Я повернулся и направился к выходу. В животе бурчало, почему-то чесались глаза.
У двери я вновь обернулся.
- У драконов правда кладку стережет самец?
- Понятия не имею, - сказал он. - Не знал, что тут вообще водятся драконы.
* * *
Сервы задули в серебряные трубы, и пламя взметнулось в камине.
- Сэр Ланселот, - объявил сэр Кей и пристукнул древком копья по каменным плитам.
В узкие стрельчатые окна били солнечные лучи, и на полу расцветали крохотные радуги.
- Наконец-то, - прошептала Гвиневера.
Она сидела, выпрямившись, стиснув тонкими пальцами подлокотники высокого кресла. Лицо ее, и шея, и грудь вплоть до низкого выреза платья заливались алым румянцем. Не может быть, им не дано краснеть. Игра света.
Сэр Ланселот вошел в каминный зал, и эхо его шагов разбивалось о своды и осыпалось вниз, точно осколки зеркал.
Рыцари, вытянув шеи и перешептываясь, напряженно вглядывались в него. Ибо это был сэр Ланселот, а он всегда умел удивить собрание диковинными трофеями.
- Король Артур…
Глаза его сверкали, словно осколки льда на смуглом лице. Он не был красив, но был прекрасен.
- Мы рады видеть тебя, сэр Ланселот, - приветливо сказал я. Какого черта он так задержался? - Должно быть, тебя постигло необыкновенное приключение?
- Это и впрямь было нечто удивительное, - сказал Ланселот, склонившись передо мной на колено и прижимая к груди шлем с белым плюмажем, - позволь мне…
- Встань, мой друг, - сказал я, - и поведай обо всем.
Они могут часами пребывать в самых неудобных позах. Но я, король Артур, не мог ведь позволить, чтобы мой первый рыцарь стоял предо мною на коленях!
- … и я попал в земли, которые по праву зовутся бесплодными. Там ничего не произрастает, и даже то, что я принял поначалу издалека за воду, оказалось выбоиной в земле, до краев наполненной солью. Ночами там свистит над равниной ветер и гонит впереди себя клочья тумана. И странствуя так, я полагал, что поблизости нет ни единой живой души, но вдруг увидел во мраке крохотный огонек, и направил туда коня, и…
Наверное, он был очень расстроен тем, что ему нечем удивить своего короля, подумал я. Погоди, что он там такое несет?
- … и увидел перед собой замок, и ворота его распахнулись как бы сами собой, и я вошел…
Сбой программы?
Гвиневера, по-прежнему вцепившись пальцами в подлокотники кресла, наклонилась вперед, губы полуоткрыты, словно она пила из ключа его вдохновения.
Остальные тихо перешептывались, их шепот мягко касался моего лица, словно вспугнутые летучие мыши.
- Ты уверен, сэр Ланселот? - спросил я. - Это не могло быть… колдовское наваждение?
Причудливый скальный выступ? Что же до огня… Я чувствовал себя смертельно одиноким.
- …поначалу мне показалось, что в замке пусто. Но в зале, обставленной скудно и бедно, я увидел истинно царское ложе, где, откинувшись на подушки, лежал увечный король, и его рана не затягивалась, а сочилась кровью, и он молча смотрел на меня, и тогда в удивлении вместо положенных слов приветствия я спросил: что сие означает? Увы, ответил он мне, ты не тот, кого я жду, ибо ты сказал не о том. И внезапно вокруг разлилось удивительное благоухание, как бы от сада тысячи роз, и как бы ниоткуда появились четыре девы в белых одеждах, и первая из них несла испускающую сияние чашу, и…
- Очень хорошо, Ланселот, - сказал я, прокашлявшись, - это воистину удивительная история, и я полагаю, она заслуживает того, чтобы быть рассказанной самому Мерлину.
Мерлин ведь, помимо всего прочего, еще и антивирусная программа, но где этот дурень мог подцепить вирус? Может, какой-то шутник имплантировал его еще при сборке? Это ничего, это ладно, хуже, что остальные слышали этот рассказ - теперь и им чистить память? Или просто включить Грааль в систему стимулов и поощрений, - пусть он служит им высшей недостижимой наградой, наподобие морковки, болтающейся у осла перед носом. Надо посоветоваться с Мерлином.
Разумеется, никаких образцов этот дурень не привез, в таком-то состоянии!
- Ступай, сэр Ланселот, - велел я, - мы обдумаем твой рассказ.
- Но это еще не все, сударь мой, - упрямо заявил он, - я не закончил! Ибо, стоило мне лишь потянуться к чаше, как все исчезло, и замок, и девы, и увечный король, и я вновь очутился на пустоши, где свистит ветер…
- Вот как?
- На голой пустоши… И я начал озираться вокруг в поисках того замка, и увидел, что, хотя местность вокруг пустынна и дика, огонь по-прежнему горит. Воистину великое чудо было явлено мне, подумал я, и, быть может, еще большие чудеса будут явлены, так что я укрепил дух (каким это интересно образом, подумал я) и направил путь к тому огню, однако там не обнаружилось ничего удивительного… Всего лишь…
Молния могла поджечь выход нефти, подумал я, такое уже бывало. Грозы тут просто оглушительные.
- Всего лишь странствующий рыцарь, который раскинул шатер в этой гиблой пустоши.
Так. Плохо наше дело. Активировать сервов на поражение? Но ведь это же ужас, что будет!
- И я предложил ему сразиться во славу моей королевы. Королева расцвела улыбкой. Она нимало не сомневалась, сказала она, что рано или поздно даже в сем пустынном краю сэру Ланселоту найдется достойный соперник, способный, в конце концов, оценить превосходство нашего первого рыцаря. Дура.
- И, выслушав меня, он признался, что сочтет за честь служить такому королю, и препоручил себя в мои руки, хотя, заверяю вас, это могучий рыцарь и оружие у него знатное… И я поклялся, что мы не причиним ему вреда, но примем как равного, и вот он готов предстать перед вами…
Он хлопнул в ладоши, и, повинуясь сигналу, двое сервов ввели человека в заношенном комбинезоне. Кислородную маску он снял, входя в залу, и теперь она болталась у него под подбородком.
- Сюрприз! - сказал он.
* * *
Он поглядел на меня, потом на моих рыцарей и все понял. Мои тоже смотрели на меня - как-то я окажу прием благородному пленнику Ланселота? Я откашлялся и сказал:
- Мы, король Артур и королева Гвиневера, рады приветствовать тебя, доблестный рыцарь, у себя в Камелоте…
- Сисадмин, да? - он переступил с ноги на ногу между двумя сервами. - А я - вольный охотник. Думал, вот-вот планету откроют для разработок, а я уже тут! Чистое золото, а не планета!
Планету откроют для разработок не раньше, чем я представлю подробный отчет. Разве что кто-то кого-то сильно подмажет там, наверху… А пока здесь имею право находиться только я. И мои рыцари.
- Я - король Артур, - напомнил я ему, - а то, что ты делаешь, противозаконно.
- Он сдался мне в плен, - на всякий случай напомнил Ланселот. Из нашего разговора он понял только, что я за что-то гневаюсь на чужака.
Я вздохнул.
- Почему бы нам не поговорить с глазу на глаз, - спросил он, - не обсудить все за рюмочкой?
Он глядел на меня насмешливо, кривил губы. Презирал меня. Мне захотелось стать очень маленьким и спрятаться за спинку трона. Я выпрямился.
- Быть может, о рыцарь, ты желаешь принести мне вассальную клятву, и обещав посвятить свои будущие подвиги королеве Гвиневере, удалиться к себе в шатер и возвратиться, чтобы поведать о своих победах, скажем, через год…
Он поглядел на Гвиневеру, которая милостиво кивнула ему со своего возвышения. Жемчуг оплетал ее косы, ручейком сбегал по шее, в ложбинку меж грудями, еще одна нитка оплела руку, и она рассеянно перебирала ее белыми пальцами. Она была прекрасна, ибо такой я ее запрограммировал.
У меня - мои рыцари, подумал я. Они не дадут меня в обиду.
- Я предпочел бы остаться здесь, король. При твоем блестящем дворе.
Вот сволочь!
- Что ж, - сказал я, - тогда будь моим гостем, о пленный рыцарь. Соблюдай наши обычаи и помни о клятве, которую ты дал сэру Ланселоту. Под каким девизом ты желаешь служить королеве и Круглому Столу?
Он помолчал, моргая глазами и усмехаясь. Потом сказал:
- Девизом? О нет, сир, у меня есть имя. Славное имя.
- Так назови его, - вздохнул я.
Джон? Клаус? В лучшем случае какой-нибудь Перегрин…
- Мордред, - сказал он, глядя мне в глаза, - меня зовут Мордред.
- Я не мог его выгнать. Вот так, без видимого повода. Мои рыцари - они бы не поняли. Вот если бы он оскорбил меня или, еще лучше, королеву…
- Но он не оскорбил ее. Скорее, напротив.
- Да. Он оказывает ей всяческие знаки внимания. И при этом смотрит на меня и усмехается. А я… не знаю, что делать.
- Убей его, - сказал Мерлин.
- Я не… как?
- Не знаю, как. Отрави. Столкни с балкона. Ты же король.
- Я не просто король. Я - Артур.
- Ты - сисадмин Големба. Убей его.
- Я - Артур. Он назвался Мордредом. Ты понимаешь, что это значит? Мерлин, я боюсь.
- Он домогается королевы. Уличи его. Натрави на него рыцарей. Они не дадут тебя в обиду.
Он повторял мои же мысли, Мерлин. Говорил моими же словами. Не удивительно. Он - и есть я. До какой-то степени.
- Что с них возьмешь? Они ведь подыгрывают мне. Угадывают сюжетные ходы. Даже там, где сюжет ведет к боли и гибели. Кстати, Ланселот, по-моему, глючит. Ты его проверил?
Мерлин сидел неподвижно, сцепив узловатые пальцы.
- Да. Он чист.
- Тогда…
- Они ведь рассказывают о том, что видят, но интерпретируют это по-своему. Он же принял модуль этого твоего Мордреда за шатер странствующего рыцаря, так?
- Ты хочешь сказать, он действительно видел что-то такое, что интерпретировал, как Грааль?
- Разве это не в обычае людей? Видеть нечто, а потом описывать это нечто в доступных им понятиях? Как знать, быть может тот, настоящий Грааль…
- Он не человек.
- Значит, он еще более жестко ограничен. И тем более видит только то, что ему доступно.
Если там и вправду есть что-то, подумал я, нечто такое, чего не нашли первые разведчики, даже если там ничего нет, но слово сказано, я обязан принять меры. Отправить их на разведку? На поиски Грааля? И остаться наедине с этим Мордредом? Черт, я же знаю, чем однажды уже завершились такие поиски!
Отправиться самому? Увидеть собственными глазами то, что он там увидел?
По правилам я не могу покидать замок. Не могу покидать оперативный пункт. А если бы и мог - долго бы выдержал там, снаружи… даже в гермокостюме? Я же сисадмин.
И как это Мордред не чувствует себя ущербным по сравнению с ними? Или чувствует и поэтому их ненавидит? Или, что еще унизительней, он не чувствует себя ущербным, потому что сравнивает себя не с ними. Со мной.
Потому что я тут самый жалкий. Неуклюжий, уродливый, нелепый. Омерзительно несовершенный. Я, король Артур.
* * *
- Ты чем-то опечален, мой король? - спросила Гвиневера. В ее серых огромных глазах отражались два язычка пламени свечи. И еще мое лицо - в двух экземплярах. Я отвернулся.
Наконец сказал:
- Мордред меня тревожит.
- Но зачем тебе тревожиться из-за чужака? Может быть… - она прикусила губу, задумалась на миг. Долго она вообще думать не умела, не в ее стиле. - Он твой родич? Потерянный давно, а теперь чудом найденный родич, да?
- Да, - сказал я, - что-то вроде того.
- Тогда, - она явно повеселела, - это же прекрасно. А я заметила, между вами есть что-то общее, правда?
- Да, - сказал я сухо, - фамильное сходство. Ты, это… будь с ним поласковей, ладно? Он чужой здесь, ему одиноко, все такое…
- Разумеется, - сказала она равнодушно, - ведь он же теперь один из нас. Он же дал вассальную клятву Ланселоту.
Это имя она произнесла совсем тихо.
- Гвиневера, - спросил я напрямик, - ты что, любишь Ланселота?
- Что ты, государь, - она отпрянула, глядя на меня своими огромными глазами, - как можно?
- Но ты так смотришь на него…
- Я… сама не знаю… просто…
- Ладно, - сказал я, - проехали.
- Что?
- Оставим этот разговор.
- Хорошо, государь, - с готовностью отозвалась она.
* * *
- Сударь мой, - будь Персиваль природным человеком, он бы задыхался от сдерживаемого волнения, - простите, что потревожил вас в размышлениях. Я подумал… Пора мне ехать с новым рыцарским поручением, и ежели я в прошлом своем странствии не смог свершить ничего достойного внимания (природный человек бы сказал: раз уж я так лопухнулся, - не люблю их, природных людей, а эти вот говорят как надо)…
Он сбился и замолчал.
- Да-да, - подсказал я, - тот дракон.
- Да. И вот, я подумал, может быть, ты удостоишь меня чести… Та история, что рассказал сэр Ланселот, о некоем чудном предмете - я готов пуститься на поиски сего предмета хоть сейчас!
Персиваль. Самый честный из них. До сих пор он говорил лишь о том, что видел на самом деле, и не приукрашивал свои поступки, чтобы добиться моей похвалы или благосклонного кивка Гвиневеры. И он способен поступать, сообразуясь с обстоятельствами, он умеет отличить добро от зла, ему ведомо, что такое жалость - он уже доказал это. Персиваль. Мой мальчик.
- Персиваль, - сказал я, - клянусь, ты будешь первым, кому я поручу исполнить сей подвиг. И я отправил бы тебя в путь немедленно, но тому есть одно препятствие.
- Этот человек, - тут же сказал он, - Мордред.
Он посмотрел на меня, глаза у него сделались огромными и круглыми, как у лемура.
- Он мне не нравится, этот пришлец. Он замышляет злое. Я вызову его на поединок!
Боже упаси. Они могут тузить друг друга как угодно, возиться, как щенята, их шкуру ничем не прошибешь, но тот же удар уложит человека на месте. Недаром Мордред предпочел тогда сдаться Ланселоту, не вступая в излишние пререкания.
- Я мог бы его поразить, слово чести! Мне кажется, он очень уязвим. Один удар, и…
- Никогда, - сказал я, - никогда ты не сделаешь ничего подобного. Мы что-нибудь придумаем!
А что я еще мог сказать? Ведь я король. Я не могу поступить дурно. По определению. Интересно, что можно интерпретировать как четырех дев? В белых одеждах? Только четырех дев…
Ему невыгодно убивать меня, думал я. Не будет меня - не будет отчета. Не будет отчета - не будет лицензии. Но это - если он и впрямь хочет застолбить участок пожирнее. А если он хочет мой замок, мою корону и мою королеву? И если со мной случится какой-нибудь удачный несчастный случай… Я же сам сказал королеве, что он мой родич! Вот идиот!
* * *
Рыцари начали скучать. Они не предназначены для рутинной жизни - слишком мощные поисковые программы. Они слонялись по замку и ссорились друг с другом. Они требовали, чтобы я их рассудил. Они затевали поединки. Они оспаривали друг у друга каждый взгляд, каждую улыбку королевы. Один поединок закончился весьма неприятно: сэр Саграмор упал с лошади, да так неудачно, что начал заикаться. Мерлин отладил ему речевой блок и уверял, что Саграмор теперь будет заикаться, лишь когда перевозбудится. Но поскольку перевозбужден он был постоянно, он так и продолжал заикаться. Понимать его сделалось трудно.
Гвиневера, напротив, ходила тихая и задумчивая, она была в высшей степени любезна с сэром Мордредом, а Ланселота избегала. Ланселот тоже демонстративно избегал Гвиневеру. И Мордред, к моему удивлению, демонстративно избегал Гвиневеру. В результате Гвиневера бродила по замку одна. Мне тоже было не до нее, потому что я пытался измыслить для своих рыцарей какое-то дело, чтобы задержать их здесь, хотя понимал, что отпустить их все равно придется, рано или поздно. Но все разрешилось без моего вмешательства. Никудышный из меня король. Впрочем, тот, настоящий… эх, да что говорить!
Когда я вошел в залу, они все были там. Рассаживаясь по местам, гомонили, как стая птиц на ветках.
- И что же послужило причиной столь славного собрания? - спросил я. Ибо знал, что собрание будет, но не знал, зачем.
- Мордред обещал поведать нам тайну своего рождения, - радостно сказал сэр Гавейн.
- В-воистину удив-вительная история, - подхватил сэр Саграмор.
Он известил их всех заранее, оказывается, и велел держать все в тайне до последнего, дабы удивить меня и обрадовать нежданным увеселением.
Сейчас он объявит во всеуслышанье, что он мой внебрачный сын, паскуда.
Зала тонула в полумраке, поленья в камине переливались синевой и багрянцем, сквозняк пластал язычки свечного пламени.
Королева уже была здесь, она сидела на возвышении, как белый призрак. Надо будет поработать с ней плотнее - последнее время мне как-то не до нее, а они расстраиваются, если не выполняют свою программу.
Мордред, затянутый в черное, выглядел очень элегантно. Я сел, и у меня забурчало в животе. В тишине звук был слышен особенно отчетливо. Мордред покосился на меня и усмехнулся.
- …и тогда Моргана, дева озера, увела меня в свое королевство…
- Что-то не видел я здесь никакой Морганы. (Сэр Персиваль)
- Воистину, чудеса тут случаются на каждом шагу! (Сэр Гавейн)
- …в свое тайное королевство, и я там воспитывался э… в тайне…
пока она не решила, что пришла мне пора предстать ко двору Камелота, и я…
Воздух над Круглым Столом сгустился и замерцал. Сияющая чаша возникла в его сердцевине и осталась там, бросая пульсирующий свет на изумленные лица рыцарей. Она была прекрасна. По ободу ее шли алые, точно голубиная кровь, кабошоны, на опояске изгибалась золотая лоза. Ее появление сопровождала тихая музыка.
- Выключи, - сказал я.
Рыцари какое-то время сидели, изумленно переглядываясь, потом сэр Саграмор вскочил.
- К-клянусь не знать п-покоя, п-пока не от-тыщу сей д-дивный п-предмет!
- И я!
- И я!
Под сводами металось эхо.
Дурни, хотел сказать я, это же трюк, обман, он сделал это для того, чтобы оставить меня без моих рыцарей, без помощи и поддержки, вы же не ведали обмана до сих пор, потому что я, ваш король, был с вами честен. Насколько это было возможно.
Я смотрел на их лица и молчал.
Молчал Мордред. Молчал и усмехался. И Ланселот тоже молчал. Персиваль смотрел на меня умоляюще, губы его что-то беззвучно шептали.
- Ступайте, - сказал я, - это славный подвиг. И да будет с вами святой Георгий!
Топот пронесся по коридорам замка, мои рыцари спешили седлать коней.
Ланселот не тронулся с места.