как он.
- Привет.
- Привет.
- Здесь будем говорить?
- Заходи.
- Сережка дома?
- У бабушки.
- Хорошо. Ничего не купил ему сегодня.
- Ему ничего не надо.
- Это не ему. Это мне надо.
- Ты так считаешь?
- Ты думаешь, что я ошибаюсь?
Стоит, повернувшись к нему спиной. Чертова наука любви. Не поворачивается женщина спиной к мужчине, если не хочет почувствовать его пальцы у себя на плечах. Слабеет длинная прекрасная шея от этих пальцев. Опускаются руки. Распахивается, как дверь в немыслимое, одежда. И тело, как бездонная чаша, белеет в полумраке. И ты пьешь его, пьешь, не в силах оторваться и распробовать весь вкус его. Пьешь, хмелея от каждого глотка, и выливаешь на себя, и тонешь в этом беспредельном очаровании и сумасшествии, и не можешь утонуть.
29
- Ты начала курить?
- С тобою не только курить, пить начнешь.
- Хорошо, что я у тебя есть. А то на кого бы ты свалила свои несчастья?
- Нет у меня несчастий. Но не в связи с твоим приходом. Хотя ты и порядочная свинья. Ты что наплел мне по телефону?
- Знаешь? Макс рассказывал, как разводился с женой. Он ведь тюфяк. Смотрел и не видел, слушал и не слышал. Все что-то склеивал. Три года с ней ругался, а понял, что все, когда она стала доброй и ласковой. Равнодушной, значит.
- Ты к чему это все рассказываешь?
- Давай поженимся, что ли?
Она перестала дышать. Положила сигарету. Вздохнула глубоко, с всхлипыванием в конце вдоха. Повернулась. Навалилась горячей грудью. Вгляделась в него глазами, переполненными болью. Тридцать два года. Уже тридцать два года или еще тридцать два года? Морщины вокруг глаз, мешки под глазами. Сосудики на белках. Складка у рта. Искры седых волос. Чуть заметная паутинка на коже у ключиц…
- А ты разве любишь меня?
Молчишь?
- А ты разве любишь меня?!
Молчишь?
- А ты разве любишь меня?!!!
Молчишь? Одевайся, стараясь не замечать безобразное, рвущееся в истерике, рыдающее существо. Ищи в аптечке валерьянку или еще что-то, капай в стакан, вливай в рот. Тащи в ванную, умывай холодной водой. Плесни в рюмку коньяк. Гладь по спине. Говори поганые и лживые слова. Бей по щекам и прижимай, прижимай к себе. Лови в глазах боль и ужас, переходящие в ненависть. Хватай за руки, пытающиеся ударить тебя, и молчи, молчи, молчи.… Суй нашатырь в нос, таблетку снотворного в непослушный рот и уходи, уходи, уходи.… Навсегда.