Вся надежда на то, что молодой, крепкий организм справится с болезнью. Я могу только колоть гормоны и молиться. Впрочем, я могу еще кое-что. Сидеть с ней рядом, держать за руку, рассказывать сказки. Вытирать пот со лба… Кто посмеет сказать, что этого мало?!
Снова пискнул визор. Господи, ну кто еще?
– Хэлло, док! – оскалился с экрана Роб Хэммит, связист Фактории.
– Роб! Что случилось? Никак заболел?
– Не-е е… – с ухмылкой протянул Хэммит, – не дождетесь. К вам, медикам, только попади… Залечите насмерть. Тут дело другое. На ваше имя пришла депеша из ЦКМ. Шифрованная. Лично вам, по прямому лучу. Чего стряслось-то, док?
Екнуло сердце. ЦКМ – Центр Колониальной Медицины просто так рядовым медикам на забытые богом колонии срочные депеши не рассылает. Да еще шифровкой. В прошлый раз меня таким образом уведомляли об эпидемии на "Таргисе" и о том, что карантинный корабль ни под каким видом не должен садиться на Надежду.
"Таргис" полтора месяца крутился на орбите, а потом с Земли прибыл военный крейсер и повел чумного торговца под конвоем куда-то к сектору Омега. Надравшись, наши астрономы клянутся, что потом регистрировали в той части неба странные вспышки. Правда, протрезвев, никто из них уже на эту тему не распространяется. Их можно понять, они давали подписку.
– Ну чё, готовы к приему? – Робу, похоже, надоело созерцать мою вытянутую физиономию. Наверняка срочная депеша оторвала его от вечернего покера. Партнеры ждут.
– Давай, Роб… Поехали.
На терминале поползли шифрованные строчки. Я запустил криптограф.
"Сектор Гамма. Эпсилон Индейца II. Фактория Надежда.
Срочно. Приоритет "зеро".
Доктору Веснину К. Анатолию лично.
Уведомление.
Центр Колониальной Медицины рад сообщить Вам, что по результатам Вашей работы на Эпсилон Индейца II, а также по тестовым показателям предварительная врачебная практика считается пройденной успешно. ЦКМ приглашает Вас прибыть в Учебный Комплекс Академии "Метрополия" для получения диплома практикующего врача-универсала. Капитаны транспортных и пассажирских кораблей получат предписание оказывать Вам содействие и помощь для скорейшего прибытия на Землю.
Поздраляем,
Директор ЦКМ д. б., чл. Совета, профессор Иверсон
Замдиректора ЦКМ по кадрам Соломченко
Ректор Академии "Метрополия" д. б., д. м. профессор Будстрем".
Многие ли из нас могут, положа руку на сердце, утверждать, что сбылась их самая сокровенная мечта? Теперь могу смело утверждать – я один из них.
Бог мой! Я сидел перед терминалом ошеломленный неожиданной новостью. "Метрополия"! Заветная мечта любого врача. Только после него медик получает диплом доктора-универсала, который дает право практиковать на любых колониях, даже класса "А". Но обычно специалисты такого уровня оседают на Земле.
А если нет… Богатейшие миры рвут спецов друг у друга из рук, наперебой предлагая выгодные контракты.
Я мечтал об этом с детства. Стать универсалом, в совершенстве владеть новейшей техникой, повидать Новую Гею, Райское местечко, а то и саму ВанГогу! Работать в оборудованных по последнему слову техники стационарах, чистых, стерильных операционных… Никаких больше диагностов прошлого поколения, устаревших автоклавов, проржавевших центрифуг… никаких шприц-тюбиков сквозь грязную спецовку в пыли и дыму рудничного штрека, наконец!
Ну-ка! Где календарь?
Я неуклюже вскочил, чуть не повалил кресло, бросился в кабинет. Расшвыривая веером разлетающиеся бумаги и диски, я даже взмок от нетерпения.
А, вот он! Посмотрим, посмотрим… Удача! Через шесть дней на Надюшу придет фрахтовик "Флокс". Концессии нанимают его вывозить излишки руды, что накапливаются под конец года. "Флокс" пойдет прямым ходом в Систему, на астероиды, а оттуда уж я доберусь до Земли на любом почтовике.
Стоп!
А Мия? Я даже выругался вслух. Не увлекайся мечтами, парень, спустись на землю! У тебя в стационаре больная девчушка, которую выписать можно не раньше чем через дюжину дней. А если ты улетишь, кто будет с ней сидеть? Автодиагност? Или лаборанты из местных – Ян Ковальский и этот… как его… Юрмис? Спору нет, ребята они, в общем, неплохие, только какие-то безынициативные… Курс лечения они, конечно, выполнят, скрупулезно и тщательно соблюдая мои предписания. Но если что-то пойдет не так?
Я снова пробежал глазами календарь, который всё еще бездумно вертел в руках. Когда следующий рейс?
Так. Через двести семнадцать дней. Рейсовый рудовоз "Каледония".
Бессмысленно. Никто не будет семь месяцев держать для меня место в Академии. Что же делать? Натаскать лаборантов на Аддисонову болезнь, расписать им все возможные осложнения? Время еще есть.
Предположим, я успею. Но это не всё. Скоро зима – полгода бесконечных дождей, циклонов и бешеных ветров. А значит, простуда, артриты, ревматизм… И еще красная лихорадка. Штука неприятная, потому как местная. Конечно, лечить ее элементарно, хватит и диагноста – взял кровь на анализ, составил сыворотку, укол – и всё в порядке. Повторить через две недели.
На первый взгляд – просто. Но для этого надо, чтобы пациенты сами приходили сюда, в клинику. А они, прямо скажем, таким желанием не горят. Приходится за ними бегать. Только вот диагност не сможет таскаться, как это делал я, по расхлябанным ниткам дорог в самые дальние рудничные поселения, зевая от недосыпа и непроходящей усталости.
Рудокопы, особенно контрактники, подписавшие кабальные договора на астрономические суммы, за своим здоровьем особо не следят. Им главное – оттрубить положенный срок и наслаждаться кругленькой суммой на счету.
– А с чего мне болеть, док? Не-е, нам болеть нельзя, денежки капать перестанут!
Это потом он будет готов отдать заработанные деньги, лишь бы все-таки стать отцом или хотя бы на месяц избавиться от приступов синдрома Хэша.
А пока, чтобы все-таки вколоть сыворотку, приходится по полдня лазать по самым дальним заимкам, разыскивая особенно ретивых. Да еще уговаривать потом под грохот отбойных молотков и пронзительный свист пневмонасосов.
– О о! Док прибыл! Со своей острой иголкой! Слушай, док, может, не будем в этот раз, а? Ну, чего со мной случится? А то после твоих уколов потом полмесяца задница болит!
Бывает, что с первого раза иммунитет не справляется, приходится забирать в стационар. Этого проходчики вообще боятся как огня. Ни под каким видом не соглашаются вакцинироваться.
– Не-е, свалюсь в койку – работа встанет, а за это с нашего брата знаешь какие неустойки снимают?!
Тогда приходится привлекать руководство. После заверений в том, что за нестандартную реакцию на вакцину неустойку снимать не будут, страсти более или менее утихают. Только популярности мне это на рудниках не прибавляет.
Ян и Юрмис не справятся, у них просто нет опыта и настойчивости. Пошлет их кто-нибудь из рудокопов – они и пойдут. Во первых, работы меньше, а во вторых, из уважения. Если какой-нибудь старожил типа того же Карела, который сидит на Надюше безвылазно двадцать лет, скажет: "не надо мне это, я и так здоровый", его послушают безоговорочно. Авторитет.
А если эпидемия лихорадки пойдет вразнос – ее не остановить.
Что же решать, черт?
Я промучился всю ночь, а наутро у Мии начался кризис. Стало не до размышлений. Семь часов я проторчал в ее боксе, потом был взрыв рудничного газа на Семнадцатой шахте – привезли мастера и двух проходчиков с переломами и ожогами… Потом в промоину провалился вездеход геологической службы, пришлось срочно вылететь с аварийщиками. К счастью, там всё обошлось.
Ответ в ЦКМ я смог написать только на третий день. Глаза смыкались от усталости, я тер их руками, умывался холодной водой – не помогало.
"Флокс" прибыл точно по расписанию. Вечером того же дня мне позвонил Радек, местный представитель Объединенных Горнорудных Концессий, на деле – номинальный глава колонии.
– Я слышал, док, покидаете нас?
Просто так спросил, без изысков, без малейшего намека в голосе. Осведомился. Кто же это такой добрый – уже успел настучать?
– Кто вам сказал?
– Ну-ну, не так уж всё и сложно, док. Никаких тайн и дворцовых интриг. Час назад у меня были капитан и суперкарго с "Флокса", подписывали документы, разрешение на вылет… ну, всё такое. Так Шахов, капитан, мне и сказал: забираем, мол, дока с собой. Срок практики истек, теплое местечко в Академии нагрето… Место, говорит, проплачено, уведомление ему еще неделю назад пришло – сразу после посадки справлялся. Предупредил, когда старт и всё такое… Так что – время сдавать дела, а, док?
– Я отказался.
– Что?!
– Отказался. Подождет меня "нагретое местечко"… У меня еще остались кое-какие незаконченные дела.
Я заснул прямо в кабинете. Уронив гудящую голову на сенсоры терминала. Разбудил меня вызов. Наверное, приехал Левкович, проведать дочурку. Я спустился вниз, но там никого не было. Лишь лежал у дверей клиники бесформенный сверток.
Не знаю, кто им сказал. Не Радек же. Наверное, Шахов, астрогаторы не отказываются от бесплатной выпивки – а как не предложить кружечку-другую единственному за полгода источнику новостей?
Да, наверное, Шахов. Больше некому.
В свертке оказался новенький болотный комбез и проходческая маска-фильтр. А еще наплечник мастера – лоскут прорезиненной красной ткани.
Не слишком популярен на рудниках, да, док?
Спасибо, мы сами
Когда на твой вопрос отвечает философ, перестаешь понимать вопрос.
Андре Жид
Сначала их было двое в пустой комнате – Наблюдатель и Палач. Первый выглядел усталым и отрешенным, второй же, наоборот, казался собранным: последний раз его призывали очень и очень давно. Не то чтобы он соскучился по работе – не та у него была работа, чтобы любить и скучать, – просто он засиделся без дела. Но правила есть правила, никто их не отменял. Оба знали, какие вопросы обязан задать Палач и что должен отвечать призвавший его Наблюдатель. За многие тысячелетия это превратилось в своеобразный ритуал.
– …поэтому мы считаем, что раса слишком быстро вошла в космическую стадию и в перспективе представляет опасность для мироздания. Я закончил, Палач. Дело за вами.
– Вы уверены? Другого выхода нет?
– Нет. Всё просчитано.
– И всё же… Может, стоит просто затормозить развитие? На время. А, скажем, через треть короткого полураспада…
– Через треть полураспада на этой орбите вас встречу не я, а двойное кольцо разрушителей материи.
– Простите, Наблюдатель. Просто я не люблю ошибаться.
– Я тоже. Не волнуйтесь, в случае ошибки отвечать буду я, а не вы. Кроме того…
– Нет-нет, вам я верю…
– …я уже пять раз принимал Решение, и со всеми пятью Совет согласился!
– Никто не ставит под сомнение вашу квалификацию. Но по правилам планете должно быть предоставлено право защищаться. Как, кстати, называют ее аборигены?
– У них нет единого языка. Но смысл везде одинаков – Земля.
– Земля, – Палач словно попробовал слово на вкус. – Звучит странно. Что это значит по-местному?
– Как обычно – верхний плодородный слой почвы. Здесь почти всё, как обычно, кроме скорости развития. Она не просто настораживает, она пугает меня. Послушайте, Палач, может, обойдемся без фарса в этот раз? Что нового может поведать нам обитатель приговоренной планеты? Тем более случайно выбранный.
– Но…
– Моя группа работала здесь четверть долгого полураспада! Мы несколько раз проверяли всю цепочку расчетов! А вы считаете, что какое-то там примитивное существо способно опровергнуть наши выводы?
– Не горячитесь, Наблюдатель, – в голосе Палача впервые за время разговора громыхнул металл. Стало ясно, кто в этой комнате главный. – Таковы правила, вы знаете не хуже меня.
Тогда в комнате и появился третий. Он был без сознания – трансфер слишком сильно воздействовал на него, примитивная нервная система не выдержала нагрузки.
Впрочем, его состояние мало кого интересовало.
Наблюдатель поднялся, прошелся по комнате широким шагом. Бесформенная накидка скрадывала очертания тела, но и с первого взгляда было понятно: не человек. Хотя и похож.
– Хорошо, что не придется ему слишком много объяснять… – заметил он и, отвечая на невысказанный вопрос, продолжал: – У них сильно развито искусство вымысла. Я изучал образцы… Вы не поверите, Палач, сколько раз в их культуре описаны контакты с иным разумом! Да-да, вы не ослышались! Причем концепция угрозы извне повторяется с пугающим постоянством. Встречается, конечно, и надежда на инопланетную помощь, на мирные отношения, даже на союз и ассимиляцию рас, но все-таки конфликт, война, уничтожение преобладают.
– Вы хотите сказать…
– Да, и это тоже есть в моем отчете. Они слишком агрессивны. Ксенофобия – одна из основ их психологии. Представьте, что произойдет, когда подобная раса вырвется за пределы собственной системы. Боюсь, нам нечего будет им противопоставить.
Человек действительно быстро понял, КТО его собеседники и зачем здесь он сам. Он вслушивался в равнодушный голос Наблюдателя и с каждой фразой всё больше мрачнел. Палач с интересом следил за ним – самообладание человека ему нравилось. Когда Наблюдатель закончил, землянин глухо спросил:
– Спрашивать, кто дал вам право решать нашу судьбу, я думаю, смысла нет?
– Нет. Мы могли бы, конечно, назваться любыми высшими существами из ваших многочисленных религий, но правила обязывают нас быть откровенными до конца.
– Ладно, с этим ясно – у нас это называется: кто сильнее, тот и прав.
Наблюдателя заметно передернуло, но он смолчал.
– А теперь вы хотите, чтобы я вас переубедил? Или это просто для отчетности, а на самом деле вы давно всё решили?
Палач ответил подчеркнуто спокойно:
– Человек, ни одному из нас не доставляет удовольствия уничтожить целый мир. И уж тем более никто не хочет однажды сделать это по ошибке. Слишком высокая цена. Поэтому выводы группы Наблюдателя проверены и перепроверены, но даже теперь остается ничтожный шанс, что существует какая-то мелочь, неизвестный нам фактор, который способен изменить ситуацию. Так бывало раньше, может быть, так случится и сейчас. Потому и существует правило – предоставить наугад выбранному представителю расы возможность защищаться.
Человек усмехнулся.
– Так вы меня выбрали наугад? Ну-ну… Интересно, как бы на вас бушмен какой-нибудь отреагировал? Или крестьянин тибетский?
– Судя по презрительной интонации, ты имеешь в виду представителя какого-нибудь малоразвитого племени, которых так много на вашей планете. Могу тебя успокоить: таких отсеивает пеленгатор интеллекта. А трансфер, который доставил тебя сюда, ориентирован на совокупность излучений, характерных для управляемых атомных реакций.
– Понятно. Черт меня дернул напроситься в эту инспекторскую поездку в Дубну с завлабом… А! – Заметив, что собеседники смотрят на него с недоумением, человек махнул рукой. – Не обращайте внимания, мысли вслух. И как же я должен "защищаться"? Рассказать вам парочку душещипательных историй?
– Не совсем так. Просто постарайся вспомнить какие-то события, которые, как тебе кажется, показывают лучшие качества человечества. Пусть даже и отдельных людей – не важно. Вспоминать лучше про себя, но, если для более четкой картины тебе необходимо говорить вслух, – не стесняйся.
И человек стал вспоминать.
Он тогда заканчивал третий курс физтеха. И надо же было такому случиться: просто и естественно, как в кино, познакомился с девушкой. Она тоже куда-то торопилась, на бегу открылась сумочка, высыпались какие-то мелкие женские безделушки, он бросился помогать и… Тогда они гуляли всю ночь, и он, пьяный от любви, слушал всё, что она говорила. Катя оказалась будущей медсестрой, без остановки рассказывала про родителей, подруг, учебу, практику, но вдруг осеклась и замолчала.
Он тактично попытался выяснить в чем дело. Оказалось, что после лекций Катя иногда подрабатывает санитаркой в доме престарелых. Работа неблагодарная, грязная, платят сущие гроши, но…
– Понимаешь, – сказала она, – я, когда отработала первый день, чуть не поклялась никогда больше туда не приходить. Там есть старушки, которые уже не встают. Давно. Растения, местные зовут их овощами. А бывает, что и похлеще. И мне пришлось переворачивать их, обтирать, менять простыни… Запах еще можно вытерпеть, но остальное… Знаешь, ты счастливый человек, наверное, ты никогда не видел пролежней во всё тело, струпья, шелушащуюся желтую кожу. Я не особенно брезгливая, но тут дважды приходилось прерываться: выворачивало. Еле дотерпела до конца смены.
– И что, – спросил он, – отказалась?
– Нет, – просто ответила Катя, – потом, дома, я подумала: кто-то же должен это делать. Старушки же эти ни в чем не виноваты…
– Мало? Хорошо, смотрите еще.
Эту историю рассказал ему старый школьный товарищ. После десятилетки пути их разошлись – Олег поступил в военное училище, пропал на три года – ни слуху ни духу. И вдруг неожиданный звонок: оказалось он только-только, буквально вчера прилетел из Ханкалы. Оттрубил командировку, вернулся живой и невредимый, только вот руки всё еще дрожат, а перед сном, стараясь не показать жене свои страхи, он незаметно проверяет окна: вдруг не закрыты. Привычка.
Человек на мгновение осекся: наверное, не самый лучший пример – война, агрессия, смерть. Потом упрямо тряхнул головой – да и черт с ним!
Чехи пришли в Камай-Юрт под вечер. Федералов там не было, а из всей власти – три чеченских милиционера во временном здании комендатуры. Их разоружили и куда-то увезли. А потом боевики наведались в поселковый медпункт. Под него отдали местную школу – сейчас детям не до учебы. Боевикам не хватало бинтов и лекарств, и не собирались они никого убивать, но бойкая русская врачиха почему-то наотрез отказалась впустить их. Выбить хлипкую дверь не составило труда, и всё бы обошлось, но докторша словно сама лезла под пулю. Звуки выстрелов привлекли внимание проезжавшего неподалеку патруля на двух БМП. Боевикам пришлось срочно уходить из поселка, прихватив лишь десяток перевязочных пакетов.
Несговорчивость врачихи стала понятна лишь после того, как омоновцы обыскали бывшую школу. В дальней комнате прятался раненый дезертир – простой русский паренек, насмерть запуганный непонятной войной. Нога у него уже начала заживать, и через неделю-другую он собирался домой. Когда чехи принялись колотить в дверь, докторша сказала ему спрятаться и ни в коем случае не выходить.
– Опять мало?
Он вообще старался не вспоминать об этом дне. Никогда.
Костика провожали в хоспис всем курсом. Ребята остались в холле, а он и староста группы Сонечка поднялись с Костиком в палату. Надо было посмотреть, как его устроят.