* * *
- Надо бы повнимательнее с Еременко, - сказал Сергей, когда мы шли на поиски руды. - Парень с характером… Ему тяжело. А здесь, в тайге, нетрудно и равновесие потерять!
- Пусть только попробует. Если от всех неудач приходить в отчаяние…
- Но ты сегодня наступил ему, надо прямо сказать, на самое больное место. Представляю, что у него сейчас в душе делается.
Я промолчал. У меня самого в душе делалось такое, о чем я, как начальник экспедиции, не считал себя вправе рассказывать.
В этот день мы трудились с особым ожесточением. Все было безрезультатно.
В самом мрачном настроении мы возвращались в лагерь.
Когда мы вышли к ручью, который протекал мимо нашего становища, в той стороне, где был лагерь, раздались громкие выстрелы.
- Ну, кажется, Саша добывает продукты на обед, - сказал Сергей с облегчением.
Действительно, выстрелы были из охотничьего ружья - из двустволки. Они последовали быстро один за другим.
Но вслед за тем послышался такой нечеловеческий крик (я с трудом узнал голос Саши), что у меня возникло только одно предположение: стрелявший, очевидно, всадил оба заряда в самого себя.
Мы побежали на крик. Выскочив из кустов на поляну, где был разбит наш лагерь, мы увидели сцену, которая запомнится мне, вероятно, на всю жизнь.
Около смятой и поваленной набок палатки с вырванными кольями стоял, прислонившись к уцелевшму столбу, Саша Еременко и дико кричал на медведя, который, сидя в трех шагах от него, мотал головой и неуклюже, но яростно скреб воздух передними лапами. По морде медведя текла кровь. Два заряда дроби, выпущенные Еременко, угодили мишке в морду и, по-видимому, ослепили его.
Выхватив револьверы и продолжая бежать, мы открыли по медведю беспорядочный огонь. При звуках новых выстрелов медведь сильнее замотал головой, обхватил ее передними лапами, словно у него болели зубы, затем встал на четвереньки и, ворча, но без особой поспешности, пустился наутек. Мы стреляли до тех пор, пока наши револьверы не стали вместо выстрелов издавать пустые щелчки.
Бурая спина медведя уже скрылась в зарослях орешника, а Саша все продолжал кричать. Только теперь мы поняли, отчего он кричит.
Саша разводил костер, чтобы приготовить нам обед из последней оставшейся банки консервов, когда внезапно услышал шорох и треск разрываемой парусины. Это медведь, привлеченный запахом меда - накануне мы нашли его в лесу, - совершил нападение на нашу палатку.
Не успел Еременко сообразить, что нужно делать, как послышался грохот, от которого у Саши кровь оледенела в жилах. Медведь, возившийся в палатке, опрокинул рацию, стоявшую на самодельных козлах.
Не помня себя, Саша с консервным ножом в руках бросился в палатку. К счастью, ему подвернулось ружье, которое висело при входе в палатку. Он схватил двустволку и, не целясь, а попросту приставив стволы почти к самой морде медведя, нажал один за другим курки.
Ошеломленный зверь зарычал, затем яростно кинулся на столб, поддерживавший палатку, свалил его, и наткнулся на рацию, ударил ее лапой так, что тяжелый металлический ящик перевернулся несколько раз, и, наконец, вырвался из палатки, сокрушая все на своем пути.
Очутившись на воле, он остановился, одумался, стал на дыбы и повернулся мордой к обидчику, чтобы рассчитаться с ним. Это и был тот момент, когда мы, выскочив из кустов, увидели обоих.
Огорченный и возмущенный, Еременко подбирал в траве осколки разбитых ламп, но это занятие предназначалось скорее для того, чтобы дать какое-нибудь дело рукам. Рация была повреждена так основательно, как это мог сделать только медведь.
* * *
В тот же вечер мы собрались на "военный совет". Мы устроились на поваленном дереве неподалеку от палатки.
- Положение пиковое, - объявил я своим товарищам. - Мы уже неделю здесь, а ничего не нашли. Несем одни потери. Вышел из строя магнитомер. Погибла рация. Должен сказать, что в столкновении с медведем все оказались более или менее на высоте: никто не струсил, "противник" отступил, поле боя осталось за нами. Но "противник" причинил нам жесточайший урон и, кроме того, ушел, то есть унес, так сказать, в лице своей особы огромный запас продовольствия, столь нам необходимого.
Я сделал паузу.
- Какие будут предложения?
Сергей молчал, раздумывая и кусая травинку. Еременко сердито сказал:
- Все ясно: я отправляюсь за новым прибором, за новой рацией, с докладом о всем случившемся. Поддерживать связь - моя обязанность. Вы же должны продолжать поиски руды. Работа экспедиции не должна прекращаться.
- О прекращении работы экспедиции нет и речи, - заметил я.
- Продуктов мне не надо, - продолжал Еременко. - Возьму ружье. Мой "НЗ" оставляю вам.
Я вопросительно посмотрел на Сергея. Тот пожал плечами, что могло означать только одно: мы не можем отпустить товарища в тайгу с пустыми руками.
- Конечно, твое предложение делает, как говорится, тебе честь, - сказал я довольно сердито. - Но оно не деловое: извини меня, Саша, звучит по-мальчишески. Во-первых, сколько времени ты будешь блуждать один по тайге и где гарантия, что ты не заблудишься? Компас ведь тоже может подвести из-за этих магнитных возмущений, шут бы их побрал! Во-вторых, есть ли смысл дробить и без того немногочисленную экспедицию? Мы не вправе сокращать ее на одну треть, особенно сейчас, когда вышел из строя магнитометр и работы намного прибавилось.
- Чем же я могу помочь? - Саша мрачно покосился в сторону разбитой рации. - Ведь я в геологии ни бум-бум…
- Копать землю можешь?
- Дело нехитрое.
- А у нас с Сергеем на это нехитрое дело уходит большая часть времени. Конечно, анализы делать тебя не заставим. Затем - обеспечение питанием. Ведь добыть дичь даже здесь, в тайге, - это не то, что достать банку с готовыми консервами из мешка. И готовить обед теперь будет гораздо хлопотливее.
- Щипать придется, - подтвердил Сергей, понявший уже все.
Еременко хлопал глазами.
- Кого щипать?
- Дичь, - невозмутимо качнул головой Сергей. - Переходим, брат, на первобытный способ снабжения, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ты будешь нашим продснабом.
Еременко хмуро глядел в землю, задумчивый и притихший.
- Ладно, - сказал он, наконец, со вздохом. - Есть, товарищ начальник. Буду этим… Ну, в общем, всем, чем хотите.
- А как же все-таки со связью? - спросил он.
Сергей тоже вопросительно вскинул на меня глаза.
- Вы меня удивляете, друзья, - сказал я. - Ну, поставьте себя в положение работников Листвянской базы! Ведь там такие же советские люди, как и мы. Как они чувствуют себя? Пропали в тайге три товарища, никаких известий о них… Что, по-вашему, делается сейчас на базе? Да там давно ломают головы: ищут способа установить с нами связь.
- А как же они это сделают?
- Пошлют самолет - и все.
- Здесь разглядеть человека с воздуха. - покачал головой Сергей, - все равно, что иголку увидеть в стоге сена.
- Ладно, друзья, - сказал я. - Падать духом не следует.
- Да никто и не падает. - обиделся Сергей.
Еременко бросил на меня негодующий взгляд.
- Наша задача - искать и, главное, найти металл! - твердо сказал я. - Об остальном забота не наша, об этом позаботятся в Листвянске.
Сергей и Саша проворчали что-то себе под нос, но больше не возражали.
Я был не совсем прав тогда, ограничивая направление мыслей своих подчиненных. Уже впоследствии, когда я стал старше, я понял, что думать нужно гораздо больше и шире, чем этого, казалось бы, требует дело, которое ты выполняешь.
Но я был молод. И этим многое объяснялось.
* * *
Я и Сергей трудились в узкой пади между двух сопок, километрах в трех от лагеря. Мы поручили Саше Еременко настрелять дичи, чтобы с завтрашнего дня он мог принять участие в землекопных работах.
За все утро в тайге не раздалось ни одного выстрела.
- Что-то заготовка продуктов идет туго… - заметил Сергей, когда время подходило к полудню. Он почти машинально подтянул пояс на брюках.
Утром мы съели по две галеты и по кусочку шоколада - последние остатки "неприкосновенного запаса", и я понимал настроение Сергея.
- Давай копнем здесь - сказал я, чтобы отвлечь его от печальных мыслей. Мы еще раньше облюбовали это место. Я протянул руку к лопате, которая стояла прислоненной к обрывистому склону сопки.
Лопата отделилась от земли не сразу. Мне пришлось приложить некоторое усилие, правда, небольшое. Впечатление было такое, точно лопату кто-то обмазал клеем.
- Ты что? - воскликнул Сергей. Видимо, я сильно изменился в лице.
Я взял лопату двумя пальцами за деревянную ручку так, что она свободно повисла металлической частью книзу, осторожно поднес я этот своеобразный отвес к земляной стенке (в том месте, где мы находились, часть сопки у подошвы была словно отрезана ножом). Когда до земли оставалось несколько миллиметров, лопата сделала еле уловимое движение и прилипла железной частью к породе.
- Намагнитилась - воскликнул Сергей.
- Магнитная масса! - объявил я. - Здесь, в этой сопке… магнитная руда.
Сергей вонзил свою лопату в песчаный грунт и стал выбрасывать землю - взмах за взмахом.
Но первые же удары в стенку нарушили, очевидно, неустойчивое равновесие земляных масс, и сверху посыпались камни.
- Осторожнее! - крикнул я, оттаскивая Сергея за руку.
И вовремя! Груда земли и камней рухнула вниз, засыпав начатое углубление. Каменная лавина покрыла бы и Сергея, если бы он не отскочил в сторону.
По-видимому, здесь и раньше уже был оползень, остановившийся на полпути, а сейчас песок и камни снова пришли в движение.
Мы подождали, пока все не успокоилось и пыль, повисшую в воздухе, не отнесло в сторону.
Крутая стенка сопки была теперь закрыта обвалом. Казалось, природа не хотела выдавать нам обнаруженное с таким трудом богатство.
Но что может противопоставить природа советскому человеку? Ему не впервые овладевать ее тайнами! Я сидел на корточках и подбирал куски породы, которые Сергей успел выбросить лопатой. Сергей рылся в песке, извлекая все новые и новые образцы руды.
Мы ощупывали и оглядывали каждый подозрительный комок. Здесь не было хрупких черных комьев, типичных для магнитного железняка. Зернистая бронзово-желтая порода, попадавшаяся под руку, напоминала по виду большие куски золота… Все признаки магнитного колчедана!
Магнитный колчедан и была та руда, которую мы искали. Именно в этой железной руде встречаются в виде примесей никель и кобальт, более ценные, чем само железо. Правда, ценность находки еще была не ясна: в колчедане могли оказаться только "следы" никеля, и в таком случае руда была бы лишена промышленного значения. Но, с другой стороны, известно много случаев, когда в магнитном колчедане встречалось в виде "посторонних" примесей столько никеля, сколько его не содержится даже в некоторых никелевых рудах. Окончательный ответ мог дать только химический анализ.
Я поднес лупу к куску колчедана, и мне показалось, что я вижу микроскопические вкрапления посторонних минералов.
- Пошли! - воскликнул я, засовывая валявшиеся на земле куски в мешок. И мы побежали к лагерю.
* * *
В лагере мы застали следующую картину.
Три голубя сидели рядышком на жердочке, привязанные бечевкой за ноги, и поглядывали на Сашу Еременко, который с огромным ножом в руках делал какие-то приготовления.
- Он решил зарезать голубей! - воскликнул Сергей.
- Ни в коем случае, - решительно возразил я. - Во-первых, голуби не наши, мы, следовательно, не имеем права ими распоряжаться. А во-вторых…
Но мне было некогда объяснять, что "во-вторых", и я предоставил это сообразительности Сергея, а сам направился в палатку.
В пробирках у меня были готовые растворы. Анализ не отнял много времени.
- Ура! - закричал я, когда последняя манипуляция подходила к концу.
Снаружи раздавались громкие голоса. Я вышел из палатки. Саша и Сергей стояли около голубей и о чем-то горячо спорили - оба с ножами в руках.
- Из-за чего шум? - сказал я. - Вы сюда посмотрите!
- Никель? - Еременко почти благоговейно уставился на пробирку, на дне которой, как ртуть в термометре, поблескивал металлический осадок.
- Содержание? - Сергей выпустил из рук нож, он воткнулся в землю.
- Шесть и семь десятых!
Сергей свистнул:
- Ого! Вдвое больше, чем во многих никелевых рудах.
- Отлично, - сказал Саша, - вот и голуби пригодились!
Я посмотрел на друзей.
- Голубиная связь, - пояснил Еременко. - Что еще тут непонятного!
Ах, вот в чем дело!
- Что ж, это идея.
Но куда они полетят, эти голуби, если мы их отправим в путь? В свои голубятни? Но мы ведь ничего не знаем о том, где они находятся, кроме разве совхоза "Таежный", откуда к нам прилетел голубь № 3.
- Какое это имеет значение! - Саша нетерпеливо пожал плечами, когда я изложил ему свои соображения. - Ты меня просто удивляешь. Где бы ни находились эти голубятни, везде такие же советские люди, как и мы с тобой. Напиши только сверху: "Переслать в Листвянск". Что же, ты думаешь, не перешлют, что ли?
- Хорошо, но что ты делал целое утро? - заинтересовался я.
- Вот это.
Саша показал короткие алюминиевые трубочки. Это были пенальчики, которые он вырезал ножом из корпуса конденсатора, оставшегося от разбитой рации. А шум, оказывается, был поднят Сашей и Сергеем из-за конструкции пенальчиков.
Для большей надежности мы решили послать всех трех голубей сразу.
Я быстро сочинил донесение, Сергей, обладавший бисерным почерком, изготовил с помощью лупы три крошечные копии, вложил голубеграммы в алюминиевые конверты и прикрепил их к ножкам птиц.
Теперь настала очередь действовать нашему начальнику связи.
Как заправский голубятник, он вооружился шестом, к которому была привязана голубая майка.
Мы выпускали голубей поодиночке, с промежутком в полчаса.
Сделав несколько кругов, птица, напутствуемая взмахами шеста и холостыми выстрелами, ложилась на курс и исчезала в воздухе.
* * *
Взяв ружья, мы отправились на охоту. Это было теперь самым неотложным делом.
Настреляв рябчиков, уже под вечер возвращались мы все трое "домой". Стемнело, когда мы, увешанные птицами, подходили к лагерю.
- Еще один! - воскликнул Сергей, указывая на птицу, одиноко сидевшую на осиновом суку. - Пальнем для ровного счета.
И он приложился. Я успел толкнуть Сергея под руку. Заряд дроби пролетел мимо.
Птица взвилась в воздух. По кувыркающемуся полету в "рябчике" можно было узнать одного из наших голубей, отправленных с голубеграммами.
- Турман, - констатировал я.
Еременко сплюнул.
- Гордецы все такие, - заметил Сергей. - Этот мохнатый всегда о себе воображал… Ничего. Саша! Остаются два очка из трех возможных.
Турман, покрутившись в воздухе, уселся на березе рядом с нашей палаткой.
На другой день утром, еще лежа в постелях, мы услышали над своими головами нежное воркование. Сквозь полотно палатки виднелись движущиеся тени, в которых мы узнали силуэты птиц. Выйдя из палатки, мы обнаружили на крыше нашего жилища еще одного возвратившегося почтальона - это была голубка, в свое время первая навестившая нас здесь, в тайге.
- Телеграммы возвращены, - Сергей вздохнул, - за ненахождением адресата.
Действительно, осмотр птиц обнаружил, что в их пенальчиках лежат наши собственные нетронутые голубеграммы.
- Ну, теперь жди третьего, - сказал я.
Подняв головы, мы посмотрели в небо. Но ожидаемой точки мы там не увидели.
Зато послышался слабый шум самолета, летящего где-то за сопками.
- Ага! - Сергей хлопнул по плечу Еременко. - Поздравляю, Саша! Одно попадание из трех возможных… Молодец третий номер! Он всегда казался мне самым порядочным… А как быстро отозвались в Листвянске!
Еременко быстро схватил ракетницу и поднял ствол вверх. Красная дымящаяся черта прорезала воздух.
Но шум мотора, вызывавший эхо и слышавшийся поэтому с двух сторон, постепенно ослабевал, пока, наконец, совсем не затих.
- Промахнулись, - с досадой сказал Сергей. - Ты координаты точно указал?
- Я говорил, что будут искать! Видите, ищут! - ответил я.
- Так ты думаешь… - упавшим голосом проговорил Сергей.
- К нашей голубеграмме это никакого отношения не имеет! Ищут по квадратам…
- А может быть, так просто самолет пролетел, - высказал мрачное предположение Еременко. - Случайный какой-нибудь рейс - медицинская помощь или там лесная охрана: смотрят, нет ли пожаров.
Мы не хотели верить в это предположение и весь день прислушивались, не раздастся ли шум самолета, но к обычным звукам тайги не примешивалось никаких посторонних звуков.