- Так, на подаяния. В метрополитене с шапкой сидел. У них в метрополитене полиция добрая. Даже слишком, пожалуй…
- Титов, вот только не надо этого твоего юморка дешевого, - фыркает Вероника. - Я его наелась по самую крышу. Он у меня до сих пор из ушей лезет. Давай договоримся сразу: если ты действительно хочешь со мной поговорить, то попытайся сдерживаться.
Я примирительно киваю.
- Согласен. Но ты не заводись. В Берлине я честно рубил капусту системным администратором. Торчал целыми днями в офисе одной мелкой компании, где хозяином был индус. Он оптом торговал поддельной парфюмерией, которую из Индии привозил. Как он свою контрабанду умудрялся через границу протаскивать, я не знаю. Но выходило, судя по всему, очень дешево. В работники он набирал только нелегальных иммигрантов и постоянно всем напоминал, что благодетель. Платил, понятно, копейки. На всем экономил. Я для него глючную "Винду" воровал, учил тунеядцев в песочнице ковыряться и разные тупые проги для складского учета инсталлировал. Тоска, в общем. Когда меня все это окончательно достало, я высказал индусу все, что думаю по поводу его бизнеса, после чего был уволен без выходного пособия. Больше четырех месяцев проболтался без работы…
- Вообще без работы? - с нажимом уточняет Вероника.
- По мелочи приработки какие-то были, конечно.
- Знаю я твои приработки. По мелочи кредитные карточки "ломал".
- Вик, напрасно ты так… - Я делаю вид, что обижаюсь. - Не надо путать программеров с банальными ломщиками и тырщиками.
Она пожимает плечами.
- А по мне, так разницы между вами нет. Не ты ли говорил: если от многого отнять немножко…
- Не я говорил. Горький, - не соглашаюсь я. - А я повторял. По глупости. А в Берлине прирабатывал чисто. Сочинял в ежедневном режиме всякий хлам для русскоязычных порталов в Интернете. Типа, под Липецком был арестован летающий холодильник "Индезит", который охотился на бомжей со свалки.
- Не стыдно, Титов? - Вероника усмехается. - Тебе уже тридцать семь, а живешь до сих пор в каких-то облаках. Только не заявляй, что за сочинение бреда платят.
- Не буду. Но иногда за него действительно дают деньги. Если, конечно, сайт раскрученный и отягощенный рекламным бюджетом. Мой личный рекорд за одну публикацию - сто евро. Именно на такую сумму мне удалось расколоть портал "Скандалы Рунета", когда Россия с Украиной в очередной раз бодались, кто кому за газ должен. Я вовремя подкинул занятную историю, как в одном из подземных газохранилищ Украины ученые из Донецка обнаружили метановую форму жизни. Нечто вроде газовых медуз. Причем разумных. Они общались друг с другом и с этими учеными из Донецка посредством телепатии, а когда газохранилища опустели, то все медузы умерли. Представляешь? Сам плакал, когда сочинял. И откликов было много на форуме от читателей. Все возмущались украинским правительством, из-за которого мы потеряли редкую и доселе неизвестную форму жизни… Я тебя не отвлекаю, кстати? Если что, ты скажи. У тебя ведь сейчас своя жизнь есть, а мы с тобой опять углубились в детали…
Вероника молча уходит на кухню и уже оттуда интересуется:
- Ты, конечно, так хочешь есть, что и переночевать негде?
Я глупо улыбаюсь. Сказать мне на это нечего…
"Что такое деньги? Деньги - это то, что деньги делает. Все, что выполняет функции денег, - это и есть деньги". "Общее согласие о применении денег, а не сами отдельные общепризнанные средства обмена, - вот источник огромной ценности денег для общества". Цитаты вроде совсем давние. Распечатка была сделана еще на матричном принтере. Откуда я их вырвал - уже и не помню. Было время, когда я тщательно собирал всякую глупость. Даже такую: "Деньги - это так же естественно, как и воздух. Воздух обеспечивает нашу жизнь. Без него мы умрем. И деньги обеспечивают нашу жизнь. Без них мы тоже умрем. Воздух - это жизнь. Деньги - это жизнь".
Впрочем, такая глупость уже далеко не столь безобидна, поскольку написана под воздействием очень сильного импульса. Так что я откладываю листочек в сторону - на выброс…
Странно, что Вероника хранит мой архив. От удивления я так растерян, что не могу заниматься ничем другим, кроме как перебирать эти обрывки из отрывков, отпечатанные на пожелтевшей бумаге. Вот еще один пассаж про деньги. Именно они, по мнению автора, определяют для людей количественные границы возможного. Деньгами, мол, устанавливаются пропорции обмена, в основе которых лежит принцип эквивалентности отчуждаемых благ, поэтому деньги - это порядок из хаоса. Однако деньги благодаря своей всеобщей ценности выступают стимулом и для антигуманной деятельности. То есть делают привлекательной любую работу - и даже направленную против человека, поэтому они могут превратить любой порядок в хаос…
Выдергиваю еще один пожелтевший листок из середины стопки. И читаю, как деньги с одинаковой добросовестностью обслуживают и разрушительные, и созидательные действия людей. Они разрушают человека как личность, влияют на формирование его системы ценностей, на расстановку его личных приоритетов, но одновременно способствуют развитию "общественного интеллекта". И если деньги - это продукт, который порожден обществом, то и общество должно нести за него ответственность, а не сваливать все проблемы на свободную игру рыночных сил.
С последней мыслью автора не могу не согласиться. Кажется, это выдержки из работ Святослава Каменского, молодого философа в Екатеринбурге. Он отирался одно время при Уральском госуниверситете. Куда делся потом - не имею представления. Но лет десять или двенадцать тому назад Святослав выдавал вполне внятные тексты на тему денег в социуме. Именно Каменский, насколько мне помнится, первым предположил, что общественная воля, создавшая деньги, напитала определенной волей и свое творение. Ему же принадлежит гипотеза о том, что деньги как продукт этой совокупной воли посылают особые сигналы каждому конкретному человеку, формируя тем самым его первичные поведенческие реакции. Конечно, Каменский имел в виду не физические, а метафизические сигналы, тем не менее мы тогда все поняли правильно. И долго потом хохотали над собой. Вроде бы суть лежала на поверхности, и я эти сигналы даже ощущал каждый раз, когда брал в руки очередную купюру, но ведь мы не смогли додуматься сами…
Запаковав архив, я потерянно брожу по квартире. И в который уже раз перечитываю короткую записку от Вероники. Она ушла на работу. Ее бизнес не прогорел, но расширяться никак не хочет. И все еще требует длительного личного присутствия. Мне в пользование предоставлен старый комплект ключей. Вместо фотографий, где мы с Вероникой вместе, по всей квартире расставлены фото сильно вытянувшейся вверх Ксюши. От одного взгляда на них у меня на сердце становится неспокойно. Сейчас Ксюша гостит у бабушки. С одной стороны, мне жаль. С другой - и к лучшему. Мало ли как все повернется. Вдруг мои планы пойдут коту под хвост, и мне не хочется лишний раз травмировать неокрепшую психику подростка. Не нужен ей внезапно объявившийся папочка, который скоро опять исчезнет в неизвестном направлении…
Заварив себе крепкий кофе, я безжалостно удаляю все неотвеченные вызовы на коммуникаторе. Таковых накопилось семь штук. Восьмой - от Геры. Ему я перезвоню чуть позже, а пока отправляю CMC с докладом, что у меня все в полном порядке. Мне уже давно пора вырваться на оперативные просторы родного города, но я никак не могу решить, с чего начать. Впрочем, в любом случае начинать придется с прогулки к банкомату, где есть возможность разжиться наличными. А потом, прежде чем перейти к основным пунктам моей туристической программы, приобрести местную сим-карту…
Банкомат для чиповых карточек стоял когда-то в торговом комплексе "Берег". Туда я и направляюсь, сильно мучимый совестью. В памяти не вовремя всплывает вчерашний разговор с Вероникой. Ну а что делать? Без наличности в моем любимом городе не выжить. А наличность обитает в банкоматах. Надеюсь, русские банкоматы не будут возмущены перепрошитыми лично мной "чурочками". Так и есть, программа подбора пин-кодов запускается без напряжения. Теперь нужно дважды нажать клавишу ввода, потом ввести программный код, и у меня появится доступ к пятнадцати толстым кошелькам. Главное - не переборщить. Поэтому я буду снимать с каждого счета всего по пять сотен. Пока банкомат отсчитывает в своих гулких недрах наличность, я привычным движением натягиваю на руку нитяную перчатку (рубли мне голыми руками лучше не брать), небрежно выдергиваю купюры, сую их в задний карман брюк и таким же быстрым движением освобождаюсь от перчатки.
Теперь мне - в центр. Там я пересяду на очень старый красный трамвай, где полчаса буду вдыхать запах застарелого пота, слушать скрип ржавых дверных механизмов и перестук колес на рельсовых стыках. Городские трамваи давно опустились, обнищали и скатились на самую нижнюю строчку в рейтинге городского транспорта. Но без них на улицу Ремесленную, к моему бывшему другу Паше Дудкину, никак не попасть. Про Дудкина я давно ничего не слышал. Знаю лишь, что после развала нашей компании у него в мозгах что-то сильно заискрило, и ударился Паша в откровенную мистику. Понемногу пророчил, слегка шаманил, а в свободное время разоблачал мировые финансовые заговоры. Из той оперы, где доллар - валюта мистическая. Мол, кто посмотрит на него внимательно, тот сразу увидит, что доллар намертво прикручен к нехорошему числу тринадцать: у пирамиды ровно тринадцать ступенек, в словах над пирамидой тринадцать букв, орел в одной лапе держит тринадцать стрел, в другой лапе - ветку с тринадцатью листочками…
Вываливаясь из трамвая, вдыхаю полной грудью запах гари и навоза и отсчитываю пятый домик с краю. Он ничем не отличается от остальных. У него такие же саманные стены, обшитые крашеными досками, такая же дырявая крыша, крытая кусками рубероида. Я намеренно громко топаю под низкими окнами, несколько раз открываю и закрываю скрипучую дверь в заборе. Во дворе - трава, на траве - дрова. Паша признаков жизни не подает. Тогда я громко стучу в окошко и шумно топчусь на крыльце. Дверь приоткрывается. За ней Паша в синей майке и трусах в горошек. Вид у него заспанный.
- Ты чего? - испуганно хрипит Паша.
- Ничего, - говорю я. - Выползай, Большой Змей. Разговор к тебе есть.
- Погоди, оденусь только. - Дверь закрывается.
Меня он в дом не приглашает. В этом смысле мой бывший друг почти не изменился. Все такой же негостеприимный. Разве что лицо еще сильнее округлилось, да лысина стала занимать более обширную территорию черепа…
- Вот уж кого не ожидал увидеть, елки зеленые, так это тебя, Евгений, - первым делом сообщает Паша. - Ты же вроде в заграницы подавался? Не понравилось?
- Я по тебе и там скучал, Паша, не поверишь…
Мы рассаживаемся на разных концах рассохшегося и серого от времени деревянного крыльца, долго молчим и смотрим в разные стороны заросшего сорняком огорода. Паша вытаскивает из кармана пачку дешевых сигарет без фильтра, натужно добывает огонь из отсыревших спичек и со смаком раскуривает помятую сигаретку. Легкий ветерок сносит в мою сторону аромат прелого навоза.
- Тебе от Алика привет, - с намеком говорю я.
Паша на мой намек не реагирует.
- От Алика? - вяло переспрашивает он. - Спасибо. И как он?
- Средненько. Все еще себя ищет.
- Да, Алик - он странный, - кивает Паша. - Когда же я его последний раз видел, елки зеленые? Кажется, в тот год, когда у нас ураган был, и дом мой чуть не под крышу снегом занесло. Почти неделю пришлось тогда лопатой махать…
Паша замолкает, и я опять забрасываю свой невод.
- А как у Егора дела, не слышал? Говорят, он к тебе иногда заходит.
У Паши от удивления чуть не вываливается изо рта сигарета.
- Женя, ты прикалываешься? Или ты ничего про Егора не знаешь?
- И не думаю прикалываться, - улыбаюсь я. - Я на полном серьезе спрашиваю. А что я такого про Егора еще не знаю? Расскажи же мне поскорее.
- Так умер Егор… - Паша округляет глаза. - От водки угорел…
Вдоль низкого заборчика бредет худая коза, позвякивая колокольчиком. Она останавливается, меланхолично смотрит на нас и начинает важно щипать траву. Я непроизвольно хмыкаю.
- Да слышал я эту байку, Паша, слышал. Много раз. Ты сам-то на похоронах был? Или тебе про них кто-то рассказывал?
- Нет, сам я не был, - после некоторого раздумья признается Паша. - Я в запой уходил. А когда вернулся, то поздно было…
- Ну а на кладбище? - не унимаюсь я.
- Чего я там забыл - на кладбище? - искренне удивляется Паша. - Цветочки на могилку складывать, елки зеленые? Так это не по мне. За меня Райский везде побывал: и на похоронах, и на поминках, и на кладбище…
- Значит, это Райский тебе про Егора напел. Тогда конечно. Тогда никаких сомнений у меня больше нет…
- Не понял. - Пашин взгляд на пару секунд становится осмысленным. - Чем это тебя Райский не устраивает?
- Меня Райский всем устраивает, - отмахиваюсь я. - Но только в том случае, если он не является источником важной для меня информации. Поэтому задаю свой вопрос еще раз: видел ты Егора после его смерти или нет? Дудкин, не тяни кота за шары, думай шустрей. Это важно. И не только для меня. Лично я не удивлюсь, если скоро на том кладбище, где похоронили Егора, окажется еще кто-то из нашей команды. Может, ты будешь первым, Дудкин. О тебе ведь будет кому горевать на поминках?
- Опять не понял. - Паша лезет в карман за второй сигаретой.
- А понимания от тебя не требуется, - дожимаю я. - Ты просто вспоминай. Видел Егора или нет? Сгодятся даже призраки. Может, ты был в сильном подпитии, а навстречу тебе шел человек, очень похожий на Егора. Снял он шапку вместе с головой, поклонился тебе до самой земли и растворился в морозном воздухе.
- Было такое дело, - признается наконец Паша. - Я еще никому не рассказывал…
Я удовлетворенно киваю. Интуиция меня опять не подвела. Не мог Алик с бухты-барахты броситься на поиски Зародыша. И вспомнить обо мне просто так не мог. Без Егора в этом деле точно не обошлось…
- То ли прошлой зимой дело было, то ли уже позапрошлой, точно не помню. - Паша продолжает бормотать, уже не в силах, видимо, остановиться. - Показалось мне, что кто-то в окно постучал. Вечер, темно… Я пока валенки нашел, пока тулуп набросил - никого уже нет. Только вдалеке, вижу, мужик по нашей улице идет. Я ему: эй, мужик, стой. Ты никого, говорю, под моими окнами не видел? Он остановился, обернулся, посмотрел на меня стеклянным взглядом, рукой махнул и дальше пошел… И так он на Егора был похож, веришь, что мне даже нехорошо как-то стало. Жуть взяла офигенная. Понимаешь? До мурашек на затылке пробрало. Как в детстве. Даже не помню, когда домой вернулся… А потом лег на диван и все время про Егора думал. Вот не хочу, а все равно думаю. Зациклило, елки зеленые! До утра еле дотянул и сразу в церковь побежал. Свечек поставил за упокой, с отцом Арсением поговорил, святой водой углы в доме окропил…
- Отпустило? - нетерпеливо перебиваю я.
- Отпустило, да. И тебе советую, Евгений: сходи к отцу Арсению…
- Мне только и осталось, что к попам…
- Напрасно ты так, - осуждающе качает головой Паша. - Отец Арсений - он святой, точно говорю. С ним побеседуешь, и к тебе Егор тоже приходить перестанет…
- Да нет, Паша, мне святая вода без надобности, - морщусь я. - А когда Егор к тебе опять придет…
- Не каркай, елки зелёные! - пугается Паша.
- А ты не паникуй, - успокаиваю я. - Если будешь меня слушать, он никого не тронет. Только не забудь ему про меня рассказать. Что приходил, мол, Титов. Говорил, что уезжает в Бодайбо. Не забудешь? Как увидишь человека, похожего на Егора, сразу говори. И Райского проинструктируй. Если и ему Егор почудится, пусть тоже расскажет про Бодайбо.
- Да-да, - с отчаянной готовностью кивает Паша.
- Дудкин, не трясись, - сурово говорю я. - Сделаешь, как я сказал, и будешь дальше посещать свою общину, лясы точить с отцом Арсением и спокойно размещать в Интернете статьи, разоблачающие финансовые махинации жидомасонов. Последний вопрос - и я ухожу: ты о Зародыше с кем-то посторонним говорил? Может, случайно, в блоге своем, например, с кем-то поспорил, а эта тема просто к слову пришлась.
- Зародыш? - Дудкин впадает в ступор. - Это что?
- Паша, не тупи!
- Говорю же: я про этого Зародыша забыл совсем…
Поднимаясь с крыльца, автоматически отряхиваю джинсы.
- Забывчивость - это здоровое свойство организма. Так и живи, Паша. Не переживай. В голову лишнего не бери. Для всех лучше будет…
Уже на остановке вспоминаю, что забыл уточнить у Дудкина название кладбища, где похоронен Егор. Но возвращаться не хочется. Плохая примета. Буду думать, что вспомнил правильно - Старо-Северное. С этой мыслью и запрыгиваю в вагон. Через пять остановок пересаживаюсь на маршрутку, которая за полчаса доставляет меня прямо к центральной аллее, где вдоль разворотной площадки странные люди торгуют венками и бумажными букетами. У рассохшегося от времени существа неопределенного возраста и пола приобретаю букет из шести бумажных георгин.
- Не подскажете, где здесь располагается администрация?
Бесполое существо машет рукой в сторону крепкого на вид кирпичного домика.
Дверь в домике не заперта. Я решительно ныряю в душный сумрак и нахожу в большой комнате крепкого мужчину в жарком вельветовом пиджаке. Крепыш отдувается и жадно глотает фанту.
- Вы директор?
- Директор скоро будет, - равнодушно роняет он. - Ждите.
Я двигаю к себе крайний стул и разворачиваюсь так, чтобы видеть в окно площадку, куда прибывают новые маршрутки. Пока хозяин кабинета внимательно изучает глянцевый журнал, я копаюсь в памяти своего коммуникатора. Минут через двадцать на стоянке тормозит новенький "форд-фокус", из которого с трудом выбирается еще один крепыш в вельветовом пиджаке. Судя по тому, как уверенно он движется к конторе, это и есть директор.
- Петрович, меня никто не спрашивал?
Мой молчаливый визави отрывается от журнала и кивает в мою сторону. Я отворачиваюсь от окна, приподнимаюсь и слегка развязно говорю:
- Здрас-с-сьте…
Директор переводит удивленный взгляд с меня на Петровича. Тот пожимает плечами, как бы говоря: "А кто его знает, кто таков, сам пришел, сам сел, ничего не объяснял, ни о чем не спрашивал".
- Чем обязан, молодой человек?
Эта фраза произносится мягко. На всякий случай. А вдруг потом окажется, что я из органов. Но я, конечно, не из органов. О чем и сообщаю директору приветливой улыбкой. И сразу перехожу к делу. Говорю, что мне необходима его помощь. Не бесплатная, разумеется. Мой друг умер несколько лет назад и похоронен где-то здесь. Но где именно - неизвестно…
- Отчего же не помочь? - Директор еще больше смягчает тон и смотрит на меня уже с намеком. - Оплата у нас по тарифу. Пишите заявление прямо сейчас, и через неделю будет справка. Такие справки неделю готовятся…
Я понимаю намек правильно и в заполненный бланк заворачиваю две тысячерублевые купюры.
- Петрович, надо помочь, - удовлетворенно кивает директор. - У человека большое горе.
- В каком году осуществлялось захоронение? - уточняет Петрович и тянется к шкафу.