Его пальцы скользили по гладкой деревянной стенке койки. Потом они передвинулись на ткань, служившую матрасом. И замерли.
Фрайгейта в койке не было.
Бёртон переворошил белье, хотя и знал, что койка пуста. Она еще хранила тепло тела Питера. Бёртон постоял, раздумывая, что делать дальше. Может, Фрайгейт вышел на палубу, чтобы облегчиться, так как не хотел будить Логу? Или он рано проснулся и решил поговорить с капитаном еще до вступления в обязанности вахтенного?
Или он… Бёртон ощутил прилив бешенства. Может, он выскользнул из своей постели и теперь лежит с Алисой?
Устыдившись такого предположения, Бёртон тут же отбросил эту возможность. Алиса честна. Она его никогда не предаст. Если б ей понадобился другой любовник, она бы так и сказала. Она все рассказала бы Бёртону и сейчас же ушла бы от него. Да и в то, что Фрайгейт может позволить себе нанести оскорбление Бёртону, он тоже не верил, хотя в воображении тот, возможно, и прелюбодействовал с Алисой.
Бёртон наклонился и протянул руку, коснувшись ткани простынь. Его пальцы скользнули дальше, нащупав округлость - грудь Логу под тканью. Он попятился и выбрался из каюты.
Тихо, с сердцем, бьющимся так сильно, что ему казалось, будто звук биения слышен по всему кораблю, Бёртон двинулся к закутку Моната. Прижав ухо к двери, он вслушался. Тишина. Он выпрямился, открыл дверь и ощупал верхнюю койку. Моната там не было; впрочем, он мог быть и на нижней. Если так, то дыхания можно было и не услышать.
Рука Бёртона коснулась легкой ткани.
Тихонько выругавшись, он ощупью вышел на палубу. Казз выступил из тумана с поднятым над головой кулаком.
- Улла! В чем дело?
- Оба бежали.
- Но… но как это могло случиться?
- Не знаю. Может быть, Монат почувствовал что-то неладное. Он ведь самое чуткое существо из всех, кого я видел; он умеет читать по малейшим изменениям в выражении лица, ощущать ничтожные перемены в звучании голоса. А может, он услышал, как ты будишь Бесст, прислушался и заподозрил неладное. Я даже допускаю, что он подслушал наши разговоры у двери хижины.
- Ни Бесст, ни я шума не производили. Мы были бесшумны, как хорек, выслеживающий кролика.
- Я знаю. Погляди-ка кругом. Наш ялик цел?
Казз вернулся с другой стороны, противоположной той, куда он ушел.
- Все лодки тут.
Глава 27
Бёртон разбудил Логу и Алису. Пока все пили горячий кофе, он рассказал им все, что произошло у него с этиками. Они казались ошеломленными, но хранили молчание до конца рассказа. А затем на него обрушился шквал вопросов, но Бёртон заявил, что ответит на них позже. Скоро наступит рассвет, а это значит, что придется идти со своими Граалями и ставить их на питающий камень, чтобы получить завтрак.
Только Алиса не сказала ни слова. Но по ее сузившимся глазам и крепко сжатым губам было видно, что она вне себя.
- Мне очень жаль, что все это пришлось скрывать от тебя, - сказал Бёртон. - Но надеюсь, ты понимаешь, насколько это было необходимо? Ведь если бы я рассказал тебе все, этики схватили бы тебя так же, как схватили меня. Они прочли бы твои мысли и узнали бы, что ошибались в своих предположениях, будто стерли из моей памяти все важные сведения.
- Они этого не сделали бы, - сказала Алиса. - И такая мысль вряд ли могла взбрести им в голову.
- Откуда ты знаешь, что они этого не сделали бы? - спросил Бёртон. - Ты же все равно потом ничего не смогла бы вспомнить.
Эта мысль ее потрясла. Но все равно до самого завтрака Алиса не сказала Бёртону ни слова.
Все события происходили при совершенно непривычных погодных условиях. Обычно солнце быстро прогоняло туман. Весь день в тропической зоне небо безоблачно, а в умеренных зонах - вплоть до второй половины дня. После обеда, как правило, в умеренных зонах быстро набегали облака, минут 15 шел дождь, а потом облака расходились.
Но в это утро черные массы туч заволокли все пространство между солнцем и поверхностью планеты. Сверкали молнии, будто осколки ясного неба, простершегося над тучами, проваливались сквозь них. Гром бормотал где-то подобно гиганту, спрятавшемуся за горами. Свет приобрел странную мертвенную коричневато-желтую окраску. Лица людей, собравшихся вокруг питающего камня, выглядели так, будто их покрыла ржавчина.
Казз и Бесст согнулись над едой и искоса бросали взгляды по сторонам, будто ожидая появления нежеланного гостя. Казз пробормотал на своем родном языке:
- Медведь-Что-Собирает-Бедствия уже грядет…
Бесст только что не стонала:
- Надо найти хижину, чтобы спрятаться. Нельзя оставаться у воды, когда слышен грохот его шагов.
Все остальные тоже выглядели так, будто были готовы искать убежище. Бёртон встал и громко сказал:
- Минуту внимания! Я хотел бы узнать, не пропала ли у кого-нибудь из вас лодка?
- А в чем дело?
- Двое из моей команды вчера дезертировали, так что, возможно, они украли лодку, чтоб бежать отсюда.
Забыв о приближающейся буре, толпа разбежалась, чтобы осмотреть берег. Через минуту какой-то мужчина явился и сообщил, что его долбленка исчезла.
- Ну, теперь они успели уйти далеко, - сказал Казз. - Но куда же они ушли - вниз или вверх по течению?
- Если тут действует сигнальная система, - ответил Бёртон, - то мы могли бы выяснить это очень скоро, разумеется, при условии, что они не вылезли на берег и не спрятались в холмах.
- Что же мы будем делать, Дик? - спросила Алиса. - Если мы останемся здесь и будем их искать, мы не сможем попасть на "Рекс".
Бёртон с трудом сдержал себя, чтоб не ткнуть ее носом в желательность воздерживаться от повторения всем очевидных замечаний. Алиса все еще кипела, и не было смысла доводить ее до взрыва.
- Монат и Фрайгейт сегодня могут забиться в какую-нибудь дыру, а ночью выползти из нее и украсть другую лодку. Глупо даже пытаться изловить их. Нет, мы лучше попытаемся попасть на борт колесного корабля. А те двое когда-нибудь обязательно попадутся нам на дороге, и если это случится…
- Мы разорвем их на кусочки? - спросил Казз.
Бёртон пожал плечами и развел руками:
- Не знаю. У них есть выбор. Или они упадут мертвыми, или начнут врать. И пока мы не достигнем Башни…
И тут вмешалась Алиса, с глазами, затуманенными давней мечтой:
Велели мне вступить на ложный путь,
Ведущий вниз по дикому ущелью,
Чтоб Черный Замок, мне служивший целью,
Я потерял. Но гордость не дала мне повернуть
Туда коня. Он поскакал левей, где лишь светился чуть
Огонь надежды, хоть смерть корячилась за каждой черной елью.
Ведь я так долго странствовал по свету,
Что поиск мой - потеха для невежд -
Уже и мне не предрекал успехов, удач, добычи и надежд.
Еще вчера, мне мнилось, пересечь лишь эту.
Холодную гряду, и в тот же миг обманчиво прельстительное лето
Передо мной предстанет без одежд.
Теперь враги стоят и ждут упорно,
Чтоб конь мой рухнул, выбившись из сил,
А я - коленопреклоненный - у них пощады жалкой попросил.
Я ж им кричу, что гибель не зазорна,
И что рассудку вопреки, Роланд примчался все же к Башне Темной
И в мощный рог победно протрубил.
Бёртон усмехнулся:
- Браунинг признал бы… должен был бы признать… что обстановка на этой планете куда удивительнее, нежели в его фантастической поэме. Мне понятны твои чувства, даже если Браунинг и высказал их раньше тебя, Алиса. Отлично, итак, мы идем к Темной Башне.
- Я не понял, о чем говорила Алиса, - сказал Казз. - А вообще-то, каким образом мы попадем на борт того корабля?
- Если у короля Иоанна найдется для нас место, я предложу ему драгоценный подарок - наши "дармовые" Граали. Такой дар способен соблазнить даже самое бескорыстное сердце.
- А если мест у него нет?
Бёртон замолчал надолго. То, что стучалось в его мозг - чувство, будто он пропустил наличие тесной связи между агентами, - снова вернулось к нему в те минуты, когда Алиса читала стихи. А теперь он видел, или ему казалось, что видит ту вещь, которая так долго беспокоила его: цепь, связывающую всех агентов воедино.
Как они опознают друг друга? Ну, с Монатом проблемы нет, он не нуждается в особых знаках для идентификации. Но какой же тайный сигнал могли скорее всего использовать для идентификации другие люди-агенты?
Если б они обладали способностью неандертальца, то могли разработать негативный сигнал - отсутствие знаков на лбах своих коллег. Однако предположим, что у них такой способности нет. Спрюс очень удивился, когда узнал об оптическом таланте Казза. Хоть прямо не высказался, но по манере поведения можно было понять, что он в жизни не слыхал о такой штуке. По-видимому, для того чтобы определить или расшифровать эти символы, придавая им неизвестное Бёртону значение, использовались машины. Вероятно, это делалось в предвоскресительной капсуле или там, где находится их штаб-квартира.
Значит, раз они не видят символы невооруженным глазом, у них должны быть другие способы опознавания.
Предположим… Ну, просто предположим, ради удобства, что таким сигналом является дата смерти. Тот период времени, в который никакие земляне не воскрешались, во всяком случае на этой планете… Согласно Монату, Фрайгейту, Руаху и Спрюсу, такой датой является 2008 год.
А что, если дата неверна? Что, если она относится к несколько более раннему периоду времени, чем 2008 год?
У Бёртона не было ни малейшего представления о том, какова эта истинная дата, хотя он никогда не встречал никого, кроме самих агентов, кто сказал бы, что он жил после 1983 года. Теперь он будет спрашивать каждого человека из конца XX века, с которым встретится. И если 1983 год действительно последний, когда кто-то умер, значит, он может быть полностью уверен, что все, указывающие более поздний срок смерти, и есть агенты.
Тогда… возможно, что этики придумали легенду, которая позволяет им узнавать друг друга почти немедленно. Эта легенда, что они жили в 2008 году. И, конечно, у них наверняка подготовлена детальная фальшивая версия событий между 1983 или какой-то другой более поздней датой и 2008 годом.
А это может означать, что россказни арктурианца об уничтожении почти всего населения Земли в тот год - ложь. Вернее всего, этой ужасной бойни попросту не было. Все, что Бёртон слыхал о событиях 1983–2008 годов, вероятно, чистая выдумка. Да, но Монат-то существует! Ведь всем ясно, что его происхождение внеземное. И нет никаких причин не верить, что он прибыл с одной из планет Страха Медведицы.
В настоящее время данных, которые объясняли бы иначе его присутствие в Мире Реки, нет. А вот у Бёртона теперь есть целых два инструмента, чтоб отлавливать этиков. Один - Казз, другой - дата смерти.
Однако человечество живет не в предполагаемом, а во вполне "реальном" мире, и поэтому вполне возможно, что агентов рекрутируют из времени и после 1983 года. Так что их истории могут быть правдивы.
Какое множество различных вероятностей! Например, откуда ему знать, что Монат, Фрайгейт и Руах рассказывали ему правду о том, что случилось с ними, когда он - Бёртон - отсутствовал? Был же тот инцидент, когда Фрайгейт рассказывал о встрече со своим издателем, который надул его на земле. Фрайгейт говорил, что наконец-то осуществил мечту о мести, разбив обидчику нос.
Фрайгейт даже похвалялся синяками и ссадинами, которые, по его словам, он получил во время потасовки с Шаркко и его бандой. Но ведь с тем же успехом он мог их ‘получить и в драке с совсем другими людьми. Характер Фрайгейта был таков, что он боялся всякого насилия, как физического, так и морального. Он вполне мог изобретать в уме любые виды мести, но вряд ли сумел бы воплотить их в жизнь.
Предположим… ну, только предположим, что агенты приобретали внешность и другие черты, взятые из реальной жизни каких-то других землян. Что, если на этой планете где-нибудь и сейчас существует настоящий Питер Джейрус Фрайгейт? Тогда псевдо-Фрайгейт вполне мог играть роль человека, который имеет такой глубокий интерес к жизни Бёртона. Это помогло ему сблизиться с Бёртоном, придало уверенность, что и сам Бёртон пойдет ему в этом навстречу. В конце концов, как можно не проникнуться симпатией к своему биографу, к человеку, который, по всей видимости, его прямо-таки обожает?
И все же, зачем агенту обзаводиться такой маскировкой? Почему не использовать настоящего Фрайгейта? Возможно, в этом не было нужды, так было проще и удобней. А возможность встречи с человеком, за которого агент выдает себя, крайне маловероятна.
Столько возможностей, столько вопросов, на которые пока нет ответов.
- Дик! Что с тобой? - воскликнула Алиса.
Он рывком разорвал паутину своих мыслей. Все, кроме его экипажа и человека, у которого украли лодку, уже разбежались по домам. Владелец лодки выглядел так, как будто рассчитывал на вознаграждение, но боялся предъявить свои претензии, так как рядом не было никого, кто мог бы его поддержать.
Ветер вздымал волны на Реке и шумел в листьях, покрывавших крыши. Бился о кранцы причала "Снарк". Свет из желто-коричневого превратился в светло-серый, что делало лица людей еще более жуткими. За Рекой молния сверкнула огненным зубом, а гром взревел, как медведь в пещере. Казз и Бесст явно ждали приказа Бёртона искать место, где можно было бы найти укрытие от бури. Остальные выглядели разве что чуточку спокойней.
- Я задумался, - сказал Бёртон. - Вы спрашиваете, что будет, если у короля Иоанна не найдется для нас места? Что ж, у монархов всегда есть средства, чтобы уменьшить давку, когда им это понадобится. А если он откажется применять такое средство, то я все равно найду способ оказаться на борту. Я не позволю кому-то или чему-то встать мне поперек дороги!
Молния ударила рядом с таким треском, будто всему миру переломили хребет. Казз и Бесст первыми кинулись в близлежащую хижину.
Бёртон, стоя под буйным дождем, который начался одновременно с ударом молнии, хохотал, глядя на них.
- Вперед к Темной Башне! - вскричал он во всю силу своих легких.
Глава 28
Питер Джейрус Фрайгейт продирался во сне сквозь густой туман. Он был гол: кто-то свистнул у него одежду. Ему надо было попасть домой до того, как взойдет солнце и разгонит туман, выставив тем самым голого Фрайгейта на обозрение всего мира.
Трава была мокрой и жесткой. Через некоторое время, устав идти по обочине дороги, он вступил прямо на асфальтовое покрытие. То и дело, по мере того как он продвигался вперед, туман чуть редел, и Фрайгейт видел стволы деревьев справа от себя.
Откуда-то ему было известно, что он находится в сельской местности. Дом был еще далеко. Но если он пойдет быстрее, то сможет попасть домой еще до восхода солнца. И тогда придется входить туда так, чтобы не разбудить родителей. Двери и окна будут закрыты, а значит, надо будет швырять камушки в окно второго этажа с тыльной стороны дома. Их стук, возможно, разбудит его брата Рузвельта.
Но этот братишка, которому только что исполнилось восемнадцать, уже был законченным пьянчугой, бабником и гонял на своем ревущем мотоцикле вместе с дружками, украшенными бачками и затянутыми в кожу бездельниками с хирамовского спиртзавода. Это было воскресное утро, и потому Рузвельт, должно быть, храпит во все носовые завертки, наполняя маленькую комнатенку, которую он делил с Питером, вонючими парами виски.
Рузвельтом он назван в честь Теодора, а не Франклина Делано, которого отец просто ненавидел. Джеймс Фрайгейт на дух не переносил "Человека из Белого Дома" и уважал "Чикаго трибюн", которую к его порогу доставляли каждое воскресенье. Его старший сын терпеть не мог передовицы и весь тон этой газетенки, а вот ее комиксы очень даже уважал. С тех пор как он научился читать, он с нетерпением дожидался наступления воскресного утра с его какао, блинчиками, беконом и яйцами, после которых начинались приключения Честера Гэмпа и его друзей, искавших Город Золота; Муна Муллинса, Маленькой Сиротки Энни, Большого Дэдди Уорбукса и его приятелей - колоссального чародея Пенджаба - страшного Осу и мистера Эм, который выглядел совсем как Санта-Клаус, был древнее самой Земли и умел путешествовать во времени. А еще там были Барни Гугл и Улыбчатый Джек, и Терри, и Пираты. Восторг и упоение!
Но почему он вспомнил этих знаменитых героев комиксов сейчас, разгуливая голышом по сельской дороге в густых, влажных и зловещих клубах тумана? Впрочем, так ли уж трудно понять почему? Они давали ему ощущение тепла и безопасности и даже счастья, его желудок будто снова наполнялся стряпней матери, тихонько играло радио, а отец, сидя в лучшем кресле гостиной, читал вслух мнения "Полковника Блимпа". Питер же в это время валялся на полу гостиной с разложенной перед ним страницей комиксов. Мать хлопотала на кухне, кормя завтраком его младших братишек и совсем малюсенькую сестричку. Крошка Жаннетта, которую он так любил и которой предстояло вырасти и пройти через три брака и бесконечное число любовных связей, через тысячи порций виски - проклятия всех Фрайгейтов.
Но все это было впереди и постепенно ушло из его памяти, высосанное туманом. А сейчас он лежал в парадной комнате, такой счастливый… Нет, и это воспоминание куда-то ушло… И он стоял уже возле дома, на заднем дворе, голый и дрожащий, простуженный и смертельно боящийся, что его обнаружат без одежды и заставят давать по этому поводу объяснения. Он швырял гравий в окошко, надеясь, что шум не разбудит его маленьких братишек и сестренку, которые спали в крохотной спальне на первом этаже, но на той же стороне, что и его чердачная спальня.
Этот дом когда-то был одноэтажным школьным зданием на окраине городка Пеории, расположенного почти в самом центре Иллинойса. Но город рос, дома в нем высыпали подобно грибам повсюду, и теперь городская граница проходила уже на полмили к северу от дома. Второй этаж, внутренний водопровод, ванны и туалет были добавлены позже - когда сюда пришли дома городского типа. Это был первый дом Фрайгейта, в котором был теплый сортир. А теперь этот когда-то сельский дом каким-то образом превратился вдруг в ферму вблизи города Мехико, что в штате Миссури. Здесь Фрайгейт в возрасте четырех лет жил со своей матерью, отцом, младшим братом и семьей фермера, которая снимала у Фрайгейтов две комнаты.
Его отец - гражданский инженер-электротехник (один год обучения в Политехническом институте Роуза в Терре-Хоте, Индиана, и диплом Международного заочного училища) уже около года работал на электростанции Мехико. Именно на заднем дворе этого дома Питер до смерти перепугался, узнав, что цыплята поедают маленьких живых червячков, а он сам ест этих цыплят с червяками внутри. Так впервые Фрайгейт понял, что мир основан на каннибализме.