Когда он меня укутывал, на руке я увидела странный шрам, от которого на сердце стало чуть тревожно. И вместе с тем тепло. Я попыталась вспомнить, где я его уже видела, но так и не смогла - я снова все забыла. Только смутно помнила, что ураган вызывал у меня какие-то воспоминания, которые я тут же забыла.
Впрочем, сам ураган уже казался почти сном. И исчез так же быстро, как сон, который тут же забываешь. Хоть ты, казалось, его недавно помнил и так ярко пережил. Похоже, сама яркость переживаний поспособствовала этому.
Но в его руках было так надежно, тепло, уютно… Меня жалели, гладили непокорные вихры и ласкали, словно маленького потерявшегося ребенка…
- Рассказывай все, что помнишь! - тихо попросил он. - Я найду, где это…
- Я ничего не помню… - сквозь сон медленно пробормотала я. - Ни кто я, ни откуда. Смешно? Я летала… - серьезно сказала я. - А потом мылась.
- Тогда рассказывай, что думаешь, раз ничего не помнишь… Это поможет мне быстрей вернуть тебя туда, откуда забрал тебя ураган…
- А может мне это вовсе не хочется… - пробормотала я, крепче обнимая его за шею и сопя. Даже слезы высохли. Почему на сердце так тепло? Почему хочется, чтоб меня несли вечно? Почему мне не хочется отрываться от этой крепкой мускулистой шеи?
- Говори все, что приходит в голову… - пробормотал как-то странно он.
- Был когда-то такой Моцарт… - послушно начала бормотать я. - Я даже не знаю, где и когда. Смешное имя, правда? Когда он мыслил, он охватывал всю симфонию в одной мысли, в одном мгновении, в одном чувстве, как в озарении, когда он слышал "всю симфонию от начала и до конца сразу, одновременно, в один миг!" Это я помню, но не помню, кто учил меня мыслить. Озарение - только первая стадия мысли, это мысль, это первая стадия всеохватывающего мгновенного чувства… - сонно потерлась я. - Смешно, но я не помню, кто меня учил мыслить. В дальнейшем ты должна мгновенное чувство длить вечно, то есть держать его в сознании столько, сколько потребуется, охватывая миллионы признаком в едином охвате вне времени. Все аскеты испытывают это чувство
Великого Единства постоянно. Это чувство одновременного охвата всего - начало мышления… Как только я пришла в себя и очнулась, я сразу начала думать, как надо мыслить, а не как спасаться, что надо охватить умом все признаки, ну не глупо ли…
Я замолчала, ибо человек стоял, и почему-то крепко прижимал меня к себе. Я слышала, как бешено колотится его сердце. Было так тепло, и мысль снова вернулась к охвату мыслью всего в один миг. Наконец, он снова пошел, но шел как пьяный.
- …Мысль, чувство не имеет ни времени, ни последовательности… - бормотала я сквозь сон. - Когда преступнику вместо казни разрезать в мозгу связи между полушариями, он полностью теряет чувство времени и последовательности. Для него и прошлое, и будущее - все здесь и сейчас, он все видит сейчас… Мысль охватывает все миллионы признаков в один миг… Озарение творцов - собственно и есть мысль, охватившая все признаки, цели, чувства, детали… Даже обучение есть охват явление самостоятельной мыслью - ты пытаешься "осознать", почувствовать явление, пока не сможешь мыслить о нем самостоятельно, воспроизвести его в мысли, создать мысль внутри. Люди пока не понимают, что мысль и "думание" это разные вещи. Я тебя так ждала, а ты не пришел… Есть старая шутка: "У меня есть мысль, и я ее думаю", - но это очень точное описание, - буркнула я, крепче обхватив человека. Крестьяне не понимают, что мысль как чувство живет отдельно от слов, иначе, что мы вынашиваем думанием?
Мысль как чувство может жить в сознании, даже когда мы кушаем, играем, моемся, целуемся… Чувство не мешает думать словами… Оно накапливается… Именно чувство не мешает думать, делать дела, в голове одновременно могут быть несколько чувств… - по-детски сказала я. - И я тебя люблю…
Он застыл.
- Понятно, что за стадией озарения в чувстве, - быстро сказала я, - его еще надо записать нотами, нарисовать, написать роман словами… Перевести его из цельной в продольную плоскость слов. Некоторые чудесные литературные жемчужины были выношены в уме дословно целыми повестями, то есть просто взяты и потом просто записаны, когда уже было все выношено дословно… Большинство подлинно гениальных картин были выношены художниками в сознании и лишь потом перенесены на холст. Правда, для этого пришлось тоже думать, как это передать… Но, конечно, охватывать сознанием десятки тысяч признаков детализировано - это уже люди, развившие в себе Мысль и Сознание до больших высот. Другие разворачивают мысль постепенно, по частям, вынашивая отдельно каждую часть большой картины и записывая ее, многократно возвращаясь и переделывая… Тем более что стадия воплощения - во многих искусствах требует для передачи мысли средствами искусства еще много мысли и напряженной соответственно работы сознания.
Впрочем, есть уникумы, как Моцарт, которые вынашивают все до мелочей и уже сразу знают, что и как передадут и воплотят, какие сочетания инструментов или красок и как положить, как словами передать определенную сцену или поворот чувства, чтоб сильней было воздействие на зрителя… Мастерство включается в мысль… Впрочем, не существует механического мастерства, ибо каждое новое произведение это и рождение нового способа передачи… Особенно это знают настоящие художники… Ибо передать человека, так чтоб его ощутили живого на портрете, это надо столько промучиться и продумать! Механическая передача объекта не передает его для нашего сознания таким, как он есть… А ты такой красивый…
Он опять почему-то споткнулся, но я только честно передавала свою мысль.
- И ту женщину, которую мы воспринимаем, и ее портрет - это две разные вещи.
Ибо для нас слишком много мыслечувства наслоено на этот ее образ, чтоб просто образ был женщиной. Ты так давно не видел меня! А дать даже просто синтез чувства, - я не говорю о прекрасном и влекущем синтезе сознания в мгновенном чувстве, который мы даже не замечаем, а лишь отмечаем подспудно - это уже задача мастера.
Он явно почему-то спотыкался и злился. И был очень весел и сердит.
- В отличие от слов чувство может охватывать все - краски, звуки, формы, пульсации, чувства, как у актеров, даже сами слова… Мыслить красками, звуками, формами… Но в любом случае, - чувство надо воплотить и развернуть в привычной форме, - уже совсем сонно бормотала я, - я так боялась, а ты все не приходил. Ведь передавать свое мысленное творчество телепатией люди еще не научились… А я звала, звала… Хоть это вопрос времени… Разворачивание мгновенного мыслечувства в последовательное, словно поперек - это четвертая стадия… Воплотить средствами искусства выношенную мысль… Напряженное мышление - вынашивание мысли - озарение мысли - воплощение мысли. И все эти стадии на самом деле есть Вынашивание Мысли напряженным мышлением, или даже напряжением Сознания, ибо как назвать внимание, осознавание, вдумывание, концентрацию живой интенсивности сознания на чем-то, лелеяние зачатков мысли и т. д.? Я добрая и хорошая девочка…
Я просто уснула, ибо он меня не слушал. Только запустила крепче руки вокруг. Я сумасшедшая, это хорошо или плохо? Опять теплая мысль вернулась к чувству, охватывающему все явление, как в озарении, в одной точке, вне времени. И это была Мысль!
- Но в любом случае чувство стоит в основе как Знания, так и творчества, - пробормотала я. - И чувство это не простое, а мыслечувство, чувство это Мысль!
Синтез - если точно! Бабушка говорила, что ты болван, и никогда не женишься, но ведь ты не болван… Озарение - если романтически, - продолжила я. -
Посмотри на меня… Но ученые подтвердили, что за этой стадией озарения идет стадия овладения Сознанием уже на уровне чувства, когда все сливается вместе - и чувство-сознание и форма. То есть наше чувство уже детализировано, как у
Моцарта, мы просто мыслим синтезом в деталях, то есть одновременно и осознаем, и воображаем (если картина и множество признаков) и формулируем. А мне надоело быть одной… То есть сознание может видеть в мгновенном единовременном озарении каждую деталь одновременно, сознавая их синтез, видеть все стороны явления, видеть его самого, где форма и сущность неотделимы…
- Это уже настоящее хамство… - хмуро пробормотал он почему-то. Странный человек. Он же сам просил говорить, что думаю.
- Чтоб выработать в себе подобную Мысль, - продолжила, начиная шмыгать, я, - для начала надо мыслить над пятью минутами чтения десять часов в день размышления, как гласит одно из древних золотых правил… На пять минут чтения
- десять часов размышления. Обучаемся мы только мышлением, ибо лишь мышлением вырабатываем настоящую мысль… Долго и упорно, вызывая в себе чувство. Лучше думать над произведениями великих гениев. Ибо словами объяснить это трудно. А, начав, человек инстинктивно будет потихоньку раскручивать свое мышление…
Раскручивать чувство, раскручивать мысль. Чувство живет всегда в человеке.
Именно это называется знаниями, ибо при сходной ситуации знание активизируется как чувство, и мы знаем дорогу домой, и просто идем по ней и о ней не думаем… Ибо ему сначала надо потихоньку почувствовать подлинное сознание, ухватиться за него, раскрутить, овладеть, перейти на уровень чувства, потом мыслить уже детализировано в мгновенном чувстве, охватывая детализировано молниеносной мыслью периоды истории. Это как сахар - его надо попробовать.
Жениться, это счастье… И, к тому же, это не сразу приходит. Потому самый лучший совет развития мысли - меньше читай больше размышляй! Добросовестность мысли и никакой мистики… Не зря все религиозные книги говорят, что ты должен найти в себе Разум, который есть ты сам, но бесконечно мощнее, умнее, глубже и насыщеннее тебя. Ибо управление любым процессом тела в миллиарды раз сложнее самых сложных часов, которые делают местные мастера… Вот почему говорится о
Вратах, в которые надо войти, а не о накоплении с нуля… И у тебя на руке шрам… Я не помню, откуда он и откуда я это знаю… Он кажется цельным, но, на самом деле, если посмотреть ночью, то те, кто видят ночью, увидят в нем светящегося красным дракона… Под водой ты увидишь страшную сильную тень дракона… А если посмотреть в лунном свете, намочив его девичьими слезами, то дракон будет добрым и двуглавым… Почему ты бросил меня на растерзание,
Любимый!? - я вдруг залилась беспросветными слезами, не выдержав. - Ты не знаешь, что я сумасшедшая…
Мне показалось, что он выпростал мокрую от слез руку в лунном свете и ахнул.
А потом вдруг притянул меня к себе, пытаясь рассмотреть мое лицо, целуя. Но я не дала, все так же, плача, притянув его лицо к себе руками. И мы застыли так, молча, в этом поцелуе, когда я плакала…
И тогда я поняла, что я сплю…
Проснулась я почему-то с мокрыми от слез глазами. Я поняла, что меня разбудили, но не могла унять слез. Как и с трудом понимала, где реальность, а где правда.
- Сейчас будем дома… - как-то глухо сказал голос, пробуждая меня. Он просто завораживал меня своим мягким, простым и чистым голосом. Казалось, он не может сделать ничего плохого, от него просто веяло страшной силой. Зачем он пробуждал меня оттуда, где было так хорошо? Мои мысли опережали чьи-то мысли, еще не закончившиеся словами, его слова словно продолжали мои мысли, словно мы творили какую-то гармонию…
Меня потрясли.
- Очнись! - мрачно сказал он. - И не реви. Я разберусь.
Я очнулась и оказалась в другой, не менее приятной сказке. Я была все еще на руках…
- Я могу тебе еще что-то рассказать? - предложила я. - Что я думаю. Ты…
Я все равно плакала.
- Нет, не надо, - почему-то быстро сказал он. - Откуда ты знаешь, что мой шрам не шрам, а это особая татуировка? Я сам это не знал до сегодняшнего дня…
- Я не помню… - с болью сказала я, пытаясь вспомнить, недоумевающе смотря на него. Что он говорит? Я смотрела испуганно и непонимающе. - Я что, что-то бормотала, да? - пролепетала я. Я ничего, ничего не понимала.
- Не думай и спи… - резко сказал он.
Но я снова плакала и плакала. И не понимала почему. Наоборот, каждое его неловкое объятие или попытка утешить вызывали у меня пароксизм истерики.
- Спи! - приказал он. - И ничего не бойся вообще.
- Но что… - недоуменно залепетала я, но только крепче обняли, как я не рыдала.
Иногда неожиданно так бывает. Я поверила ему сразу и безоговорочно, и просто доверилась его рукам, как жила. Мне казалось, что я уже знала его запах, и что это уже было. Что я была на руках. Как сейчас. Поудобнее устроившись на них. И я, наоборот, снова незаметно заснула, укачанная его сильными и нежными руками…
- У нас были дети? - вдруг тихо спросил он сквозь сон, когда убедился, что я уснула. Или это мне приснилось.
Я забилась в истерике. Я заметалась в кошмаре сна, крича и вырываясь. Я почему-то кричала. Кто-то меня успокаивал. Я не помню.
Я не помню, что было.
Глава 14
Я совершенно не помню, что было. Было и горько, и все почему-то сладко ныло, когда меня касались его сильные руки… Никогда такого не было… Я спала.
Глупости, конечно, но они были мне приятны… И сквозь сон успокоено шмыгнула… Он что-то втолковывал, будто малому и глупому дитяти, точно успокаивая перед чем-то и чувствуя, что его голос меня успокаивает. Но я не слушала… Просто наслаждалась им… И тепло разливалось по сердцу.
Не знаю, сколько я проспала в блаженной неге… И, почему-то, отчаянно, отчаянно ревела во сне.
- Все хорошо… - очнулась я от его слов. Он осторожно вытирал мои слезы, все еще бывшие на щеке. Или это были капли дождя, попавшие на мое отчего-то счастливое детское лицо? Мне казалось, что я вернулась в детство, что я дома, и что сейчас войдет мама…
- Я принес Вас к себе домой, пока к Вам не вернется память… - сказал он. -
Уже видна наша заимка, вернее ее ориентиры… Здесь за Вами присмотрят и вылечат… Нечего бояться урагана. Вам восстановят память и вернут отцу.
Я вздохнула. Я ничего не понимала, что произошло. Он говорил так, будто ничего не было, я не кричала и не билась, и я просто проспала у него на руках. Ни мыслей, ни кошмара. Просто уснула, когда он взял меня на руки, а теперь проснулась от страха. Это был просто сон. К тому же он мгновенно исчезал, как всякий сон, и я почти ничего уже не могла вспомнить - ни что я с ним делала во сне, ни… Ужасно…
- Да ты уснула! А я тебя разбудил. Не спишь? - он осторожно прижал меня к себе, встряхивая. - Вот и хорошо… Мы уже почти дома… Не плачь…
Что-то выглядело в его поведении странным.
- После того, как мы встретились, ты уснула… - уловив мой взгляд, сказал он.
- Тебе, наверное, приснился какой-то кошмар? Урагана больше нет, никого больше нет, я защищу тебя, я найду, кто ты, только не реви!
Когда хочешь кого-то успокоить, явно не стоит говорить - "не плачь" - это издевательство. Ибо даже если у него еще сухие глаза, и он совершенно не собирался плакать, стоит "посочувствовать" ему - не плачь, ну не плачь.
Достаточно просто спросить: ты не плачешь? Этого обычно хватает. У тебя против воли покатятся проклятые нелепые слезы, ты разрыдаешься против желания.
Так и его успокоение оказало прямо взрывчатый эффект на мои расшатанные полусумасшедшие и самостоятельные чувства. Я по-глупому, как противный капризный ребенок, снова заплакала и заныла, не в силах остановиться. Хоть и пыталась, сознавая идиотскую глупость своего поведения. Я сейчас была почти как младенец. Что хочет - не знает, и возможности сказать об этом не имеет, разве только слезами.
Смех и горе, кто бы подумал! Но я не могла контролировать свое поведение, как не издевательски это звучало. Это была не я, а какой-то ребенок… И всю глупость и бестактностью своего поведения я не понимала. Я даже не сознавала этого.
Я снова тщетно беззащитно прижималась к нему, потеряв всякий контроль, инстинктивно ища у него помощи и защиты. Я не могла себя заставить. Руки сами тянулись к нему и гладили его волосы автоматически, будто всегда так делали, забыв, что так нельзя вести себя с незнакомыми людьми. Они вели себя автоматически, выскальзывая из-под контроля. Я забыла даже, что я встретила этого человека впервые всего два часа назад. Я пыталась это все прекратить, честно. Отчаянно сжимая руки в кулаки, сжимая в линию вздрагивающие открывающиеся губы, кусая их, пытаясь прекратить рев, но не тут то было…
Сколько раз я потом, улыбаясь, вспоминала эту сцену. В тот раз я единственный раз за всю свою прошедшую жизнь плакала по настоящему. Искренне. Сама не зная почему… Еле сдерживая рвущиеся рыдания. Нервы… Они совсем расшатались, и вела себя я совсем некрасиво, противно и выглядела заревано… Противный малый ребенок. Изо всей силы вцепившись в него руками, обильно смачивая слезами.
Наверное, он имел дело с детьми… Ибо постепенно, я даже сама не заметила как, меня успокоили и даже развеселили. Я была полностью счастлива. На десятом небе блаженства… Я заливисто смеялась у него на руках, когда он слегка щекотал меня или пытался развеселить детской невинной шуткой… Этот человек явно имел дело с малышами и знал, как ладить с испуганным ребенком… Пусть этот ребенок - уже почти девушка.
Я широко вздохнула, прижавшись к нему, вытирая о его грудь последние все еще чуть катящиеся сами по себе слезы. И недоверчивая улыбка и слезы… Не знаю почему, но мне захотелось петь…
Я и сама не поняла, что уже пою… Со мной это иногда случалось в минуту большой радости… Мысль и ее исполнение у меня почему-то не отделяются перерывом… Почему-то вспомнилось, как кто-то из близких говорил мне, что мы, женщины, поем, когда любим… Я снова с ним, и меня не разлучат годы! И что я часто начинаю незаметно для себя петь, когда сердечко мое вдруг набухает прорвавшейся любовью, задыхаясь от любви, верности и преданности. Как птица весной. И звенит тонким хрусталем моего голоса.
Почему-то я немного испугалась таких дурацких мыслей, но меня всю полностью захватила песня, рассеяв все. И я уже забыв про все пела, привычно переливаясь душой вместе с песней… Став песней… И все ушло прочь… Все осталось где-то далеко…
Полудетский голос у меня оказался очень прозрачным, высоким и чистым, как хрустальный звон… И в то же время мог легко брать любую ноту в диапазоне четырех октав… Поглощенная легко взмывшим в небо пением, выпевая и насыщая теплом и сердцем, нет - кристальным, искрящимся прохладным духом каждую ноту - так я ощущала, я даже не обращала внимания, что пою… А пела я странную старинную аэнскую песню…
- Мой друг, - пела я, - я даю тебе свою руку! Я даю тебе мою любовь, всю любовь моего сердца, самое драгоценное, что у меня есть - она дороже мне всех сокровищ; я даю тебе себя саму раньше всех наставлений и заповедей. Ну а ты отдаешь ли себя? Свое сердце? Пойдешь ли вместе со мной в дорогу? Будем ли мы с тобой вместе неразлучны до последнего дня нашей жизни?
Я честно клянусь, что поглощенная словно неоткуда взявшейся во мне песней, я даже не сразу поняла, что пою, и кому пою… Что он незнакомец. Я не хотела!!!
И очнулась, только когда поняла, что он, затаив дыхание, стоит со мной на руках и прислушивается к моему пению…