– Это действительно так, благородный, – согласилась Климентина, невольно опираясь на руку дознавателя. – Наши эмбрионы созрели в разных инкубаторах и в разное время. Пять лет назад судьба свела нас вместе. Мы были задействованы в дерзком астроинженерном проекте… Проект оказался пустышкой. Тем не менее он сплотил нас навеки.
– О! В самом деле? Расскажи поподробнее! – Хенцели жаждал продолжения.
– Комитет по науке выделил средства исследовательской группе. Необходимо было выяснить, возможно ли совершить гравитационный маневр вокруг Солнца на астероиде, оборудованном биосферным куполом и солнечными парусами.
– Как претенциозно!.. – не удержался от восклицания дознаватель. – На что только уходят бюджетные средства!
– Я, Ай-Оу, Шелли и Брут – мы действительно отличаемся друг от друга и происхождением, и образом мышления. Однако существовал общий интерес – мы пытались найти способ покинуть систему Солнца. Мы хотели спасти человечество от уготованной ему участи.
– Ха! – вмешался Эдвин де Штарх. – Вот уж удивила! Сегодня миллионы молодых людей заняты в самых разных научных миссиях. За исключением… ха-ха!
"За исключением благородных Анжело и Энрико Баттиста", – мысленно закончила Климентина.
– И к чему привел ваш смелый эксперимент? – не унимался Хенцели.
– Ах, если бы он к чему-то привел, ты бы об этом несомненно знал! – отмахнулась Климентина.
– И все-таки?
Климентина нахмурилась. Анализируя провал – тогда, давным-давно – они так и не пришли к согласию, где же дали маху. Закралась ли ошибка в инженерное решение Брута? Дрожали ли руки у Ай-Оу – мастера обращаться с солнечными парусами, многократного участника межпланетных регат? Или во всем были виноваты два молодых, блестящих астроника – она и Шелли? Ведь никто так и не узнал, чем они занимались в рубке вместо того, чтобы в пятисотый раз перепроверять расчет траектории облета вокруг Солнца. Это только в Пирамидах благородных для продолжения рода от женщины требуется яйцеклетка, а от мужчины – семя, остальное же происходит в инкубаторах без их участия. Вдали от Центрального Сопряжения, от условностей и этикета, все становится на круги своя, возвращается к естественности в самые короткие сроки.
– Траектория облета оказалась несовершенной, – ответила Климентина. – Астероид разорвало солнечной гравитацией над корональной дырой в экваториальном поясе.
Де Штарх присвистнул. Климентина договорила:
– Нас спас "эвакуатор", приписанный к спасательной станции на Амальтее. В окрестностях Юпитерекса остались астроники, которых не испугать фотосферой красного гиганта.
– Ваше счастье, что возле Королевской Планеты остались корабли, могущие поспорить со звездной гравитацией! – прогудел де Штарх. – А астроников, не страшащихся Солнца, можно отыскать и в афелии, на противоположном рубеже Сопряжения!
– Потому что они никогда не видели Солнце вблизи, – съязвил Хенцели. – Ага, история великолепной четверки мне стала ясна… И ты, следовательно, отправилась на Тифэнию, чтобы навестить старого друга, с которым когда-то побывала в гостях у смерти? – предположил он.
Климентина не стала спорить. О "мысленных" полетах Ай-Оу было известно только в прайде Тэг… И еще им – Климентине, Шелли и Бруту. А посторонним незачем вникать в эти подробности. Ай-Оу так мягок и беззащитен…
На борту идущего к Амальтее "эвакуатора" Ай-Оу признался, что во время падения на Солнце он смог вырваться за пределы мира Сопряжения Планет. Запинаясь от волнения, рассказал, что "благодаря силе разума и телепатии" он перенесся на четыре с половиной световых года к близкой, но недосягаемой обычными способами альфе Центавра… Они не верили в спасение, они кутались в одеяла и жались друг к другу, словно дети. Плазменная долина Солнца осталась позади, но ощущение грозящей беды не отпускало. Климентина тогда еще подумала, что кошмарный сон, персонажами которого им довелось стать, очевидно, просто перешел в следующую фазу. Ай-Оу взахлеб рассказывал, как испаряется в периастрии первая планета альфы Центавра и на какую высоту извергают серу вулканы на второй планете. Они стучали зубами, они перебрасывались удивленными и одновременно испуганными взглядами. Они молчали. Молчали. А он говорил и говорил. "Телепатическое путешествие" доставило Ай-Оу бездну впечатлений.
Втроем, когда Ай-Оу не мог их услышать, они договорились считать это помешательство досадным осадком пережитого. Убедили себя в том, что Ай-Оу скоро станет лучше. Что он обязательно выздоровеет, что забудет бред об альфе Центавра. На Амальтее, затем – на Тифэнии, о нем должны были позаботиться медики и психологи. Должны были, но… Спасательная станция на Амальтее пустовала, а до Тифэнии – долог путь.
Лишь казалось странным, что "сломался" именно Ай-Оу. Ведь он был самым старшим и самым опытным участником эксперимента. Но в космосе случается всякое. Значит, у благородного исчерпался запас прочности, – всего-то.
Хенцели вновь отвлек ее от воспоминаний:
– Разрабатываешь сейчас какой-нибудь вариант? Расскажи, будь любезна! Если, конечно, это не секрет.
– Нет, – ответила Климентина, – не секрет. Мне надоело рваться прочь от Солнца.
– Вот как? – удивился дознаватель. – Неужели твоим способностям астроника сегодня нет применения?
– Я работаю на Пангее, – пояснила Климентина, – управляю орбитальными средствами.
Хенцели удивился еще больше.
– Ты не прокладываешь дорогу к звездам? Ну и ну! Палеопланетологи – так, кажется, называют тех, кто работает на Пангее? Отчаянные, отчаянные люди. Мне известна – в общих чертах – программа преобразования Пангеи в пригодное для заселения небесное тело. Смелая затея, доложу вам! Оригинальная. Никак не могу взять в толк: что заставляет подобных тебе браться за столь трудоемкую работу? Тратить силы, средства? Ведь невооруженным глазом видно, как Солнце рушится. Конец цивилизации людей грядет, и мы станем тому свидетелями.
– Надежда, – вяло пожала озябшими плечами Климентина.
– Надежда… – с некоторым разочарованием повторил Хенцели.
– Надежда! – добродушно буркнул в бороду Эдвин де Штарх.
– А если Солнце не взорвется? Если не сорвется в гравитационный коллапс? Солнце – ближайшая звезда, но она полна тайн, раскрыть которые за миллионы лет оказалось не под силу ни одному смертному! Если после катастрофического расширения настанет черед медленного сжатия? Если в мире людей ничего не изменится? – спросила она своих спутников. – Если Сопряжение устоит? Продолжим ли мы ютиться под куполами, как бесчисленные поколения наших предков? Или, наконец, обретем дом, достойный человека?
"Ого! – удивилась Климентина самой себе. – Школа иерарха Контона. Жаль, что он меня не слышит!"
– Если-если… – задумался Хенцели. – Если-если… Не верю, что "бесчисленные поколения предков" были глупее или слабее нынешних благородных и бесфамильных.
– Мы пришли, – сообщил де Штарх, остановившись перед стеклянной дверью. Начальник службы безопасности провел ладонью перед фотоэлементом, створки разъехались в стороны, и в лицо Климентине остро пахнуло больничным запахом.
Дыхание.
Хриплое дыхание, и больше ничего.
Климентина потеряла способность видеть, слышать и обонять. Она очутилась в сенсорном вакууме, наедине с мрачными тенями прошлого. Кошмар, циклический, повторяющийся кошмар!.. Кошмар преследует ее с детства; он отыскал ее на Пангее, а затем – на Тифэнии.
Мучительный вдох, – воздух нехотя втягивается сквозь пленки и спекшуюся кровь в бронхах, наполняет гнойные альвеолы; затем – выдох, переходящий в свист. Наверное, так и должен дышать человек, которого едва не вывернуло наизнанку декомпрессией.
"Нет, не кровожадное чудовище, а человек. Несчастный, израненный человек, – Климентина пришла в себя. – Просто меня очень сильно напугал Ай-Оу. Ай-Оу, безобидный чудачок, что же ты делаешь, милый?"
– Климентина?.. – Ее запястья коснулся де Штарх.
Коснулся и невольно сглотнул, встопорщил бороду: кожа бесфамильной была как атлас.
– Что такое? – В тоне Хенцели зазвучали нотки нетерпения. – Тебе что, нехорошо?
Климентина качнула головой, отвергая помощь. Перешагнула порог.
В палате было сумрачно, как и в коридоре. Горела бело-голубая бестеневая лампа, забирая в круг света ложе пациентки, у изголовья мерцали дисплеи приборов. На ложе находилось то, что с первого взгляда можно было принять за груду смятого постельного белья. Приглядевшись, Климентина увидела среди складок серебристой ткани босую ступню. Ступня была исполосована сине-черными дорожками лопнувших вен, мягкие ткани напитались жидкостью и разбухли, – это придало ноге Хатшипсут нечеловеческий, великанский вид.
Хатшипсут… Есть ли в Сопряжении человек, познавший больше боли и страданий?
Из тени вышел низкорослый, сутулый человек в зеленой тунике медика. Единожды взглянув в его твердое лицо, увидев обнаженные до локтей волосатые руки с искусственно удлиненными пальцами, Климентина поняла, что перед ними – высококлассный специалист, хирург, что в этих покоях – он хозяин и бог, что последнее слово здесь всегда за ним. Но медика перехватил проворный Хенцели. Приобнял за плечи, бесцеремонно оттеснил в дальний угол.
"Как?" – услышала Климентина шепот дознавателя. "Восстановили желудочный сфинктер, зашили разрывы в кишечнике, заменили мочевой пузырь, благородный", – столь же тихо перечислил доктор.
– Климентина! – окликнул бесфамильную де Штарх. – Делай то, зачем мы пришли. Скорее! Мы здесь лишние.
– Великое Солнце! Как такое могло случиться? – заломила руки Климентина. Против воли сделала робкий шаг вперед. Теперь она заметила, что ступня матушки Хатшипсут легонько покачивается. На весьма длинных и не совсем аккуратных старческих ногтях остались следы задорного перламутрового лака.
"Каков прогноз, раб?" – спросил Хенцели. "Нет причин радоваться, благородный. Не существуй в Сопряжении запрета на некоторые виды оперативного вмешательства, я бы рискнул заменить ей тело, – прозвучал спокойный голос доктора, – но даже в таком случае, усилия могут оказаться напрасными…" – "В самом деле?" – "…потому что не знаем, какой ущерб понес рассудок".
– Случилось… хуже не придумать, – ответил Климентине де Штарх. Он стоял у дверного проема, сложив на груди руки. И подходить к Хатшипсут ближе, похоже, не собирался. – Каким-то образом сорвалась герметичность танка с жидким кислородом в основании Пирамиды Тэг. В то же время открылись технические заслонки по всей высоте… Образовался эффект, наподобие взрывной декомпрессии, только раз в пять разрушительней. Ты ведь астроник, ты понимаешь, о чем речь.
– Да, благородный.
Климентина застыла у изголовья. Ей отчаянно хотелось бежать прочь от этого больничного духа; броситься, не жалея ног, к "Кайре". Наверняка Ай-Оу погиб. Прайда Тэг больше не существует. Не существует – она удостоверилась. Последний человек из любимого ею рода – перед ней. Однако он слеп, глух и безмолвен.
На перевязку матушки Хатшипсут ушло столько бинтов, что, казалось, голова ее стала в два раза больше, чем у обычного человека. На лице – бинты, на шее – тоже бинты. Там, где просматривалась выпуклость носа, под марлю забирались две гибкие трубки. Виднелись растрескавшиеся губы, щель рта, а в ней – ровные зубы с прилипшими к эмали комочками черной крови.
Сиплое дыхание. Вдох и выдох. Грудь рывками поднимается и опадает под тошнотворный свистящий звук.
– Матушка Хатшипсут… – позвала Климентина.
"Сделал ли ты, о чем я просил?" – продолжали разговор Хенцели и доктор. – "Нет, благородный". – "Почему? Мы бы выяснили, насколько пострадало сознание". – "Силона против, а с хозяйкой прайда у нас не спорят". – "Имплантат не причинит вреда, раб. Я ведь знакомил тебя с принципом его действия", – возразил Хенцели. "Если консилиум решит, что необходимо оперировать мозг, мы имплантируем устройство электронного ввода-вывода информации, удовлетворяя твою просьбу, благородный. А пока… Любые вмешательства будут проходить в строгом соответствии с графиком реконструкции организма. Так приказала Силона, с ней согласны медики прайда". Хенцели всплеснул руками, – он понял, что спорить с хирургом бессмысленно.
Климентина положила руку на одеяло. Туда, где угадывались очертания круглого плеча. Ткань под ладонью была мягкой и теплой, а плечо – ощутимым, плотным, живым.
Забинтованная голова чуть заметно качнулась, примятая подушка издала слабый скрип. Почерневшие губы скривились, между ровными рядами зубов затрепетал непослушный язык. Климентина отдернула руку от плеча матушки Хатшипсут и испуганно посмотрела на медика и Хенцели.
В один миг раненая пришла в движение. Налитые жидкостью ноги беспокойно заелозили по простыни, лишенная лица голова приподнялась над подушкой и обвела палату слепым взглядом. С губ матушки Хатшипсут сорвался протяжный, какой-то клейкий хрип, и Климентина поняла, что несчастная ее узнала, что невероятным образом голос бесфамильной гостьи проник в сознание, отрезанное от основных информационных каналов.
– Она хочет что-то сказать! – догадался Хенцели.
– Отойдите от нее! – Медик одним прыжком оказался возле аппаратуры. Пальцы, оснащенные дополнительными фалангами, заметались по кнопкам. – Если вы хотите, чтобы она выжила и смогла когда-нибудь говорить…
– Заткнись, раб!
Матушка Хатшипсут уронила голову на подушку, прокашлялась, мучительно содрогаясь всем телом, и прохрипела едва различимо:
– Ай-Оу… Ай-Оу, мальчуган. Я знаю – ты вернулся…
– Нет, матушка Хатшипсут! – зачастила Климентина. – Это я – бесфамильная Климентина, ты должна меня помнить…
Хенцели рванулся к Климентине и вцепился ей в плечо.
– Погоди! Молчи! – отрывисто проговорил, касаясь жесткими губами уха Климентины. – Ты не при чем!
– Ты здесь, Ай-Оу, мой мальчик. Ты ведь вернулся… Опять без одежды… и снова изображаешь из себя это дурацкое треногое животное…
Климентина закрыла глаза на правила приличия и выпила много вина. Ей показалось, что от нее этого ожидали и, более того, ничего не имели против. Внезапно обходительный Хенцели, потеснив неумелых ухажеров в "скелетниках" Анжело и Энрико Баттиста, следил за тем, чтобы серебряный кубок бесфамильной всегда был наполнен холодным и сладким вином. Эдвин де Штарх, перед тем как сесть за стол, собственноручно подбросил дров в камин; поворошил в стреляющей искрами огненной утробе покрытыми окалиной щипцами. В трапезной запахло смолистой хвоей, и Климентина почувствовала, как что-то бесплотное теплыми волнами накрывает ей плечи и спину.
Она разомлела. Вслед за хмелем пришел и аппетит. Мясные яства, поданные рабами в фисташковых туниках, Климентина, забыв о предубеждениях, нашла отменными. Силона Баттиста с гордостью сообщила, что ее прайд – один из немногих, кто владеет секретом производства мяса на косточках. А оно – мясо на косточках – пользуется в Сопряжении превеликим спросом, так как, во-первых, в своем несовершенстве похоже на мясо естественного происхождения, во-вторых, позволяет существенно расширить меню. Климентину это сообщение привело в состояние болезненного восторга, и она не преминула произнести тост за рачительную хозяйку.
Женщина-иерарх оказалась не прочь посудачить и о соседях: ныне погибшем прайде Тэг.
– Тэги давно испытывали финансовые затруднения, – рассказывала Силона, ловко орудуя ножом и вилкой, – еще до гибели в Партии иерарха Ти-Кея, отца Ай-Оу. Помнишь, когда разразился Коричневый продовольственный кризис, многих мужчин призвали вступить в Партию, не взирая на то, что они уже проходили через ритуальную войну?
Климентина помнила: в тот несчастливый год погиб отец Брута Бейтмани.
– Баттиста неоднократно кредитовали Тэгов, но соседи, по-моему, спускали средства в бездонный колодец. Постепенно наемные рабочие Тэгов переметнулись в другие прайды. Что наемники… нижняя ступень иерархической пирамиды разбрелась по Сопряжению! Вдова Ти-Кея не смогла смириться с потерей мужа. Она покончила с собой, и это ознаменовало крах некогда всеми уважаемого прайда.
– Великое Солнце! – пришла в ужас Климентина. – Я ничего об этом… Ай-Оу не сказал мне ни слова… Но, благородная хозяйка, как это случилось?
Звон столовых приборов неожиданно стих. Хенцели приподнял белесую бровь. Силона бросила взгляд на сыновей. Казалось, ее терзают сомнения: стоит ли говорить при детях о столь страшных вещах.
– Безутешная Мей… – произнесла она, наконец, – проглотила капсулу с жидким кислородом. Такая нелепая и страшная смерть. Нелепая, страшная… – повторила Силона. – Мей была обязана понимать: лишая жизни себя, она обезглавливает прайд. После этого происшествия от Тэгов бежали все, кто только мог. В конце концов, населенной осталась лишь Пирамида. Купольные города пришли в упадок и опустели.
– Пришли в упадок и опустели… – повторила вслед за Силоной Климентина. Несмотря на хмель в голове, она поняла, что хозяйка умышленно не говорит об Ай-Оу. – Все три города Тэгов покинуты, благородная? Судьба, Знамение и Воля?..
– Воли больше не существует, – вставил Эдвин де Штарх. – Взрыв Пирамиды обрушил биосферный купол.
Климентина опустила глаза, на ресницах сейчас же повисли слезы, взор затуманился. Она глядела в тарелку, испачканную красным соусом, но видела купол покинутого города. Она смотрела внутрь сквозь прозрачные сегменты…
Паутина пустынных улиц. Умирает трава на лужайках и в двориках, превращаясь в пожухлую массу охряного цвета. На темной глади озера со стоячей водой лопаются пузыри сероводорода. Вездесущие крысы снуют в поисках съестного по заброшенным квартирам.
Ухоженные улицы под надежным куполом, подземные тоннели, связывающие города прайда и Пирамиду Тэгов… и всюду – ни души. Мертвая пустота. Лишь едва слышно шелестит ветер в вентиляционных шахтах, гудят трансформаторные станции и шуршат крошечные лапки. Тысячи крошечных лапок и розовых безволосых хвостиков.
По щекам Климентины потекли крупные слезы. Капли сверкали в свете люстр, словно крупные алмазы. Силона смутилась и попыталась плавно перевести беседу в другое русло.
– Нас – Баттиста – весьма удивило, что пригодные для жизни территории ныне пустуют, – сообщила она. – Мы просили прайд Тэг продать города, только соседи всякий раз находили предлог, чтобы уйти от разговора. Было даже как-то невежливо с их стороны. По-моему, бессмыслица какая-то… Энрико! – Хозяйка постучала вилкой по краю тарелки. – Держи спинку, сынок! Ты ведь не хочешь стать сгорбленным, словно старый подносильщик блюд!
– Я тебя понял, мамочка, – смиренно отозвался младший Баттиста.
– Дорогая гостья! Прайд Баттиста развивается, – продолжила хозяйка размеренную речь, – сегодня мы мечтаем расширить производство. Я намерена обратиться к Пермидиону… Уверена, что вдову иерарха, лишившегося жизни в ритуальной войне, выслушают и удовлетворят ее прошение. Я собираюсь заселить Знамение и Судьбу своими людьми. А затем переоборудовать города в генетические фабрики новейшей конструкции. Как ты думаешь, Климентина, это стоящее начинание?
Климентина кивнула, дожевывая неподатливый кусок: Баттиста чересчур преуспели в имитации натуральных качеств продукции. Ответила:
– Я и без того ошеломлена мастерством ваших генетиков, благородная Силона. Наверняка Баттиста лучше всех в Сопряжении знают свое дело…