- Неужели я настолько дик образом?
- Все это ерунда, - оборвал их Ломов. - Я тоже похож на смоленского витязя. Ну и что? Лучше скажите, что вы думаете об этом эпизоде, который я назвал бы экстраполяцией в будущее?
- Здесь все понятно. Авторы фильма хотели подчеркнуть, что война колоссальное зло. На земле живут многие народы, и самое правильное для них добрососедство и сотрудничество. Как сейчас.
- Естественно. Но что делать, если на тебя прет завоеватель? Жертвы неизбежны.
- Ошибаетесь, - заявил Ломов. - Все дело в генетическом коде. Тонкость режиссерского замысла!
- Что, что?
- Основное сокровище людей - гены. Генофонд планеты велик, но небеспределен. Всякое насильственное уничтожение человека, носителя неповторимой комбинации генов, является преступлением.
- Перегибаешь, - сказал Галин.
- Почему? Имею право на свою трактовку. Судите сами: витязь и багатур безусые юноши. У них нет и никогда не будет детей, внуков, потомков. В фильме показан космический полет, который никогда не состоится. Потому что именно эти космонавты никогда не родятся.
- Природа всегда заботится о прочности, она всегда имеет резервы… Грюнвальдская битва, конечно, решала, быть или не быть самостоятельными целым народам…
Баграт ни с того ни с сего окрысился:
- Борьба против захватчиков - преступление?
Ломов попытался объяснить:
- В битве погибли тысячи воинов. Потеряны тысячи комбинаций генов. Убиты настоящие мужчины. Каждая война надолго оставляет последствия…
Сванидзе не слушал. Он хищно изогнулся, стиснув в кулаке невидимый кинжал.
- Прямо абрек какой-то, - усмехнулся Ломов. - Летим всего-то вторую неделю, а он уже бьет копытом.
- Ребята, ребята, - утихомиривал друзей Галин, - не перегибайте палку. Бионетик Ломов построил абстрактную модель в терминах своей науки. Он не учел, что люди - это не его любимые кианы, искусственные существа. У людей в сильнейшей степени развито эмоциональное начало. Чувство патриотизма, национального самосознания…
Бортинженер вскрикнул и полетел на Ломова. Галин едва успел перехватить его.
- Брек, - решительно сказал он. - Бокс отменяется. Предлагаю разойтись, а то командир покажет нам кузькину свекровь.
Ломов презрительно пожал плечами и открыл люк отсека, в котором они жили вдвоем с Галом. В это время раздался зуммер. Трубку снял планетолог.
- Экипажу собраться у меня! - Голос Красова был непривычно взволнован.
- Понял. Микель, не уходи, что-то случилось.
Они быстро поплыли по анфиладе отсеков "Венеры". Миновали кают-компанию, которая одновременно служила кинозалом, библиотекой и столовой. Следом за ней располагался спортивный зал. Ломов вспомнил утреннюю победу в космобол и самодовольно усмехнулся: "Так вот почему зол Баграт! Жаль, не было болельщиков. Спортотсек совмещен с душевой, туалетом и мусоросборником. Больше двух человек не входит…"
"Вот тебе и проблемы космоустойчивости, - думал Галин. - Чуть не подрались эти петушки… Надо что-то придумать".
В это время Баграт открыл люк последнего обитаемого отсека. Дальше, у носа корабля, располагался посадочный атмоскаф "Тетра".
Большую часть командирской рубки занимали пульт управления и электронно-счетная машина, которую Сванидзе звал Эммочкой. В отличие от Киана она не была личностью. Обыкновенный арифмометр, придаток человека. Ломов такие не любил. Космонавты помещались в рубке, если использовали всю кубатуру. Поэтому Баграт сел рядом с Красовым, а остальные всплыли к потолку и повисли вниз головой, наподобие летучих мышей.
- Чего жмемся? - спросил бионетик. - Пошли в кают-компанию!
- Возможно, считать придется. - Лицо у командира багровое, результат давнего ожога. Что-то не задалось у него на Меркурии.
- Считать? - подозрительно спросил Сванидзе. - Что?
- Программу торможения.
- Зачем? - Бортинженер клюнул горбатым носом. - И где мы возьмем топливо?
- Если будет нужно, найдем.
- Не буду искать! Нашел лихача, понимаешь…
- Обстоятельства чрезвычайные, - неторопливо сказал Красов. - Из Центра управления сообщили: пропал Киан.
Бионетик едва не спикировал на голову Баграта.
- От нас утаили, что последние три дня Киан вел себя странно. Перемежал деловую информацию с бессмыслицей. Говорил о каких-то жуках, топорах, дятлах…
- Никита, - растерянно сказал Ломов, - шутишь?
- Вот радиограмма. Ты специалист, тебе и карты в руки. По косвенным данным, в Центре управления полагают, что Киан упал на планету Венера.
- Бред какой-то…
Остальные члены экипажа были поражены не меньше.
- У нас три возможности, - сказал командир. - Первая: прервать полет.
Космонавты недовольно зашевелились.
- Вторая: резко сократить время полета. Может быть, успеем помочь Киану.
- Топлива, понимаешь, в обрез. Надо хорошо посчитать.
- Никита, - подал голос Галин, - стоит ли пороть горячку? Мы можем работать по варианту программы без Киана.
- Это и есть третья возможность.
Через неделю Галим Галин, изучая анализы крови членов экипажа, думал: "Удивительно, до чего гибок человек. Недавно переживали исчезновение Киана, едва назад не повернули. Но вот все утряслось, продолжаем полет к Венере. Испытания на космоустойчивость продолжаются. И у Микеля дело появилось…"
Бионетик долго сидел над радиограммой. Жучки, дятлы и топоры наводили на мысль о мании преследования. Но Киан не мог сойти с ума, как человек не может сойти с рельсов. Разве что в переносном смысле… В результате у Микеля сформировалось нездоровое чувство юмора. Его итальянские глаза начинали испуганно бегать, копна волос каким-то ухищрением вставала дыбом. "Боюсь топора", - с ужасом говорил бионетик. Этой шуткой он изводил пылкого Баграта, которому помогал общаться с Эммочкой в качестве кибернетика. В конце концов Сванидзе выгнал его. Тогда Ломов превратился в биолога и принялся систематизировать данные медицинских наблюдений. Вскоре он выявил ряд тонкостей, которые осветили проблему космоустойчивости с неожиданной стороны. Галин был удивлен. Он знал, что Ломов - крупный специалист в области бионетики, один из создателей Киана. Однако космоустойчивость и бионетика довольно далеки друг от друга.
Полет продолжался штатно. Работали, выстаивали вахты, играли в космобол, читали, смотрели кино. На подходе к Венере произошло ЧП - Ломов, который много времени проводил в спортотсеке, перегрелся на велоэнергомере, а затем переохладился под душем. Он оглушительно чихал, из носа и глаз текло. Как человек, никогда не болевший, быстро скис. Пожелтел, осунулся, жалобно постанывал. Галину пришлось бороться и с болезнью, и с малодушием пациента. Ультрафиолетовое облучение в сочетании с психотерапией поставили Микеля на ноги. В благодарность он обрушил на Галима сонеты Петрарки, терцины Данте, газели Джами, рубай Хайяма, строки Пушкина и Цветаевой. Стихов он знал неимоверное количество. Галин был невозмутим. Он готовил к печати "Очерки планетологии".
Через несколько дней Красов, Сванидзе и Эммочка в последний раз скорректировали орбиту "Венеры". Корабль увеличил гелиоцентрическую скорость до 35 километров в секунду и подошел к финиш-планете с внутренней стороны. Теперь он обращался вокруг планеты Венеры почти в плоскости ее экватора по эллиптической орбите с перигесперием 684 километра. Направление движения корабля совпадало с суточным вращением планеты.
2. ТАМ, ПОД ОБЛАКАМИ…
Два солнца сияли по обе стороны корабля. Казалось, что диск малого, истинного солнца стремительно вращается на фоне черного неба, разбрызгивая лучи. В большом солнце ощущалась крутая сферичность, хотя никаких деталей на слепящей поверхности не было видно. Только ультрафиолетовые лучи выявляли структуру венерианских облаков. Обзорный экран напоминал холст, на котором художник-абстракционист поспешными мазками изобразил пятнисто-полосатый круг.
Галин и Ломов готовились к испытаниям "Тетры", Красов и Сванидзе тщетно просиживали у приемника. Киан молчал. Однажды Микель за какой-то надобностью приплыл в командирский отсек. Красов и Баграт сидели с выражением напряженного внимания на лицах. Ломов невольно насторожился. Однако ничего, кроме музыки, не услышал. Это была знакомая мелодия, которая ассоциировалась с березовой рощей, солнцем и ветром. Березки, словно девушки, рассыпали по плечам зеленые волосы, а ветер подхватывает их и относит в сторону. В каждой пряди искрится и переливается солнце.
- Чайковский, Четвертая симфония, - сказал Ломов.
- Это Киан.
- Чего-о-о?
- Киан. Передача идет из долины Блейка.
- Чушь! Вы поймали Землю.
- Тебе говорят - запеленговали станцию на поверхности Венеры. Сначала хор имени Пятницкого пел "Во поле березонька стояла…". Теперь Чайковский.
- Пусти-ка…
- Пробовали. Киан не отзывается.
Теперь маршрут дрейфа "Тетры" в атмосфере Венеры был ясен. Конечная точка - Киан. В Центре управления долго обсуждали предложение Красова, рассматривали варианты посадки. К пятнице все было готово.
- Пятница - день Венеры, - сообщил Галин. - Так утверждают древние календари.
- Счастливое предзнаменование! - обрадовался Микель.
- Но не для тебя. Шевелюру-то придется снять.
- Это еще зачем?
- Читай инструкцию о работе в атмосферном скафандре.
После бритья стало понятно, почему Ломов сопротивлялся. Формой его голова походила на мяч для регби. Она была сизоватой, продолговатой, а к затылку и лбу плавно сужалась.
- Черт знает что, - сокрушался Ломов, глядя в зеркало. - Не голова, а трехосный эллипсоид. Как покажусь жене?
В ночь перед стартом Ломов спал плохо. Кашлял, крутился в спальном мешке. С завистью смотрел на Гала. Под утро Ломову почему-то приснилась Феодосия, зеленое море и случайная знакомая Марина. Девушка плакала, убеждала, что неправильно понята, что любит его с томительной силой. Так и сказала - с томительной силой. Ломов едва убежал по вязкому песку, который вдруг всосал его до шеи. Проснулся он в зябком поту, долго лежал, тяжело дыша…
После завтрака Галин уложил в планшет рукопись своей книги. Потом достал откуда-то лепешку, отломил кусок и медленно сжевал. Остаток спрятал в спальный мешок.
- Зачем? - спросил Микель.
- Поработаю над книгой, пока ты разберешься с Кианом.
- Я спрашиваю, зачем лепешку кусал?
- Старый татарский обычай. Бабушка учила: "Если уезжаешь далеко, оставь надкушенный хлеб. Хлеб вернет тебя домой".
- Дай-ка и я кусну…
Они быстро проплыли через все рубки корабля. Красов и Баграт висели по обе стороны люка, ведущего в "Тетру". В переходной камере Ломов успел заметить два огромных, в человеческий рост, яйца с повисшими манипуляторами. Это были атмосферные скафандры.
- Галим, Миша, доброй дороги, - пожелал Красов.
- Привет Киану от Эммочки! - крикнул Баграт.
Ломов сидел в кресле, закрыв глаза. Рядом дышал Галин.
- "Венера", я "Тетра". К расстыковке готов.
- Понял вас. Действуйте.
Их прижало к спинкам кресел.
- Отошли нормально, - сообщил Красов. - Дистанция тридцать метров… Пятьдесят…
- Шестьдесят, - подхватил Галин. - Все штатно. Приступаю к маневру.
Щелкнули тумблеры. "Тетра" дрогнула, и Ломова бросило на левый подлокотник. Он открыл глаза.
- Говори хотя бы, что делаешь.
- Поворот вокруг оси. Готовимся к торможению.
Они молча смотрели, как стрелка таймера короткими рывками приближалась к алому штриху. В нулевой момент Ломов напряг мышцы. Тут же невидимые ремни стянули тело, выдавливая воздух из легких. Кровь превратилась в ртуть, налила тяжестью руки и ноги. Ломов чувствовал, как плывет кожа на лице, собираясь складками к ушам. Рот растянуло в кривой ухмылке, губы едва не рвались от напряжения.
"Четыре месяца в невесомости, - думал Ломов. Мысли перекатывались, как булыжники. - Изнежился донельзя…" Стоическое терпение спортсмена иссякало. Время словно умерло. Микель задыхался. Вдруг невидимые ремни лопнули.
- Д-да… - хрипло сказал Ломов. - Д-дела…
- Эй, эй! - не менее хриплым голосом окликнул Галин. - Ты куда?
- Да вот…
- Сиди, дед, сиди. Отдыхай. "Тетра" выпускает крылья.
В голове у Ломова прояснялось. Он уже видел не только таймер, но и сидящего слева Галина, и пульт управления, и всю рубку. Он даже как бы со стороны увидел "Тетру", вставленную в конусовидный обтекатель с короткими крыльями.
Галин посмотрел на альтиметр и включил обзорный экран. От неожиданности Микель вскрикнул. Под ними расстилалась снежная страна, похожая на Антарктиду. Крутые холмы, то одиночные, то собранные в гряды, сменялись долинами с дух захватывающей глубиной. "Тетра" приближалась к верхней границе облаков. Белые холмы и долины неслись с возрастающей скоростью.
- Как будто самолет идет на посадку…
Перед ними возникла гора с округлыми склонами. "Тетра" бесшумно, как иголка в масло, вошла в снежный склон. Экран чуть заметно потемнел. "Тетра" пронизывала горы, пока полностью не погрузилась в облака. Они были настолько неплотными, что Ломов различал структуру нижележащих слоев, которые напоминали желтоватые клочья ваты, переплетенные между собой и закрученные в спирали.
- Что-то облака пожелтели…
- Серная кислота. - Галин смотрел на приборы. - Высота пятьдесят пять, скорость сто сорок, давление пять сотых мегапаскаля. Пора.
- Температура?
- Триста десять Кельвинов, как в Средней Азии.
Галин вдавил кнопку отстрела. "Тетра" вздрогнула. Микель знал, как это выглядит со стороны: взрыв раскалывает орех обтекателя, скорлупа уносится вихрем, ядрышко продолжает спуск. Ядрышко сложное - рабочая рубка окружена четырьмя несущими шарами, расположенными в вершинах тетраэдра. Потому и "Тетра".
- Высота сорок. Вошли в тропосферный вихрь.
- Почему молчит "Венера"?
- Корабль на другой стороне планеты…
И тут буйная тропосфера словно ворвалась в "Тетру". Волнистые струи и спиральные завихрения захлестнули космонавтов. Несущие шары с сумасшедшей скоростью вращались вокруг атмоскафа, смазываясь в сплошные полосы. Первозданный хаос проник в сердце Ломова. Он ослеп. Тело превратилось в туман, распушенный встречным вихрем. Только мозг яростно сопротивлялся…
Вдруг все прекратилось.
- Гал, - сипло сказал Ломов и закашлялся. - Гал… Что это было?
- Тропосферный вихрь.
Ломову было стыдно за минутную слабость, за свое тренированное тело, которое так неожиданно подвело. Чтобы отвлечься, он принялся размышлять о "Тетре". Какая она прочная и легкая! Как остроумно задумана и решена! Только настоящий инженер мог взять за прототип детскую куклу-неваляшку. Сколько ее ни крути, она всегда будет сохранять положение устойчивого равновесия. Низ всегда будет низом, верх - верхом. А шары не только поддерживают "Тетру" на плаву, но и придают ей остойчивость, как любой гироскоп.
Облачный слой кончился. Потрясающая картина открылась перед космонавтами. За недостатком слов Микель выразил свое состояние только одним звуком: "О-о-о!" Лишь через полчаса он нашел аналогию для увиденного. "Модель океана углекислого газа можно построить, - думал он. - Достаточно отполировать драгоценный аквамарин. Прозрачная голубизна камня будет соответствовать… Нет, не будет! Атмосферная голубизна не равномерна… А-а-а, вот что! Надо растворить в аквамарине алмаз. Да еще исхитриться, чтобы содержание аквамарина с глубиной увеличивалось. Потом начнем растворять изумруд, хорошо бы бразильский, голубовато-зеленый… Уже похоже, но чего-то не хватает. Не хватает, не хватает… Освещения! Полученный трехслойный кристалл надо осветить оранжевыми лучами. Теперь похоже. Как плоская фотография на жизнерадостный оригинал! Да-а-а… Матушка-природа!"
- Поверхность планеты увидим? - спросил Ломов.
- Да. На десяти километрах атмосфера прозрачна.
Галин включил блок связи. Рубка наполнилась шорохами, треском и даже попискиванием, напоминающим голоса сонных птиц. Едва он начал взывать к "Венере", как был оглушен фальцетом командира:
- Ребята, слышу вас отменно. Куда вы запропастились? Три минуты волнуемся…
- Высота двадцать три. - Галин уменьшил громкость. - Координаты…
- Не надо, Баграт уже запеленговал. Идете почти к стержню Онежского течения. Вводим данные в Эммочку. Как Миша?
- А что спортсмену сделается? Сидит - рот до ушей!
- Ребята! - завопил Ломов. - Все чудесно! Если бы вы видели океан углекислого газа! Аквамарин…
- Микель, - сказал Красов, - всякому овощу свое время. Принимайте информацию о вариантах маневра.
Баграт начал диктовать бесконечный ряд цифр. Ломов нетерпеливо ерзал в кресле. Голос Баграта слабел, терялся в помехах.
- Сто! - из огромного далека крикнул Сванидзе. - Конец.
- Ребята, большой привет с Земли! До следующей связи!
- Как там Киан? - успел напоследок спросить Ломов.
- Поет "Среди долины ровныя…".
Голос Красова затерялся в шипении и писке целого сонма сонных птиц.
3. МОГУТ ЛИ АРХАНГЕЛЫ ВИЗЖАТЬ?
Онежское течение влекло "Тетру" над Долиной Кратеров, подернутой изумрудной дымкой. Зыбкое марево искажало детали рельефа. Медленно проплывали кратеры. С десятикилометровой высоты кратерные валы казались черными кольцами. Они были разбросаны как попало. Местами перекрывали друг друга, напоминая обрывки круглозвенной цепи. Ближе к приподнятому горизонту мутно-зеленое марево наливалось не менее мутной желтизной и постепенно переходило в оранжево-красное небо. Облаков в земном понимании этого слова не было. Сплошное красное небо с размытыми оранжевыми полосами…
После безумия верхних слоев тропосферы в "Тетре" наступил покой.
- Кратер Андромаха. - Галин вел пальцем по карте. - Дальше - Кассандра и Елена.
- Красивые имена. Оказывается, среди планетологов встречаются знатоки "Илиады".
- То есть?
- Названные женщины жили в Трое. А по Гомеру, над этим городом шефствовала богиня Венера.
Хорошо сидеть в удобном кресле и разглагольствовать о Гомере. Хорошо смотреть на Гала, который смеется, запрокинув бритую голову.
- Что с тобой?
- Венерианская топонимия восходит к Ломоносову. Михайло Васильевич, собираясь исследовать Венеру, заготовил для гор серию женских имен. А морям предполагал дать названия земных рек и озер.
- Здесь нет морей!
- Зато есть постоянные атмосферные течения.
- Но Ломоносов наверняка читал "Илиаду"!.. Кстати, твой смех напоминает бульканье закипающего кофейника.
Ломов достал две саморазогревающиеся банки. Пили, не отрывая глаз от экрана. Хрустели сухариками.
- Ты напомнил одного сумасшедшего планетолога, - сообщил Галин. - Сей ученый муж считает, что на Венере возможны флюктуации. Поскольку, мол, на дне атмосферы течений нет, то должны быть низкотемпературные зоны, обогащенные кислородом.
- Читал, читал. По-моему, он логичен. В любой пустыне есть оазисы, почему Венера исключение? Предположим, что из недр поднимается жидкий кислород и охлаждает участок поверхности. Я бы поискал оазис!
- И птиц?
- Что?
- Неужели не слыхал? Первопроходцы якобы видели однажды красных птиц.
- Слушай, так это жизнь!
Галин хмыкнул.