Джулиани подошел к двери и помедлил, прежде чем вступить в комнату. Большинство людей просты по своей сути. Они ищут безопасности или власти, хотят чувствовать себя полезными, или уверенными, или компетентными. Ищут причину, чтобы драться; проблему, чтобы решить; место, чтобы устроиться. Стоит постичь, чего ищет человек, как начинаешь его понимать.
- И кто же он, во имя Иисуса?
Это был вопрос, над которым Джулиани так или иначе размышлял на протяжении шестидесяти лет. Он не ждал ответа, но получил его.
- Душа, - сказал Эдвард Бер, - которая ищет Бога.
Винченцо Джулиани посмотрел на толстого маленького человечка, стоящего в коридоре, затем на Сандоса, спавшего под воздействием лекарств, которые усмиряли страдания его тела, и спросил себя: "А что если так и было - все время?"
Когда Эмилио очнулся, была глубокая ночь. Он осознал, что рядом горит настольная лампа, и произнес тихим, невнятным со сна голосом:
- Я в порядке, Эд. Тебе не нужно тут сидеть. Иди спать.
Не услышав ответа, он развернулся, приподнявшись на локте, и увидел не Эдварда Бера, а Винченцо Джулиани.
Прежде чем Сандос смог вымолвить слова, которые рождались в его сознании, Джулиани заговорил.
- Эмилио, мне очень жаль, - сказал он, спокойной убежденностью своего голоса скрывая обдуманный риск, на который шел. - Ты был заочно приговорен людьми, которые не имели права судить. Я не могу придумать, как мне извиниться. Я не жду, что ты простишь меня. Или кого-то из нас. Мне очень жаль.
Он наблюдал, как Сандос впитывает слова, будто иссохшая почва - капли дождя. Что ж, подумал Джулиани, значит, вот как ему это видится.
- Если ты сможешь выдержать, я хотел бы начать заново. Знаю, это будет нелегко, - но полагаю, ты нуждаешься в том, чтобы рассказать свою историю, и уверен, что нам необходимо ее выслушать.
Лицо Эмилио придвинулось к нему, гордость боролась в нем с изнеможением, которого не излечить сном.
- Убирайтесь, - наконец сказал Сандос. - И закройте дверь.
Отец Генерал вышел и уже хотел идти в свою комнату, когда услышал нечто, заставившее его остановиться. Последний ход был авантюрой, рассчитанной на предполагаемые эмоции и уязвимость Сандоса. И сейчас Винченцо Джулиани замер в коридоре. Прислонив голову к деревянной двери, вцепившись руками в раму, он слушал, пока плач не прекратился, и познал истинное отчаяние.
18
"Стелла Марис": сентябрь, 2039, земное время
- Мне не надо, спасибо, - отказался Эмилио.
София вздохнула:
- Три.
- Я получил "руку", которая выглядит как нога, - произнес Д. У., с отвращением взирая на свои карты.
- Я опытный хирург, - сообщила Энн. - Могу помочь.
Эмилио рассмеялся.
- Тут ничего не поможет, - буркнул Д. У. - Выхожу.
- Одну для меня, - сказала Энн Алану.
- Дилер берет три. Знаете, Сандос, это ведь "простой" покер. Вы не обязаны каждый раз сохранять карты, - терпеливо пояснил Алан Пейс, сдавая себе три карты. - Вы можете тянуть.
- Это Робичокс художник, - сказал Эмилио безмятежно. - Он тянет. Я сохраняю.
- Не впутывайте меня, - крикнул Марк из маленького спортзала, устроенного рядом с общей комнатой.
- Как мило, парни, что у вас не нашлось занятия лучше, чем игра в карты, - сказал Джимми с командного мостика, где они с Джорджем обрабатывали последовательные снимки обширного пространства между центральным и двумя периферийными солнцами, надеясь обнаружить какое-то красноречивое свидетельство - смазанную линию или смещенную точку, - которое означало бы планету, движущуюся по орбите. На четверти G корабль кружил над плоскостью системы Альфа Центавра уже не одну неделю, и всем это надоело до одурения. - А кто-то, между прочим, работает.
- Если желаешь, Энн и я можем вырезать тебе аппендикс, - слегка повысив голос, предложил Эмилио. Он снова посмотрел в свои карты. - Вам обеим - пока, а вас двоих повышаю.
София и Энн вышли из игры. Алан добавил еще два земляных ореха, взращенных в трубе Уолвертона. Объявив перерыв, Джордж бодрым шагом вошел в общую комнату и перегнулся через плечо Энн, чтобы взглянуть на карты, которые она сбросила.
- Трусиха! - сказал он. - Я бы сыграл.
Она сердито посмотрела на него, но Джордж звучно чмокнул ее в шею. Четверть G позволяла недурно забавляться.
Эмилио добавил четыре ореха, затем еще четыре и откинулся в кресле, прищуренными глазами глядя сквозь воображаемый сигаретный дым:
- Чтобы узнать мой расклад, Алан, вам придется выложить восемь бобовых.
Алан проигнорировал эту пародию на Богарта и принял ставку. Хорошие или плохие карты - Сандос все равно бы играл.
- Пятерки? Ты отказался от прикупа с парой пятерок? - вскричала Энн, когда они положили карты. - Сандос, я никогда тебя не пойму! Почему ты не взял три карты?
Радостно улыбнувшись, Эмилио пожал плечами:
- Пятерок вполне достаточно, чтобы побить четверки, да? Моя раздача. Делайте ставки, дамы и господа, делайте ставки!
Карты снова пошли в дело. Заразительная веселость Эмилио передалась остальным, пока они разглядывали выпавшие им "руки".
- Идеальное лицо игрока, - качая головой, сказал Д. У. - Что бы ни выпало парню, он смеется. Хорошая карта его забавляет, как и паршивая.
- Точно, - охотно согласился Эмилио. - Алан, специально для вас. Выберете карту наугад, а я добавлю.
Алан вытянул карту из середины "руки" Эмилио, и тот сдал себе новую, сняв с вершины колоды. Как и ожидалось, он счел ее забавной, и невозможно было сказать, сложилась ли у него сейчас четверка одинаковых или нарушился флеш. Когда пришла его очередь делать ставку, Эмилио выпихнул в центр всю свою кучу орехов.
- Победитель забирает все. Давайте, Пейс, - подстегнул он. Они снова выложили свои карты, и Алан зарычал от негодования:
- Не могу поверить! Стрит.
Теперь Эмилио чуть не плакал:
- А хуже всего, что это ваших рук дело. У меня не было ничего! - Он отпихнул орехи к Алану и вскинул ладони, на их глазах превратившись в сущего Будду, олицетворение безразличия. - Весь фокус в том, чтобы не переживать. Мне совершенно неважен выигрыш.
Раздались крики "Лжец!" и мрачный ропот о покаянии, исходивший от Энн, Софии и Д. У., не раз видевших, как Эмилио лезет из кожи вон, с упорством маньяка соскальзывая в "дом". Изумленный этим взрывом, Алан выпучил глаза.
- Алан, он врет, как сивый мерин, - сказал Джордж. - Его не заботит покер, потому что он не любит орехи. Но он вырежет вам сердце на втором "доме", если решит, что вы можете завладеть третьим.
- Тоже верно, - миролюбиво признал Эмилио, собирая колоду, пока остальные его поносили. - Если б мы играли на изюм, все было бы иначе. Изюм я люблю.
- От изюма пачкаются карты, - заметила София.
- Вы когда-нибудь устаете от своей практичности? - возмутился Эмилио.
- Бинго, - услышали они негромкий голос Джимми.
- Нет, покер, - поправил его Эмилио. - В бинго играют с такими квадратными картами, и там кладут монеты на числа…
Он умолк, когда Джимми вошел в общую комнату. Один за другим все оборачивались, чтобы посмотреть на него, и замирали в ожидании.
- Планета, - сказал Джимми растерянно. - Мы ее нашли. Мы нашли планету. Может, это не планета Певцов, но мы нашли планету.
С тех пор как на середине пути путешественники развернули астероид, нацелив двигатели в обратную сторону, и начали торможение, они каждые две недели выключали двигатели, выполняя фотографирование в широком спектре и слушая радиосигналы, которые делались сильней, но оставались странно прерывистыми. Когда "Стелла Марис" вышла из плоскости системы Альфа Центавра, поднявшись "над" ней, чтобы можно было отображать ее под прямым углом, появился куда более серьезный повод для волнений, чем интервалы: они вообще перестали принимать радиосигналы. Это обеспокоило всех, хотя реакция разнилась - от убежденности Марка, что в итоге все наладится, до очевидного разочарования Джорджа, не способного понять, в чем тут причина. Но Эмилио, похоже, испытывал странное облегчение, почти эйфорию, радостно предложив развернуться и лететь домой - что вызвало рев несогласия.
Теперь все столпились на командном мостике, вокруг дисплея, пока Джимми прогонял через него снимки, один за другим, демонстрируя светлую точку, менявшую яркость и чуть сдвигавшуюся от картинки к картинке.
- Смотрите, - сказал он. - Можно даже видеть, как различается отраженный солнечный свет.
Марк Робичокс, вышедший на шум из крошечного спортзала, перегнулся через Джимми и указал на пятно, расположенное несколько ближе к центральному солнцу:
- И вот. Еще одна.
- Глаз как у орла, старина, - сказал Джимми. - Действительно. Это тоже планета.
- Джимми, ты можешь увеличить эти участки? - спросил Марк, на шее которого висело полотенце; он тяжело дышал, но уже не от упражнений на бегущей "дорожке".
- В этом нет смысла. Наблюдение-то в реальном времени, люди. Мы можем просто поглядеть на них в телескоп.
Через пару минут они смогли воочию увидеть первую планету, выглядевшую сейчас, как туманный шар, сероватый и подернутый рябью. А затем вторую, замеченную Марком, - гораздо большую и с двумя крупными спутниками.
- Луны, - тихо сказал Джимми, обхватывая рукой Энн и привлекая к себе. - Луны!
- Забудьте про первую. Вот наша планета, - с полной уверенностью заявил Марк. - Крупная луна держит планетную прецессию достаточно ровной, чтобы возникла синоптическая ситуация. Если там есть открытая вода, то луны вызывают приливы, а приливы порождают жизнь.
Вскинув брови, Энн с молчаливым вопросом посмотрела на него. Натуралист улыбнулся:
- Потому что так угодно Господу, мадам.
Все заговорили разом, поздравляя Джимми, Джорджа, Марка, обсуждая, сколько времени займет полет к планете с лунами; возбуждение затопило хандру, в которой они пребывали, пока тянулись бесплодные недели. Гул разговора оборвался, когда Д. У. огляделся, высматривая Эмилио, а затем вдруг окликнул: "Сядь, сынок, пока не упал", - и ринулся мимо маленькой толпы, сгрудившейся вокруг дисплея, огибая скамьи и столы. Но не успел подхватить Эмилио прежде, чем тот грянулся об пол.
Сперва раздался взрыв смеха, поскольку Эмилио выглядел комично, свалившись точно марионетка, у которой обрезали нити, но словно в замедленной съемке - из-за низкой гравитации. Алан Пейс раздраженно подумал, что это очередная шутка, и был, как обычно, раздосадован легкомыслием Сандоса.
Энн подоспела сразу после Ярбро.
- Все в порядке, - бесстрастно сказала она, когда смех умолк, сменившись испугом. - Он просто потерял сознание.
Она сама могла бы поднять Эмилио с пола; при четверти G он весил около тридцати фунтов. Но интеллектуальное равенство - это одно дело, а к мужской щепетильности Энн сохраняла некоторое почтение, поэтому она вскинула глаза на Д. У., намереваясь попросить отнести Эмилио в его каюту. И с изумлением увидела, что Ярбро дрожит. Затем Энн вдруг осенило, и многое ей стало понятней.
- Джимми, пожалуйста, оттащи Эмилио в его комнату, - позвала она чуть скучающим голосом, стараясь поубавить драматизма.
Открыв дверь в каюту Эмилио, Д. У. шагнул в сторону, пропуская Джимми - огромного "Тряпичного Энди", несшего Эмилио, который сам походил на тряпичную куклу, бессильно повисшую на руках гиганта. Секунду поколебавшись, Энн коротко, но крепко обняла Д. У., как бы успокаивая, а затем протиснулась мимо Джимми в комнатку. Джим вышел, и она закрыла за ним дверь.
Эмилио уже приходил в себя. Энн слышала, как Д. У. прямо за дверью в полный голос, как заправский техасец, весело балагурит, стараясь вернуть разговор к найденной планете. Голоса удалились, и Энн посмотрела на Эмилио, который теперь сидел, спустив ноги с кровати, широко открыв глаза и моргая.
- Что произошло? - спросил он.
- Ты отключился. Наверное, из-за сильного потрясения. По-видимому, с тобой сыграла шутку вегетативная нервная система. Ты мог почувствовать, как руки и ноги холодеют, а все вокруг становится белым.
Эмилио кивнул:
- Со мной никогда такого не было. Какое странное ощущение…
Он потряс головой, пытаясь изгнать из нее туман, и его глаза опять расширились.
- Ну-ну. Просто посиди некоторое время. Кровяное давление должно прийти в норму.
Скрестив руки, Энн прислонилась к переборке, наблюдая за ним как медик, размышляя о том, что видела. Он коротко засмеялся, а затем притих, ожидая, когда вернутся силы.
- Я удивлена, - задумчиво сказала Энн, - что ты удивился.
- Насчет планеты?
- Да. Ведь все это было твоей идеей. Я думала, у тебя что-то вроде прямого доступа к Господу.
Она была вовсе не такой саркастичной, какой могла бы быть. На самом деле Энн произнесла это почти бесстрастно, лишь намекнув на неискренность - для самозащиты.
Эмилио долго молчал, дважды начиная говорить что-то, но затем вновь умолкая. Наконец он произнес:
- Энн, можно я скажу тебе кое-что? По секрету?
Она соскользнула по стене, в отличие от Эмилио контролируя свое падение на пол, и уселась со скрещенными ногами, глядя на него.
- Я никогда не говорил этого никому, Энн, но… - Он опять замолк и нервно рассмеялся: - Наверное, это своеобразный рекорд, да? Человек, способный быть совершенно невразумительным на четырнадцати языках.
- Ты не обязан говорить, если не хочешь.
- Нет. Мне нужно сказать кому-то. Не кому-то. Тебе. Мне нужно сказать об этом тебе. Энн, я лишь теперь вхожу туда, где, как все считают, я пребывал все время.
Опять повисла пауза, пока Эмилио решал, сколько можно ей открыть и с чего начать. Наблюдая за ним, Энн ждала, довольная, что на его лицо вернулся румянец, а затем растроганная - когда сообразила, что на самом деле он покраснел. Саморазоблачение похоже на секс, подумала она. Нелегко обнажать душу.
- Энн, ты должна понять. Я не из тех, кто решил стать священником уже в семь лет. Я начал… ну, ты видела Ла Перла, верно? Но ты и представить не можешь, каково это - расти там. - Эмилио снова замолчал, захлестнутый воспоминаниями. - Как бы то ни было, иезуиты, в особенности Д. У., показали мне, что можно жить по-другому. Я не говорю, что сделался священником из благодарности… Ладно, признаю: возможно, это одна из причин. Но я хотел стать похожим на них. Похожим на Д. У.
- Не так уж плохо, - сказала Энн, спокойно взирая на него. Он глубоко вздохнул.
- Нет. Это хорошо. И дело не только в благоговении перед героями. Я хотел этой жизни и не жалею, что ее выбрал. Но… Энн, помнишь, как-то я сказал, что по поведению людей трудно понять, верят они в Бога или нет? - Эмилио внимательно следил за ней, высматривая следы отвращения или разочарования, но она не выглядела шокированной или хотя бы удивленной. - Знаешь, из тебя вышел бы хороший священник.
- Если бы не целибат, - засмеялась Энн. - К тому же церковь до сих пор полагает, что во мне избыток Х-хромосом. Не уходи от темы.
- Верно. Верно. - Эмилио вновь помедлил, но в конце концов пришли нужные слова: - Я был, как те физики, о которых ты говорила. Я был, как физик, который верит в кварки рассудком, но не чувствует их. Я мог привести все доводы святого Фомы насчет Господа, цитировать Спинозу и произносить правильные фразы. Но я не чувствовал Бога. Не верил в него сердцем. Я мог защищать идею Бога, но все это были "показания с чужих слов", как сказал бы юрист. Это не было для меня эмоциональной правдой, как для парней вроде Марка. - Он обхватил плечи руками и наклонился к коленям. - Я был словно дом, пустующий в ожидании Бога. Но я не отчаивался. Терпеливо ждал. Я свысока смотрел на людей, уверенных в своей особой близости к Богу. - Его голос был очень тихим, и он состроил гримасу, говорившую: "Кого они дурят?" - Я всегда думал: ну да, конечно, - наверное, ты видишь и Элвиса в прачечной…
- Эй! А что в этом такого? - возмущенно воскликнула Энн. - Я лично видела Кита Ричардса в бакалейном магазине в Кливленд-Хайтсе.
Засмеявшись, Эмилио сдвинулся обратно на кровать, чтобы она могла сесть возле стены.
- Ладно. Однажды звонят мне в четыре утра. А затем все мы сидим в кабинете Джимми, слушая невероятную музыку, и я говорю: интересно, а можем мы туда полететь? И Джордж, Джимми, София говорят конечно, нет проблем, надо лишь сделать расчеты. А ты думаешь: мы что, сумасшедшие? Ну, я тоже так думал, Энн. То есть сперва это было как бы игрой! В самом деле я забавлялся мыслью, что это - воля Господа.
Энн вспомнила его тогдашнюю шутливость. В то время это казалось очень странным.
- Я все ждал, что игра прекратится, что все от души посмеются надо мной и я вернусь к своим делам, пытаясь заставить Ортегу отдать мне тот дом для детского сада, споря с Ричи Гонзалесом и муниципалитетом о ремонте канализации на восточной окраине и все такое, да? Но она просто продолжалась. Отец Генерал, астероид, самолет и все эти люди, трудившиеся над безумной идеей. Я все ждал, что кто-то скажет: Сандос, идиот, сколько хлопот из-за ерунды! Но это длилось и длилось.
- Как сказал Д. У., чертова уйма черепах, появившаяся на чертовой уйме столбов.
- Да! Итак, я лежу в кровати, ночь за ночью, и больше не могу спать, а ты меня знаешь - обычно я засыпаю на полуслове. Бывало, всю ночь думаю: что тут происходит? И часть меня говорит: ты, тупой ублюдок, - Бог пытается тебе что-то сказать. А другая моя часть возражает: Господь не разговаривает со шпаной из Пуэрто-Рико, разве не знаешь?
- С чего ты взял? Видишь ли, я спрашиваю как один не вполне убежденный агностик у другого.
- Ну, ладно, слова насчет Пуэрто-Рико я беру назад, но Господу не к лицу заводить любимцев. А что во мне такого особенного, чтобы Бог потратил время, стараясь что-то мне сказать?
Он выпустил пар, и Энн дала ему собраться с мыслями. С минуту Эмилио молчал, глядя в пустоту, затем посмотрел на нее, улыбнулся и, спустившись с кровати, сел рядом с Энн на полу - плечом к плечу, подняв, как и она, колени. Разница в возрасте казалась сейчас совсем не важной. Энн на миг вспомнилось, как она вот так же сидела со своей лучшей подругой, когда им обеим было по тринадцать, - делясь секретами, строя планы.
- Все шло так, будто Господь и вправду влиял на события. И я поймал себя на том, что, как и Марк, говорю "Deus vult", - но в то же время не думаю так всерьез. Но однажды ночью я вдруг подумал, что все это происходит, на самом деле. Происходит нечто экстраординарное. Бог уготовил для меня особую судьбу. Помимо сточных труб, я имею в виду… И долгое время я продолжал думать, что я, наверное, сумасшедший, а вся эта затея - безумие. Но иногда… Энн, бывают периоды, когда я верю… И когда я делаю так, - тут голос Эмилио упал до шепота, а руки, покоившиеся на коленях, раскрылись, словно он хотел потянуться к чему-то, - это изумительно. Внутри меня все обретает смысл; все, что я сделал, что случилось со мной - все вело сюда, где мы сейчас находимся. Но, Энн, это пугает, и я не знаю почему…
Она ждала продолжения, но Эмилио молчал, и Энн решила выстрелить наугад.
- Знаешь, что самое ужасное в признании в любви? - спросила она. - Ты попросту голый. Ты поставил себя в опасное положение, снял всю защиту. Ни одежды, ни оружия. Негде прятаться. Полностью уязвимый. Единственное, что позволяет это вытерпеть, - это вера, что другой тоже любит и что он не станет тебе вредить.
Эмилио ошеломленно посмотрел на нее: