Промежутки между камнями были залиты раствором, заполнены пылью, мхом, и ясно было, что если здесь и был тайник - к нему никто не притрагивался по крайней мере с прошлой весны. А может быть, с позапрошлой. Где-то залаяла собака, тут же отозвалась другая. "Ну и дурак же я. Что подумает Елена, когда проснется?!"
Он наугад потрогал один камень в основании памятника. Другой. Бесполезно…
Третий камень чуть заметно покачнулся под его рукой.
Игрис принялся расшатывать его. Полетела крошка. Что он делает, ломает мемориал посреди поселка, самый скверный школьник на такое не решится…
Камень отделился от кладки. Открылось темное отверстие. Игрис сунул туда руку - пусто. Пусто! Неровная полость, бетонные волглые стенки, рука тут же измазалась в какой-то плесени…
И только в самом дальнем краю, у стены, пальцы Игриса нащупали полиэтиленовый сверток.
Он гнал, как сумасшедший. Рассвет застал его на половине дороги. Несколько раз пытался дозвониться Елене, но телефоны были выключены - жена спала. Заросший щетиной, с воспаленными глазами, он загнал машину в гараж в начале девятого утра. Тихо отпер внутреннюю дверь и на цыпочках просочился в дом.
Его поразили тишина и полумрак. Все шторы были задернуты, жалюзи опущены. Все спят…
Игрис заглянул на кухню. Посуда оказалась вымытой и расставленной на полках. Дверь комнаты, в которой жили Агата и Борис с детьми, была приоткрыта. Оттуда не доносилось ни звука.
Игрис заглянул краем глаза. Потом просунул голову. Кровать пустовала, раскладушки, на которых обычно спали дети, стояли рядом у стены - сложенные и даже упрятанные в чехлы. Шкаф открыт. Чемоданы и вещи исчезли. Игрис снова посмотрел на часы: восемь часов двадцать минут…
- Ваши родственники уехали.
Игрис обернулся.
Алистан стоял в глубине прихожей. Алистан Каменный Берег. По своему обыкновению чуть рассеянный, расслабленный, отрешенный.
- Вас выпустили? - после короткой паузы спросил Игрис.
- Можно сказать и так.
- Вы вырвались из-под стражи?!
- Меня трудно остановить. Что вы нашли?
Цокали часы на стене прихожей.
- Где моя жена? - быстро спросил Игрис.
- Спит.
- Она ничего не знает.
- Разумеется. Так что вы нашли?
- Ничего.
Вряд ли удастся что-то утаить от человека, который всерьез занимался механикой. А Слово погибели, как теперь известно, убивает мгновенно. Замедлилось время; Игрис говорил неторопливо, спокойно, дружелюбно:
- Я ничего не нашел. Ее отец хранил магические заметки, связанные с экологией, но это мусор, ничего существенного. Вы зря вломились ко мне в дом, Алистан.
- Я же вас просил, - тихо сказал маг. - Вы же нормальный, разумный человек… Зачем вы?..
Игрис понял, что не может сделать ни шага. Ноги его приклеились к полу. Это не было последствием шока, это не было поэтическое преувеличение; Игрис стоял, как столб, впервые в жизни ощущая, что такое чужая воля внутри. Воля манипулятора.
Не паниковать.
Глядя Игрису в глаза, маг-убийца медленно повернулся. Поднял сумку, лежащую у входной двери:
- Вот это вы привезли из Верхнего Крота? Да? И там, внутри, ваша добыча?
- Я не знаю, что это. Я еще не смотрел.
Игрис говорил правду. Внутри свертка оказалась одна древняя кассета. Прослушать ее можно было только на антикварном магнитофоне, коротавшем век на веранде. Если пленка цела. Если не размагнитилась.
Алистан дернул застежку на сумке. Безошибочно вытащил сверток - грязный, волглый полиэтилен, обернутый свежей рекламной газетой.
- Такая простая вещь, - сказал Алистан задумчиво.
- Я видел вашу жену, - проговорил Игрис. - Ради нее и ради вашего сына - не делайте глупостей.
Алистан уронил на пол газету. Развернул полиэтилен, один слой за другим. Двумя пальцами вытащил кассету.
- Что здесь, как вы думаете, Игрис?
- Послушайте, у меня заканчивается терпение. Отпустите меня!
Алистан вздохнул.
- Я мог бы уничтожить эту вещь сейчас так, чтобы даже пепла не осталось. Но теперь, после всего, что вы сделали, я хочу, чтобы вы ее прослушали. Вы заслужили. - Он скверно усмехнулся.
Игрис молчал.
- Нам обоим повезло, если она испорчена, - продолжал маг. - Но я вижу, что она цела… скорее всего. Я долго думал, у меня оказалось много свободного времени. И, знаете ли, я тоже хочу послушать. Любопытство - неправильный двигатель. Но очень уж сложно устоять.
- Алистан, вы ведь не сумасшедший. Побег, взлом, манипуляция сотрудником прокуратуры… Будет только хуже!
- Хуже? - Алистан вопросительно поднял брови, отчего сморщился его высокий, с залысинами, лоб. - Куда хуже, Игрис? Я покойник… Так я себя ощущаю. А вы - вы столько усилий потратили, чтобы обесценить все, за что я так дорого заплатил… Где вы это нашли?
- В тайнике под мемориальной плитой. На школьном дворе в поселке Верхний Крот.
- Как долго и как сложно, - пробормотал Алистан. - Наверняка я расспросил ее о тайнике. Но решил, что никто не доберется. Вероятность была ничтожная.
Это правда, подумал Игрис. Его ноги затекли, он почти не чувствовал ступней.
- Вы больше не ведете дело. - Маг покачал кассету на ладони. - Тогда зачем? Ради выслуги? Чтобы кому-то что-то доказать?
- Ради правды.
- Не смешите, Игрис.
- Я вправе знать, что вы решили утаить от меня. Вы мне не нянька и не цензор, Алистан. - Его злость брала верх над осторожностью, и он нарочно злился, чтобы заглушить страх. Чувство подвластности чужой воле пугало до одури.
- Сейчас я отпущу вас, - сказал маг-убийца. - Только не надо резких движений. Не пытайтесь выйти из дома или кому-то позвонить. Ваша жена не проснется, пока я ей не разрешу… Где магнитофон? Я тоже хочу узнать, что записано на этой кассете.
Кассета сохранилась отлично. Она была из прозрачного пластика, очень легкая: всего по пятнадцать минут записи на каждой стороне. Первая сторона оказалась пустой - Алистан терпеливо слушал тишину и шорохи, не пропуская ни секунды. Игрис тоже слушал. За окнами веранды прояснялось небо, пели синицы на яблонях. Тянулась лента, магнитофон молчал, Игрис испытывал попеременно облегчение и ярость, разочарование и стыд.
Магнитофон щелкнул. Пленка закончилась.
- Ясно, - кротко сказал Алистан. - Перевернем.
Игрис перевернул кассету. Снова потянулась тишина, подернутая шорохами, как старое полотно трещинками.
- Ты слушаешь это, значит, я умер, - сказал резкий старческий голос.
Игрис еле удержался, чтобы не вздрогнуть. Алистан поднял голову. Последовала пауза. Кассета вертелась.
- И очень хорошо, - сварливо сказал старик. - Я расскажу тебе. Это надо для справедливости! Можешь сказать потом, что я выжил из ума. Но это не так. Я, Герман Желудь, в здравом уме и трезвой памяти расскажу, что со мной было, и что было на самом деле…
Наверное, старик делал эту запись, очень низко склонившись к микрофону. Он говорил то очень быстро, взахлеб, то надолго умолкал, и тогда слышно было его дыхание.
- Мое прозвище было Жук, из-за усов, его - Тихоня. Все наши знали, что он за тихоня, а чужие ловились, бывало, на его невинный вид, снаружи он был тюфяк тюфяком… Ни один памятник не похож на него. Только тот, что в парке, и то немного. Я никогда не знал про него правды… Время заканчивается, а я болтаю невесть что… Слушай, дочка. Дослушай до конца и прокрути еще раз. Нас было двенадцать человек. Вечером второго сентября…
Игрис нажал на кнопку "Стоп", лента остановилась. Он не смог бы объяснить в этот момент, почему так сделал: рука сама поднялась и нажала на черную клавишу. Маг-манипулятор был тут ни при чем.
- Это не документ. Это семейная реликвия. Болтовня старика, давно выжившего из ума.
Алистан молчал. Он сидел в плетеном кресле, закинув ногу на ногу, и смотрел в окно на галдящих синиц. У Игриса звенело в ушах - казалось, надвигается чудовищное землетрясение, идет волна, и пенная верхушка ее уже видна на горизонте.
- Это семейное дело чужих умерших людей, - повторил он с нажимом. - Мне неприятно это слушать.
- А придется, - тихо сказал Алистан.
Скрипнуло кресло.
- Вы же хотели узнать правду? Я вам не нянька и не цензор. Слушайте! Знайте правду, вы так трудились, чтобы ее добыть!
- Это не правда. Это не документ. Это…
- Тем более. Почему вы нервничаете, как девица? Вы, следователь, как я понимаю, с опытом? Почему Алисия Желудь дослушала это до конца, а вы пасуете?
- Ладно, я дослушаю, - сказал Игрис. - Но я не верю ни единому слову!
Щелкнула черная клавиша.
- …на воссоединение с другим отрядом. Потом мы разделились. Мне было велено сидеть за баррикадой и никого не пускать. Легко сказать - никого. Когда повалила толпа с винтовками, я рванул было назад…
Голос старика отдалился, зазвучал глухо, как в бочке. Он говорил теперь отрывисто, надолго умолкая, преодолевая хрипоту:
- …Никому не рассказывал. Вернулся к баррикаде, подпустил их поближе и открыл огонь. Один. Против целой роты! Они не ждали, их так и покосило, остальные залегли и стали палить уже по мне… Я обгадился. Но менял ленты и стрелял. Хоть и не хотел. Какой, к лешему, героизм! Он вступил в меня и водил, как куклу. Я же не знал, что он маг. Никто не знал. Нас было двенадцать человек, всякому дорога своя шкура, а на прочих плевать. Он поднял нас и повел. Все померли, Студента пополам разорвало, я видел. Потом ничего не помню… Меня тоже приняли за труп… Пришел в себя, кругом уже пируют, уже ревут: "Слава Равелину!" Я тогда только вспомнил, как его звали, а то все Тихоня да Тихоня…
Странный звук прорвался из динамика. Старик плакал.
- …тоже герой и мертвец. На самом деле я не Герман и не Желудь, а Парм Гнилой Мост, в любом учебнике мое имя есть. Документы фальшивые после войны справил. А настоящие приберег… Они под полом. Знаешь, где искать. Там же и письма, и все, что я записал… Прости меня, дурака, но вот так вышло, и не могу помереть с этой тайной. На центральной площади, третий справа, я стою, с усами… Да и на любой памятной доске. Можешь прийти поглядеть… Даже похож, как я был в молодости… с тех пор усов не носил никогда… Живи, дочка, будь счастлива, выйди замуж, внуков мне нарожай… Если суме…
Кассета закончилась.
Алистан сидел, не шевелясь, только покачивая носком ботинка. Игрис чувствовал, как немеет лицо. Будто под анестезией.
Болотная Карга построила "пряничный домик" недалеко от шоссе, где часто пропадали машины. Она играла людьми, как в куклы. Она манипулировала…
Если верить человеку, чей голос сохранился на кассете, - маршал Равелин тоже был манипулятором. Тогда выходит, что памятник Равелину и Двенадцати - монумент в честь манипулятора и его жертв. В день Памяти к нему возлагают цветы не просветленные люди, исполненные любви и достоинства, не соотечественники героев, а жертвы колоссального обмана, марионетки.
- Да-да, - прошелестел Алистан. - Именно так. Именно… Женщина носила это в себе двадцать лет. Что случилось, что она не утерпела?
- Молния.
- Что?
- Молния разбила памятный знак. - Игрис едва шевелил губами.
Он вспомнил: трещина прошла по лицу третьего справа. Сталевара, чье настоящее имя - Парм Гнилой Мост. Алисия была очень суеверной. Тут и несуеверный призадумался бы.
- Я не верю, - сказал Игрис. - Это бред.
- Мне-то она принесла доказательства, - по своему обыкновению отрешенно проговорил Алистан. - Я-то не сомневался в правдивости ее слов. В том, что ее отец не бредил и не лгал. Зачем ей понадобился маг? Именно из "Коршуна"? Она смотрела сериал… "Под надежным крылом". Там полно сюжетов, когда человек приходит в "Коршун" со своей тайной… со свидетельством о магическом преступлении… и получает помощь.
Алистан, казалось, говорил сам с собой, забыв о присутствии другого. Игрис вдруг почувствовал себя грязным. С головой выкупанным в дерьме и нечистотах.
- Это бред! - услышал он собственный голос. - Грязная провокация, непонятно зачем… Так оболгать… Я не верю в эту чушь!
- Верите, - кротко сказал Алистан. - Более того - знаете. И никогда не будете жить, как раньше. Из вашей жизни вырвали большой, светлый, счастливый кусок.
Он открыл магнитофон и вытащил кассету. Положил на плетеный стол перед Игрисом.
- Вот то, чего вы добивались. Берите. Это правда.
- Это ложь.
- Это правда. Идите, обрадуйте жену… Знаете, найдутся люди, которые придут в восторг. Кто-то захочет заткнуть уши, не поверит с первого раза, но пройдет несколько лет - и не останется никого, кто верил бы в подвиг Двенадцати.
- Это не предмет веры! Это исторический факт! Которому есть свидетели, есть документы…
- Вам еще раз показать, что такое манипуляция? Или вы уже все поняли?
Игрис не поверил своим глазам: маг-убийца сидел, развалившись в плетеном кресле, и, кажется, ликовал.
- Дар манипулятора - относительно редкий. Определяется нелегко. Если все, кем манипулировали, гибнут, как это было в случае с госпожой Стри, - тайна хранится сколь угодно долго. Двенадцать в самом деле совершили то, что совершили, но двигала ими не любовь, не ярость, не вера в победу, не преданность своему народу. Ими двигала чужая воля, грубо и безжалостно. Они орали от страха, пачкали штаны, корчились. Это было, наверное, жуткое и жалкое зрелище… Они не герои, которых помнят столетия после смерти. Они…
- Чему вы радуетесь?!
У Игриса перехватило дыхание. Он хотел встать - и тут же рухнул обратно в кресло. Заговорил прерывисто, как старик, чей голос записан на пленку:
- Все равно, что ими двигало! Человек может орать от ужаса, но делать свое дело! Страна распалась бы, погрязла в войне и голоде, возможно, никто из нас не родился бы! Кем бы они ни были - они герои!
- А Равелин?
- Тоже герой! Потому что он сделал невозможное. А если не было другого пути? А если… ладно, хорошо, он был манипулятор. Но он был гениальный политик, то, что он сделал потом, не объясняется одной только манипуляцией! Мы стольким ему обязаны, что можем простить…
- Все простить? Или чего-то не можем? - Алистан улыбался.
- Чему вы все-таки радуетесь?!
- А как вы думаете?
Игрис опустил плечи. Все, чего ему в этот момент хотелось - лечь на кровать, закрыть глаза и больше никогда не просыпаться. "Не ищите… Информация убивает…"
Он вспомнил, как мчался по трассе на обратном пути. Сколько раз скользили колеса на влажном покрытии. Сколько раз он рисковал слететь в кювет или вписаться в столб. Может быть, в этом и заключалась бы высшая справедливость? Это и было предначертано судьбой, но из-за сбоя в программе не сбылось.
Кусочек пластика. Несколько метров магнитной ленты. Слово погибели.
Как хорошо было бы сейчас валяться на обочине рядом с искореженным автомобилем. Кассету никто не стал бы слушать - в суете ее выбросили бы в урну, а потом сожгли на мусороперерабатывающей фабрике…
- Вы хотели, - начал он, не глядя на Алистана, - хотели узнать, оправданно ли было… стоило ли ради этого…
- Стоило ли убивать невинную женщину? - кротко спросил Алистан. - Да. Мне очень хотелось знать. Потому что убийцей быть страшно. Я все думал, думал - зачем? И теперь я знаю… Как по-вашему? Стоило ее убивать?
- Я не бухгалтер, - пробормотал Игрис. - И у меня нет линейки, чтобы измерять чужие жизни.
- Мне приятно на вас смотреть. Именно так, я надеялся, вы будете выглядеть, когда столь обожаемая вами правда наконец доберется до вас.
- Я рад, что вам приятно. Что вы теперь будете делать?
- В смысле?
- Вы ведь не выпустите эту информацию за пределы веранды. Меня вы тоже - Словом погибели?
- Вас? Нет. В вашем случае можно зачистить память на час назад, лучше - чуть больше… Но я не стану этого делать.
- Не станете?
- Вы хотели правды, - вкрадчиво сказал Алистан. - Тренируйтесь с ней жить.
Он легко поднялся из кресла.
- Ваша жена проснется, когда вы назовете ее по имени. Мне пора возвращаться под стражу, пока не хватились… Знаете, я не чувствую себя виноватым перед вами. Хотя поступаю сурово.
- Как? Как вы со мной поступаете?!
Маг обернулся через плечо. Он казался помолодевшим, вновь обретшим вкус к жизни.
- Оставляю вам этот выбор, дружище. Я за свой заплатил. Дело за вами.
И он взглядом указал на кассету, по-прежнему лежащую на столе.
Святослав Логинов
Гость с перфоратором
Георгий явился в гости с перфоратором. Эдакая бандура, напоминает электродрель, но вращается медленнее, а грохочет вдесятеро громче. К слову сказать, было воскресное утро, когда нормальные люди ещё спят, а я поднялся только потому, что собирался ехать на дачу, где ожидали необработанные клубничные грядки.
Воскресное утро и перфоратор - да я сам бы убил любого, кто предложит подобное сочетание. Утешало только то, что ничего долбить я не собирался. Ремонт в трёхкомнатной квартире был только что закончен, и касаться чудовищным сверлом белой с зеленью шелкографии я бы не позволил даже родному брату. Следовательно, перфоратор не по мою душу, а Георгий забежал по какой-то иной надобности.
Как я ошибался!
- Значит, так, - приступил к делу Георгий, примостив долбило на подставку для обуви. - У тебя в соседях кто живёт?
- Банеевы живут, Ленка с мужем и пацанёнок у них. Только ты учти, Фёдор мужик простой и работает сутками. Попробуй включить свой аппарат, когда Фёдор после ночной смены пришёл, так он тебе башку оторвёт. А я скажу ему "спасибо".
- Банеевы у тебя напротив живут, в трёшке. А рядом кто, через стенку?
- Фиг его знает. Дядечка какой-то, меня вроде постарше. Старый холостяк или вдовец. Живёт один, ни с кем не общается. Его и не слыхать никогда.
- А, вот то-то и оно! - закричал Георгий. - Понял теперь?
- Ничего не понял, - ответил я.
- Беда с тобой… Ну, слушай. Вот люди, они где живут? Правильно, в городе. А город это такая сложная штука - никакому биоценозу с ним не сравниться. Это ведь только кажется, что собрались люди в кучу, и больше там ничего нет. На самом деле город не только людей из деревень и маленьких городков высасывает, не только энергию тянет и воду пьёт - он всего касается, живого и неживого. Крыс в городе больше, чем людей. А сообщества голубей, ворон, воробьёв? Это всё тоже город.
- Ты хочешь сказать, что у меня за стенкой проживает сообщество крыс и воробьёв?
- А ты не смейся. Скоро и до этого дойдёт. Совы и летучие мыши чердаки давно освоили, в штабелях лесного порта хорьки и ласки водятся, белки по паркам бегают, и никто их не бьёт. Думаешь, спроста? На помойках тумаков больше, чем бродячих собак. А бомжи? Ты хоть пробовал с ними разговаривать? Там половина и не люди вовсе, а йети, алмасы и прочие представители неопознанных гуляющих объектов. Овинники, лешие одичавшие, вернее, цивилизовавшиеся. Хуже всех - големы, о них ты небось и без меня слыхал. Но эти вроде не пришлые, а прямо здесь вывелись. Кстати, заметь, они в основном по подвалам прячутся и теплотрассам, к земле поближе. А на чердаках элементали и бормотники, это их экологическая ниша.
- Что-то ты всё в одну кучу свалил. Белочки в городских парках - это одно, а канализационные големы, которых, может, и вовсе нет, - совсем другое.
- Это я для примера.