- Как вы знаете, испытываемое под гипнозом исключает все направления, в том числе те, что обычно у людей заблокированы. Снять этот блок, означает дать вам слишком много различных направлений. Я могу руководить вашими снами, но не хочу, чтобы вы полностью отказались от снов. Я хочу, чтобы вы подробно рассказали о каждом сне. Хорошо? Вы знаете, что можете доверять мне. Я здесь, чтобы помочь вам. Я не прошу у вас слишком много. Я подталкиваю вас, но не слишком сильно или быстро. У вас не будет никаких кошмаров! Поверьте, я не менее вас хочу разобраться и понять. Вы разумный человек, с вами легко работать, к тому же вы мужественны. Мы преодолеем это. Верьте мне, Джордж.
Орр не вполне верил Хаберу, но тот был непреклонен, как проповедник, к тому же он хотел верить ему.
Он ничего не сказал, но снова лег на кушетку и подчинился прикосновению руки к своему горлу.
- Прекрасно! Вот и вы! Что вам снилось, Джордж? Подавайте горячее, на вертеле!
Орр чувствовал себя больным и глупым.
- Что-то о Южных морях, кокосовые орехи… Не могу вспомнить.
Он потер голову, почесал под короткой бородкой, сделал глубокий вздох. Страшно хотелось пить.
- А потом я видел вас. Вы шли с Джоном Кеннеди, президентом, по улице. Я думаю, что это была Олдер-стрит. Я шел за вами и что-то нес для одного из вас. Кеннеди раскрыл зонтик - я видел его в профиль, как на старых пятидесятицентовых монетах. Вы сказали: "Больше он вам не понадобится, мистер президент", и взяли у него зонтик. Он, кажется, был недоволен и сказал что-то, чего я не понял. Но дождь прекратился, вышло солнце, и тогда он сказал: "Я думаю, вы правы". Дождь кончился.
- Откуда вы знаете?
Орр вздохнул.
- Увидите, когда выйдете наружу. На сегодня все?
- Я готов продолжать.
- Я очень устал.
- Тогда все на сегодня. Послушайте, а что если назначить следующую встречу на вечер? Вы уснете нормально, а гипноз я использую только для того, чтобы внушить вам содержание сна. Вы днем будете работать, а моя работа будет большей частью по ночам. Это ускорит дело и избавит вас от всяких лекарств, подавляющих сновидения. Хотите попробовать? В пятницу вечером?
- У меня свидание, - сказал Орр и сам удивился своей лжи.
- Тогда в субботу.
- Хорошо.
Он вышел, неся дождевик на руке. В нем просто не было необходимости. Сон о Кеннеди оказался эффективным. Теперь он был окончательно уверен. Каким бы спокойным не было содержание его снов, он просыпался, отчетливо помня их и чувствуя себя разбитым, как будто приложив огромное физическое усилие. Раньше он видел такие сны не чаще раза в месяц или полтора, его поглотил страх перед ними.
Теперь, с помощью усилителя, с помощью гипнотического внушения три из четырех его снов за два дня оказались эффективными, если не считать сна о кокосах, который был скорее путаницей. Таким образом три из трех. Он был истощен.
Дождя не было. Когда он вышел из Восточной Башни Вильяметты, чистое мартовское небо высоко раскинулось над каньоном улиц. Дул восточный ветер пустыни, который изредка приносил жаркую сухую погоду в Долину Вильяметты.
Чистый воздух несколько повысил его настроение. Он расправил плечи и пошел, стараясь преодолеть легкое головокружение - вероятно, следствие усталости, тревоги, двух коротких снов в необычное время дня и спуска на лифте с шестьдесят второго этажа.
Велел ли ему доктор увидеть сон о прекращении дождя или только о Кеннеди - теперь он вспомнил, что у Кеннеди была борода Авраама Линкольна - или о самом Хабере? Он не мог сказать. Эффективность сна проявилась в прекращении дождя, в изменении погоды. Но это ничего не доказывает. Часто не самые выдающиеся или поразительные детали оказывались эффективными. Он подозревал, что Кеннеди, по причинам, известным только его подозрению, был его собственным увеличенным подобием, но не был уверен в этом.
Орр в густой толпе прошел к станции Восточный Бродвей, опустил пятидолларовую монету в билетную машину, получил билет, сел в поезд и погрузился в тьму под рекой.
Головокружение усилилось.
Двигаться под рекой - что за странная и дикая мысль!
Пересечь реку, перейти ее вброд, переплыть, воспользоваться лодкой, паромом, мостом, плыть вверх по реке или вниз по течению - все это имеет смысл, но двигаться под рекой - есть в этом что-то извращенное.
Под Вильяметтой девять железнодорожных и автомобильных тоннелей, над ней семьдесят мостов, а берега ее на протяжении двухсот семи миль закованы в бетон.
Контроль над уровнем воды в реке и ее крупном притоке Колумбии, в нескольких милях по течению, от центра Портленда, в какой-то мере усовершенствован, и река, не может подняться больше чем на пять дюймов даже во время продолжительных дождей. Вильяметта была полезной частью окружающей среды, как большое покорное тягловое животное, затянутое поводом, уздой и седлом. А если бы не было от нее пользы, закрыли бы всю бетоном, подобно сотням небольших ручьев и речек, текущих в темноте под зданиями города. Но без реки Портленд не был бы портом. По реке двигалось множество кораблей, длинные цепочки барж, большие плоты.
Поэтому поезда, грузовики и немногие частные автомобили вынуждены были двигаться под рекой. Над головами сидящих в подземке находились тонны скал и гравия, кубометры текущей воды, кили океанских кораблей, бетонные опоры мостов, группы паровых барж, груженых замороженными курами, один реактивный самолет на высоте в тридцать четыре тысячи футов и звезды на расстоянии в четыре и три десятых светового года и больше.
Джордж Орр, бледный в мерцающем свете поездных ламп, стоял, держась за петлю, и раскачивался вместе с тысячами других людей. Он думал: "Я живу в кошмаре и время от времени просыпаюсь от него в снах".
Толчея при выходе на станцию Юнион вышибла эту мысль у него из головы. Он полностью сосредоточился на том, чтобы устоять на месте. По-прежнему чувствуя головокружение, он боялся, что если выпустит петлю, то упадет.
Поезд с шумом двинулся дальше. Подземной железной дороге было всего пятнадцать лет, но она сооружалась в спешке, из подручных материалов, во время, а не до краха экономики частных автомобилей. Как горожанин, уже привыкший к подземке, Орр даже не замечал страшного скрежета. Окончания его слуховых нервов потеряли чувствительность, хотя ему было всего тридцать лет. Во всяком случае, шум был обычным фоном кошмара. Прочнее ухватившись за петлю, Орр продолжал думать.
С тех пор, как он по необходимости заинтересовался этим предметом, Орр был поражен неспособностью большинства людей запоминать содержание своих снов. Подсознательное мышление, по-видимому, недоступно сознательному воспоминанию. Но бессознательно, под гипнозом? Он ведь не спит. Почему он тогда не помнит? Это его беспокоило. Он хотел знать, что делает Хабер, когда он засыпает.
Первый сон сегодня, например. Сказал ли ему доктор снова увидеть лошадь, а сам он подсознательно добавил конский навоз? Это смущало его. Или доктор предвидел и навоз, что смущает уже в другом отношении. Возможно Хаберу повезло, что сон не кончился только большой-большой грудой дымящегося навоза на ковре в его кабинете. Вместо этого появилось изображение горы.
Орр застыл. Поезд подошел к станции Олдер-стрит. Мимо него к двери протискивались люди. "Гора, - думал он. - Он велел мне вернуть гору, значит, он знал, что она была здесь до лошади. Он знал. Он видел, как эффективные сны изменяют реальность. Он видел изменения. Он видел изменения! Он верит мне! Я не сумасшедший!"
Радость Орра была так велика, что семь или восемь пассажиров, прижатых к нему, тоже ощутили радость или облегчение.
Женщина, не сумевшая перехватить у него петлю, почувствовала, как у нее перестала болеть мозоль. Мужчина, вонзивший ему в ребра локоть, неожиданно подумал о солнечном свете. Старик, сидевший прямо перед ним, на мгновение забыл о голоде.
Орр соображал не очень быстро. Он думал медленно, не скользя по чистому льду логики, не паря на крыльях воображения. Он медленно плелся пешком по дороге существования. Он не видел связей, которые свидетельствуют о глубоком интеллекте. Он их чувствовал, благодаря своей интуиции. Конечно, он не был глупцом, но он и наполовину не использовал свой мозг. Лишь когда он вышел из подземки на станции Росс-Айленд Бридж, прошел несколько кварталов вверх по холму, поднялся в лифте на восемнадцатый этаж в свою комнату размером восемь на одиннадцать футов, положил кусок хлеба из соевых бобов в инфракрасную печь, налил кружку эрзацпива и постоял немного у окна - он платил вдвое больше за комнату с окном - тогда он, наконец, подумал: "Почему доктор Хабер не сказал мне, что знает об эффективных снах?".
Он некоторое время размышлял.
"Хабер знает, что картина дважды изменилась. Почему он ничего не сказал? Он знает, что я боюсь безумия. Он говорит, что хочет помочь мне. Мне бы очень помогло, если бы он сказал".
Глотнув пива, Орр продолжал рассуждать.
"Доктор теперь знает, что дождь прекратился. Но когда я ему сказал об этом, он не пошел проверять. Может, он боится всего этого и не хочет узнать, прежде чем сказать мне, что он об этом думает? Что ж, не могу его осуждать за это. Странно, если бы он не испугался… Но когда он привыкнет к этой мысли, что ж… Прекратит ли он мои сны, помешает мне немедленно изменять реальность или нет? Пора прекратить. Происшедшего вполне достаточно".
Он покачал головой и отвернулся от окна.
4
Ничто не длится постоянно, ничто не является точным и определенным (креме мозга педанта), совершенство - есть лишь простое отрицание той неотвратимой неопределенности, которая является загадочной внутренней сущностью Бытия.
Г. Дж. Уэллс. Современная утопия.
Адвокатская контора "Форман, Эссербен, Гудхью Ратти" размещалась в автомобильном гараже 1973 года, приспособленном для использования людьми. Многие старые здания Нижнего города в Портленде были того же происхождения. Некогда большую часть Нижнего города занимали стоянки автомобилей.
Вначале это были просто участки, расчерченные полосами, но по мере роста населения росли и они. Давным-давно в Портленде изобрели многоэтажные гаражи с лифтами, и прежде чем частные автомобили задохнулись в собственных выхлопах, появились пятнадцати и двадцатиэтажные гаражи. Но все они были разрушены в восьмидесятые годы, чтобы расчистить место для высотных зданий. Некоторые были преобразованы. Это здание номер двести девять на Юго-Западной Вервсайд, все еще неуловимо пахло бензином.
Его цементный пол носил на себе следы бесчисленных автомобилей, отпечатки шин автомобильных динозавров, некогда обитавших в его гулких залах, Полы всюду были слегка наклонены, в соответствии с общей конструкцией здания. В конторе "Форман, Эссербен, Гудхью Ратти" никогда нельзя было быть уверенным, что ты занимаешь строго вертикальное положение.
Мисс Лилач сидела за стеллажом с книгофильмами, отделявшим ее половину кабинета от половины мистера Пирла, и думала о себе, как о черной вдове.
Вот она сидит, жестокая, сияющая и ядовитая: ждет.
И жертва приходит.
- Ну, я думаю, тут дело такое, - говорит он, - вроде вторжения в частную жизнь. Но я не уверен. Поэтому мне нужен совет.
- Рассказывайте, - говорит мисс Лилач.
Жертва не может рассказывать, ее голос замолк.
- Вы под добровольным терапевтическим лечением, - говорит мисс Лилач.
Она рассматривает переданную ей мистером Эссербеном записку.
- За нарушение федеральных распоряжений относительно распределения лекарств в автоматических аптеках.
- Да, если бы я не согласился на ДТЛ, меня бы преследовали судебным порядком.
- Такова суть, - сухо говорит адвокат.
Этот человек кажется ей если не слабоумным, то до удивления простым. Она прочищает горло.
Он тоже прочищает горло, Обезьяна видит и обезьяна делает.
Постепенно, с большим количеством отступлений и запинок, он объясняет, что подвергается лечению, которое состоит в гипнотическом внушении сна. Он считает, что врач, внушая ему определенное содержание сновидений, нарушает права личности, определенные новой федеральной Конституцией 1984 года.
- Что ж, аналогичный случай рассматривался в прошлом году в Аризоне, - говорит на это мисс Лилач. - Человек под ДТЛ пытался обвинить своего врача во внушении ему гомосексуальных тенденций. Конечно, врач использовал стандартную технику, а истец был ужасным человеком: его арестовали за попытки склонения к сожительству двенадцатилетнего мальчика среди бела дня, прямо в парке Феникс. Он проходил лечение в Техакане. Я хочу сказать, что вы должны быть осторожны в предъявлении таких обвинений. Большинство врачей на правительственной службе - очень осторожные люди. Если бы вы могли предоставить какое-нибудь реальное доказательство… Простые подозрения ничего не дадут. Они могут привести вас к обязательному лечению в лечебнице для душевнобольных в Линктоне или даже в тюрьме.
- Может быть мне дадут другого врача?
- Гм. На это нужна особая причина. Медицинская школа направила вас к этому Хаберу. Там хорошие специалисты, вы знаете. И если вы обратитесь с жалобой на этого Хабера, то скорее всего, вас выслушает представитель Медицинской школы и направившей вас к Хаберу. Возможно, это будет тот самый человек. Без доказательств он поверит скорее не пациенту, а доктору. Но в таком случае…
- Душевная болезнь, - печально сказал клиент.
- Точно.
Некоторое время он молчал. Наконец, он поднял на нее глаза, чистые и ясные. Он улыбнулся и без гнева и надежды в голосе сказал:
- Большое спасибо, мисс Лилач. Жаль, что я отнял у вас время.
- Подождите, - сказала она.
Возможно он и простак, но явно не сумасшедший. Он даже не выглядит невротиком. Просто - человек в отчаянии.
- Не нужно сдаваться так легко. Я не говорю, что у вас нет причины. Вы утверждаете, что хотите избавиться от наркотиков, а доктор Хабер дает вам большие дозы фенобарбитала, больше, чем вы принимали сами. Возможно, мы организуем расследование. Хотя я очень в этом сомневаюсь. Но защита прав человека - моя специальность, и я хочу убедиться, что они здесь не нарушены. Вы ведь еще не объяснили мне ваш случай. Что делает доктор?
- Если я расскажу вам, - с печальной объективностью сказал клиент, - вы решите, что я спятил.
- Откуда вы знаете?
Мисс Лилач не поддавалась внушению - прекрасное качество в юристе - но знала, что заходит в этом слишком далеко.
- Если я расскажу вам, - тем же тоном продолжал клиент, - что некоторые из моих снов воздействуют на реальность, а доктор Хабер это обнаружил и использует мою способность в своих целях без моего согласия, вы решите, что я спятил, не так ли?
Мисс Лилач некоторое время смотрела на него, опираясь подбородком на руку.
- Что ж, продолжайте, - наконец, сказала она резко.
Он правильно догадался, о чем она подумает, но будь она проклята, если она с этим согласится. И что с того, даже если он сумасшедший? Кто может жить в этом мире и не сойти с ума?
Он с минуту смотрел на свои руки, очевидно, стараясь собраться с мыслями.
- Видите ли, - сказал он, - у него машина, изобретение, как ЗЭГ, которое анализирует мозговые волны и руководит ими.
- Вы хотите сказать, что он безумный ученый с адской машиной?
Клиент слабо улыбнулся.
- Я так выразился? Нет, мне кажется, у него очень хорошая репутация, как у исследователя, и он искренне хочет помочь людям. Я уверен, что у него нет намерения повредить мне или кому-нибудь другому. Мотивы у него благородные.
Встретив на мгновение разочарованный взгляд Черной Вдовы, он запнулся.
- Машина… Не могу сказать, как она действует, но он использует ее, чтобы держать мой мозг в же-стадии, так он это называет. Этот термин обозначает особый сон, когда человек видит сновидения. Он отличается от обычного сна. Хабер гипнотически усыпляет меня, потом включает машину, и я сразу же начинаю видеть сон. Обычно так не бывает. Так я это понимаю. Машина обязательно заставляет видеть сны. Я думаю, она их усиливает. И затем я вижу во сне то, что он мне внушил.
- Гм. Похоже на несложный метод стандартного психоаналитика, чтобы анализировать сны. Но вместо этого он внушает вам под гипнозом содержание снов? Следовательно, я заключаю, что он по какой-то причине погружает вас в состояние, в котором вы видите сны. Установлено, что под гипнозом человек может сделать почти все, даже если бы в нормальном состоянии сознание ему не позволило бы этого. Это хорошо известно с середины прошлого века и установлено законом после дела Сомервилл против. Яроджавски в восемьдесят восьмом. Есть ли у вас основания считать, что доктор внушает вам что-нибудь опасное, что является для вас морально неприемлемым?
Клиент колебался.
- Опасное, да. Если считать, что сон может быть опасным. Но он ничего не заставляет, только видеть сны.
- Сны, которые он вам внушает, вызывают у вас отвращение?
- Он не злой человек. У него добрые намерения. Я возражаю только против того, что он использует меня как инструмент, как средство, пусть и для достижения хорошей цели. Я не могу судить его - мои собственные сны имели аморальный эффект, поэтому я и пытался подавить их наркотиками и впутался в эту историю. Я хочу выбраться из нее, избавиться от наркотиков, вылечиться. Но он не лечит меня. Он меня побуждает к новым снам.
После паузы мисс Лилач сказала:
- Побуждает к чему?
- Изменять реальность, - упрямо и безнадежно ответил клиент.
Вот он сидит, спокойный, мягкий, но теперь она уже знает, что если на него наступить, он не поддастся. Он удивителен.
Люди, приходящие к адвокату, склонны скорее к обороне, чем к нападению. Все они чего-то добиваются: наследства, собственности, судебного предписания, развода, заключения под стражу. Она не могла понять, что нужно ему, такому беззащитному на первый взгляд В его просьбе не было смысла, но все же он убеждал ее, что в ней есть смысл.
- Хорошо, - осторожно сказала она. - Но по ему плохо, что он заставляет вас видеть сны?
- Я не имею права изменять действительность, а он не имеет права заставлять меня это делать.
Боже, он верит в это. Он явно не в себе.
Все же чем-то он подцепил ее, будто она рыба, теперь болтающаяся на крючке.
- Как менять действительность? Какую действительность? Приведите пример.
Она чувствовала к нему жалость. Такое чувство вызвал бы у нее шизофреник или больной паранойей, видящий иллюзорный мир, Перед ней был еще один "несчастный случай, характерный для наших времен, испытывающих душу человека", как сказал президент Мердль в своем последнем обращении к народу.
Он немного подумал.