* * *
Но о них помнили.
Шан проснулся среди ночи с ощущением, что кто-то ходит по темной комнате. "Сип!" - окликнул он, но никто не отозвался. Он потянулся к сонетке, но чьи-то пальцы вывернули запястье и заломили руку. Коротко охнув, септ-капитан упал лицом в подушку. Кто-то схватил его за волосы, приподнял. По глазам резанул белый свет.
- Где ты прячешь его, собака? Где? Говори!.. Где?
Удар по лицу. Кровь на губах. Снова рывок за волосы.
- Куда спрятал? Говори, собака, или прикончим! Где?
Шан захрипел. Его бросили на кровать с вывернутой рукой и рассеченной губой. Он ничего не понимал. Голова гудела и кружилась. Отдышавшись, он освободился от скрученного одеяла и сел. По комнате метались яркие пятна фонарей. Вывернутое из чемодана белье. Кожаную папку драли на узкие полосы. Вывертывали карманы мундира. Разбили графин с водой, вода полилась со стола на ковер. Вывернули платяной шкаф и простукивали углы. Что-то делали в ванной, время от времени пуская воду. Судя по шуму, в комнате Сипа творилось нечто подобное.
- Эй, кто вы такие? Я - септ-капитан полицейской гвардии!
- Очухался?
Свет снова уперся в лицо Шану.
- Слушай, милок, и думай, пока жив. Если ты сейчас не выложишь нам эту штуку, то сам понимаешь… А мы уйдем как пришли. Понял?
- Далеко не уйдете. У министра государственного милосердия высшего Тираса длинные руки. Мы здесь по его приказу.
В темноте раздались смешки и откровенный хохот. Щелкнул выключатель. В комнате было человек пять в голубых комбинезонах и странных зеркальных шлемах, скрывающих верхнюю часть лица. Тот, что стоял против Шана, отогнул лацкан куртки. Сверкнул золотой топорик.
- Марш в машину!
- Может быть, лучше в брюках?
"Топор" ткнул под горло вроде не очень сильно, но дыханье вернулось к Шану только возле зарешеченного оконца, на деревянной лавке, в душном фургоне.
Где-то близко застонал Сип. Шан нашел его ощупью - с товарища почему-то текла вода. Шан вспомнил странные звуки в ванной. Сип ободряюще похлопал его по руке.
Они долго ехали, временами включая сирену и пугая город. Потом долго стояли. В зарешеченное оконце ничего видно не было. Их растолкали поодиночке. В узком - метра на два - бетонном блоке не было ничего, кроме откидного брезентового стула. Прошло часа три. Выпустил Шана очень чистый и очень вежливый человек в штатском, перед которым охранник в коридоре тянулся, как пружина.
- Я прошу простить нас, септ-капитан. Произошло досадное недоразумение - эти остолопы перепутали номера. От имени министра и Великого Кормчего прошу забыть инцидент. Моральный и физический урон будет вам компенсирован. Я прошу вас пройти в комнату. Там вы можете привести себя в порядок. Прошу вас.
Шан мог бы и поверить. Но он заметил на сгибе пальца вежливого штатского перстень, печать которого чувствовал на разбитой скуле.
В комнате был стол, аккуратно выглаженный и развешанный на плечики шанинский мундир, горячий чай с орешками, умывальник и Сип, который разглядывал себя в зеркало.
- Принесли извинения?
- Да. Тот же тип, что…
Сип приложил палец к губам,
- Одевайся и прихорашивайся. Если мне не изменяет интуиция, скоро мы будем беседовать с министром милосердия.
Он оказался прав. Еще один штатский, уже не просто вежливый, а источающий благожелательство, попросил, если они не очень устали, немного подождать. Сам высший Тирас, с раннего утра пребывающий на посту, хочет удостоить их личной беседой. Они, конечно, могут отказаться, но министр так занят! Иное время для беседы найдется у него не скоро.
- Пожалуй, мы подождем немного, - серьезно сказал Сип. - Нам тоже хочется поскорее увидать высшего Тираса… И у нас тоже времени в обрез - дела, дела…
Ждать пришлось недолго, не больше получаса. Но путь к Тирасу оказался непрост. Гостей из Силая конвоиры передавали, как ценную посылку, из рук в руки, расписываясь в сдаче и получении. Тайные и явные лифты то загоняли их под землю - там в коридорах ощутимо попахивало плесенью, то возносили на высоту - в окнах синело.
Шан давно потерял ориентацию в пространстве и удивлялся Сипу, которого охватило непонятное возбуждение. Сип то норовил выглянуть сквозь неплотные створки в лифтовой ствол, то, к неудовольствию сопровождающих, прилипал к какому-то вполне ординарному углу, то подскакивал к бойницам-окнам коридора. Раза два он принимался что-то считать, загибая пальцы. И непонятные его расчеты, видимо, шли удачно. Сип повеселел.
Их вели неофициальным ходом, через огромные залы технических служб с телетайпами, похожими на станковые пулеметы, и счетными машинами, обрабатывающими сверхсрочные материалы… Здесь почти не было мундиров - черные тройки, серые пиджаки, белые халаты. И закончили они путь не в приемной с секретарем и телефонами, а в белой игривой комнатке с цветами, низкими креслами и софой, накрытой шкурой песчаного тигра.
Здесь Шана и Сипа оставили вдвоем.
Сип, едва сопровождающий вышел, "полез" на стенку. Стены были обиты белым бархатом и не простукивались. Сипу пришлось отодрать часть обивки, но он нашел то, что искал. Одна из стен звучала явно глуше других, словно за звонким бетоном был войлок.
- Башня Кормчего, - прошептал он зачарованно. - Триста восьмой распор девятого яруса…
Шанин понимал, что Сип обнаружил что-то важное, но вопроса задать не мог. И боялся, что несдержанный силаец вызовет подозрение, - в том, что за ними следили, не было сомнения. И он постарался попасть в тон Сипу:
- Вечный Дворец… Утес бессмертия и справедливости, который вырос вокруг Башни Правителя на благо Свиры… Здесь можно стать поэтом…
- Можно. - Сипом совсем некстати владело веселое бешенство. - Нужен только дефект, совсем маленький дефект. Под левой грудью. В сердце…
И Сип снова "полез" на стену - на ту самую стену, на которой был выложен цветной мозаикой портрет Великого Кормчего.
- Приятно видеть гвардейца, увлеченного чем-то вечным, - пропел грустный низкий голос. - Ты давно интересуешься живописью. Сип?
В проеме маленькой потайной двери стоял Тирас. Его благородное открытое лицо без морщин, печальные серые глаза и аккуратно зачесанная назад шевелюра снежной чистоты как нельзя лучше подходили к титулу "министр государственного милосердия". Он был очень похож на портретные изображения Кормчего. Возможно, художники, лишенные натуры, безотчетно вносили выразительные черты Тираса в абстрактный облик правителя. А возможна и другая причина… Нет, это было бы слишком просто. И все равно не объяснило бы главного.
- Ты давно интересуешься живописью, Сип?
- С детства, высший.
Да, Сип явно переменился за последние дни. Он никогда не был трусом, но раньше в его смелости была угрюмая обреченность. А сейчас в нем была уверенность и вызов. Для простого сержанта это было чересчур необычно. И самое главное, что эта уверенность в своей Тайной власти смущала и пугала имеющих явную власть. Они терялись перед нахальным сержантом. Вот и сейчас Сип не отскочил от мозаики, не вытянулся в струнку перед вторым человеком Свиры, не затрепетал под его ледяной улыбкой - и Тирас, поколебавшись, уступил, даже замечания не сделал.
- Наверное, любовь к живописи у тебя наследственная?
- Возможно. Я не знаю своих родителей. Как многие в Силае.
- У всех сирот Свиры есть один великий родитель. Благодаря ему они не знают горя, а только радость от служения обществу.
- Да, на Свире многого не знают благодаря Великому Кормчему…
Тирас счел возможным пропустить мимо ушей опасную дерзость.
- Чудесный портрет… И какое сходство! Но это копия! И к тому же с дефектом. Вот здесь идет трещина. Я залил ее эпоксидным клеем, и она теперь почти не видна. Но дефект есть дефект! Оригинал у меня в кабинете. Он больше по размеру - в полный рост и совершеннее по колориту. Полный эффект присутствия. Постоянное ощущение, что за твоей спиной не портрет, а сам правитель. Вот что делает искусство… Кстати, Сип, ты знаешь, кто автор этих шедевров?
- Знаю.
- Знаешь… Воистину неисповедимы пути знания! Даже всемогущая воля бессильна преградить их, если честно признаться. Имя таланта - пусть запретное, пусть грешное - ведомо избранным. А Кокиль Уран был талантлив, чертовски талантлив… Ты где учился, Сип?
- В Силае, высший. В "Гнезде Кормчего".
- В Силае? Странно. Такая эрудиция, такая интеллигентность - и Силай. Впрочем, возможно, голос крови… Великая вещь - голос крови… Тебе, конечно, известно, что государственный преступник Канир Уран по прозвищу Бин - внук Кокиля Урана, великого художника и великого преступника?
- Его казнили?
Тирас словно не замечал Шанина. Был он не в мундире, а в строгом сером костюме с голубым галстуком, и вел себя так, словно решил отдохнуть от дел, поболтав со старыми знакомыми. Пока, правда, он обращался только к Сипу, но Шанин чувствовал, что каждое слово этой странной беседы направлено рикошетом в его сторону.
Шанин ждал встречи с Тирасом и готовился к ней. Она должна была решить многое, если не все. Тайна Кормчего, тайна Свиры обитала где-то здесь, рядом с Тирасом, и Тирас владел этой тайной - иначе быть не могло. Надо было приручить Тираса. Любой ценой.
Но пока все шло наоборот. Инициативой владел Тирас. Он вел какую-то свою игру, цель и смысл которой открывать не спешил.
А Сип… Сейчас он плохой союзник. Во-первых, он крайне взвинчен и насторожен. А во-вторых… В таком деле можно работать лишь спиной к спине, безраздельно доверяя друг другу. Шан доверился Сипу. Сип Шану - нет. В результате даже Тирас знает о Бине больше, чем Шан. И если эти скрытые Сипом детали родословной соотнести с его поведением в последнее время, многое становится яснее, а многое - загадочнее. Как это трудно - в чужом мире, когда приходится разгадывать не только врага, но и друга.
- Его казнили?
- Да нет, Сип, его не казнили. С ним еще придется повозиться моим медикам… Трудный случай… Полная амнезия…
- Вы хотите заставить его вспомнить свою биографию?
- В этом нет надобности. Биографию Канира Урана, который уже к тридцати годам был незыблемым авторитетом в области электроники и прикладной физики, а в сорок - приговорен к смерти за покушение на Великого, мы знаем лучше самого Бина. Но его мать и отец, которых Бин даже в лицо не видел, обладали одним фамильным секретом. Секретом огромной государственной важности. У меня есть сведения, что им владел и Бин, хотя на первый взгляд это попросту невозможно. Супруги Ураны скончались… м-м-м… под нашим наблюдением. Связи с внешним миром они не имели. А Бин в то время даже не подозревал об их существовании. О том, кто его родители и как они окончили свои дни, он узнал только через несколько десятков лет… Мои медики пытаются выудить золотую рыбку из мертвого моря, из головы того, кто был когда-то Бином…
- Зачем вы рассказываете нам все это, высший? Государственная тайна не для любопытных ушей. Даже если это уши полицейских гвардейцев. Зачем нам знать про Бина? Мы свое сделали - отдали его в ваши руки. И мы не медики…
Тирас, словно не слыша, подошел к портрету, провел мягкой ладонью по нетускнеющим срезам камня, смахивая несуществующую пыль. Постоял с лицом человека, изучившего за долгие годы каждую пядь, каждый изгиб, каждый скол изумительного сочетания естественных и искусственных линий мозаики.
- Дорого бы я дал, чтобы выведать фамильный секрет Уранов. Никто из вас, даже сами Ураны, даже этот несчастный Бин - никто на свете, кроме меня, не может хотя бы представить цену этому секрету… Дорого бы я дал за него…
И он вдруг пружинисто вышел на Шанина.
- А ты, Шан? Ты - дорого?
- Я? Я - ничего. Это меня не касается.
- Брось. Не надо. Мы все трое - интеллигентные люди, мы выше глупых тайн и махинаций. Не будешь же ты утверждать, что тебя интересуют только деньги? Кто тебе поверит?
- Горон.
- Горон… Мой лучший друг Горон - просто мелкий жулик с чрезмерным аппетитом. Он плебей. Он не способен на крупное дело. Настоящее дело, достойное гения…
- Горон прислал тебе, высший, ящик особого силайского пива.
- Протовит? Премного благодарен. Протовит вместе с остальным вашим багажом стоит у меня в кабинете. А больше Горон ничего не передавал? Более интересного?
- Нет, высший.
- Странно… А как насчет красного саквояжа?
Тирас не кривлялся. Его красивое лицо было сосредоточенно, как у боксера, ведущего атаку. И в серых глазах, которые принято называть "стальными", не было злобы - он просто следил за жертвой, пресекая попытки спастись или перейти в контратаку.
- Не хотите отвечать? Не надо. Я уже знаю, что настоящий саквояж остался у Горона, а у вас - подделка. Не скрою - я думал, что ты явишься в Дрому с настоящим саквояжем. Но Горон решил меня перехитрить… Старый трупоед… Итак, ситуация на сегодняшний день такова: красный саквояж у Горона, ключ от него - у меня. Ведь так, Шан?
- Я не знаю, о чем ты говоришь, высший.
- Я напомню. Ночь. Контрабандная "телега", которую задерживают сторожевые катера. Ваша встреча с Гороном. Ты отдал ему на хранение красный саквояж, добытый за Стальным Коконом. Саквояж, который открывается только твоим мысленным приказом. Горон делает тебя и Сипа "пернатыми" и героями поимки давно уже пойманного Бина. И отправляет в Дрому, где вы должны одурачить высшего Тираса ящиком протовита и проникнуть туда, куда не проникал никто за всю историю Свиры.
- Ты знаешь все, высший.
- Я знаю много, но не все. Я не знаю, например, что в красном саквояже. Как видишь, я откровенен с тобой.
- Там нет ничего, что повредило бы Свире, высший.
- Это не ответ.
- Пока я не могу ответить иначе.
- Хорошо… Тогда я задам другой вопрос: зачем вы явились в Дрому?
- Нам нужно видеть Великого Кормчего.
- Видеть Кормчего… Какое скромное желание - всего лишь увидеть правителя… Так вот, дорогой Шан, я, высший Тирас, правая рука и гранитная опора Великого, никогда в жизни не видел правителя Свиры и никогда не слышал его голоса. И самое горячее мое желание - нет, главная моя цель - видеть правителя! Видеть! Своими собственными глазами - бога ли, чудовище ли, гору всеведающей протоплазмы или обросший проводами автомат абсолютной власти - видеть! Прикоснуться руками! Осязать! Даже ценою жизни - видеть!
Он выбрасывал слова, как тугие кожаные перчатки, не повышая голоса, не теряя дыхания, скользя неслышно по белой комнате, как по квадрату ринга - он вел бой, но его противником был уже не Сип и не Шан, а тот, кто возникал из мозаичной стены, путая реальность и фантазию.
- Правитель! Вы хотите видеть правителя! Вы хотите видеть то, что не может существовать, но существует вопреки здравому смыслу! Зачем вам это? Зачем? Зачем рисковать жизнью ради праздного любопытства? Бросьте ломать комедию! Я знаю, что вам надо. Я догадываюсь, кто вы. Вы оба такие же контрабандисты, как я - министр милосердия. Играть со мной в дурачка бесполезно. Вас выдает порода…
- Ты идешь по ложному следу, высший.
Это вмешался Сип, непринужденно оседлавший софу с песчаным тигром и наблюдавший за пируэтами Тираса с видом тренера.
- Я? Ты самонадеян. Не отказывай и мне в способности мыслить логически. Почему Горон, поймав Бина, не отправил его сразу в Дрому? Ведь его ждала награда! Нет, он поджидал вас и красный саквояж… Ведь не станете же вы доказывать, что ваша встреча с Гороном на орбите - случайность? Это раз. Вам удалось то, что не удается моим медикам, - вытрясти из мертвой памяти Бина фамильную тайну. Помолчи, Сип, помолчи - ты недаром околачивался в Дроме по картинным галереям. Тебе надо было узнать, в какой части Вечного Дворца находится дверь в Башню Кормчего. Единственная дверь, которая открывается снаружи, а не изнутри, как остальные. Дверь, которую преступный гений Кокиля Урана замаскировал одним из настенных портретов Великого… Ну что, Сип? Ты уже ничего не хочешь сказать?
- Пока нет, высший.
- Тебе нечего сказать. Потому что я попал в яблочко. "Силайское яблоко" - так, кажется, Шан, вы с Гороном зашифровали это? Конспираторы… У меня всюду глаза и уши… Надежные глаза и уши… И вам меня не обойти! Я ждал вас много лет! У меня не было Бина - я проникал в секрет Кокиля Урана, как вода в камень, - микрон за микроном. Я выколупывал крохи знания из трухлявых фонозаписей в пыточных камерах, из бреда сошедших с ума. Правитель хитер - он уничтожил чертежи и строительные документы Башни, а потом и тех, кто их уничтожал. Он перестрелял всех строителей, а потом повесил палачей. Он сделал все, чтобы Башня его была неприступна вовеки и никто не мог проникнуть в нее…
Сип поднял над головой руку, сжатую в кулак, и заговорил нараспев с закрытыми глазами, как читают любимые стихи:
- "Ты высок, но есть выше тебя, имя которому народ. Ты силен, но есть сильнее тебя, имя которому народ. Народ отомстит за все. Надежда - солнце для мертвых. От имени всех невинно убитых я проклинаю тебя. Неприступна Башня твоя, но есть дверь. Твои судьи войдут без зова."
- Ты признался, Сип. Ты правильно сделал, что признался. Вы распотрошили Бина… Все считали поэму Ситара Урана "Солнце для мертвых" поэтическим вымыслом. Но я верил, что в ней ключ к заповедной двери. Ситар Уран был из хлипких, он страдал пороком сердца. Да и нервы не те, что у папаши Кокиля. Он держался только благодаря жене. Пришлось заняться Ланой Уран всерьез. Но кто-то передал Уранам яд. Я не успел узнать главного - как. Как открыть дверь…
- Значит, Ситар и Лана Ураны - твоя работа, высший? А как же правитель? Разве не он…
Тирас встал посреди комнаты, словно споткнулся на ровном месте. Его рука медленно поползла к голубому галстуку, распустила его, медленно расстегнула ворот сорочки.
- Правитель? Правитель… Что ж, получайте правду. Она вам не повредит. Вам уже больше вообще ничто не повредит.
На ладонь Тираса золотой струйкой пролилась тонкая цепочка с неправильным треугольником желтого металла на колечке. Таким, как у Горона.
- Этому знаку много сотен лет. Он попал на Свиру издалека. Три таких треугольника, сложенных вместе, образуют изображение глаза. Всевидящее Око - символ Ордена проницательных…
- Значит, это не досужие сплетни - про тайный Орден и все такое?
- Нет, Сип. Это не сплетни. Это - власть. Истинная власть, а не кукольный театр для доверчивых. Тайная власть незаметных, неуловимых избранников Высшей Воли…
- Что-то не очень понятно, Тирас. Ведь правитель…