Узкая щель была забита мусором и битыми ящиками. Осколки стекло хрустело под ногами, что-то мерзко чавкало и жалобно хрустело. Игорь едва протиснулся между шершавыми стенами.
В нише, образованной дверным проемом, он замер, подтянул кофр. Трясущаяся рука разгребла тюбики с красками, нырнула глубже. Пальцы нащупали петельку, дернули. Приподнялась крышка двойного дна. Прикосновение к холодному металлу сразу же успокоило. Сердце забилось ровнее, без заячьего трепыхания.
Игорь слизнул капельку пота, щекотавшую верхнюю губу. Прислушался к себе.
- Да! - сам собой родился ответ.
Он достал из кофра пистолет и сунул в карман плаща.
* * *
"Господь Бог создал людей разными, мистер Кольт уровнял всех", - пришла на память Корсакову эпитафия на могиле самого известного, после Калашникова, создателя оружия.
Корсаков не знал, какой модели пистолет греется сейчас в его кармане. Просто времени не было рассмотреть. Что-то солидное и элегантное, как БМВ. Но Корсаков предпочел бы сейчас простой, как топор, но надежный, как солдатский котелок, "калашников". И минимум пять снаряженных рожков.
Переулок был настораживающе пуст; редкие машины, припаркованные у бровки, казались неживыми. Чувство опасности, близкой и неотвратимой, стальным обручем давило на сердце.
Над головой в ветвях чахлого вяза забились вороны. Истошно заорали и черными крестами взмыли в вечернее небо.
Корсаков шарахнулся в сторону.
Из подъезда вышел седой мужчина в тренировочном костюме. До него было метров тридцать, и Корсаков решил обойти "спортсмена" по другой стороне.
Только сошел с тротуара, как за спиной взвыли тормоза.
Корсаков прыжком развернулся, пальцы стиснули рукоять пистолета.
Маленькая красная букашка мигнула фарами.
Ноги Корсакова словно влипли в асфальт. Он осознавал, что взъерошенный, с косо сидящим "стетсоном" и в перепачканном плаще со стороны выглядит глупо. Но не мог даже пошевелиться.
В окошко машинки высунулась белокурая головка.
- Привет художникам! - раздался веселый голос.
- Анна?
Пальцы на рукоятке пистолета дрогнули и разжались.
Глава пятнадцатая
Сквозь редкие, дымчатые тучи проклюнулся сырного цвета диск луны.
С высоты семнадцатого этажа пейзаж за окном казался макетом, сработанным в мастерской архитектора, озабоченного получением госпремии в области экономии стройматериалов.
Минималистическая, как детский набор кубиков, архитектура "спального района" угнетала изощренный глаз Корсакова. Практически всю жизнь он прожил в центре Москвы, живописные дворики, уютные горбатые улочки, сонные особнячки и помпезные знаки великих эпох стали естественной средой обитания, где дышалось и жилось совершенно по-особенному. Стоило оказаться среди хрущевских бараков или среди бетонных коробок "спальных районов", сразу же начинал чувствовать себя неуютно, а прожив больше одного дня, и вовсе заболевал душой.
"Это же какие сны снятся в такой "спальне"?" - подумала он. Но вспомнив, что и в барской усадьбе тоже одолевают кошмары, выгнал ненужные мысли из головы.
- Анна, чья это квартира? - спросил он, отвернувшись от окна.
- Моя.
Она вошла в кухню в домашнем: костюмчике для джоггинга с капюшончиком и в забавных тапочках-зайчиках на ногах. И Корсаков понял, что отсюда сегодня они уже никуда не уедут.
Уже выяснилось, Анна умела принимать решения и доводить их до конца.
В машине Корсаков не раз просил ее остановиться и выбросить его на любом перекресте, но Анна, поджав губы, лишь отрицательно мотала головой и до упора вдавливала педаль газа. Ее "божья коровка" оказалась на удивление ходкой и приемистой машиной, в потоке она ни чем не уступала расфуфыренным "мерсам" и "ауди". Вела машину Анна так сноровисто, словно права получила еще в детском саду.
Когда свернули с Кольцевой на Варшавское, и на горизонте возникли параллелепипеды микрорайона, Анна с улыбкой объявила: "Ты похищен без права выкупа". Корсаков здраво рассудил, что лучше этот сладкий плен, чем пыточный подвал у "близнецов", и не стал спорить.
Анна набрала воды в турку. Поставила на плиту.
- Квартира - педагогический экзерсис папочки. В стиле "почувствуйте разницу". Однокомнатная крохотуля на "задворках галактики" должна ясно дать понять непутевой дочери, что это все, что она заслужила. И все, на что она может рассчитывать при таком поведении.
Корсаков окинул взглядом кухню: нежные салатовые тона стен, обстановка, как из каталога "IKEA". Для банкирской дочери бедновато, но для девятнадцатилетней девчонки - выше крыши.
- Меня бы кто так воспитывал! - заключил он.
- Ага! Мне светит лишение наследства и отказ от дома, а он завидует!
Анна насыпала кофе в турку, стала помешивать ложкой.
- А работать не пробовала?
Анна сделала кислую мину.
- Как говорит папахен, в России больше нет смысла работать. За идею уже не модно, а за зарплату не получится. Все бабки уже распилены и заныканы на счетах в Швейцарии. Что касается бабок, папахену можно верить.
- Папа уже вернулся?
- А он разве уезжал? - удивилась Анна.
- Влад сказал.
- А-а-а… Это я ему лапши навешала, чтобы не мандражировал. А то звонил, блеял от страха, как козлик.
- Не хочешь узнать, что с ним?
- Не-а. - Анна встряхнула головой. - Пройденный этап.
Она ловко подхватила турку, когда шапка пены поднялась над краями. Разлила по чашкам. Перенесла их на стол. С полки достала пепельницу и пачку "Кэмела".
- Так, пьем кофе. Потом ты - в ванну, а я быстро что-нибудь соображу на ужин. - Не дав Корсакову возразить, она спросила: - Да, а почему ты на папиных бодигардов полез? Ушел бы - и все дела.
Корсаков попробовал кофе, удовлетворенно кивнул.
- Видишь ли, Аннушка, в годы моей юности было принято лезть в драку, если били своего. Даже если с этим "своим" ты был знаком всего пять минут.
Анна хмыкнула, посмотрела на свои ухоженные ногти.
- А я рожу тогда одному расцарапала, - с невинным видом сказала она. - Теперь он на больничном. Папахену пришлось ему премию выплачивать за расстройство здоровья.
Корсаков рассмеялся, ладонью прикрыв грудь, где под ребрами колыхнулась боль.
- Считай, что зачет сдала, - едва переведя дыхание, произнес он. - Наш человек!
- Берешь в ученицы?
Корсаков согнал с лица улыбку.
- Малыш, есть святое правило: можешь не быть художником - лучше не будь.
- Вот так все серьезно?
- Только так.
- Думаешь, я не смогу жить в сквоте?
Корсаков зло усмехнулся.
- Девочка, в сквоте бомжуют, а не живут. И уж тем более не работают. Многие тусуются, но самый умные не задерживаются. Как только сообразят, что можно легко подцепить какую-нибудь заразу, получить заточкой в спину или сесть на иглу, так только их и видели. Остальных ждет недолгая алкогольная или героиновая старость и смерть под забором. - Он устало махнул рукой. - Да что я говорю, ты сам все видела.
Анна, задумавшись, потеребила локон.
- Папа сказал, что Корсаков - это имя. Твои картины до сих пор в цене. - Она помялась. - А ты живешь на помойке. Это он так сказал, извини.
Корсаков пожал плечами.
- Имеет право. Ты же сама все видела. Помойка она и есть - помойка.
- Ну почему, Игорь?
Он протянул руку, погладил персиковый пушок на ее щеке.
- Как-нибудь расскажу.
* * *
Он лежал в благоухающей пене и никак не мог расслабиться.
Сначала по мышцам катились стальные шарики судорог, потом заныли синяки и ушибы. А потом в голове началась свистопляска.
"Трофимыч… Коньяк… Леня Примак… миллион фунтов стерлингов на алименты… Трофимыч… кровь, капающая с потолка… черный кабинет… таро Люцифера… Иван… Славка-Бес… оружие… Мария… чужаки в подвале… Трофимыч… Жук… парящие снежинки на холсте… пожар… Жук… Трофимыч… Владик… Анна… Анна… Анна".
Он пытался сложить мельтешащие образы хоть в какую-то систему, но пасьянс не складывался, карты путались, сами по себе менялись местами, не давались в руки, жили своей, особенной, сумасшедшей жизнью…
Корсаков выдохнул и с головой ушел под воду. Глухая тишина залепила уши. Под плотно сжатые веки лезла мыльная вода. Но он терпел, знал, стоит вынырнуть, и адов хоровод в голове закрутится вновь.
Откуда-то сверху донеслись глухие ритмичные удары. Колени, торчащие из-под воды окатила волна холодного воздуха.
Корсаков вынырнул.
Анна, просунув голову в дверь, с любопытством разглядывала его тело.
- Глаза не испортишь? - проворчал Корсаков, подгребая пену туда, где у статуй крепили фиговый листок.
Анна прыснула смехом, покачала головой.
- Ужин подан, ваша светлость.
- Сиятельство, - поправил ее Игорь. - Мы, Корсаковы, князьями были.
Анна сделала круглые глаза.
- Ой-ой-ой! А мы, Шиманские, как вещает папахен, приехали в Витебск аж на двенадцати тарантасах. Вот так!
Корсаков брызнул не нее водой, и Анна, пискнув, скрылась за дверью.
* * *
Из кухни шли волны одуряющих ароматов. Корсаков сглотнул слюну, неожиданно, до рези в животе, проснулся аппетит.
Ему был выдан банный халат унисексовой расцветки: морской волны с бурунами, и размером на все случаи жизни, такой подойдет для заночевавшей подруги и знакомому мужского пола, временно пущенному в постель. Новая одноразовая бритва и баллончик геля для бритья были предупредительно выложены на полочке. Корсаков не удержался и заглянул в шкафчик. Зубных щеток было несколько, все разных цветов. Но кроме одной, розовой с золотым ободком, все были в нетронутых упаковках.
- Отрадно, - пробормотал Корсаков.
Ужин был накрыт в единственной комнате, служившей Анне и спальней, и будуаром и кабинетом. Чтобы совместить все в одном, обстановка была сведена к минимуму: безразмерная тахта, длинный стол вдоль окна и кресло на колесиках.
Корсаков замер на пороге.
В комнате плескался янтарный свет. На полу распустились рубиновый, изумрудные, лунно-голубые и бордовые цветы. В обрезанных по донышко разноцветных бутылках плавились свечи.
- Мне ваша идея понравилась. Вчера весь день крошила бутылки. Правда, здорово?
Анна сидела на брошенной на пол подушке, скрестив ноги по-турецки.
Указала на накрытый низкий столик.
- Будем ужинать, как римляне, полулежа. И говорить исключительно о прекрасном.
Корсаков опустился на подушку, облокотился на тахту.
Анна успела переодеться в шелковый халатик, волосы забрала пучком наверх, две витые пряди падали на плечи.
"Как на портрете", - мелькнуло в голове Корсакова.
Он, как завороженный, не мог отвести глаз от игры янтарного огня на ее коже.
- Анна, глупый вопрос… Как твоя фамилия?
Анна изогнула бровь.
- Очень актуальный вопрос.
- Ладно, вопрос снят.
Он потянулся за бутылкой красного вина.
"Мало ли двойников на свете, - подумал он. - Если верить генетикам, так в девятом колене мы все - родственники".
Рубиновая струя медленно заполняла тонкостенный бокал.
- По папахену я - Шиманская. Нормальная ростовщическая фамилия.
- Не комплексуй. У меня есть друг - Леня Примак. С детства дразнят "Леонардо Примусом".
- А меня - "Шимой", - грустно улыбнулась Анна. - Буду выправлять паспорт на бабушкину фамилию. Белозерская. Классно звучит?
Бутылка в руке Корсакова дрогнула. Рубиновая струя плеснулась на белую скатерть.
* * *
Сердце никак не уляжется в груди. Бьется, пытается вырваться, как зажатый в кулаке птенец. В ушах колышется малиновый звон.
Между жизнью и смертью, на чертовых качелях качается душа. Воспаряет ввысь и вновь ухает в остывающее тело, распятое на панцире огромной черепахи, что плывет по бездонному океану, в черных водах которого отражаются звезды всех семи небес; и до того мига, когда черепаха очередной раз в миллион лет нырнет в черную воду, чтобы смыть осевший на панцире тлен жизни, остался ровно один удар сердца…
Он открывает глаза, поворачивает голову.
Тонкокостная фигурка в лунном свете. Живое серебро волос по плечам.
- Анна, не уходи!
Девушка делает шаг и тает в темноте.
Спустя бесконечное мгновенье он слышит ее шепот:
- Ну что ты? Никуда я не уйду. Я теперь навсегда с тобой.
Живое серебро волос накрывает его лицо, щекочет грудь.
Губы Анны живые, горячие…
Глава шестнадцатая
В раю будят поцелуем и подают кофе в постель.
Корсаков проснулся в раю.
Плотные китайские жалюзи просеивали солнечный свет, прокрывая стены и потолок тонкой кремово-коричневой штриховкой.
Под локтем стоял поднос. Кофейник и плошка с тостами источали головокружительные ароматы. В розетке прозрачным золотом переливался мед.
Только той, чей поцелуй остывал на губах Корсакова, рядом уже не было.
- Игорь, я убегаю!
- Куда?
- Дела! - почти в рифму ответила Анна.
Ванной заурчал фен.
- Такие дела, - пробормотал Корсаков.
Перевернулся на бок. Сунул в рот тостик. Блаженно зажмурился.
"Игорек, не расслабляйся. Все уже было. И ты знаешь, чем заканчиваются экскурсии в рай. - Он на секунду перестал жевать. - Ну и что? Как учил мировой мужик и никакой писатель Чарльз Буковски, "настоящий мужик тот, кто едва собрав кости, вновь начинает все с начала. Остальным достаточно получить от бабы под дых один раз, чтобы больше не подниматься с пола". За точность цитаты не ручаюсь, но готов подписаться под каждым словом".
Он налил себе кофе. Макнул тостик в мед.
Прислушался к своим ощущениям; такого кайфа от полноты и безмятежности бытия не ощущал давно.
- Главное, не привыкать, - пробормотал он и надкусил тост.
Игорь блаженно зажмурился, как кот на печке.
В комнату впорхнула Анна, пробежала к столу, оставив за собой шлейф запахов: нежный тропический аромат духов, сладко-синтетический запах лака для волос и теплый ванной. Она уже была одета в просторную юбку, тесную маечку и стеганный жилетик.
Корсаков приоткрыл один глаз. Посмотрел на девушку, склонившуюся над столом.
Сердце заныло от приятной боли.
- Черт! - Анна отбросила выбившуюся прядку. Зашуршала бумагой. - Ты не видел? Ай, ладно.
- Что-то потеряла?
- Ага. Сначала голову, потом все остальное. - Анна сунула несколько плотных листов в папку. - Эскизы куда-то задевала.
Корсаков решил не вмешиваться. "Эскизы" могли означать все что угодно: от небрежных почеркушек до профессиональных набросков. Но то и другое принято хвалить, если человек тебе не безразличен. У Корсакова было всего два критерия: "полное дерьмо" и "это имеет право на существование". С таким подходом, конечно же, друзей не наживешь.
Обижать Анну резкостью оценок он не хотел, она была, по его мнению, в том ангельском возрасте, когда сами собой пишутся стихи, рисуются картины и тело само танцует. Это состояние органичной талантливости никакого отношения к ремеслу - поту, бессонице и мукам неудовлетворенности - не имеет. Так, детская болезнь, вроде кори.
Анна подхватила с пола тубус, забросила на плечо рюкзачок.
- Между прочим, я учусь на подготовительном в МАРХИ, - объявила она.
- М-да? Похвально, - отозвался Корсаков. - А почему на подготовительном?
- Хочу поступить на бесплатное.
Он приподнялся на локте. По-новому посмотрел на Анну.
- Только не говори, что на ландшафтный дизайн. Там сейчас одни ново-русские курицы учатся. Грядки по-японски разбивать.
Анна хихикнула.
- На реставратора.
Корсаков покачал головой.
- Не поступишь, могу устроить подмастерьем к хорошему мастеру. Год за ним ведро с краской поносишь, считай, что институт с отличием закончишь.
- А иначе нельзя? Без ведра?
- Иначе - на ландшафтный. И папа пусть фирму тебе откроет.
Анна подлетела, обхватила Корсакова за голову, вдавила в подушку.
- Я тебя убью! - смеясь, прошептала она.
- За что?
- Чтобы никому не достался.
Она надолго припала к его губам. Корсаков, млея, подумал, что еще секунда, и он сам уже ее никуда не отпустит.
Анна высвободилась из его рук, выпрямилась на коленях. Схватила с тарелки тост, захрумчала крепкими зубками.
- М-м… Значит, так. Холодильник в твоем полном распоряжении, там всего полно. До вечера хватит. Остаешься под домашним арестом. Но если надо, запасной ключ я оставила на полочке под зеркалом. Тебе в город надо?
- Пока не знаю.
- Вот и валяйся.
Она встала, оправила юбку.
- Кстати, знаешь, что такое идеальный муж?
Корсаков такого оборота не ожидал и невольно затаился.
- Ну?
- Толстый, добрый и ленивый. Типа Обломова. Его где положишь, там и найдешь.
Она напоследок чмокнула Корсакова в щеку, выскочила в прихожую.
- Я убежала!
Хлопнула входная дверь. Щелкнул ключ в замке.
Корсаков отвалился на подушки.