Глава 14
Одна из женщин, которым ее представили, звалась Жанной Юган. Пискатор упомянул, что в своей родной Франции она была прислугой, но потом стала одной из самых влиятельных основательниц римско-католического религиозного ордена Сестричек Бедняков, созданного в 1839 году в Бретани.
- Я послушница, - сказала Юган, кивнув на Пискатора.
Брови Джилл поползли вверх.
- О! - но шанса продолжить разговор она тут же лишилась - Пискатор повел ее дальше, слегка прикоснувшись к локтю:
- Вы сможете поговорить с ней попозже.
Джилл было любопытно, к какой же религии, секте или философскому направлению принадлежит Пискатор. Он не был членом Церкви Второго Шанса. Ее прихожане всегда носили на шее спиральный позвонок "рогатой рыбы" или его копию, сделанную из дерева.
Однако следующий человек, с которым ее познакомили, такую эмблему носил; вернее, он носил их целых три, что означало сан епископа. Самуэло - низенький, очень смуглый, с ястребиным лицом - родился где-то в середине второго столетия нашей эры. Он был рабби в еврейской общине в Нехардеа в Вавилоне. Если верить Пискатору, Самуэло был довольно известен в свое время благодаря знанию обычного права и некоторым научным достижениям. Одним из его хобби было составление еврейского календаря. Однако главной своей заслугой он считал попытку согласовывать иудейские законы с законами страны, в которой проживала иудейская диаспора.
Его принципом было: "Закон государства - главный закон", сказал Пискатор.
Самуэло представил свою жену - Рахело. Она была еще ниже, но посветлее мужа, отличалась необычайно широкими бедрами и толстыми ногами, а ее лицо выражало неожиданную в такой женщине чувственность.
Отвечая на вопрос Джилл, она сказала, что родилась в краковском гетто в XIV столетии нашей эры. Пискатор позже рассказал Джилл, что Рахело была похищена польским аристократом и целый год просидела в заточении в его замке. Когда же она ему надоела, он вышвырнул ее за дверь, но все же наградил туго набитым кошельком с золотыми монетами. Муж убил ее за то, что у нее не хватило мужества покончить самоубийством, чтоб избавиться от позора.
Самуэло несколько раз гонял жену зачерпнуть питья из сосуда, наполненного безалкогольным цветочным соком. Жестом указывал ей, когда надо зажечь ему сигару. Рахело повиновалась с необыкновенной готовностью, а затем снова занимала место за его спиной.
Джилл с наслаждением дала бы пинка Рахело за ее добровольное подчинение древнему игу, приводящему к подобной деградации, а Самуэло - за его не менее древние самодовольство и самовлюбленность. Она вполне могла вообразить его молящимся и возносящим хвалу Богу за то, что не родился женщиной.
Позже Пискатор сказал ей:
- Вы страшно обозлились на епископа и его жену.
Джилл даже не спросила, как он узнал об этом. Она просто ответила:
- Должно быть, он получил чертовский удар, когда очнулся здесь и узнал, что он отнюдь не один из избранников своего Господа. Что все кто попало - идолопоклонники, каннибалы, поедатели свинины, необрезанные псы неверные - все они дети Господа и все избраны…
- Все мы испытали шок, - сказал Пискатор. - И ужас. Разве с вами было иначе?
Некоторое время она глядела на него молча, а затем расхохоталась и ответила:
- Конечно, точно так же. Я была атеисткой, да и сейчас остаюсь ею. Была уверена, что я всего лишь плоть, а потому после смерти сразу стану щепоткой праха. Вот и все. Я была ужасно испугана, когда очнулась здесь. Но в то же время, ну, не в самом начале, а немного позже, я почувствовала какое-то облегчение Итак, подумала я, вечная жизнь все же существует. Затем еще позже я увидела такие страшные вещи, и мы оказались в таком странном месте, что, знаете ли, все это никак не походило ни на рай, ни на ад…
- Я знаю, - ответил он улыбаясь. - А любопытно все-таки, о чем подумал Самуэло, когда увидел, что необрезанные goim Земли были воскрешены без крайней плоти? Наверняка это сильно удивило его, равно как и факт, что мужчины тут не могут отращивать бороды. С одной стороны, Бог сотворил brises на членах всех язычников, которые в этом нуждались, следовательно, это явно был иудейский Бог. С другой стороны, мужчина не мог больше обзавестись настоящей бородой, как того требовал Бог, но тогда Он никак не мог быть иудейским Богом.
Всегда были и существуют такие вещи, которые изменяли и будут изменять наш образ мышления, - закончил Пискатор.
Он подошел к ней ближе, глядя на нее своими темно-карими глазами, прикрытыми тяжелыми веками.
- Приверженцы Церкви Второго Шанса разработали несколько великолепных идей по вопросу о том, почему мы были воскрешены из мертвых и кто все это сотворил. К тому же они не так уж ошибаются и по вопросу о том, каким образом или какими способами можно достигнуть поставленной перед нами цели. Цели, к которой человечеству следует стремиться, и тех Врат, которые наши неизвестные благодетели распахнули для нас. Но точность - это Истина. Неточно мыслящая церковь ушла с главной дороги, или, лучше сказать, с единственной дороги. Что вовсе не означает, однако, что никаких других дорог вообще не существует.
- О чем вы говорите? - воскликнула Джилл. - Ваши слова столь же невнятны, как и высказывания этих поклонников Второго Шанса.
- Посмотрим… если, конечно, вы захотите посмотреть, - отозвался он. Потом Пискатор извинился и отошел к большому столу, где вступил в разговор с человеком, который только что пришел.
Джилл неторопливо направилась к Жанне Юган, намереваясь расспросить ее, что она имела в виду, называя себя послушницей Пискатора. Однако дорогу ей преградил де Бержерак. Теперь он широко улыбался.
- Ах, миз Галбирра! Я еще раз должен испросить у вас прощения за тот печальный инцидент. Виновник моего непростительного поведения - алкоголь. Я надеюсь, оно все же не совсем уж непростительное, но зато весьма вульгарное! Я редко выпиваю больше одной-двух унций, поскольку крайне отрицательно отношусь к состоянию, когда мой ум становится тупым. Алкоголь превращает меня в свинью, а мне не нравятся эти животные с копытами, хотя я обожаю их в нарезанном виде и жареных либо на сковороде, либо на вертеле. Но в ту ночь мы рыбачили…
- Я не видела никакого рыболовного снаряжения, - сказала Джилл.
- Оно лежало по другую сторону питающего камня. А туман был так плотен, вы же помните, мадемуазель?
- Миз.
- И мы принялись болтать о Земле, о разных странах, о людях, которых мы знали там, о друзьях, погибших или плохо кончивших, о детях, которые умерли, о том, как наши родители плохо нас понимали, о врагах, и о том, почему мы оказались здесь, ну и так далее, понимаете? Я очень разволновался, вспоминая, как там на Земле вообще, и особенно о своей кузине Маделине, и о том, как бы я поступил, будь я более зрелым и не таким наивным, как в те времена. И тогда…
- И тогда вы напились, - сказала она, стараясь сохранить на лице выражение спокойствия.
- И оскорбил вас, миз, хотя клянусь, я не был уверен, что вы женщина. Этот туман, эти мешковатые одежды плюс помрачение моего ума…
- Забудем, - сказала она. - Только… Я уверила себя, что вы никогда не простите меня, поскольку вы как бы потеряли лицо, раз женщина сбила вас с ног. Ваше самолюбие…
- Не надо жить стереотипами! - воскликнул Сирано.
- И вы совершенно правы, - сказала она. - Я ненавижу падение и тем не менее постоянно спотыкаюсь. И так часто… Ладно, большинство людей - это просто ожившие стереотипы, не так ли?
Они стояли и говорили довольно долго. Джилл попивала пурпурный напиток, чувствуя, как внутри ее все постепенно согревается. Дым марихуаны становился все гуще, и Джилл внесла в эти клубы дыма свой вклад, время от времени затягиваясь сигаретой, зажатой между пальцев. Голоса становились все громче, и все чаще звучал дружный смех. Какие-то пары танцевали, обнимая друг друга за шею и преувеличенно шаркая подошвами.
Только Пискатор и Юган, по-видимому, ничего не пили. Пискатор курил сигарету - первую, как показалось Джилл, с того времени, как она пришла.
Комбинация алкоголя и наркотика дала ей приятное ощущение отрешенности. Ей казалось, что из ее плоти исходит красноватый свет. Клубы дыма приобретали почти осязаемые формы. Иногда уголком глаза она улавливала отчетливые контуры - дракона, рыбы, а однажды - дирижабля. Но когда она повернула лицо в ту сторону, то увидела лишь аморфные пласты дыма.
Однако, увидев плывущий по воздуху металлический чан, она поняла - хватит! Больше ни капли спиртного, ни одной затяжки "травки" весь вечер. Причина появления чана была очевидна - Сирано рассказывал ей о преступлениях и видах наказания во Франции его времени. Фальшивомонетчик, например, растягивался на огромном колесе. Палач ломал ноги и руки железным ломом, иногда превращая их просто в месиво. Казненные преступники висели в цепях на торговых площадях и гнили там, пока тела не вываливались из цепей. Кишки других бросали в чаны, выставленные для всеобщего обозрения, чтобы напомнить добрым гражданам о том, что им грозит в случае нарушения порядка.
- А улицы были завалены отбросами, миз Галбирра. Неудивительно, что те, у кого были деньги, чуть ли не купались в духах.
- А я думала, что это от того, что вы редко принимали ванну.
- Верно, - сказал француз. - Я хочу сказать - правда, что мы редко купались. Тогда считалось, что купаться нездорово и не по-христиански. Но вообще-то к запаху немытых тел привыкнуть можно. Я частенько его не замечал, поскольку привык к нему, как рыба к воде. Но, helas, там, где одежд мало, а текучей воды хоть залейся, и где то и дело встречаешь людей, которые не выносят запаха долго не мытых человеческих тел, там приходится приобретать новые навыки. Я сам, к примеру, должен сознаться, что не видел никакого резона быть столь привередливым, но по прошествии нескольких лет я встретил женщину, которую полюбил почти столь же страстно, как любил свою кузину. Она звалась Оливия Лэнгдон…
- Не может быть, чтоб вы имели в виду жену Сэма Клеменса?
- Но естественно! Конечно, это имя Клеменс решительно ничего мне не говорило, когда я впервые с ней встретился, да и теперь не говорит. Я понял, что Клеменс великий писатель Нового Света, - она рассказывала мне о том, что произошло после моей смерти на Земле, но я об этом не слишком задумывался. А потом мы с Оливией вместе странствовали по Реке и внезапно оказались в классической ситуации, которой так боятся некоторые люди. Мы встретили земного супруга моей подружки по хижине.
К тому времени, хотя я все еще любил ее, моя страсть заметно поохладела. Каждый из нас совершал множество поступков, которые сердили или даже приводили в бешенство другого. Почему бы и нет? Разве это не самое обычное дело тут, где мужчины и женщины могут принадлежать не только к разным расам, но и разным эпохам? Как может мужчина из XVII века долго уживаться с женщиной, которая происходит из века XIX? Что ж, иногда подобный мезальянс, конечно, может преобразоваться в нечто постоянное. Однако добавьте временные различия к тем, которые и без того существуют между индивидуальностями, и что вы получите? Чаще всего безнадежный случай!
Ливи и я уже поднялись далеко вверх по Реке, когда я узнал, что где-то строится пароход. Я слышал о метеорите, который упал в этих краях, но я не имел представления, что метеорит захватил именно Сэм Клеменс. Я хотел стать членом команды, но особенно сильно жаждал снова ощутить в своих руках сталь рапиры.
Итак, моя дорогая миз Галбирра, мы прибыли сюда. Шок для Сэма был просто убийствен. Мне его было очень жаль какое-то время, и я даже сожалел, что способствовал этому воссоединению, которое оказалось вовсе не воссоединением. Оливия не высказала ни малейшей склонности оставить меня ради Клеменса, даже несмотря на то что наша страсть была уже далеко не такова, как прежде. Она чувствовала себя виноватой, что больше не ощущает любви к Сэму. Все это было тем более странно, что они нежно и глубоко любили друг друга на Земле.
Но появились трения, появилась глубоко спрятанная враждебность. Ливи сказала, что во время своей предсмертной болезни она не хотела его даже видеть. Это нанесло ему глубокую рану, но что она могла поделать? А почему, спросил я ее, она не хотела допустить его к своему одру болезни? Ливи ответила, что не знает. Возможно, это было потому, что их единственный сын умер из-за небрежности Сэма. Преступной небрежности, говорила она, хотя никогда не пользовалась на Земле этим словом и даже не думала о нем.
Я сказал, что это было давным-давно и на другой планете. Почему же она все еще теплит это яростное горе в своей груди? Разве это имеет какое-нибудь значение? Разве этот малыш… забыл его имя…
- Лэнгдон, - сказала Джилл.
- …не восстал теперь из мертвых? А она сказала, да, но она никогда его не увидит. Он умер в два года, а никто моложе 5 лет в момент смерти не был воскрешен. Во всяком случае, на этой планете. Может быть, в другом мире - да. Но даже если бы он восстал из мертвых в этом мире, то какие шансы у нее встретиться с ним? А если бы они и встретились? Он был бы совсем взрослым и никогда бы не вспомнил ее. Она была бы ему чужой. И вообще, одному Богу известно, какой из него получился бы человек. Он мог бы воскреснуть среди каннибалов или индейцев-диггеров и даже мог не знать английского языка или того, как надо вести себя за столом.
Джилл усмехнулась и сказала:
- Похоже, будто последняя фраза принадлежит скорее Марку Твену, нежели его жене.
Сирано улыбнулся в ответ и продолжал:
- Так она и не говорила. Это придумал я, подражая ее речи. Конечно, было еще и много другого, что мешало ей, кроме случайной смерти ее ребенка. Фактически я ни в чем не могу обвинить Клеменса. Будучи писателем, он становился очень рассеянным, когда обдумывал очередной рассказ. Я и сам таков.
Он не заметил, что одеяльце соскользнуло с ребенка и ледяной ветер дует прямо на ничем не прикрытого младенца. В это время он погонял лошадь, тащившую сани по снежным завалам, а его ум был занят событиями совсем другого рода, происходившими в другом мире - в мире его фантазии.
Однако Оливия была уверена, что он вовсе не так забывчив, как ему это казалось. Она настаивала, что так быть не могло, что какая-то часть его мозга наверняка наблюдала издалека за этой ситуацией. На самом же деле он вообще не хотел иметь сына. В отличие от большинства мужчин он предпочитал дочерей. Кроме того, ребенок был с рождения болен… в общем, сплошное беспокойство. Для Сэма, я имею в виду.
- Единственная вещь в его пользу, - сказала Джилл. - Я говорю о его предпочтении девочек. Впрочем, предполагаю, чтоб быть справедливой, что предпочтение, отдаваемое девочкам, вызвано таким же психозом, как и предпочтение, оказываемое мальчикам. И все же у Клеменса не было этого мужского шовинизма…
Сирано продолжал:
- Вы должны усвоить, что Оливия во время своего земного существования ничего этого разумом не понимала. Во всяком случае, она так утверждала, хотя подозреваю, мысли подобного рода у нее были, но она стыдилась их и прятала далеко-далеко, в самые темные глубины души. Но здесь - в этой долине, когда она научилась жевать soi-disant мечтательную резинку, она поняла свои истинные чувства.
И поэтому, все еще сохраняя любовь к Клеменсу, она в некотором смысле еще сильнее возненавидела его.
- Она прекратила употреблять резинку?
- Да. Та слишком сильно действовала на нее. Однако время от времени у Ливи возникали экстатические или фантастические видения - ей пришлось испытать страшные вещи.
- Надо было продолжить употреблять резинку, - сказала Джилл. - Но только под наблюдением. Впрочем…
- Да?
Джилл было сжала губы, но потом все же сказала:
- Возможно, я не имею права быть такой чертовски самоуверенной. У меня была гуру - очаровательная женщина, самая лучшая и умная из всех, кого я знаю, но и она не смогла удержать меня от того, что я очертя голову… это было так… такое смятение… нет, действительно нечто ужасающее. Короче, я струсила. Поэтому и не имею права критиковать других, не должна, во всяком случае. Я даже рассматривала возможность опять вернуться к наркотикам, но я не смогла поверить секте Второго Шанса, которая будто бы пользуется резинкой и претендует на знание какой-то отличной и совершенно безопасной методики приема. Я не могу верить до конца людям, у которых такие религиозные взгляды.
- Я свободомыслящий, libertin, как мы когда-то величали друг друга, - ответил Сирано. - Но теперь… не знаю. Может, в конце концов, Бог есть. Иначе как можно объяснить существование такого мира?
- Есть десятки теорий, - сказала Джилл. - И, без сомнения, вы с ними со всеми знакомы.
- Со многими, во всяком случае, - сказал Сирано. - Но я надеялся услышать от вас что-нибудь новенькое.
Глава 15
В эту минуту в их разговор вмешалось сразу несколько человек. Джилл отошла от этой группы и принялась бродить по комнате, надеясь найти другую компанию, не очень увлеченную друг другом, чтобы примкнуть к ней. В Мире Реки, как и на Земле, все приемы с коктейлем и вообще вечеринки были очень похожи друг на друга. Разговоры - коротки, вам приходилось перекрикивать шум голосов и музыку, потом вы меняли собеседников или группы беседующих, пока, наконец, не совершали полного круга по комнате. Если вы были кем-то увлечены или просто в ком-то заинтересованы, приходилось договариваться с ним или с ней о встрече в другое время и в другом месте, где вы могли бы надеяться на спокойную и никем не прерываемую беседу.
В прежние времена, давным-давно, когда она была молода душой и телом, Джилл на таких сборищах часто встречала мужчин и женщин, которыми искренне увлекалась. Но тогда она либо накачивалась спиртным, либо накуривалась наркотиков, либо была под мухой от того и другого, а потому душа у нее была нараспашку. Было так просто влюбиться - либо в ум, либо во внешность, либо в то и другое сразу. Ну а отрезвление обычно сопровождалось и пробуждением разума, а значит, и разочарованием. Не всегда. Но чаще всего.